4-я танковая дивизия и с ней 35-й танковый полк занимали позиции примерно в 10 километрах юго-западнее плацдарма Данциг – Готенхафен (Гданьск – Гдыня).

19 марта их оборонительные линии отодвинулись примерно на 2 километра в пригород в результате непрекращающегося огня неприятеля из всех видов вооружений, в первую очередь артиллерийского и ракетного. Именно там находилась дивизия, когда я, ее бывший командир, приехал к генералу Бетцелю, чтобы сформировать мнение о ситуации и проверить моральный дух своей старой дивизии.

Наши позиции за все время войны еще никогда не были под столь интенсивным неприятельским огнем. В ходе завершающей стадии войны неприятель в изобилии располагал боеприпасами, стволами и живой силой. Несмотря на все это, последний командир дивизии, докладывая мне, говорил, что нет и малейших признаков падения морального духа среди военнослужащих. Каждый исполнял свой долг. Боевые товарищи держались сплоченно. Дивизия сохраняла свой боевой дух до самого конца.

В то время бойцы на передовой не могли знать, почему так важно было упорно держаться за каждый клочок земли, несмотря на высокие потери.

Во-первых, сохранение порта Хель, базы командования военно-морских сил на Балтийском море, имело чрезвычайную важность для снабжения всей группы армий «Курляндия».

Во-вторых, только благодаря чрезвычайно упорной обороне могло быть выиграно время – и это было тем, что все в дивизии могли понять.

Выиграть время было необходимо для наших соотечественников, скопившихся в районе Данцига. Выиграть время для того, чтобы многие тысячи беженцев можно было постепенно эвакуировать.

То, в какой мере удержание двух плацдармов – Данцига и Хеля – влияло на общую ситуацию и операции русских в целом, мы, вероятно, никогда не узнаем. Но в то же время, однако, всплывает довод, что, если бы у русских не существовало угрозы глубокого фланга, они, возможно, продвинулись гораздо дальше на запад, по крайней мере до Рейна.

Граница между фронтами Рокоссовского и Василевского проходила через наши полевые армии, в основном вдоль Вислы. Оба они задействовали против плацдарма крупные силы, отвлекая их от участия в главном ударе. Как мы обнаружили после капитуляции, русские также задействовали против нас три тактические воздушные армии, знак того, что у них были важные причины, чтобы уничтожить плацдарм.

В любом случае мы стали щитом для всех тех, кто выбирался на запад из Данцига, Пиллау и Хеля. Более миллиона немцев – дети, женщины, старики, раненые и больные – скрывались за этим щитом. Как командующий, ответственность за все, отказавшись подчиняться местному гауляйтеру, взял на себя я.

Беженцы, разделенные на группы, должны были ждать посадки на борт судов. Они жили в лесистых дюнах в непосредственной близости от русла Вислы, а затем на Хельской косе, разбив лагеря под открытым небом, вырыв землянки в песке. Питанием их обеспечивали специальные военные подразделения. Храбрость и неустанность усилий команд саперных десантных лодок и военно-морских паромов невозможно переоценить. Экипажи постоянно обеспечивали связь между материком и городом Хель, курсируя под неприятельским огнем и непрерывными налетами русских ВВС. Именно в Хеле беженцев пересаживали с малых на крупные суда. Трудно себе представить, сколько времени и труда стоило движение вдоль морского побережья. Многочисленность тех трудностей, с которыми приходилось сталкиваться, ярко иллюстрирует один пример: 25 апреля через песчаные отмели у Путцига (ныне Пуцк) на косу Хель было перевезено 5 тысяч человек; 28 апреля – 8 тысяч. 27 апреля 7 кораблей приняли на борт 24 тысячи человек и отправились в Киль и Копенгаген.

После того как большинство гражданских лиц были эвакуированы, я сделал упор на эвакуацию по возможности такого же количества солдат. Разумеется, тогда не было известно, когда будут прекращены боевые действия, хотя времени оставалось мало. В итоге и солдаты, и гражданские лица продолжали собираться на последние корабли, отходящие даже в день капитуляции. В результате моим товарищам из 4-й танковой дивизии также пришлось сдаваться вместе со мной в русский плен, поскольку уйти смогли только отдельные подразделения дивизии.

Мой бывший офицер связи, мой боевой товарищ Шойфлер, описал последние дни боев. По его просьбе я взял на себя ответственность за публикацию большей части приведенных ниже воспоминаний.

Все мы, кто пережил войну, и в частности в плену, благодарны, что имеем возможность дышать под открытым небом, наслаждаться свободой и солнечным светом. Мы также чувствуем глубокую связь с теми из наших товарищей, кто остался лежать в земле или в Балтийском море.

Мы также хотим почтить память последнего командира дивизии, генерала Бетцеля, который был убит в уличных боях в Данциге и вот уже более двадцати лет покоится в дюнах под сенью вековых сосен.