Глава 15
Возвращение в Россию
Тянулись дни, и от снега пейзаж неуклонно становился все белее и белее. Примерно в середине января 1943 года наш эшелон остановился в Полтаве, на Украине. Здесь мне удалось пересесть на другой эшелон, перевозящий танковую часть, которая следовала к месту дислокации моей 4-й роты. Через несколько часов эшелон остановился на небольшой станции, где были выгружены боевые машины, причем некоторые, как бы жалуясь на сильные морозы, упорно отказывались заводиться. Я переходил от танка к танку или бронетранспортеру, расспрашивая водителей, направляются ли они на участок, где располагается 4-я рота, но мне не везло. Когда грузовики и бронетанковая техника скрылись в снежной круговерти, мне не оставалось ничего иного, кроме как дожидаться утра в компании еще полусотни солдат из танковой части. Когда солнце, такое же бледное, как полная луна, зашло за облака, начался жгучий мороз. С наступлением сумерек стало еще холоднее, и мои щеки ощутили знакомое покалывание.
Зимнюю тишину нарушил сердитый свист пуль. Позиции нападавших выдавали лишь вспышки выстрелов из их оружия. Мы внезапно оказались в самой гуще боев.
– До ублюдков меньше полукилометра, – крикнул наш единственный офицер. – Надо организовать оборону периметра, иначе здесь, на платформе, мы станем легкой добычей для противника.
Нам удалось укрыться за большими ящиками, разбросанными по станции. Через несколько минут противник прекратил огонь так же внезапно, как и начал. Мы с тревогой ждали, что будет дальше, зорко всматриваясь в углубляющийся мрак.
– «Иваны» за рельсами! – раздался чей-то крик.
Я смог разобрать отдельные группы похожих на призраки фигур в белых маскировочных халатах. Находясь на расстоянии менее 100 метров, они бежали прямо на нас через глубокий снег. Два наших пулемета открыли огонь, нарушив ночную тишину своим треском. Имея вдоволь боеприпасов, мы продолжали стрелять до тех пор, пока всякие перемещения у путей прекратились. На запах свежепролитой русской крови стали собираться волки. Их глаза сверкали в морозной ночи. Раздался выстрел, за ним последовал жалобный вой. Наутро с лицами, посиневшими от холода, мы радостно приветствовали возвращение танковой части. Была быстро установлена радиосвязь с 4-й ротой, а час спустя приехал грузовик, который доставил меня в мое подразделение.
Несмотря на атаку русскими железнодорожной станции, мне удалось сохранить бутылку шнапса и несколько коробок сигарет, которые я раздобыл в Ораниенбурге. Большую часть я продал, когда прибыл на командный пункт роты. Однако несколько пачек сигарет и бутылку шнапса я все же сберег для своих товарищей. Наконец, я отыскал местонахождение своего подразделения в добротном бункере.
– Никак не мог расстаться со своими французскими подружками, а, Эрвин?
– Как там дела в Берлине?
Один за другим ко мне подходили мои боевые товарищи, пожимали руку, хлопали по спине, смеялись, как взволнованные школьники. Наконец-то я был «дома» и с облегчением узнал, что за время моего отсутствия подразделение не понесло потерь. Я передал бутылку шнапса по кругу, и каждый смог сделать приличный глоток и на время забыть о холоде. Затем порылся в карманах маскхалата, нащупал нетронутую пачку сигарет и сунул Борису в руку.
Его лицо озарила широкая улыбка.
– А я уж подумал было, что одна из бомб угодила тебе по башке.
– В Берлине царил какой-то переполох, – объяснил я, – нас посылали то туда, то сюда. В итоге мне все-таки удалось добраться до Эврё. А потом наконец я сел в эшелон, перевозящий одну из танковых частей СС, но ты не поверишь, как же медленно он тащился!..
Расположившись на высотах, выходящих на покрытый коркой льда Северский Донец, 4-я рота обороняла один из участков фронта на восточных подступах к Харькову. Я проложил линии телефонной связи, которые мы называли «нитками марионеток», чтобы связать рассредоточенные пулеметные расчеты с командным пунктом роты.
Через несколько дней после того, как я благополучно устроился на новом месте, русские начали артподготовку, во время которой телефонная связь с командным пунктом была нарушена. Моей задачей было восстановить связь как можно быстрее. Задача крайне опасная во время интенсивного боя. Я шел вдоль телефонной линии по глубокому снегу, и ноги то и дело проваливались, ломая тонкую ледяную корку. По спине и бровям ручьями стекал пот. Лицо обволакивали белые облака пара из выдыхаемого воздуха. Я отыскал разорванный конец кабеля, но целый его участок, ведущий к командному пункту, был утрачен во взрытом разрывами снегу. Под свист пуль, никак не дававший чувствовать себя в безопасности, я начал систематический поиск, пока не нашел недостающий конец кабеля. Однако он оказался слишком коротким для соединения с кабелем, идущим от линии фронта.
Пришлось восстанавливать обрыв куском кабеля с катушки, которую нес с собой. Из кожаной сумки на поясе я достал инструмент для зачистки проводов, опустился на колени возле перебитого кабеля и снял перчатки. Прежде чем я закончил с первым контактом, мои пальцы онемели. Я выронил инструмент, потом снова нашел его в прозрачном снегу. Пока я трудился над вторым контактом, мои пальцы стали синими и ими было больно пошевелить. Когда я закончил ремонт, то оглянулся вокруг и заметил группу русских на расстоянии около сотни метров. Один из них позвал меня. Я едва мог поверить собственным глазам: солдат был в каске и… в юбке! Девушка! И не одна – целое женское отделение. По какой-то причине они не стали стрелять, хотя я, должно быть, представлял весьма заманчивую цель. Видно, снова вмешался мой ангел-хранитель и спас меня от верной гибели…
Когда я вновь оказался в нашем теплом и удобном бункере, то рассказал товарищам о том, что натолкнулся на русский женский отряд. Внимательно выслушав меня, они стали посмеиваться. И каждый для полноты картины добавлял свой комментарий.
– Должно быть, ты отчаянно нуждался в девочке, Эрвин! Неужели та малютка из Парижа так запала тебе в душу?
– А ты не назначил с ними свидание?
– Я же говорю, ты просто ослеп, приятель. И тебе повсюду мерещатся одни только бабы.
Все засмеялись, и, по правде говоря, я уже и сам начал сомневаться в том, что увидел. Однако на следующий день они смогли лично убедиться в том, что я не плел небылицы.
В темное вечернее небо с шипением устремились наши сигнальные ракеты, разорвавшиеся миллионами ярких звездочек. На освещенных вспышками заснеженных полях у Северского Донца двигались многочисленные зловещие тени… К нам приближалась русская пехота.
– Беглый огонь! – крикнул наш командир взвода.
Наши пулеметчики пустили в дело свои новенькие MG-42. Их интенсивный огонь помог сорвать еще одну ночную атаку противника. Днем русские принялись обстреливать нас из своих гаубиц. У их снарядов был весьма характерный звук, и мы их побаивались, потому что они взрывались через долю секунды после того, как мы слышали свист. Времени для того, чтобы укрыться, не было. Но еще больше пугал вид бесконечных колонн русской пехоты, которые черными змеями день за днем тянулись через заснеженные поля на противоположном берегу Северского Донца, пробивая себе путь вокруг нашего южного фланга и стремясь замкнуть смертельную петлю…
Измотанные бесконечными боями, не имея ни малейшей возможности выспаться и испытывая проблемы с провиантом, мы понимали, что не сможем выдержать еще одну массированную атаку. В сумерках, при температурах ниже минус 30 градусов, мы оставили свои хорошо подготовленные позиции и отступили на юго-восток, к поселку Рогань, пригороду Харькова.
Едва мы успели организовать оборонительные позиции в центре Роганя, как русские вновь пошли в атаку. Временами интенсивность огня была так высока, что невозможно было выглянуть в окно или из-за стены, не рискуя получить дырку в голове. Танки Т-34 при поддержке крупных сил пехоты прорвали нашу оборону. После трех или четырех дней непрерывных боев мы отступили на открытую холмистую местность между Харьковом и Роганем, и силы каждого из нас были уже на пределе. На правом фланге, по ту сторону большого оврага, тяжелые потери несла наша 1-я рота. Она занимала позиции на ключевой высоте, выходящей на главную дорогу к Харькову. Русские постепенно теснили нас все ближе к центру города, готовясь к решающему удару.
К счастью, нами командовал не кто-нибудь, а «Папа» Хауссер. Хорошо усвоив урок Сталинграда, он отдал приказ отступить из города. Сразу после полудня 15 февраля – эту дату я помню хорошо потому, что это был день после годовщины свадьбы моих родителей, – мы отступили через коридор шириной всего в несколько сот метров, устроенный на западной окраине города.
Вскоре пошли слухи, что Хауссер, рискуя навлечь на себя самое серьезное наказание, по сути, спас нам жизнь. Он ведь отважился проигнорировать приказ Гитлера защищать Харьков до последнего солдата. Иметь такого командира, который заботится о своих солдатах, было для нас большой честью. Мы знали, что он никогда не пожертвует нами, своими «мальчишками», ради того, чтобы выполнить какой-нибудь ненужный приказ сверху.
К началу марта 1943 года положение улучшилось. Русская угроза на юге была устранена. Мы собирались вернуть себе Харьков, отчаянно стремясь нанести смертельную рану противнику, желая воздать должное «Папе» Хауссеру за его верность офицерскому долгу, исполненные решимости отомстить русским за наше унизительное отступление несколькими неделями раньше.
С дивизиями ваффен СС «Дас Райх» и «Мертвая голова» на флангах мы пробивались через молочный туман, который закрыл горизонт, стерев различие между небом и землей. Все предметы вокруг сделались серыми, окружающий мир лишился перспективы и цвета. Мы двигались вперед день и ночь, останавливаясь только для того, чтобы сбить намерзший лед с колес и гусениц. Там, где русские оказывали сопротивление, лежали их трупы. Глаза и рты погибших покрылись ледяной коркой, а лица застыли в холодных объятиях смерти. То тут, то там из снега, словно прося о помощи, торчали дула автоматов или винтовок. Для меня они больше не были большевиками, а просто парнями, которые погибли, защищая свою страну.
Ствол одного из проходящих рядом новейших танков «Тигр» дернулся, изрыгнув вспышку. Раздался выстрел, и внезапно рев сражения прекратился. Так я на собственном опыте узнал, какой эффект производит выстрел из могучей пушки «Тигра». Ударная волна сотрясла мои барабанные перепонки, оглушив меня и сделав неспособным слышать подход боевых машин, вой летящих снарядов и предупредительные крики моих товарищей. На поле боя такое было крайне опасно. Я с облегчением вздохнул, когда через несколько часов мой слух все-таки восстановился…
По заснеженным полям наша боевая группа штурмбаннфюрера (майора СС) Фрея приближалась к Харькову по главной дороге, соединяющей город с Белгородом. Трассирующие снаряды поджигали соломенные крыши домов, в которых засели русские. От пожаров даже плавился лед на заборах соседних домов. От моей шинели поднимался пар, когда я проходил мимо горящей мельницы. Ее крылья продолжали движение, пока вся постройка не обрушилась, поглощенная пламенем и дымом…
Русские отчаянно пытались остановить наше наступление. Они предприняли внезапную атаку в районе аэродрома в северной части города. Расположенные в нескольких километрах справа, наши «Небельверферы» (реактивные минометы) засыпали обороняющихся градом мин. А впереди «Тигры» вступили в бой с русскими Т-34, и контратака противника захлебнулась. Отмеченные свастикой бронетранспортеры продвинулись ближе к центру города.
Мы наблюдали, как снаряды наших танков разрушают здания, подавляя гнезда русского сопротивления. Мимо проносились курьеры на мотоциклах, доставляя важные донесения и взрывая колесами грязный, обледеневший снег. Продвинувшись вглубь города, мы обнаружили, что обороняющиеся забаррикадировали улицы разбитой техникой и устроили ловушки для танков. Поэтому наши танки вынуждены были выстроиться в очередь на дорогах, ведущих к центру, и ждать, пока саперно-инженерные подразделения не очистят дороги от мин и не оборудуют безопасные проходы.
Уличные бои в зимних условиях всегда таили в себе опасность, причем в Харькове эта опасность носила исключительный характер. Возможно, это было как-то связано с планировкой города, или, может быть, противник разработал новую тактику ведения боя. Так или иначе, русские упорно дрались за каждый дом, каждый квартал, каждую улицу. Местами наше продвижение замедлял глубокий, по колено, снег, и резко возрастал риск поражения от снайперского огня.
Мы проходили один дом за другим. Нашу группу возглавлял находчивый обершарфюрер, с которым мы не раз добивались успеха в боях. Внезапно нас обстреляла горстка русских. Наш командир в тот момент находился на противоположной стороне дороги. Он открыл огонь, вынудив русских отступить. Мы начали преследовать их и успели сделать несколько выстрелов, прежде чем они скрылись в каком-то здании. Возможно, раньше это была фабрика или какой-то склад. Наш обершарфюрер бросился за ними. Мы помчались через дорогу, чтобы нагнать его, и оказались у какой-то лестничной клетки. Перескакивая через несколько ступенек, мы понеслись наверх. Услышав наверху какой-то металлический грохот, мы резко остановились. Переглянувшись, мы молча согласились продолжить безумный подъем, независимо от опасности, которая могла нас подстерегать наверху.
А там путь нам преградила тяжелая металлическая дверь. Я дернул за ручку, но дверь оказалась заперта. Один из товарищей отодвинул меня в сторону и пнул дверь ногой. Я присоединился к нему и принялся бить в дверь прикладом, однако дверь все равно не поддавалась. Поскольку наша атака в центре города не закончилась, нам не оставалось ничего другого, кроме как оставить тщетные попытки проникнуть внутрь. О судьбе нашего храброго обершарфюрера можно было лишь гадать. Ясно одно: в тот день мы, скорее всего, потеряли надежного товарища.
На второй день боев в Харькове я получил приказ явиться на командный пункт роты.
– Штурман Бартман, – сказал дежурный офицер, – у меня к вам небольшое поручение. – Он вручил мне конверт и добавил: – Это донесение связано с доставкой боеприпасов, поэтому удостоверьтесь, чтобы оно добралось до базы снабжения. Уверен, вы понимаете, что выполнение этой задачи жизненно важно для нашего успеха в этом сражении.
У меня было лишь смутное представление о местонахождении соответствующей части снабжения.
– Унтерштурмфюрер, а куда именно я должен доставить пакет?
Но офицер скорчил гримасу и покачал головой без каких-либо объяснений, потом неопределенно махнул рукой.
– Полагаю, вам удастся отыскать.
Когда я отправился в путь по улицам, на которых целый день шли ожесточенные бои, начало темнеть. Раз за разом – так уж мне казалось – я получал весьма опасные поручения. Но я проглотил свое раздражение: все-таки приказ есть приказ, и теперь моим долгом было его исполнить. Независимо от риска.
Используя любые прикрытия, я осторожно проходил мимо груд щебня, домов с выбитыми окнами, и в каждом таком окне мог притаиться вражеский снайпер. Так, пройдя несколько километров в направлении, противоположном тому, в котором мы двигались днем ранее, я вышел к окраине города. Из дома у обочины пробивался тусклый свет. Я подумал, стоит ли зайти туда, чтобы спросить у жителей дорогу. Однако недолгие размышления привели к выводу, что подобное любопытство будет слишком рискованным для солдата-одиночки. Я решил двигаться дальше через темноту, пока в конце концов не подошел к развилке. Куда мне нужно было повернуть? Несколько минут я колебался, потом все же решил взять правее. Пройдя еще с километр вдоль пустынной дороги, я заметил вдали темные фигуры солдат. Кто это, русские или немцы? Я замер как вкопанный. Одна из фигур двинулась ко мне, махая рукой и показывая жестом подойти поближе. А потом незнакомый голос позвал меня. Русский голос. По спине у меня пробежала холодная дрожь. Хотя мое сердце бешено заколотилось, я, сохраняя спокойствие, медленно повернулся, делая это настолько беспечно, насколько было возможно, и пошел обратно. Ноги мои дрожали. Русский позвал еще раз, но я, не обращая внимания, все шел и шел, пока не удалился на безопасное расстояние.
Все-таки мой ангел-хранитель снова оказался на моей стороне…
Когда я достиг развилки, то свернул налево. Вскоре в синей дымке замаячили силуэты боевых машин. На этот раз я вел себя более осторожно, лег на землю и прополз вперед, пока точно не убедился, что это свои.
Тогда я крикнул пароль:
– Утренняя заря!
Возбужденный часовой позволил мне пройти, адъютант сопроводил меня к командиру, который крепко спал. Адъютант похлопал офицера по плечу.
– Оберштурмфюрер, сожалею, что вынужден вас разбудить, но здесь срочное донесение по поводу поставки боеприпасов.
Протерев глаза, оберштурмфюрер взял протянутый мной пакет и начал читать.
– Вот дьявол, – выругался он, – мне придется поднять на ноги весь личный состав. – Встав с постели и накинув китель, он повернулся к адъютанту: – Не стойте тут, как истукан. Всех поднять! Мы выступаем!
Я подъехал с ними до развилки, затем пешком возвратился на свой командный пункт. Когда я рассказал о своем приключении офицеру, который дал мне это опасное поручение, тот просто ответил:
– Вам повезло.
На одном из фонарных столбов городской площади Харькова висел огромный плакат. На нем вручную была аккуратно выведена надпись: «Площадь Лейбштандарта».
То, что подобное переименование городской площади в Украине наполняло меня гордостью, может сейчас показаться абсурдным. Однако этот случай свидетельствовал об отношении к нам, простым солдатам, со стороны наших командиров, к которым лично я испытывал искреннее уважение. Они не прятались от опасностей, перед которыми оказывались их подчиненные.
Хотя дивизия «Лейбштандарт» понесла огромные потери, исчисляемые тысячами погибших и раненых, в битве за Харьков я лично не получил ни единой царапины. Понятие «ангел-хранитель» перестало быть просто синонимом удачи. Я был теперь твердо убежден, что ангелы-хранители существуют на самом деле и один из них выбрал меня в качестве своего подопечного…
После нашей победы в Харькове мы двинулись на запад, на Олынаны, где инженерные части устроили нам душевые и пункты дезинфекции. Настоящим счастьем в жизни солдата, воюющего на Восточном фронте, было ощущение чистоты. Которое, по понятным причинам, посещало нас крайне редко. Наступила долгожданная передышка… Мы отдыхали и набирались сил. Прибывали пополнения. В общем, все говорило о том, что нас «откармливают» для еще одной колоссальной битвы.
Однажды нам предложили на выбор либо посетить солдатские казармы в Харькове – с девушками и прочими развлечениями, либо пойти в оперу. Я предпочел оперу, где как раз играли «Бориса Годунова». Постановка была превосходная, и актерский состав тоже играл прекрасно. Наши солдаты и офицеры с большим удовольствием шли в театр, это была долгожданная отсрочка от бед и опасностей войны.
Чтобы несколько разнообразить привычную рутину, наши офицеры устроили соревнования по стрельбе между командами от разных взводов. В качестве безопасного стрельбища был выбран соседний большой овраг со скалой. Цели были установлены на расстоянии 100, 200 и 500 метров от места стрельбы. Призом служила коробка сигар, пожертвованная ради такого случая одним из офицеров. К участию в состязании допускалось лишь по шесть лучших стрелков от каждого взвода. Оберштурм-фюрер Фриц Лоттер, наш юный командир роты, стал первым, кто продемонстрировал свои навыки, после чего началось состязание. Один за другим к барьеру выходили члены каждой команды. Я был приятно удивлен, что стал вторым после Лоттера, причем я особенно отличился в стрельбе на 500 метров. Футбольный матч между командами унтер-офицерского и офицерского составов также способствовал укреплению духа дружеского состязания. За неимением спортивной формы, чтобы зрители могли как-то различать соперников, участники унтер-офицерской команды играли раздетыми до пояса и в кальсонах.
Привлекательная украинская женщина в красочном традиционном головном уборе приветствовала Эллерса, Брудера, Кёнига и меня в своем доме – нашей нынешней квартире – традиционными хлебом и солью. Еще довольно молодая, с лицом таким же свежим и румяным, как подсолнух, она заботилась о нас как родная мать, готовя нам пищу и стирая нашу одежду. И она, кстати, сносно владела немецким. По крайней мере, мы поняли, что муж ее служит летчиком в советских ВВС. Она спала в единственной спальне, в то время как мы вчетвером делили гостиную, окно которой выходило к дому на противоположной стороне дороги, где размещался штаб нашего батальона.
Хотя поначалу они умудрялись делать это тайно, вскоре стало очевидно, что между нашей украинской хозяйкой и Брудером, нашим водителем, возник роман. И вот однажды утром, отправляясь на двор ремонтировать машину, он объявил, что эту ночь проведет в ее спальне.
– Пообещайте мне все, – попросил он, – что не потревожите нас сегодня ночью.
– Обещаем, – пропели мы в унисон.
Как только Брудер удалился, Эллере принялся лихорадочно шарить по шкафам и сервантам.
– Вот здорово! Наша хозяйка, оказывается, варит варенье, – радостно объявил он, схватив несколько пустых стеклянных банок. – Теперь мне нужно лишь несколько веревок, чтобы привязать их к кроватным пружинам.
Вечером Брудер, широко улыбаясь, с видом победителя направился с хозяйкой в спальню. Эллере едва не прыснул со смеху, но Кёниг вовремя прикрыл ему рот. Едва сдерживая веселье, мы молча слушали и ждали. Вскоре раздался звон стекла, а потом все стихло.
– Дьявольщина, он все-таки нашел их, – прошептал Эллере, разочарование которого было быстро рассеяно целым переливом роскошных перезвонов, когда банки, частично наполненные водой, начали стукаться друг о друга.
Брудер сердито выругался, но его протесты утонули в нашем дружном смехе. Прошло несколько дней, прежде чем наш водитель перестал хмуриться на Эллерса…
Наша жизнь в Олынанах протекала хорошо, пока не была омрачена трагедией. Это произошло однажды днем, когда я доставлял очередное донесение в штаб батальона. Привлеченный безумными криками, я повернулся и увидел нескольких женщин посреди целой толпы детей. Все они возились с перевернувшимся тяжелым немецким мотоциклом. Мотоциклист связи, который только что вышел из штаба, метнулся мимо меня прямо в толпу, где две женщины, прижав к щекам руки, замерли в ужасе. Я подошел посмотреть, что случилось.
– Черт побери, под ним же ребенок, – простонал мотоциклист, когда с трудом поднял опрокинувшийся мотоцикл.
Женщина нагнулась к ребенку, мальчику лет шести или семи, и в безумном порыве вернуть его к жизни хлопнула по лицу. Ее бесплодные усилия закончились криком горя, который болью отразился в моем сердце. Она взяла обмякшее тело на руки и принялась качать, приговаривая:
– Коля, Коленька…
Привлеченные всеобщим волнением, вокруг незадачливого мотоциклиста собрались женщины из близлежащих домов. Он пытался их перекричать, а они набросились на него с кулаками. Напрасно он пытался объяснить, что его мотоцикл, должно быть, опрокинулся, когда мальчик играл рядом. Нам едва удалось отбить его от разъяренной толпы.
Штурмбаннфюрер Фрей позаботился о том, чтобы для погибшего ребенка изготовили гроб, и издал приказ о том, чтобы мы держались подальше, когда в соседней церкви пройдет отпевание, а затем похороны на кладбище…
