Бывшая Россия, где-то между Пензой и Ульяновском
Тысячный день Катастрофы
Сегодня был знаменательный день. Тысячный день Катастрофы – и мы все еще были живы…
Хотя все мы – все до одного – прошли эту тысячу дней от первого дня до последнего. И в тылу никто не отсиделся, потому что тыла больше не было.
И фронта.
Ничего больше не было.
По этому поводу я разрешил всем, кроме ночной смены, по сто граммов. За то, что мы все еще живы. В экспедициях – был сухой закон, но сейчас можно было его и нарушить.
И нарушили. К беде.
Достали гитару, лучше всего у нас на гитаре играл Вова Крест, вот ему и дали. Он тронул струны…
Четвертые сутки пылают станицы,
Горит под ногами Донская земля.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина.
Над Доном угрюмым идем эскадроном.
На бой вдохновляет Россия-страна.
Поручик Голицын, раздайте патроны,
Корнет Оболенский, налейте вина.
Мелькают Арбатом знакомые лица,
Шальные цыганки заходят в дома.
Все будет прекрасно, поручик Голицын,
За все тот, кто должен, получит сполна.
А где-то ведь рядом проносятся тройки,
Увы, мы не знаем, в чем наша вина.
Поручик Голицын, так будьте же стойки,
Корнет Оболенский, налейте вина.
А где-то уж кони проносятся к яру,
Ну что загрустили, мой юный корнет?
А в комнатах наших сидят комиссары,
И девочек наших ведут в кабинет.
Ах, русское солнце, великое солнце,
Корабль «Император» застыл, как стрела.
Поручик Голицын, а может, вернемся?
Зачем нам, поручик, чужая земля?
Я тут же вспомнил… я еще живу на Удмуртской… двушка… мама… пластинка… открытая дверь на балкон…
Первые девушки…
Девяностый год.
Страна летела в пропасть, но вот сколько потом ни силился вспомнить – не было ощущения конца, не было ощущения чего-то страшного, неотвратимо надвигающегося на нас. У меня это время скорее ассоциируется с взрослением, с первым опытом, с первой девушкой и первым поцелуем. Может, потому я и не пропитался глухой, нерассуждающей ненавистью ко времени моей молодости и сохранил возможность рассуждать здраво.
– Чо за хня!
– Ты о чем?
– Чо за хня! Вы чо, так ничего и не поняли?!
Встал Вересов. Он был постарше меня, прошел Афган. Но на первые роли никогда не стремился.
– Вы чо, так и не поняли?
– А что мы должны были понять?
– Это, б… наказание! Нам всем!
– За что?!
– А за все!
– Конкретно?
– Конкретно – за то, что страну просрали.
– Ну, началось в колхозе утро…
– Погоди. Ты хочешь сказать, что я, например, мать с отцом потерял за то, что страну просрал, так, что ли?
– А что – нет?
Я встал.
– Так, харэ. Разошлись!
Пистолет сам прыгнул в руку.
– Разошлись, б…! Второй раз не повторяю!
Подтянулись и собровцы.
– Концерт закончен.
Не успев толком начаться. Люди начали молча, угрюмо расходиться.
По своим углам.
Выждав с час, пока немного страсти улягутся – я решил, что тему эту надо решать здесь. Пока не поздно.
У нас в республике – политические партии были… ну не запрещены, но их не было официально. Какая политика, когда такая ж… кругом.
Тем не менее неофициально люди все же делились, скажем так, на общественников и бизнеров. Общественники верили в то, что все должно быть государственным, чтобы никому обидно не было – но в то же время, скрипя зубами, признавали необходимость в каком-то виде и частного интереса. Просто – еще не вымерли люди, которые помнили пустые прилавки советских магазинов и хамское обслуживание в них. Так же и воровство.
Здравствуйте, у вас нет мяса? У нас нет рыбы, а мяса нет в соседнем отделе.
Бизнеры, к которым относился и ваш покорный слуга – считали, что ставку надо делать на частный интерес и на частную инициативу. Но с другой стороны – понимая необходимость координирующей и защитной роли государства, а также как-то договариваться по-хорошему с трудовыми коллективами. Почему? А потому что деньги щелчком мыши перевести никуда нельзя, и на Кипр или в Лондон смотать, когда работяги за тобой придут и на воротах дома, который ты их по́том выстроил, повесят – не получится смотать.
Так как-то мы и уживались – бизнеры и общественники, сливаясь от беды и нужды в одну партию хозяйственников. А там все просто – или у тебя дело горит в руках, или нет. Если нет – то и не выеживайся.
Вот только я – да и не только я – видел одно различие между ними и нами. Мы готовы были говорить с теми, кто думает иначе, убеждать, покупать, если надо – но все же мы были настроены на изначально мирное решение любых конфликтов. А вот левые – они верили в своего рода социальную евгенику. То есть убрать силой буржуев, которые мешают, и вперед, к светлому будущему.
В них это было. Всегда, и сейчас тоже. И даже Сталину они находили оправдание. Три простых слова – так надо было.
Когда немного успокоились, я подошел к машине, в которой ехал Вересов, кивнул – отойдем, мол.
Отошли.
– Курите?
Вересов кивнул, достал портсигар с заранее набитыми папиросами.
– Курите.
Вересов подкурился, затянулся…
– Мне из группы уходить?
– А это сам реши. Для себя.
* * *
– Если бы ты взял гитару да сбацал «По долинам да по взгорьям» – никто бы и слова не сказал. Но политику я тут разводить не позволю. Хватит уже – политики. Наелись.
* * *
– А если есть что сказать – скажи мне и сейчас. Вот, например – неужели при СССР с Катастрофой справились бы лучше?
– А что – нет?
– Нет. А почему – да?
Вересов начал загибать пальцы:
– Гражданская оборона работающая – раз. Армия – два. Порядок – три. Эвакуировали бы…
– Куда?
* * *
– Куда эвакуировали? Хочешь, скажу, что было бы на деле?
* * *
– Сначала бы скрывали, думали бы справиться своими силами. Потом, когда скрывать уже невозможно – начали бы резко паниковать. Потом бы все погибли на боевом посту. От чего никому никакого навара не было бы – погибнуть в такой ситуации самое простое и глупое. Ну и – в СССР ствол на руках у частника – сами-то верите? Ведь там, где отбились, и те, кто уцелел – уцелели только потому, что оружие было. Не находишь?
Вересов скрипнул зубами, ничего не ответив.
– Так. И ты понимаешь, Дмитрий Иванович, что я прав. Кругом прав.
– Тогда хоть что-то было… закрытые города… институты.
– Фигня. Вот если бы у каждого был короткий ствол на кармане – уцелела бы даже Москва, отвечаю. И вся эта фигня с властью у нас со Сталина. Это при нем гениально научились уходить от ответственности, скрывать, молчать и таить.
* * *
– Читал воспоминания Шепилова?
– Нет. Это кто?
– Партийный деятель. И примкнувший к ним Шепилов при Хрущеве. Дам почитать. Знаешь, что Берия пообещал всем членам Политбюро, когда Сталин умер?
* * *
– Выстроить по два особняка – один в Москве, другой на Черном море. В личную собственность! Наследуемую. Знал, чем взять.
– Ну и? Взял?
– Взял бы. Если бы не Никита, но дело не в этом. Человек – существо хищное. Такое хищное, что куда любому монстру. Именно поэтому коммунизм не работает. Против природы человеческой не попрешь. Если у кого-то сто тысяч, а у кого-то сто одна – тот, у кого сто, будет завидовать тому, у кого сто одна.
* * *
– Короче, решай, Дмитрий Иванович. Когда вернемся.
Уйдет.
Процентов восемьдесят – уйдет.
Хреново людей терять. Очень хреново. Тем более таких – с афганским опытом. Но и группу разваливать политикой нельзя.
Если уж на то пошло, я, наверное, – согрешивший правоверный. Будь другие времена, и я был бы честным коммунистом. Но я прошел девяностые. И прекрасно видел, как люди рвали друг друга. Тупо рвали. Как кидали, как отмораживались.
И с тех пор я не верю. Коммунизм слишком хорош для человечества. А человека не переделаешь. Пытались уже.
И все-таки хреново людей терять. Очень.
