Охвачен страстью, вдруг услышал шах
От приближенных, сведущих в делах:
Пришел Афрасиаб, готовый к бою,
Сто тысяч тюрков он привел с собою.
Стеснилось сердце у царя страны:
Пиры любви покинул для войны.
Иранцев он собрал, высоких саном,
Людей, что были преданы Кейанам.
Сказал: «Нагрянул туран-шах сейчас.
Но чем он отличается от нас?
Иль бог его не сотворил единый
Из ветра и огня, воды и глины?
С горящей местью выйду я к нему,
И день врага повергну я во тьму».
«Зачем тебе идти на поле брани,—
Сказал мобед, — иль нет других в Иране?
К сокровищницам движутся враги,—
Сокровища свои побереги.
Неосторожно ты сражался дважды —
И с троном и венцом прощался дважды.
Теперь отправь ты витязя на рать,
Достойного сражаться и карать».
А царь: «Не вижу в этом я собранье
Способного пойти на поле бранн,
Разбить врага, что угрожает нам,
А я пойду — как судно по волнам!»
Стал думу думать Сиявуш молчащий,
В душе метались мысли, словно в чаще:
«Я ласково с отцом поговорю,
«Хочу пойти на бой», — скажу царю.
А вдруг меня избавит бог великий
От мачехи, от ревности владыки?
К тому же я прославиться могу,
Когда я учиню разгром врагу».
Пришел к отцу, решителен, спокоен.
«Мне кажется, — сказал, — что я достоин
На тюркского царя пойти в поход,
Во прах повергнуть вражьих воевод».
Господь, как видно, предрешил заране,
Что душу он свою отдаст в Туране!
Согласье дал царевичу отец.
К отмщенью опоясался храбрец.
Рустама царь позвал; с могучим в сече
Повел властитель ласковые речи,
Сказал: «Слона ты силою затмил,
Рука твоя щедрей, чем щедрый Нил.
Мой Сиявуш пришел, готовый к бою,
Как лев бесстрашный, говорил со мною.
Он хочет на врага пойти войной,
Ты будь ему защитой и броней.
Засну, когда ты будешь недреманным,
Заснешь — я буду в страхе постоянном».
«Я — раб царю, — ответствовал Рустам,—
Я подчиняюсь всем твоим словам.
Твой Сиявуш — моя душа и око,
Венец его — мой светоч без порока».