ЛАМПАСНИК

После того как руководители контрразведывательных подразделений: от НКВД — Павел Васильевич Федотов и от Смерша — Николай Григорьевич Кравченко выполнили свои задачи в Тегеране по нейтрализации вражеской агентуры и надежной охране делегаций и их руководителей, они убыли в Москву. Но вот что интересно, о конкретной работе этих двух контрразведчиков до сих пор никто ничего не знает из-за завесы многолетнего молчания.

Действительно, об их работе в Иране в открытой исторической литературе нет практически никакой информации, никто не вспоминает о них, а ведь там они явно не отдыхали. Более того, во времена Хрущева оба эти контрразведчика были незаслуженно, пусть мягко, но репрессированы.

В то же время разведчики спустя некоторое время отрапортовали средствам массовой информацией о подвигах своего резидента в Тегеране Ивана Ивановича Агаянца и его помощника 16-летнего Геворка Андреевича Вартаняна и его будущей жены Гоар Левоновны, которые переловили чуть ли не полтысячи немецких агентов.

И возникает вопрос, может, советская территориальная и военная контрразведки там себя не показали с лучшей стороны?

Но, судя по наградам, этого не скажешь. Например, генерал-лейтенанта Федотова Сталин одарил правительственными орденами: два ордена Ленина, четыре ордена Красного Знамени, полководческий орден Кутузова первой степени.

Подполковнику Кравченко досрочно присвоили генеральское звание. Он был также награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды.

Исходя из воспоминаний современников и соратников вождя, Сталин, как уже говорилось выше, был скуп на награды. За «пустяки» не давал ни орденов, ни должностей, ни званий. Значит, оба они заслужили чем-то, о чем мы до сих пор не знаем. Именно эти знаки высокого внимания со стороны Верховного Главнокомандующего — тому подтверждение.

По информации одного сотрудника КГБ, не пожелавшего обнародовать свое имя и хорошо знавшего кухню кадровой работы, ему когда-то попадались архивные материалы по поводу присвоения звания генерал-майора подполковнику Н.Г. Кравченко. В них говорилось, что идея присвоить генеральское звание сотруднику Смерша впервые принадлежала Сталину за конкретные результаты работы армейского чекиста по разоблачению вражеской агентуры. Верховный ее и осуществил.

Однако удостоверения о присвоении генеральского звания кадровики длительное время не выдавали, почему-то тянули резину. Николай Григорьевич прибыл в Москву в генеральском облачении, но продолжительное время ходил с удостоверением подполковника. Только в начале 1944 года он получил необходимые документы.

В литературе факт досрочного присвоения звания обыгрывается в разных вариантах. Одни говорят, что Черчилль первым проявил интерес к неизвестному сотруднику госбезопасности, который спас руководителям «Тройки» жизнь. Но как спас, каким способом и когда конкретно — ни слова. Сталин вызвал Н.Г. Кравченко.

Он, естественно, отрапортовал:

— Товарищ Верховный главнокомандующий, подполковник Кравченко прибыл по вашему приказанию.

Черчилль и Рузвельт обратили внимание на высокого, статного, красивого, молодого офицера и удивились тому, что перед ними не генерал.

Бытует и другая версия, которую озвучил порученец Н.Г. Кравченко в бытность его службы в Туркестанском военном округе с майором Лосским:

Однако, как пишет в своих мемуарах «На страже исторических перемен» бывший руководитель военной контрразведки КГБ при СМ СССР И.Л. Устинов, Кравченко никогда не упоминал об обстоятельствах этих событий и заполучить от него какие-либо материалы или воспоминания о Тегеранской конференции так и не удалось.

Существует также версия, что благодаря деятельности Н.Г. Кравченко удалось установить реальный источник проникновения еще не задержанных немецких диверсантов через водоводные каналы английского посольства, расположенного по соседству с нашим представительством, а эти каналы находились совсем рядышком.

Достоверную информацию он получил якобы от знакомого хозяина таверны, которого использовал в качестве доверенного лица. Его заведение находилось по соседству с нашим посольством — а это на оперативном сленге — окружение, в среде которого надо было активно работать. Не секрет, что советская военная контрразведка обязана была иметь свои негласные позиции среди этой категории местных граждан. Не исключено, что Ардашир Бараз, назовем его так, был агентом немецкой разведки, но в силу проявленных симпатий к советскому военному контрразведчику и жизненных реалий он пошел на перевербовку. Сама логика быта заставила его принять условия новой власти и одного из его проводников — подполковника из Смерша Николая Кравченко.

Нельзя исключать, что именно Ардашир сообщил советскому офицеру-оперативнику о наличии плана гитлеровских спецслужб осуществить террористический акт, пробравшись к «Большой тройке» через водоводные каналы — акведуки. В общении с Баразом Кравченко уяснил, что персидские акведуки — эти уникальные ирригационные системы — водоводы, построенные без применения труб. Каналы прорывались прямо под землей под определенным наклоном. Вся система действовала таким образом, что вода подавалась из водоносных пластов естественным путем.

Нужно заметить, что персидская система водоводов, насчитывающая более трех тысяч лет, эффективно работает и сегодня. Семьдесят пять процентов от общего объема воды, необходимого для ирригации в современном Иране, поступает именно по акведукам.

Кравченко понял и без подсказки Ардашира, что такое положение создавало возможность быстрой атаки со стороны террористов на троицу, часто гулявшую по территории советского дипломатического представительства или сидевшую на лавочках, чтобы сфотографироваться или отдохнуть после полемических дискуссий на конференции.

После оперативной летучки были приняты соответствующие меры…

Думается, его доводы высоко оценил и сам Сталин.

Но вернемся к факту присвоения подполковнику Н.Г. Кравченко очередного звания. Как бы там ни было, по одним данным, за одну ночь подполковника переодели в генеральский мундир — то ли пошили, то ли подогнали по фигуре, по другим — доставили самолетом из Москвы через двое суток.

Николай Григорьевич был свидетелем завершения Тегеранской конференции. По натуре скромный, он даже казался несколько застенчивым на фоне высоких политических бонз.

В зале заседаний было много звездных генералов и маршалов, а он стоял, прислонившись к стене у входа.

«Мне еще тридцать два, а я уже лампасник, — искренне рассуждал новоиспеченный генерал, — друзья, старшие оперуполномоченные ходят капитанами, в лучшем случае — майорами. В основном для оперативника в массах — это потолок. Война не закончена, пожелаю же и им роста».

Он ощущал себя неуютно, каким-то свадебным генералом, приодетым только для показа «Тройке» сильных мира сего.

Он не присутствовал при оглашении двух деклараций, подписанных 1 декабря 1943 года, хотя со временем узнает об их содержании — работал на расстоянии, в массах, находясь у рычагов с напряжением работающей машины под названием Смерш. Даже в момент оглашения деклараций негласный аппарат Кравченко выкорчевывал остатки немецкой агентуры, намеревавшейся отчаянным броском по подземным ходам добраться до места проведения форума делегаций великих держав и уничтожить их руководителей.

В Декларации трех держав говорилось:

«Мы, Президент Соединенных Штатов, Премьер-министр Великобритании и Премьер Советского Союза, встречались в течение последних четырех дней в столице нашего союзника — Ирана и сформулировали и подтвердили нашу общую политику.

Мы выражаем нашу решимость в том, что наши страны будут работать совместно как во время войны, так и в последующее мирное время.

Что касается войны, представители наших военных штабов участвовали в наших переговорах за круглым столом, и мы согласовали наши планы уничтожения германских вооруженных сил. Мы пришли к полному соглашению относительно масштаба и сроков операций, которые будут приняты с востока, запада и юга.

Взаимопонимание, достигнутое нами здесь, гарантирует нам победу.

Что касается мирного времени, то мы уверены, что существующее между нами согласие обеспечит прочный мир. Мы полностью признаем высокую ответственность, лежащую на нас и всех Объединенных Нациях, за осуществление такого мира, который получит одобрение подавляющей массы народов земного шара и который устранит бедствия и ужасы войны на многие поколения.

Совместно с нашими дипломатическими советниками мы рассмотрели проблемы будущего. Мы будем стремиться к сотрудничеству и активному участию всех стран, больших и малых, народы которых сердцем и разумом посвятили себя, подобно нашим народам, задаче устранения тирании, рабства, угнетения и нетерпимости. Мы будем приветствовать их вступление в мировую семью демократических стран, когда они пожелают это сделать.

Никакая сила в мире не сможет помешать нам уничтожать германские армии на суше, их подводные лодки на море и разрушать их военные заводы с воздуха.

Наше наступление будет беспощадным и нарастающим.

Закончив наши дружественные совещания, мы уверено ждем того дня, когда все народы мира будут жить свободно, не подвергаясь действиям тирании, и в соответствии со своими различными стремлениями и своей совестью.

Мы прибыли сюда с надеждой и решимостью. Мы уезжаем отсюда действительными друзьями по духу и цели».

Рузвельт

Сталин

Черчилль»

После прочтения первой Декларации Николай Григорьевич подумал: «Все хорошо закончилось, а что же вы, союзники, так долго телились с открытием второго фронта? Россия провела три страшные битвы — Москва, Сталинград, Курск, деблокировали Ленинград, пролили столько крови, а вы, огражденные водной преградой, спокойно наблюдали, как из последних сил дерется ваш союзник, и подло ждали, когда обе стороны истощатся и можно будет разговаривать свысока с той и другой обескровленной страной. Понятно, сегодняшняя дипломатия есть искусство не только обуздывать чужую силу, но и сохранять свою. Но главное в том, что наконец мы договорились — фронт будет открыт на следующий год!»

Готовясь к командировке в Иран, общаясь с представителями нашей резидентуры и наблюдая за жизнью и поведением местных жителей в Тегеране, Николай пришел к выводу, что социально-политическая обстановка в стране еще далека от идеальной. И это, несмотря на бегство из страны пронацистски настроенного Реза-шаха после прошедших народных восстаний.

Почему-то волнами стали накатываться исторические события и «давно минувших дней», и недавних: гибель в Тегеране Александра Грибоедова; бегство армян в Персию после геноцида в Османской империи; планы Гитлера сделать из этой горной страны плацдарм для нападения на Советский Союз и сентябрьский ввод в Иран наших войск.

«Сегодня наша миссия здесь защищена подразделениями своей армии, — рассуждал Николай. — Союзники — тоже не промах, — контингенты и у них приличные. Сегодня Гитлеру тут нечего делать. Остается только одно — пакостить. Но, после того что произошло на конференции, навряд ли у него откроется второе дыхание одолеть дипломатически и политически, не говоря уже о военном факторе, эту горную страну».

Он укрепился во мнении, что для Гитлера Иран — это перевернутая, в спешке прочитанная и не понятая им страница, когда ознакомился с Декларацией трех держав по Ирану. В ней говорилось:

«Президент Соединенных Штатов, Премьер СССР и Премьер-Министр Соединенного Королевства, посоветовавшись друг с другом и Премьер-министром Ирана, желают заявить об общем согласии их Правительств относительно их взаимоотношений с Ираном.

Правительства Соединенных Штатов, СССР и Соединенного Королевства признают помощь, которую оказал Иран в деле ведения войны против общего врага, в особенности облегчая транспортировку грузов из-за границы в Советский Союз.

Эти три Правительства сознают, что война вызвала специфические экономические трудности для Ирана, и они согласились, что они будут по-прежнему предоставлять Правительству Ирана такую экономическую помощь, какую возможно будет оказать, имея в виду те большие требования, которые налагают на них их военные операции по всему миру и существующий во всем мире недостаток транспортных средств, сырья и снабжения для гражданского потребления.

Имея в виду послевоенный период, Правительства Соединенных Штатов, СССР и Соединенного Королевства согласны с Правительством Ирана в том, что любые экономические проблемы, которые встанут перед Ираном после окончания военных действий, должны быть полностью рассмотрены наряду с экономическими проблемами, которые встанут перед другими членами Объединенных Наций, — конференциями или международными организациями, созванными или созданными для обсуждения международных экономических вопросов.

Правительства Соединенных Штатов, СССР и Соединенного Королевства едины с Правительством Ирана в своем желании сохранить полную независимость, суверенитет и территориальную неприкосновенность Ирана.

Они рассчитывают на участие Ирана совместно с другими миролюбивыми нациями в установлении международного мира, безопасности и прогресса после войны, в соответствии с принципами Атлантической хартии, которую подписали все четыре Правительства.

Черчиль

Сталин

Рузвельт»

Еще при первой встрече на высшем уровне в Тегеране лидеры «Большой тройки» задумались о будущем нацистской Германии. Хотя еще шла война, но никто уже не сомневался в ее исходе.

Вопрос о послевоенном территориальном устройстве Центральной Европы подняли в последний день конференции -1 декабря 1943 года.

Выступил первым по этому вопросу президент США Франклин Рузвельт. Он предложил поделить Германию на пять частей:

1. Государство в пределах значительно уменьшенной в размерах Пруссии.

2. Северо-западные территории Германии, включая Ганновер.

3. Саксония плюс район Лейпцига.

4. Гессен, Дармштадт, Кассель, Южный Рейн.

5. Бавария и Баден-Вюртемберг.

Районы Рура, Саара, Гамбурга передать под управление Лиги Наций. Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль тоже имел свой план раздела Германии. Согласно ему, от Германии следовало отделить южные земли (Баварию, Баден-Вюртемберг, Палатинат), создав из них «Дунайскую федерацию» наподобие Австро-Венгрии, и полностью изолировать Пруссию. Промышленный же Рур британцы хотели взять под свой контроль.

А вот Иосиф Сталин настаивал лишь на разделе Восточной Пруссии между Советским Союзом и Польшей, а также на передаче Польше Силезии и Померании.

Но если развивать эту тему дальше, после событий Тегеранской конференции, то уже в 1944 году Великобритания и США договорились о том, что Германию после окончания войны надо разделить на части, уничтожить тяжелую промышленность, а само население переориентировать исключительно на производство сельскохозяйственной продукции. Это был так называемый «план Моргентау» — тогдашнего министра финансов США Генри Моргентау. При выполнении этого плана население Германии должно будет сократиться до 25 миллионов человек в течение нескольких лет.

Рузвельт приветствовал предложения своего министра такими словами: «Нам следует быть жесткими с Германией; я имею в виду немецкий народ, а не только нацистов. Нужно либо кастрировать немцев, либо обращаться с ними так, чтобы они не могли воспроизводить потомство, которое захочет вести себя так, как они вели себя в прошлом».

Интересно, что «план Моргентау» скоро добыли наши разведчики. Сталин распорядился по дипломатическим каналам передать его в Берлин, чтобы в Третьем рейхе существенно сократить количество желающих идти на сепаратный мир с

Великобританией и США. Таким образом, варварский план англосаксов скоро оказался достоянием мировых СМИ.

— Караул, — закричал многодетный Геббельс, у которого в планах кроме шести детей было появление еще нескольких киндеров для арийской нации, — янки хотят превратить Германию в огромное картофельное поле, а нас кастрировать!..

Наверное, он соревновался с рейхслятером — личным секретарем Гитлера Мартином Борманом, жена которого Герда радовала супруга появлением почти ежегодно очередного киндера — у них их было девять.

Немецкая газета «Фелькишер Беобахтер» появилась вскоре с огромным заголовком:

«Рузвельт и Черчилль согласились с еврейским убийственным планом!»

Разгорелся скандал. Янки решили изменить некоторые жестокие пункты, слегка подрумянив их более или менее терпимыми мерами. Но все равно после сорок пятого года оккупационные власти США на территории Германии основные штрихи своей иезуитской программы сохранили.

Что же они сделали?

1. Провели децентрализацию банковской системы, создав одиннадцать отдельных банковских округов со своими центробанками.

2. Разрушили производственную систему, произвели демонтаж и вывоз многих промышленных предприятий. Они разрушили 918 немецких предприятий, причем из них военными были только 368.

3. Запретили внешнюю торговлю, ограничили импорт.

4. Немцам ввели вето на морское рыболовство, запретили производить азот для минеральных удобрений, в итоге производство удобрений упало на 82 %, а продовольствия — на 65 %.

5. Демонтировали и уничтожили 13 химических заводов.

6. Планировали вырубить все леса в Германии, но из-за протеста союзников и ослабления (!) от недоедания немецкой рабочей силы отказались от этой идеи.

7. Ввели жесткую налоговую политику, изымая 58 % валового национального продукта.

Каков же итог?

Уровень жизни немцев, оказавшихся в зоне оккупации американских союзников, упал даже по сравнению с эрзацным военным временем нацистской Германии.

Канадский писатель и телевизионный продюсер Роберт Аллен в своей статье «Письмо из Берлина» ровно 70 лет назад — в феврале 1946 года нарисовал такую картину приезда беженцев на один из берлинских вокзалов:

А известный военный историк Вернер Хаупт таким образом запечатлел картину Берлина 1945 года:

«…Шагали колонны пленных немецких солдат. (Только в течение 2 мая 1945 года в районе Берлина было взято в плен около 135 000 солдат и офицеров вермахта. — Авт.) Они понуро брели в своей грязной окровавленной форме, обессилившие от голода. Длинные очереди из женщин стояли перед немногими открытыми магазинами, чтобы раздобыть хоть какие-нибудь продукты. Группы горожан убирали с улиц груды мусора и разбирали баррикады. Вооруженные русские солдаты охраняли эти рабочие команды, Но то тут, то там уже можно было видеть, как советские офицеры прогуливались с немецкими девушками. И повсюду все еще лежали мертвые — мужчины, женщины и дети».

Это настоящее лицо войны.

Немцы сегодня забыли, как советское командование прилагало огромные усилия, чтобы накормить мирное население. И кормило пищей из полевых кухонь. Нужно отметить, что напуганные геббельсовской пропагандой местные жители в ожидании свирепого «русского медведя», способного задрать любого немца, не ожидали, что Сталин проявит высокую человечность и гуманность в отношении мирного населения. Правительство Советского Союза сочло необходимым даже повысить нормы питания местным гражданам. По всей территории Германии, оккупированной советскими войсками, распространялись листовки соответствующего содержания. Ознакомившись с информацией о новшествах, католический священник доктор Панге заявил: «О, это прекрасно! Таких норм Германия не знала даже в первый год войны».

И вот тут произошло ужасное — запад побежал на восток Германии. Спасаясь от «демократии», принесенной на штыках янки, западные немцы, естественно, направили стопы в советскую зону.

К сожалению, потом получился обратный ход. Почему такое случилось? Этот вопрос ждет дополнительного и большого исследования. Хотя уже много написано статей и книг на тему данной германской проблемы того времени, многие вопросы возникают вновь и вновь. Они так до конца и остались невыясненными. До сих пор! План Маршалла — это не весь полноценный ответ. Было что-то другое…

Будучи в Тегеране, Николаю Григорьевичу Кравченко довелось чуть ли не с налета изучить географические, экономические и политические особенности Ирана в основном по бумагам, в беседах с коллегами, а также по допросам прогерманской агентуры из числа иранцев и представителей немецких спецслужб.

О туристических поездках не могло быть и речи — он в бою на незримом фронте. Но кое-что отложилось в его памяти при поездках по городу. Он, наверное, вспоминал, как под стеной хлебопекарни сбились в клубок босые и полуголые нищие. Они казались изгнанниками, пришедшими сюда в поисках тепла, крова и пищи. Чтобы обезопасить себя от прохватывающего насквозь ледяного ветра, люди набрасывали на себя все, что попадалось под руку: грязные одеяла, обрывки циновок, замызганные халаты. Горели спасительные так называемые общественные костры, вокруг которых грелись, сидя, лежа и стоя, взрослые и дети, протягивая к языкам пламени руки.

«Наверное, невыносимо трудно им не смыкая глаз дожидаться утра, — подумал Николай, — не имея возможности прилечь и заснуть».

На широкой улице встретился носильщик — амбал. Немного приподнявшись на носках и встряхнув плечами, он поправил лямки палана — небольшой плоской подушечки, набитой шерстью, — и направился в сторону громкоголосого и рано встающего рынка, на котором торговали здоровые мужики, что было Николаю в диковинку. Именно таким он впервые увидел рынок Востока.

У банка стоял полицейский, похожий на жирафа, с длинной тонкой шеей. Он внимательно смотрел в сторону пляшущих у разожженного костра подростков. К ним подошел тощий человек с почерневшим лицом, какое обычно бывает у курильщиков опия. Он о чем-то с ними заговорил и отошел в сторону. Полицейский тут же направился к костру…

Рядом с мечетью сидел на коврике не странствующий, а живущий при обители дервиш. Подогнув под себя ноги, он задумчиво перебирал четки. Рядом валялись фруктовые огрызки и остатки какой-то сладости, вокруг которой вился мушиный рой.

Пронеслись по широкой улице каурые, светло-гнедые кони, громко цокая подковами об асфальт и торцы булыжной мостовой. Они встряхивали головами и отфыркивались. Сидевший в пролетке возница обругал чуть не попавшего под колеса нищего, обнажив бронзовые, как пули в обойме, зубы. Нищий уже давно остался позади, а хозяин лошадей все еще выговаривал какие-то бранные слова, пережевывая их, как сытый верблюд или корова, наслаждающаяся жвачкой. Рядом с рынком тощий продавец бил толстого воришку, вытряхивая из его рубашек, как из мешка, какую-то зелень…

Николай вспоминал, очевидно, и о концерте, устроенном для членов делегации, когда под мягкие звуки сазов — местных струнных музыкальных инструментов на невысокий деревянный помост, застеленный красно-зеленым ковром, взошли стройные девушки, и начался плавный целомудренный танец.

Не раз он наблюдал и пьяные драки между янки и английскими военнослужащими, в которые пришлось вмешиваться и нашим патрульным службам. Однажды драка завязалась на улице вблизи небольшой чайханы. Именно о ней докладывалось руководству советской делегации. Потасовки случались нередко. Заводные под градусом парни страны Туманного Альбиона колошматили американцев. В основном попадались нетрезвые и агрессивные негроидные посланцы США. Случались порой и победы янки над британцами.

На этот раз, как и в предыдущих подобных ситуациях, мимо проносились машины разных иностранных марок. Водители сердито сигналили куча-мале. Шарахались в стороны крестьяне в огромных папахах, погонщики маленьких караванов ишаков, мулов и верблюдов, нагруженных дровами из сухих веток, мешков с углем и тюками с шерстью. Не обращали внимания на драку только мелкие торговцы, громко зазывающие покупателей, а также выкрикивающие разносчики, продававшие с лотков халву, сигареты, фрукты, игрушки и всякую мелочь.

Вспомнился Центральный рынок с его бесчисленными лавками, мастерскими ремесленников, цирюльнями, чайными, вереницами ишаков и верблюдов, шагающих по пыльным грунтовым проходам. Рынок был так похож на маленький город со своим постоянным населением, но с одним-единственным отличием — он находился под общей крышей с лабиринтом крытых улиц.

Увидел Николай и чайный дом — чайхану. У входа дымил огромных размеров, словно столитровая бочка, самовар. Посетители пили чай из маленьких стеклянных стаканчиков, то и дело вытирая стекающий со лба пот.

Кроме того, Николай Кравченко был ознакомлен с подробностями бегства шаха из страны в 1941 году…

Все эти рассказы коллег и визуальные картинки, по всей вероятности, прокручивались в памяти, когда он возвращался в Баку на самолете и на поезде в Москву.

Будучи по природе скромным человеком, Николай чувствовал определенную неловкость от внезапно обрушившегося на него генеральского чина. Однажды, когда у него было время оценить положение своего нового статуса, он карандашом набросал размашистым почерком на листочке блокнота:

Нет, он не стеснялся звания, он гордился им, его страшило сразу же изменившееся к нему отношение со стороны коллег. Когда он надел непривычную еще ему форму с лампасами и золотыми «без просветов» погонами, то заметил, что по-другому стали на него смотреть те немногие друзья, которыми он обзавелся в Тегеране. Ему уступали место, ему явно завидовали, его иногда сторонились.

Он понимал чисто интуитивно, что скромность — это способ услышать от других все то хорошее, что мы думаем о себе. Но он ничего не услышал. А только ощутил холодную лесть, в которой пряталась коварная черная зависть — самая искренняя форма лести.

Но это было только начало…