Ближе к вечеру меня вызывает Таня.

Не особенно хочу ее видеть, после всего, что узнала от пленницы, но приходится идти.

Первым делом напарываюсь на ее холодный взгляд. Гораздо холоднее, чем обычно.

– Как успехи? – спрашивает она.

– Да неплохо.

– Я про задержанную.

– И я тоже.

– Что удалось узнать?

– Да практически ничего.

– Практически ничего?! – Она поворачивается к ноутбуку и включает видео с камеры наблюдения.

Мы с девушкой сидим, сблизив головы.

– О чем вы говорили?

– Не скажу, – спокойно говорю я.

У меня нет припасенных ответов. Я вообще не готовилась к такому допросу. И кажется, зря.

– Ты записала ваш разговор на диктофон?

– Нет.

Я даже не утруждаю себя враньем. Таня осознает это и звереет.

– Ясно, – говорит она. – Ты с ней снюхалась! Прямо в наглую, в открытую!

– Ну, допустим. И что ты мне сделаешь?

Я демонстративно поворачиваюсь и успеваю лишь занести ногу для шага.

Громкий стрекот шокера. Боль.

Я прихожу в себя на полу. Пытаюсь пошевелиться – отзываются только ноги. Руки, кажется, связаны за спиной, или я в наручниках?

Таня склоняется ко мне:

– Ты права. Я не буду делать тебе больно. В этом нет необходимости. Я буду работать с этой девочкой напрямую. А к тебе у меня только один вопрос. Во время допроса подозреваемой ты вышла и стала копаться у меня в ноутбуке. Выходила в Интернет. А потом удалила историю браузера и вернулась к подозреваемой, и вы о чем-то говорили. Я уже не спрашиваю о чем. Мне интересно: что ты искала в Интернете?

Такая суровая, прямо ух!

Она бьет меня по щеке.

«Ему и больно, и смешно», как у классика. Меня и в самом деле разбирает хохот. Я дрыгаю ногами, катаюсь по полу и ржу до слез.

– Ненормальная. Завтра, когда кончится твое законное время, тебя отсюда выкинут. А пока что тебя изолируют. И твоих друзей тоже на всякий случай. Проводите ее в новые апартаменты.

Двое из ларца поднимают меня под руки и куда-то волокут…