– Эвелина, нам нужно что-то решать, – говорит Степан Петрович. Мерзкий, вежливый, похотливый, утонченный, лицемерный Степан Петрович.

– Что вы хотите решить? – Мы с ним до сих пор на «вы».

– Насчет нашего дальнейшего статуса.

Я смеюсь:

– Мне что, в соцсети поставить «встречается с…»? Да ну еще! Не поймут!

– Эвелина, будьте взрослой! Вы не понимаете серьезности момента.

Лежа на кровати без одежды, лицом вниз, я покачиваю ногами, согнув их в коленях. Да-да, как Лолита из фильма 1997 года. Рядом с этим дяденькой, который старше меня в два с половиной раза, я еще могу чувствовать себя Лолитой. Хотя настоящий Гумберт на меня бы уже и не взглянул.

– Степан Петрович, вы и так меня трахаете, куда уж серьезнее?

Обожаю, когда он краснеет, как первокурсница, когда слышит это слово. Хотя первокурсница здесь я, и я не краснею, как и никто другой из моих знакомых первокурсниц.

– Что за выражения, Эвелина!

– Ну отшлепайте меня, если я плохая, мр-р-р… – Я трусь щекой о его плечо.

Он резко встает с кровати, огромной, как нефтяная платформа. Сюда можно положить еще трех таких же, как я, и все равно останется место. Впрочем, Степан Петрович и с одной-то еле справляется.

– Нам придется узаконить наши отношения, – заявляет он.

Вот это поворот!

– Скажите еще, что должны на мне жениться, как честный человек.

– Да, считаю, что должен.

– Обычно так говорят в конкретном случае. И сейчас явно не он. И если бы даже был он, я бы не стала предъявлять претензий. Как-нибудь сама бы решила вопрос…

– Не смей так говорить!

С перекошенным лицом он замахивается на меня. Тыльной стороной ладони, как аристократ на плебейку. Впервые вижу его таким.

Мне нисколько не страшно.

– Дядь, ну с тобой точно что-то не то… – раз уж мы перешли на «ты».

– Простите, Эвелина. Простите. Дети – это для меня святое. У меня нет детей. До сих пор нет.

– И вы хотите, чтобы я вам помогла в этом деле?

Он смотрит на меня строго и молчит, голый, тощий и смешной.

– А вы понимаете, что если мои родители узнают про нас с вами, то первым делом выгонят меня из дома в чем есть?

– Они это сделают в любом случае. Но если вы примете мое предложение, вам будет куда идти.

У меня уходит несколько секунд, чтобы осознать ситуацию:

– Вы меня шантажируете?

– Ставлю перед фактом.

– А вы понимаете, что вам тоже достанется? Как минимум с моим папенькой у вас будет дружба врозь.

– Переживу, – говорит Степан Петрович.

Как ему потомства-то хочется…

– Ваша позиция мне понятна. Время на раздумье дадите?

– Эвелина, неужели вы еще будете думать? Посмотрите по сторонам! – Он делает широкий жест рукой.

Особнячок у него действительно просторный.

– Ну да, как в мультике: слепой, богатый – чем не муж?

– В вашем возрасте девушки уже мечтают о том, чтобы завести семью. А вам бы я особенно советовал не упускать такую возможность.

– На что намекаете? Что, кроме вас, на меня никто не позарится? И что я должна перед вами на коленях ползать?

Мне смешно. При этом очень хочется его убить. И я это сделаю.

Вечером того же дня после очередного соития он, как всегда, сваливается с меня, ему, как всегда, нужно отдышаться. Можно сходить в душ или чаю попить. В этот раз – ни душа, ни чая. Я требую продолжения. Он сопротивляется, но я шиплю:

– Давай, покажи, какой из тебя муженек!

Помогаю ему ручками и ротиком, и вскоре он вновь залезает на меня. Мальчишки только и умеют, что кому-то что-то доказывать, с возрастом это не проходит.

Между третьей и второй – перерывчик небольшой. Теперь уже я сверху. Степан Петрович тяжело дышит, чуть ли не плачет. Но не просит остановиться. Теперь он доказывает уже не мне, а себе.

А потом – короткий громкий хрип, и все. Степан Петрович перестает ерзать подо мной. Его цепкие руки становятся вялыми и отпускают мои запястья. Он не дышит.

Как все просто, оказывается. Знала бы – сделала бы раньше. По закону это даже не убийство. У пожилого дяденьки не выдержало сердце, я тут ни при чем. Да к тому же, уверена, многие старики мечтают отдать концы именно так. Но Степан Петрович меньше всего похож на человека, умершего на пике наслаждения. На лице его – нечто похожее на гримасу неприятного удивления: дескать, здрасте, приплыли!

Нет, ну я-то точно приплыла.

…Когда я просыпаюсь, мне кажется, что рядом валяется мертвый Степан Петрович. Но нет – это живой Никита. Мой милый, глупенький овощ, с утра до ночи сосущий наслаждение своим жадным корешком.

Как я сюда попала, интересно? Вроде бы вчерашний день кончился для меня в объятиях Тани… Ничего не помню.

Сколько времени? Ого, я проспала завтрак и утренний Резонанс.

Рядом с Никитой дрыхнет еще кто-то. Мне даже неинтересно кто. Наверное, Геля. Я ее ненавижу. Она меня, кажется, тоже. Но не смеет даже плохо посмотреть на меня, когда я хлещу ее ремнем…

Все, хватит. Я хочу уйти отсюда.

У меня еще дела. Два важных дела. Во-первых, мне нужно выцарапать из пойманной мною лазутчицы всю информацию. А после этого я приду к Тане и скажу: я все сделала, в награду оставь меня здесь навсегда! Ведь это ты здесь главная, ты королева, а я буду твоей принцессой. А если этого мало, скажи, что нужно делать, я сделаю все. Я все могу. Когда я убила Степана Петровича, меня так никто и не нашел, даже не заподозрил. Отец, когда рассказывал о смерти друга, сообщил, что Степан Петрович, судя по всему, перед смертью «был с женщиной» (так он тактично выразился), но кто эта женщина – неизвестно. Судя по всему, проститутка, потому что постоянных отношений у покойного ни с кем не было. И когда жрица любви увидела, что партнер отдал концы, то просто убежала – и ищи-свищи. Я ушла в туалет, чтобы спрятать злорадную улыбку.

Но сперва нужно еще кое-что другое проконтролировать, чтобы все получилось. Делу, как известно, время, а потехе час. Начнем с потехи.