Славка
С приходом осени деревня вымирает.
Дачники возвращаются в город, а местных жителей здесь почти не остается. Можно спокойно бродить туда-сюда и фотографировать. Лишь изредка в каком-нибудь окне показывается суровое старушечье лицо – сразу ухожу. Не люблю сельских, даже когда они просто пялятся.
Сельские – вымирающий вид, и они об этом знают. Эволюционировать или исчезнуть – вот и все их перспективы. Кто выбрал первый вариант – давно уехал, а те, кто остался, глядят на приезжих с ненавистью. Как будто это мы виноваты, что они – слабое звено.
Когда-то здесь кипела жизнь. Здесь есть двухэтажный дом культуры, а позади него – парк. Сейчас это, конечно, не парк, а просто рощица, обнесенная частоколом чугунных пик. Под слоем палой листвы угадываются дорожки. В зарослях виднеются останки качелей и скамеечек. Старательно фотографирую все это. Потом выложу в какой-нибудь тематический паблик.
Сегодня я уже много наснимал. Остался последний штрих. В таком парке обязательно должен быть мемориал Победы.
Вот и памятник. И первая неожиданность за день.
Памятник как памятник: солдат в каске и плащ-палатке стоит на постаменте, опустив взгляд. Автомат ППШ, который солдат держит одной рукой, направлен в небо: прощальный салют павшим товарищам.
Возле памятника стояла коротко стриженная девушка в сером комбинезоне, плотно облегавшем ее худое, спортивное тело. В таком комбинезоне, наверное, удобно работать в саду. Хотя сезон садовых работ вроде бы кончился.
Стояла неподвижно, смотрела на памятник, задрав голову. Будто видела что-то, чего не вижу я.
Я подошел ближе, глядя на девушку сбоку.
Девушка чуть старше меня. Она рассматривала солдата так, будто не понимала, что это и зачем это. Лицо серьезное, вдумчивое. С таким лицом могла бы смотреть на памятник инопланетянка. Или гостья из будущего. Да, я смотрел этот фильм, хотя ненавижу все совковое. В детстве родители заставили. Пришлось осилить, чтобы не расстраивать стариков.
Я сфотографировал ее. Вздрогнув, она обернулась на щелчок.
– Привет, – сказал я.
Испуг исчез из ее взгляда меньше чем за секунду. Кажется, она поняла, что я не сельский троглодит и бояться меня нечего. На всякий случай быстро огляделась и, убедившись, что я один, сказала:
– Здравствуй. Кому этот памятник?
Я не удивился. Иностранка, наверное. Хотя по-русски говорит чисто.
– Неизвестному солдату.
– Солдату. Человеку, который убивает людей.
Мне нечего было на это возразить.
– Я Слава, – сказал я.
Какое-то время она молчала, будто собственное имя вспоминала.
– Я Изольда. Ты здесь живешь?
Она повернулась ко мне, и я увидел на ее животе пятно засохшей грязи. Левый рукав комбинезона слегка надорван. На левой щеке – поджившая царапина. Штанины мокрые по колено.
Я сразу представил, как она бежит через лес, поскальзывается, цепляется одеждой за кусты… От кого удирает? И откуда она вообще тут взялась, одна-одинешенька среди этих зарослей и развалин?
– Да, живу…
– Слава, я очень хочу есть.
Кажется, Изольда изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал не слишком строго. Получалось так себе.
– Пошли, поедим, – предложил я.
Сделав два шага в мою сторону, она резко остановилась и спросила:
– Мне не придется вступать с тобой в связь в обмен на еду?
Точно инопланетянка. Но я решил не удивляться. За свою жизнь я видел столько разных фриказоидов! Я мог бы как-нибудь пошутить в ответ, но не стал: чувствовал, что не поймет. Сделал такое же серьезное лицо, как у Изольды, и сказал:
– Нет, не придется.
И мы побрели к выходу из парка.
По деревне шли молча. Мне пришлось подстроиться под медленный шаг Изольды, на ходу внимательно осматривавшей каждую избушку, развалившуюся или целую. Лишь когда из-за забора на нас залаяла собака, девушка вздрогнула и прибавила ходу.
Через минуту успокоилась и, в очередной раз осмотревшись, произнесла:
– Здесь очень мрачно.
– Ты очень наблюдательна, – не удержавшись, съязвил я.
Она задумалась ненадолго, а потом что-то неслышно прошептала. Вроде бы повторила мои слова.
Запоминает. Учится говорить, как земляне.
– Вся страна – большая помойка, – добавил я.
– Почему? – спросила Изольда.
А и правда, почему?.. Я не знаю. Почему помойка – это помойка? Наверное, потому, что туда все мусор сваливают.
Деревня вскоре кончилась. Осталось перейти узенькую речку по пешеходному мосту – прочному, деревянному. У моста вкопан столб – невысокий, в человеческий рост. На столбе – что-то вроде африканской маски.
Не знаю, как еще это назвать. Деревянная рожа с распахнутой пастью, высунутым языком и стеклянными глазами. Идеально, чтобы отпугивать суеверных сельчан. Зачем еще этот столб с деревянной рожей может здесь торчать – ума не приложу.
На том берегу стоит окруженный плотным кольцом деревьев и невысоким забором один-единственный домик – одноэтажный, из белого кирпича. Но это так кажется, что одноэтажный. На самом деле его подвал – это еще один полноценный этаж, плюс чердак – еще пол-этажа.
Я достал маленькую связку ключей. Один ключ – от железной двери, другой – от гаража, от чего третий – не знаю. Вход в дом только один. На окнах, разумеется, решетки. Внутри дома нет никаких замков, никаких сейфов – это единственное, чего там нет. А так – все удобства. Живи хоть целый год.
Первым делом я отправил Изольду принимать душ. Сварил ей рис быстрого приготовления, в пакетиках, открыл банку тушенки, вскипятил чайник. Из одежды нашел старый халат – пусть пока будет в нем, а там посмотрим.
Изольда вышла из ванной через полчаса. Наверное, и дольше там проторчала бы, но чувство голода пересилило.
Впрочем, кушала она медленно, с большим достоинством. Первым делом подцепила кусок мяса, подозрительно понюхала, а потом все-таки отправила в рот: мол, придешь к вам в дом – научишься есть всякую гадость. (Тьфу, опять совок цитирую.) Выражение ее лица быстро стало невозмутимым.
Я подождал, пока она съест основное блюдо и приступит к чаю со сладостями. Как мне показалось, наступил момент, подходящий для серьезных вопросов.
– Ты одна?
– Да.
– Ты заблудилась?
– Да.
– У тебя есть телефон?
– Нет.
– Потеряла?
Короткая пауза.
– Можешь думать так.
Что она от меня скрывает и зачем? Что у нее отобрали телефон? Что ее преследуют? У девочки неприятности – это я уже понял.
– Здесь ты в безопасности, – заверил я.
Изольда внимательно посмотрела мне в лицо, будто на нем была надпись мелким шрифтом, которую она силилась прочесть.
– Тебя преследуют? – спросил я.
– Вполне возможно, – сказала она. Откинулась на стуле и громко выдохнула.
Разомлела после плотного обеда. Отвечает односложно, потому что языком ворочать лень. Придется отложить все допросы.
– Тебе есть куда идти? – задал я последний вопрос.
Изольда помотала головой.
– Иди поспи.
Я проводил ее в одну из комнат и оставил там.
Хотел приключений – на, подавись. Как говорит Данил, приключения нельзя спланировать. Ввязался в одно – получи второе, третье, четвертое.
Я прошелся по дому и задернул все занавески. Заодно поглядел, что делается снаружи. Никого не увидел.
Вряд ли Изольду выследили. Вряд ли кто-то знает, что она здесь. А если и знает, то у меня тут решетки и железная дверь… Нет, будем считать, что не знает.
Пока я бродил по дому, позвонил Данил.
– Слав, привет. Все в силе?
– Более чем.
– Тогда жди нас завтра к вечеру. Ты помнишь, что я обещал показать Миле настоящую эстетику русских пустошей?
«Эстетика русских пустошей» – это, кстати, название паблика в соцсетях.
– Этого добра тут навалом. Я нафоткал, сейчас выложу.
– Окей, с меня репост. До завтра.
Я нажал на сброс и чуть не подпрыгнул от радости.
Если Данил говорит: «С меня репост» – это многого стоит. Чтобы стать большим человеком, нужно дружить с теми, кто уже таким стал. Данил – большой человек. Чем-то заинтересовать его непросто, но мне это удалось. Завтра он приедет сюда с новой девушкой. А вернее всего – со всей свитой.
А если все пройдет удачно, то через неделю он скажет: «Слав, я порекомендовал тебя одному человеку, он посмотрит твое портфолио. Готовься».
Я воткнул в ноутбук карту памяти из фотоаппарата и принялся выкладывать все, что наснимал. Все, кроме последней фотографии – с Изольдой. Чувствовал, что не надо. Просто не надо.
Выложив фотки, я надолго залип в «Танки» (у хозяина отличный вай-фай). Спохватился под вечер, когда начало темнеть, и пошел проведать Изольду.
Она все еще спала, завернувшись в одеяло, и негромко посапывала. Судя по всему, так и продрыхнет до утра.
Страшно представить, сколько она не спала до этого, сколько бегала по лесам.
Только сейчас я вспомнил про ее комбинезон. Вот он валяется, у кровати.
Наверное, есть смысл его спрятать или даже сжечь. Ладно, брошу его в кладовку, а там видно будет.
Кладовка рядом с кухней.
Я спустился на подземный этаж. Но прежде чем спрятать комбинезон, я разложил его на столе и стал рассматривать. Захотелось поиграть в Шерлока Холмса – вдруг что-то узнаю об Изольде, чего она сама не расскажет. А я догадывался, что она не расскажет ничего.
Ближайшие двадцать минут я тщательно изучал этот комбинезон. Несколько подсохших пятен грязи, чуть-чуть крови… Ничего интересного. Гораздо интереснее то, чего я НЕ нашел.
Женская одежда обычно пахнет духами или какой-то другой парфюмерией. Этот комбинезон пах только осенней сыростью и чуть-чуть потом. Сейчас только я осознал, что никакой косметики на лице у Изольды тоже не было. Ни помады, ни теней, ничего такого. Конечно, если она отправилась в поход, то зачем ей марафет. Но комбинезон мало напоминал походную одежду. Скорее тюремную робу. Ткань тонкая – для забегов по осеннему лесу эта униформа явно не была предназначена.
У комбинезона не было карманов. Кто-нибудь когда-нибудь видел комбинезон без карманов? Я – точно нет. Догадка насчет тюремной робы подтверждалась – заключенному карманы ни к чему. Я даже слазил в Интернет, посмотреть, в чем сейчас ходят отечественные заключенные. Но нет, ничего похожего.
Самое интересное – ни одной бирки, ни одной буквочки, ни одного made in… Да что ж такое! Опять я какой-то совковый фильм цитирую. Данил сказал бы: «Ты на старой частоте!» Про частоты он сейчас какого-то эзотерика читает и всем советует. У меня все никак руки не дойдут.
Я сходил за обувью Изольды. Изучил: обычные кроссовки без маркировки. Китайский ноунейм. Что характерно – на липучках. Шнурки не положено иметь, опять же понятно кому.
Так получается, что Изольда – беглый арестант из несуществующей тюрьмы. В этой тюрьме всем положена одинаковая униформа, которую либо там же и изготовляют, либо закупают на ближайшем рынке.
Одна нестыковка. Если бы ее насильно удерживали на какой-то подпольной фабрике в качестве рабыни – такие случаи в дикой провинции не редкость, – она бы первым делом все рассказала мне и потребовала бы, чтобы я вызвал полицию. И плакала бы навзрыд. Логично?
Но Изольда с самого начала была спокойна. И немногословна, хотя кое-что странное и успела сказать.
Странное, да. Вообще все это очень странно.
Вынеся этот вердикт, я швырнул вещи Изольды в кладовку и поднялся на первый этаж, где уже было темно. Свет я не включал, да и не стал бы, даже если бы Изольды здесь не было.
Зашел в свободную комнату. Ощупью добрался до кровати, ощупью же и разделся. Прежде чем устроиться поудобнее, отодвинул занавеску и выглянул наружу.
Почему-то я совсем не испугался и даже не удивился, когда увидел человека с фонариком. Точнее, увидел я только фонарик, мелькающий между деревьев. Но не может же он летать сам по себе.
Человек с фонариком прошел мимо – в окна не светил, даже шага не замедлил. Он двигался со стороны моста, значит – из деревни. Там, куда он идет, ничего нет. Только тропинка, ведущая через лес.
Это значит, что скоро он пойдет обратно.
Я ждал, пока глаза не начали слипаться. Человек так и не вернулся. А может, вернулся, но с выключенным фонариком.
Мне все равно. Я в цитадели.
