У моря

К северу от городка пейзаж с каждой милей становился все более пустынным. Пока мотоцикл тарахтел по крошащемуся асфальту, Мох высмотрел среди качающегося вереска непонятные фермерские постройки. В последние часы дома попадались всё реже. Эти изолированные частички города были серебристыми оболочками, растерявшими свою кровельную плитку в высокой траве, с провисшими внутрь крышами.

Мох выехал на подъездную дорожку скособоченного фермерского дома возле обочины дороги. Дощатая обшивка его была покрыта поблёкшими граффити. Позади стоявшей рядом доильни он ознакомился с боевыми свойствами винтовки. Хотел быть готовым при встрече с какими-нибудь подобиями банды Зяблика. Он произвёл выстрел и едва плечо себе не вывихнул от отдачи. Молочная бутылка, в которую целился, осталась нетронутой. Не желая попусту растрачивать патроны, аккуратно положил винтовку на седло мотоцикла и стал искать воду. Утолять жажду пришлось зеленоватой дождевой водой со дна цинкового корыта. Каким же он был болваном, отправившись в дорогу без самых необходимых припасов. Вернувшись к мотоциклу, он вспомнил о конверте Джона Машины.

На чёрно-белой фотографии два ребёнка на стене канала у Благоуханного Стока. Мемория повернулась как раз тогда, когда был сделан снимок, волосы её взметнул ветер. Мох лежал на спине с книжкой на груди. Глубоко тронутый, невзирая на свою пожизненную привычку злиться на Джона, он опять вложил фотографию в записку. Смотреть на неё было невыносимо. Несколько минут спустя он выехал обратно на дорогу, чувствуя, что готов, насколько только мог быть готов, иными словами – совсем не готов.

Часы с грохотом летели прочь, монотонно трясло – до самых костей. Море всегда виднелось справа, тогда как на земле поросшие низкой растительностью болота сменялись скалистыми пустошами, а под конец безграничным хвойным лесом. Сквозь деревья воду уже не было видно, хотя воздух был напоён острым привкусом соли. Проехав по лесу час, Мох вынужден был сбавить скорость: состояние дороги внушало опасения. Дневной свет померк, и меж стволов деревьев надвигался туман. Теперь было ясно, что пройдёт ночь, прежде чем он нагонит Имоджин.

Торопясь уехать, он не взял с собой ничего, кроме винтовки. Надеясь проехать как можно дальше до прихода тумана и темноты, которые сделают передвижение невозможным, Мох поддал газу, однако мотоцикл не рванул вперёд: двигатель чихнул, а потом разом смолк. Мотоцикл прокатился по инерции и остановился. Ещё не веря себе, Мох упёрся ногами в землю и открутил крышку топливного бака. Хотя света было уже мало, чтобы разглядеть, что там внутри, металлический лязг поведал ему обо всём, что требовалось узнать.

– Кретин! – воскликнул он. Деревья заглушали его голос. Несколько невидимых ворон выразили своё сочувствие. – Невероятно. Почему я бензин не проверил? – Дорога впереди уходила вдаль, теряясь среди деревьев. Он откатил мотоцикл на обочину и поставил на подножку, подумав при этом: «Полнейшей глупостью себе же навредил».

Некоторое время Мох стоял, прикидывая возможности. Двигатель мотоцикла потрескивал, остывая. Сова-сипуха с ближайшего дерева следила за человеком, держа в клюве безнадёжно дергавшуюся мышь. Вместе с туманом подступал пронизывающий холод. Того и гляди замёрзнешь. Чем пережидать ночь в лесу, Мох решил идти дальше пешком. Так можно было согреться, а при дневном свете по-настоящему сообразить, что предпринять. Бросив скорбный прощальный взгляд на мотоцикл, он с трудом потащился по дороге, которая сделалась до того разбитой и топкой, что казалась путём в иной мир, вымощенным булыжником.

Лунный свет наполнил туман призрачным свечением. Чем дольше длилась ночь и неповоротливее становились части тела, тем больше Моха охватывало странное чувство, будто шагал он по морскому дну. В полубессознательном состоянии он воображал себя морским существом, пробиравшимся через густую глинистую грязь в лесу из бурых водорослей. Поняв, что засыпает на ходу, он пошарил в бушлате и достал сбережённый косячок. Его ещё Имоджин скрутила. Никотин поможет прогнать дремоту. Он понюхал самокрутку, надеясь, что в ней один только табак.

Из леса донёсся резкий звук. Мох замер, нагнувшись, так и не донеся спичку до схваченной губами цигарки. Всю ночь слышались какие-то шумы, но он посчитал, что вызывали их падения на землю то ли сосновых шишек, то ли сухих веток. Только тут шумело по-иному: не удар, а хруст, будто под тяжестью кость сухая ломается. Мох прикурил-таки цигарку. От этого одиночество его словно уменьшилось. Уже много часов мысли терзало одно: карета Элизабет. Если она направлялась на Козодой, то ушла ли вперёд или остаётся сзади? Вполне могло быть, что Элизабет верхом на собаке или Эхо были где-то рядом, и в этом случае наполнять воздух табачным дымом, возможно, не стоило. Наверняка они отстали. Эхо не мог передвигаться быстрее. Чудище в своём хомуте тащилось вперёд с неумолимой предсказуемостью вращения Земли. Хотя следы грузовика Имоджин (или какой-то другой тяжёлой машины) какое-то время были заметны, следов кареты не было. Местами обочина дороги была вытоптана тяжёлой поступью. Булыжник выворочен силой машинных колёс. Мох вглядывался в туман, не рискуя кричать. Потом, будто сила его сосредоточенности материализовала предмет, под соснами появилась фигура большой собаки. И пропала так же быстро, как появилась. Это был не мускулистый пёс, на котором ездила верхом Элизабет, а крупное крадущееся животное с густой шерстью. Волки. Замечательно.

Едва эти мысли успели утвердиться в его сознании, как среди деревьев замелькал свет фар, следом послышался безошибочный звук автомобильного мотора. Мох стоял на возвышении дороги и размахивал руками над головой. Машина одолела поворот и рванула на него, сияя огнями. Водитель не ожидал увидеть кого-то и слишком промедлил затормозить. Мох прыгнул с дороги, а машина вильнула в другую сторону. Её занесло и накренило, она въехала в лес и остановилась в каких-то дюймах от громадного ствола древнего дерева.

Мох побежал к машине. Та увязла в слое хвойных иголок с локоть толщиной. Дальний свет фар глубоко пронзал заросли мелколесья. Он дёрнул ручку водительской двери, но она была заперта. Он застучал в окошко. К его облегчению, водитель зашевелился, и стекло опустилось.

– Ну до чего ж приятно вас видеть! – произнёс Шторм.

Ламсдена Моха мучила головная боль. Она началась с затылка, проползла по всему черепу и обосновалась на челе. Самодовольство, с каким Шторм отыскал Моха в гуще леса, в милях от всего вокруг, делало его нахождение внутри крохотной машинки непереносимым. Рассвет принёс с собой грозу. Постоянное сверкание молний и хлещущий ливень заставляли двух мужчин сидеть без дела за мокрыми стёклами. Мох отказался от одеяла, которым Шторм предложил прикрыть им обоим колени, однако нехотя согласился взять копчёной сельди из банки и чай из термоса. Когда гроза утихла до моросящего дождика, Мох стал толкать машину спереди, пока Шторм сидел в ней, переключая скорости и давя ногой на газ. Наконец крошка-машина вырвалась из своего пропитанного влагой лесного заточения и выбралась обратно на дорогу. Мох, едва удержавшись на ногах, чтобы не шлёпнуться лицом в землю, опять уселся на пассажирское сиденье и уставился на спутника, губы Шторма тряслись, очки перекосились. Шторм в ответ лишь улыбнулся, растянув свои красные губы, блестящие от селёдочного масла. Чистая правда: в тот момент Мох ненавидел человеческое существо, как никогда прежде.

Уже час, как они ехали по прибрежной дороге, высвободившись наконец-то из гнетущего леса. Мох, пребывая в дурном расположении духа, смотрел в окошко, устав пялиться на отделанную орехом переднюю панель.

– Причина, по которой вы их не нагнали – я имею в виду карету, – вполне проста, – сказал Шторм.

– Просветите меня, – пробурчал Мох.

– Они сели в городке на шаланду. Просто поразительно, насколько дёшево местный капитан порта с готовностью уступил мне эти сведения.

Такая возможность не приходила Моху в голову. Он повернулся к Шторму.

– Ни одна наёмная шаланда не повезёт их на Козодой.

– Это точно. Такое плавание стало бы самоубийством. В воде полно незакреплённых мин. Они направятся к причалу и тому старому туннелю, о котором я вам говорил.

– Может, Имоджин будет там, – произнёс Мох. Он уже успел рассказать Шторму про пустой номер в гостинице. – Сколько нам ещё осталось?

Шторм притормозил и съехал к обочине.

– Давайте посмотрим. – Оба вышли из машины и потянулись. Мох повесил винтовку через плечо.

Вид был красочный. Они стояли на скале над морем, глядя на отдалённый изгиб суши на севере, который терялся в дымке. Вода была сплошь покрыта белыми пенистыми гребешками и взбаламучена илом, который поднял со дна шторм. Морские чайки, оседлав крутой ветер, взмывали на большую высоту, а потом бросались в волны и выскакивали, держа в клюве серебристую рыбку.

– Посмотрите туда, – кричал Шторм, перекрывая рёв моря. – Видите? – Мох силился разглядеть что-либо там, куда указывал палец спутника. Взгляд его скользил по изгибу суши, пока тот не обратился в тонкую коричневатую линию на фоне олова моря. – С тонкого конца.

Потом он увидел тёмное пятно в океане. Остров Козодоя.

– Вот, возьмите. – Шторм вручил ему бинокль.

Остров всё равно мало чем отличался от пятнышка, плясавшего в затуманенных линзах вверх-вниз. Мох отрегулировал фокус, и остров вдруг стал виден чётко. Из воды вздымались скалы, которые, учитывая расстояние, имели высоту в сотни футов. Одна оконечность выглядела гористой. С точки зрения Моха, остров формой походил на гигантский слоновий бивень, который он видел в кабинете Джона в зоопарке. Шторм взял из рук Моха бинокль и осмотрел океан вблизи.

– Вон! Там, – разглядел он. И сунул бинокль опять Моху. Мох осматривал воду, пока не увидел шаланду, идущую на север, с каретой, привязанной канатами к палубе. Фигура Эха, в какой нельзя было ошибиться, стояла ровно, словно мачта.

– Если мы будем держать хорошую скорость, то должны прибыть туда первыми. Море неспокойное и будет мешать их продвижению. – Он, щёлкнув, спрятал бинокль в футляр.