Глава 12
Обвинения по России
56-й моторизованный корпус
Манштейн начал Русскую кампанию командиром корпуса. Обвинению не удалось предъявить что-либо серьезное против поведения корпуса, которым он командовал. Действительно, жалоб на действия его боевых частей практически не было. Инкриминируемые преступления всегда касались действующих в тылу подразделений, которые фон Манштейн, постоянно занятый боевыми столкновениями, фактически не контролировал.
И только когда он стал командующим армией, тыловые зоны перешли в его ведение, поэтому реальные обвинения выдвигались против Манштейна после его назначения на эту должность.
Единственное обвинение против 56-го моторизованного корпуса свидетельствовало в пользу фон Манштейна. Гитлеровский «приказ о комиссарах», отданный накануне Русской кампании, был настолько секретен, что в письменной форме доставлялся лишь в штаб-квартиры уровня не ниже командования корпуса. О его содержании уведомлять нижестоящих офицеров следовало в устной форме. Манштейну приказ доставил особый курьер-офицер.
Было много споров о законности или незаконности «приказа о комиссарах». Защита, предоставленная военнопленным Гаагской конвенцией и обычаями цивилизованных стран, относилась лишь к тем, кто сражался открыто и подчинялся приказам военного командования, несшего ответственность за их действия. Русские комиссары военному командованию не подчинялись, так как были подотчетны своему политическому руководству. Таким образом, утверждалось, что поскольку они принимали участие в боевых действиях, то делали это незаконно и, согласно обычаям войны, будучи взятыми в плен, подлежали расстрелу – точно так же, как и принимавшие участие в боях военные корреспонденты. Поэтому и поляки в 1919–1920 гг., и организовавшееся после войны 1914–1918 гг. союзное нам Белое движение России отказались рассматривать комиссаров в качестве военнопленных. Но фон Манштейна менее всего заботил вопрос законности. Получив приказ, он пришел в неописуемую ярость, поскольку считал его позорящим честь армии. Он солдат, а не палач. И не позволит своим войскам убивать захваченных в честном бою людей в военной форме. Возможно, комиссары не имели права носить солдатскую униформу. Возможно, их организация находилась вне правил цивилизованных военных действий. Но солдат внутри фон Манштейна протестовал против исполнения обязанности палача своих противников.
По получении приказа Манштейн незамедлительно выразил протест своему непосредственному начальнику, командующему 4-й танковой группой генералу Гёпнеру, впоследствии казненному за покушение на Гитлера. Гёпнер высказал понимание позиции фон Манштейна и пообещал сделать все возможное для отмены приказа. После чего Манштейн встретился с фельдмаршалом фон Леебом, командующим группой армий «Север», и сообщил ему, что не может выполнить этот приказ. Фон Лееб промолчал, но Манштейн почувствовал, что тот на его стороне. Однако никто из этих офицеров не дал ему никакого точного указания.
Фон Манштейн вернулся в штаб-квартиру, где проинформировал свой штаб, что не намерен передавать этот приказ в части и подразделения. Полковник Детлефсен (начальник оперативного отдела штаба 56-го моторизованного корпуса. – Пер.) возразил, что в воинских частях все равно могут узнать о приказе из других источников. Солдаты и офицеры часто переводятся из одних подразделений и частей в другие. Передаст ли фон Манштейн приказ или нет, в частях все равно о нем узнают. Фон Манштейн согласился с таким доводом и решил посетить командиров дивизий и поставить их в известность, что не допустит исполнения «приказа о комиссарах» в своих войсках. Командиры дивизий с готовностью восприняли решение фон Манштейна, поскольку его отношение к приказу разделял каждый честный немецкий солдат. Им не хватало только человека с сильной волей, который подал бы пример.
Новая проблема возникла после начала вторжения в Россию, когда под командование фон Манштейна перешла дивизия СС «Мертвая голова» (не следует путать с отрядами СС «Мертвая голова». – Пер.). Манштейн специально посетил ее командира и объявил ему, что ожидает от его дивизии и солдат цивилизованного отношения к военнопленным, и потребовал, чтобы его пожелания в отношении «приказа о комиссарах» неукоснительно соблюдались. Если вспомнить, что подразделения СС докладывали напрямую Гиммлеру, то со стороны фон Манштейна это был мужественный поступок. Видимо, ему просто повезло, потому что на следующий день генерал СС получил множественные ранения, и его заменил командующий из вермахта, полностью разделявший точку зрения фон Манштейна.
Сторона защиты вызывала в суд фельдмаршала фон Лееба и тех из оставшихся в живых офицеров, кто получал приказы фон Манштейна.
«Приказ о комиссарах» был принят к исполнению, но только не в 56-м моторизованном корпусе. Обвинение представило ряд отчетов, в которых каждое соединение было обязано информировать Гитлера о количестве уничтоженных комиссаров. Эти отчеты относились ко всем соединениям 4-й танковой группы, за исключением корпуса фон Манштейна. На американских процессах возникало немало сомнений по поводу этих отчетов. Также высказывалось мнение, что они не соответствовали действительности, и цифры в них завышались, поскольку Гитлер проявлял личный интерес к выполнению приказа о комиссарах. Подложные отчеты о событиях, которые нельзя проверить, не новость в любых организациях, питающих пристрастие к формализму. Но в том, что касается фон Манштейна, нет надобности углубляться в подобные теории. В его корпусе никогда не расстреливали комиссаров и не отсылали отчетов, потому что фон Манштейн запретил это делать.
Крым
17 сентября 1941 г. фон Манштейн прибыл в Николаев, чтобы принять командование 11-й армией, и оставался в этой должности до конца июля 1942 г. Это были первые десять месяцев, когда на него легло управление тыловыми частями и подразделениями. В 11-й армии имелось четкое деление боевых формирований; батальоны, полки и дивизии, занимавшие позиции на передовой, войска связи, военная полиция, комендатуры городов и т. д. – все они находились в подчинении единой штаб-квартиры генерала Доглера. Командование тыловыми зонами было известно как комендатура Корюк (комендатура тылового района. – Пер.). Формально она подчинялась 11-й армии, но фактически действовала почти как самостоятельное командование. Подавляющее большинство приказов Корюк получала напрямую из ОКВ, Верховного главнокомандования вермахта, или из группы армий «Юг». Связь с армией Корюк осуществляла через квартирмейстера, полковника Хока, заместителя Доглера. Фон Манштейн встречался с Доглером лишь изредка.
Корюк отправляла в 11-ю армию различные рапорты и отчеты, в основном касавшиеся поставок провианта, обмундирования и мест дислокации ее подразделений на сотнях квадратных миль тыловой зоны. Помимо этого, имелся еще и Доглер, который командовал тылами по-своему. Фон Манштейн во время командования 11-й армией постоянно находился в состоянии напряженных боевых действий, зачастую на два и более фронта. Ему также приходилось руководить румынскими войсками, которые кроме него не подчинялись никому из немцев. И когда что-то шло не так, а с румынскими частями и соединениями такое случалось постоянно, фон Манштейну приходилось лично вмешиваться в события.
Кроме того, он считал необходимым периодически выезжать на линию фронта на передовую, к войскам, непосредственно участвовавшим в боях.
Не стоит забывать, что Манштейн принял командование после гибели генерала Шоберта, в разгар боевых действий, и дела в тыловой зоне шли своим установленным порядком, на основе приказов, уже отданных и уже исполнявшихся еще до появления фон Манштейна.
Партизанская война
Русское партизанское движение готовилось задолго до войны и, несомненно, являлось частью революционной коммунистической идеологии. Война в России не ограничивалась участием армий или соблюдением правил. Каждому гражданину вменялось в обязанность любыми способами сопротивляться оккупантам. И русские не делали секрета из своих намерений.
Вскоре после начала вторжения [вермахта и его союзников] в Россию Сталин выступил по радио с обращением: «Войну с фашистской Германией нельзя считать войной обычной. Она является не только войной между двумя армиями. Она является вместе с тем великой войной всего советского народа против немецко-фашистских войск».
С первого же дня пересечения русской границы в тылу немецких войск стали организовываться партизанские отряды, которые формировались в «истребительные батальоны» численностью примерно по две роты, 200–220 человек. Вооружены они были всеми типами стрелкового оружия. Готовили их в мирное время, и командовали ими офицеры или комиссары (на самом деле начало их созданию положили постановление СНК от 24 июня 1941 г. «Об охране предприятий и учреждений и создании истребительных батальонов» и постановление политбюро ЦК ВКП(б) от того же числа «О мероприятиях по борьбе с диверсантами и парашютистами». – Пер.). Ряды партизан пополнялись советскими солдатами из разбитых немцами частей и соединений. Связь с Красной армией поддерживалась не только через курьеров и агентов, но и по телефонным линиям, провода которых тщательно замаскировали еще перед войной. Склады амуниции отрядов были тщательно спрятаны в деревнях и среди гор. Задача отрядов состояла в истреблении отставших от своих частей немецких солдат, ликвидации тех русских и других местных жителей, кто сотрудничал с оккупантами, уничтожении имевших промышленное значение фабрик и заводов, которые могли использовать немцы, диверсиях на немецких коммуникациях и отравлении колодцев. Деятельность отрядов не ограничивалась только горами и сельской местностью, но также распространялась и на города, где создавалась агентурная сеть, докладывавшая о всех немецких передвижениях. Партизаны просачивались в слабо охраняемые города и поднимали там восстания. В их задачу входило поддержание непрекращающегося состояния хаоса в тылу немецких армий.
Эффективность отрядов зависела от игнорирования общепринятых правил войны. Они скрывались среди мирного населения. Сражались в гражданской одежде или во вражеской форме. Прятали оружие. Не брали пленных. Смерть ждала всякого беспечного немецкого солдата и каждого назначенного немцами русского старосту или должностное лицо.
Только в Крыму, в дополнение к сопротивлению в городах, действовало 30 истребительных батальонов. Согласно русскому изданию (книги «За линией фронта» генерала Пономаренко и др.), которую мы привлекли в качестве доказательства, они истребили 18 910 солдат и офицеров; подорвали 64 эшелона с войсками; уничтожили 1621 грузовик; убили более 300 предателей; захватили 1 танк, 52 пулемета и 500 лошадей – и это только в Крыму. В значительной части районов ночные передвижения стали для немцев совершенно невозможны. В течение долгого времени фон Манштейну приходилось выделять целый корпус на борьбу с партизанским движением.
Союзники в неоплатном долгу перед этими бесстрашными партизанами, однако тем не менее мы должны осознавать, что осажденным с обеих сторон немцам приходилось с трудом преодолевать каждую пядь земли. Поэтому трудно ожидать, что немцы стали бы драться с этими «бойцами без правил» по правилам Куинсберри (в 1867 г. журналист, член любительского атлетического клуба Джон Чемберс разработал свод правил для предстоящего любительского чемпионата по боксу в Лондоне; маркиз Куинсберри поддержал автора материально и помог в продвижении проекта, с тех пор правила стали ассоциироваться с ним; стали официальными с 1882 г. – Пер.).
Манштейн создал штаб по борьбе с партизанами, руководство которым впоследствии возложили на офицера оперативного отдела штаба 11-й армии, майора Стефануса. В сферу деятельности штаба, к которому прикрепили офицера контрразведки, майора Ризена, входили сбор и передача информации, планирование операций и координация действий армейских подразделений, участвовавших в боях с партизанами. Крупномасштабные операции проводились армейскими частями, в основном румынскими, для чего их горнострелковый корпус специально выделили для выполнения именно этой задачи. Более мелкие операции и периодические прочесывания городов проводила военная полиция, айнзацгруппы СД и некоторые из немецких военных частей.
Обвинение выразило недовольство тем, что: 1) партизаны расстреливались без суда, по простому подозрению; 2) мирных жителей казнили на основании незначительных обвинений, без доказательства их принадлежности к партизанам или участникам сопротивления; 3) солдат и комиссаров Красной армии, попавших в плен в тылу немецких войск, приравнивали к партизанам; 4) в результате репрессий невинные должны были нести наказания за грехи виновных. Распределение этих событий на четыре отдельных пункта обвинения и утверждение, что каждое из них явилось результатом отдельного приказа, внесло только путаницу.
Основой для борьбы с партизанами стал приказ «Об особой подсудности в районе [проведения операции] «Барбаросса», отданный Гитлером в мае 1941 г., в предвидении обстоятельств, с которыми придется столкнуться его войскам в России. Приказ полностью лишал немецкие военно-полевые суды полномочий рассматривать дела русских мирных жителей и вместо этого предусматривал, чтобы все обвиняемые в преступлениях против оккупационных сил предстали перед первым попавшимся офицером, который должен решить, как поступить с ними. Далее приказ уполномочивал офицеров в должности командира батальона и выше проводить репрессии против местных жителей в том случае, если немецкие войска подверглись «вероломному» нападению. Ко времени прибытия Манштейна в Крым приказ этот уже несколько месяцев как вступил в силу и исполнялся, так что командующий 11-й армией не принимал участия в его распространении. Учитывая эти обстоятельства, независимо от законности или противозаконности приказа, мы нашли неправильным считать фон Манштейна ответственным за него.
Сам Манштейн признал, что рассматривал этот приказ в качестве необходимого, поскольку при царившем в России хаосе проведение военно-полевых судов было совершенно невозможным.
Приказ содержал и вторую часть, уполномочивавшую командиров воздерживаться от дисциплинарных мер по отношению к немецким военнослужащим, совершившим преступления против русских. Разумеется, такое положение являлось более чем предосудительным, но было отмечено, что Манштейн оставил за собой право выбора, строго наказывая солдат, замешанных в преступлениях против мирных жителей, и что нескольких военнослужащих казнили за грабежи и изнасилования.
Главное обвинение основывалось на «приказе «Барбаросса». Фактически все несчастья, выпавшие на долю партизан, – примерно 2600 случаев – пронумеровали и по отдельности включили в этот пункт обвинения, приписывая их результату противозаконности «приказа «Барбаросса» и еще пяти других приказов. При проверке выяснилось, что последние пять приказов не имели к делу никакого отношения.
Доказательства в поддержку обвинения состояли в основном из рапортов майора Ризена в 11-ю армию и докладов военной полиции. В своих рапортах Ризен кратко описывал инциденты, приведшие к смерти партизан. Иногда он сообщал о расстрелянных людях, не приводя причины. Иногда причину указывал. Обвинение настаивало на том, что каждый «расстрелянный» был расстрелян после пленения без суда и следствия и что, когда не указывалась причина, жертва, по-видимому, была убита без всякой на то причины, а если причина все же указывалась, то чаще всего она была неадекватной или пустяковой.
Мы отметили, что при изучении предоставленных версией обвинения цифр напрашивалось предположение, что после пленения расстреляли большее число людей, чем вообще захватили в плен, и что погибшие в бою партизаны не являлись невинными жертвами. Также мы указали на то, что, хоть причины, по которым расстреляли конкретных партизан, в оперативном рапорте зачастую не указывались, они непременно должны были включаться в него, если имели какую-либо оперативную значимость, например присутствие вражеских лазутчиков в конкретном районе.
Преступления, за которые гражданские лица подвергались казням в Крыму, состояли в следующем: пребывание в объявленных запретными зонах без пропуска; неправильное использование или подделка выданных немецкими властями документов; хранение огнестрельного оружия или немецкой военной формы; уничтожение объектов военного или экономического значения; укрывательство и поддержка партизан; отказ от работ; несоблюдение комендантского часа; уклонение от эвакуации после объявленной необходимости эвакуации определенных районов; преднамеренное направление войск в места засады; выдача сотрудничавших с оккупантами людей, которых впоследствии уничтожили партизаны; выдача себя за крымского татарина и, следовательно, члена немецких вооруженных сил; пребывание в местах боевых операций против партизан без правдоподобного объяснения. Все эти преступления обвинение расценивало как незначительные. Сомневаюсь, чтобы контингент ООН в Корее назвал бы их незначительными. Первое, что должна сделать армия, столкнувшись с партизанской угрозой, – это предотвратить несанкционированное перемещение гражданских лиц. Комендантский час вводится для ограничения передвижений в ночное время, а также перемещения людей – без полученного у местных властей пропуска, – в населенные пункты, в которых они не проживают. Те, кто преступал эти ограничения, рисковал оказаться причисленным к партизанам.
Мы представили предписание № 1 военной администрации, изданное генералом Дуайтом Эйзенхауэром (с 1944 г. генерал армии, Верховный главнокомандующий экспедиционными силами США в Европе, кавалер советского ордена Победы; в марте 1945 г. стал инициатором создания нового класса заключенных, на которых формально не распространялись условия Женевской конвенции по правам военнопленных, – разоружённые силы неприятеля, что привело к массовым смертям немецких военнопленных, которым было отказано в элементарных условиях жизни; 34-й президент США. – Пер.), когда союзные войска вышли на Рейн и оккупировали часть Германии. Это предписание объявляло все перечисленные мною выше нарушения (включая отказ от работ) тяжкими преступлениями. Со стороны как прессы, так и обвинения нас обвинили в развязывании кампании по ворошению истории в поисках и выставлении на всеобщее обозрение каждого преступления собственной страны. Такое обвинение не имело под собой ни малейших оснований. Манштейна обвиняли за деяния, считавшиеся противоречащими обычаям ведения войны. Мы отреагировали на это обвинение, приведя в доказательство аналогичные деяния союзников, дабы показать, что всегда найдутся спорные вопросы, касающиеся обычаев ведения войны. Мы не стали приводить в качестве свидетельств действия западных союзников, по которым они не были готовы дать оправданий. И мы привели в качестве свидетельств противоречившие обычаям войны действия русских вовсе не для того, чтобы показать, что эти же обычаи войны в недавнем прошлом нарушались и на Западном театре военных действий. С нашей точки зрения, предписание Эйзенхауэра было совершенно оправдано, поскольку упреждало действия в Германии «Вервольфа» (немецкое ополчение по эгидой СС для ведения партизанской войны в тылу наступающих войск противника, созданное в самом конце Второй мировой войны, а также вооруженное формирование самообороны НСДАП с середины 1920-х гг. – Пер.). А когда «Вервольф» практически никак не проявил себя, отпала необходимость в применении этих ограничений в полную силу. Если бы «Вервольф» все же начал активно действовать, то нам, по тем же причинам, что и немцам, пришлось бы подвергать людей казням на основании этого предписания. И нас осуждали бы точно в такой же степени.
Цифры, приведенные в рапортах, склонны показывать, что немцы не расстреливали людей по простому подозрению. Например, за период в 6 месяцев арестовали 2214 человек; 279 из них считались лазутчиками или агентами партизан, из них расстреляли 212. В другом рапорте говорится о 896 задержанных, из которых расстреляно 72. На практике офицеры, перед которыми представали подозреваемые в связях с партизанами, были, по-видимому, опытными людьми; определенно не существует свидетельств, доказывающих, что расследования проводились недостаточно тщательно. Цифры показывают, что во множестве случаев имевшиеся сомнения рассматривались в пользу задержанных. Точно так же не вызывает сомнений, что в условиях партизанской войны подобного масштаба некоторых все-таки расстреляли без всякой вины в участии в преступлениях против немецкой армии.
Комиссары – примерно 20 человек, – о которых упоминалось в рапортах Ризена и военной полиции, попали под другое обвинение, и их казни стали результатами не «приказа «Барбаросса», а «приказа о комиссарах» Гитлера и более позднего приказа начальника штаба фон Манштейна, отданного вскоре после прибытия последнего в Крым.
В том, что касается «приказа о комиссарах», мы уже видели, как Манштейн поступил с ним, будучи командующим 56-м моторизованным корпусом. По утверждению Манштейна, ко времени его прибытия в 11-ю армию у него не имелось повода вспоминать о «приказе о комиссарах», который давно уже стал невыполняемым, хоть и не отмененным. Это также подтверждалось цифрами. «Приказ о комиссарах» в первую очередь относился к комиссарам, взятым в плен на поле боя. Учитывая обычное соотношение количества комиссаров к общему числу военнопленных, взятых фон Манштейном в Крыму, их было захвачено от 8 до 10 тысяч. Только около двадцати из них было казнено, и все они достаточно долго находились в тылу немецких войск. И мне кажется совершенно очевидным, что их расстреляли не как комиссаров, а как участников партизанского движения.
Приказ по 11-й армии, о котором упоминалось выше, представлял собой общую и подробную инструкцию частям, сражавшимся с партизанами. В нем имелось пространное описание организации и методов партизанского движения, а также различные рекомендации по ведению боевых действий. В частности, приказ содержал следующее распоряжение: «Не расстреливать дезертиров. Также не расстреливать на месте комиссаров и командиров. Казни комиссаров и командиров следует производить – если вообще следует – только после полного уничтожения партизанских отрядов». Как, скажите на милость, можно спорить по поводу того, что комиссары партизанских отрядов, которых, в соответствии с законами войны, должны были расстрелять на месте, оказались расстрелянными впоследствии на основании приказа об отсрочке казни. На деле приказ согласовывался с идеей Манштейна, что, в борьбе с движением Сопротивления, приманка зачастую действует более эффективно, чем террор.
В большинстве случаев, касавшихся двадцати упоминавшихся в рапортах как расстрелянных комиссаров, приводились причины, из которых следовало, что они принимали участие в партизанском движении. Иногда причины не упоминались; а в одном или двух случаях указывалось, что это был комиссар, который длительное время находился в зоне, контролируемой немецкими войсками. Тогда следовало бы считать, что, где бы в своем тылу немцы ни захватили человека, оказавшегося комиссаром, один этот факт служил веским доказательством того, что он являлся активным участником движения Сопротивления. А если нет, тогда это был плохой комиссар. Как выразился бы педантичный юрист, закон предполагает, что положение дел таково, каким оно обязано быть, пока не доказано обратное, и комиссар в тылу врага должен участвовать в движении Сопротивления. Более того, подобного господина просто обязаны были расстрелять; или немцы за его действия, или русские – за бездействие. Я не считаю, что «приказ о комиссарах» имел какое-либо отношение к тем нескольким комиссарам, которых расстреляли за участие в партизанском движении, или что существуют какие-то доказательства, противоречащие утверждениям Манштейна и других, что «приказ о комиссарах» стал недействующим еще задолго до зимы 1941 г.
Репрессии применялись по разным обвинениям и приписывались последствиям двух других приказов. Один из них носил характер официального объявления, издал его комендант Симферополя, а другой приказ был письменным и, как мы смогли доказать, никогда не был одобрен или приведен к исполнению. На самом деле немецкие репрессии стали результатом «приказа «Барбаросса», вполне однозначно уполномочивавшего и даже обязывавшего офицеров в должности командира батальона и выше предпринимать репрессии в соответствующих обстоятельствах. Однако обвинение постоянно стремилось подыскать что-то еще, что ближе касалось Манштейна, чем тот приказ ОКВ (Верховного главнокомандования вермахта) от мая 1941 г.
Письменный приказ подготовил майор Стефанус из штаба по борьбе с партизанами. По 6-й армии фон Рейхенау был отдан приказ, объявлявший, что на партизанский террор следует отвечать еще большим террором. Помимо прочего, в нем рекомендовалось, в качестве эффективной меры, публичное повешение пленных партизан. Приказ понравился Гитлеру, и его распространили в других армиях. Стефанус написал свой приказ в схожих формулировках. В нем имелось утверждение, что «население должно бояться наших репрессий сильнее, чем партизан». Стефанус отослал приказ в 11-ю армию, но там его не одобрили.
Манштейн не соглашался с тем, что отвечать террором на террор – это лучший способ борьбы с движением Сопротивления. Он считал, что куда эффективней заставить местное население любить партизан еще меньше, чем немецкую армию. Партизаны зачастую сами провоцировали немцев на репрессии, чтобы пробудить ненависть к оккупантам и привлечь к сопротивлению больше людей. В этом заключалась наша (британская) основная идея, когда мы содействовали убийству в Чехословакии Рейнхарда Гейдриха (в 1939–1942 гг. начальник Главного управления имперской безопасности, в 1941–1942 гг. исполняющий обязанности имперского протектора Богемии и Моравии, обергруппенфюрер СС и генерал полиции; один из инициаторов «окончательного решения еврейского вопроса», координатор деятельности по борьбе с внутренними врагами Третьего рейха; убит в Праге десантированными с самолета диверсантами британского Управления специальных операций, этническими чехом и словаком. – Пер.). Главным результатом такого акта чешского сопротивления стали последовавшие за ним эсэсовские репрессии. Манштейн не верил в игры по партизанским правилам. Он считал, что, хотя репрессии порой и необходимы, они в большинстве своем приносят больше вреда, чем пользы. Он полагал, что будет значительно лучше, если население сможет сравнивать сдержанное поведение немецкой армии с ненасытным насилием партизан. Немцы в Крыму не часто прибегали к репрессиям и корректно вели себя с местным населением. К весне они смогли вооружить в [крымско-татарских] селениях отряды самообороны против партизан. Там, где применялась политика Рейхенау, результаты у немцев оказались менее удовлетворительными.
Прокламация коменданта Симферополя вышла вскоре после занятия города немцами. Русские имели привычку оставлять за собой мины. Им удалось подорвать штабы двух дивизий. Считалось, что местным жителям известно, где заложены мины. Комендант объявил, что, если произойдет подрыв мины, о которой не было сообщено, и в результате погибнут немцы, будет расстреляно 100 жителей Симферополя. Мина взорвалась. Немцы погибли. В качестве репрессий расстреляли 50 горожан. Комендант действовал на основании полномочий, предоставленных ему «приказом «Барбаросса». Об этом инциденте Манштейну не докладывали, и репрессий он не санкционировал. Тогда Симферополь находился у него в тылу.
Мы представили суду написанную в точности теми же фразами прокламацию, изданную союзниками в Берлине. Суд отказался принять ее в качестве доказательства, хотя я не мог понять почему. Но следует честно признаться, что это практически единственный случай, когда суд отказался принять представленное нами документальное свидетельство.
Кроме Симферополя, немцы еще четыре раза устраивали репрессии, в которых пострадало 49 человек. В каждом случае немецкие войска подверглись нападению, и имелись веские основания считать, что местные жители принимали в этом участие.
Что касается наиболее важных инцидентов, попавших в перечень обвинения по репрессиям, то они оказались вовсе не репрессиями. В январе 1942 г., после того как русские вернули Керченский полуостров и Феодосию, они высадили десант в Евпатории. Около пятисот высадившихся носили военную форму, остальными были партизаны в штатском. Значительное количество партизан просочились в город и, координируя свои действия с десантом, подняли восстание. Немцы попали в крайне опасное положение. Румыны, не оказав сопротивления, отступили. В Евпаторию был направлен инженерный батальон, который прибыл в день высадки десанта. На следующий день он соединился с батальоном полковника Мюллера, кавалера Большого креста ордена Железного креста – эквивалента британского Креста Виктории – и выдающегося командира. С этого момента и в дальнейшем он принял на себя командование всеми операциями. Он находился на прямой телефонной связи с фон Манштейном. За время боев немцы захватили от 1200 до 1300 пленных в гражданской одежде. К концу боев появились офицер контр разведки, майор Ризен, и несколько офицеров из айнзацгруппы. Айнзацгруппы, которые, напомним, являлись гражданской полицейской властью и чьей основной функцией была разведка, отфильтровали гражданских пленных и тех из них, кто участвовал в боях, примерно 100 человек, расстреляли. Обвинение ссылалось на рапорт майора Ризена, написанный более чем через год после событий, когда его попросили высказать свое мнение по поводу отдельных рекомендаций, которые следовало учитывать при награждении за участие в боевых действиях против партизан. Слова его рапорта звучали несколько двусмысленно, но при этом могли вызвать ощущение, что фон Манштейн отправил его в Евпаторию для казни взятых там пленных. Манштейн заявил, что это совершенно не соответствует действительности.
Доктор Латернер: Фельдмаршал, что вы помните или хотя бы знаете о Евпатории?
Ответ: Утром 5 января меня известили, что русские высадили в Евпатории десант. Произошло это на фоне одной из наиболее критических ситуаций войны. Перед этим русские высадились возле Керчи и Феодосии, и мы потеряли Керченский полуостров. Нависла опасность того, что русские перережут нашу единственную надежную связь с тылом, железную дорогу на Джанкой. И когда мы оказались в этой сложной ситуации, в Евпатории высадился десант. Рапорт мы получили рано утром, и все наши планы смешались. Нам доложили, что русские высадились и что, по-видимому, в Евпатории произошло восстание и в уличных боях приняли участие партизаны. Мне пришлось перенаправить 1-й полк, который находился на пути в Феодосию, и направить его в Евпаторию.
Вопрос: Могу я спросить? Какое впечатление возникло у вас о десанте? Считали ли вы его широкомасштабным или нет?
Ответ: В рапорте сообщалось, что на рейде Евпатории находятся транспортные суда и что высадка поддерживалась сильным артобстрелом, поэтому следовало ожидать дальнейшего широкомасштабного десанта; к тому же следовало учитывать тот факт, что русские подтягивали дополнительные силы из Севастополя. Так бы оно и случилось, если бы нам не удалось незамедлительно подавить восстание, поэтому действовать следовало быстро и решительно. Как я уже сказал, я приказал выдвинувшемуся от Севастополя 1-му полку направиться в Евпаторию вместо Феодосии. Этим полком командовал полковник Мюллер. Мне следовало учитывать тот факт, что кризисная ситуация в Феодосии могла из-за этого еще более ухудшиться. Я отдал полковнику Мюллеру приказ любой ценой сбросить русских в море и подавить восстание в городе. Сейчас точно не припомню, но вполне возможно, что я велел ему расстреливать каждого гражданского, схваченного с оружием в руках. А до этого мне пришлось отправить в Евпаторию разведотряд и инженерный батальон. Сначала боевыми действиями командовал полковник Гейдель, а потом полковник Мюллер, командир пехотной дивизии.
Вопрос: И как протекало сражение?
Ответ: Я находился на телефонной связи сначала с Гейделем, а позднее с Мюллером, и они мне сообщили, что в Евпатории идут тяжелые бои. Было ясно, что помимо русских войск в уличных боях участвует не менее 1000 партизан. Помню, что мне доложили о нескольких сотнях коммунистов, укрывшихся в большом здании. Кажется, это была гостиница, и там они закрепились. Я приказал полковнику Мюллеру не подставлять своих людей под пули, чтобы избежать ненужных потерь при штурме здания, а сровнять его с землей, расстреляв прямой наводкой огнем тяжелых орудий. Однако и это не смогло сломить сопротивление коммунистов, и в конечном итоге пришлось использовать подразделения саперов. В дальнейшем мне доложили, что, когда началось восстание, горожане перебили немецких раненых, а командир подразделения разведки, полковник Боддиен, один из лучших наших офицеров, был убит выстрелом в спину.
Вопрос: Фельдмаршал, поручали ли вы майору Ризену применить репрессии?
Ответ: Я не отдавал майору Ризену никаких приказов по поводу репрессий. Насколько я помню, я вообще не отдавал ему приказов и даже не встречался с ним по этому поводу, потому что он находился в Симферополе, а я в Сарабузе.
Вопрос: А кому вы тогда звонили?
Ответ: Очевидно, майору Ранку, его начальнику, которому высказал свое мнение. Я сказал ему: «Что за чертовщина творится, когда в городе, оккупированном нами уже два месяца, вдруг появляется 1000 коммунистов, да еще и вооруженных?» Вполне возможно, что я также велел ему отправить в Евпаторию офицера контрразведки, который явно все проспал, дабы выявить все связи коммунистической организации. Но я никогда не велел бы штабному офицеру, занятому бумажной работой, применять репрессивные меры. Совершенно очевидно, что я мог приказать это командиру на месте, то есть полковнику Мюллеру, но только не человеку из канцелярии.
Вопрос: Какой еще возможностью вам пришлось бы воспользоваться для принятия репрессивных мер?
Ответ: Я никогда не отправил бы своего офицера штаба с устным приказом полковнику Мюллеру. Допустим, если бы я хотел отдать подобный приказ, то позвонил бы Мюллеру и лично приказал ему или написал бы приказ и отправил ему с курьером; но я никогда не отдавал устных приказов через подчиненного офицера. Более того, если бы я захотел принять репрессивные меры против Евпатории, то не стал бы посылать туда пехоту; значительно проще было бы использовать бомбардировщики с аэродрома рядом с моим штабом, которые вылетали по два или три раза в день. И если бы я рассматривал применение репрессий, то поступил бы именно так.
Вопрос: Какие доклады вы получили по результатам восстания?
Ответ: Полученные мной доклады включены в подписанный мной рапорт в группу армий.
Доктор Латернер: Могу я указать суду, что сейчас я ссылаюсь на вещественное доказательство 343?
Свидетель: Мне доложили, что восстание подавлено, также меня проинформировали о потерях, наших и противника. Было убито 600 русских солдат, 200 взято в плен, и убито 1300 партизан. Сколько из этих вооруженных партизан убито в бою, а сколько было схвачено и расстреляно потом, мне не докладывали. На тот момент это не имело существенной разницы; наше положение было слишком серьезным, чтобы углубляться в подобные детали. Как бы там ни было, если всего в Евпатории убито 1300 партизан, то, по-моему, совершенно невозможно, чтобы впоследствии казнили 1184. Потери партизан в уличных боях должны были оказаться значительно более тяжелыми.
Вопрос: Фельдмаршал, что касается Евпатории – слышали ли вы что-нибудь о репрессивных операциях?
Ответ: Нет. О расстрелах, которые, как полагают, проводил майор Ризен, мне вообще не докладывали. Только о том, что в боях в Евпатории убито 1300 партизан.
Вопрос: Не случалось ли позднее подобного инцидента где-нибудь еще?
Ответ: Если бы я думал вообще о репрессивных мерах, то у меня имелось больше причин для репрессий десятью днями позже, в Феодосии. Город мы вернули, кажется, 16 января. Во время русского десанта в боях принимали участие и гражданские; в Феодосии были убиты раненые, и гражданские принимали в этом участие. Я сам видел фотографии раненых немцев в бинтах, которых русские оттащили к морю и облили ледяной водой, так что раненые замерзли насмерть. И если репрессии против гражданского населения были бы оправданы, то Феодосия как раз такой случай. Но даже тогда я не отдавал приказа о проведении репрессий.
Вопрос: Проводилось ли расследование по этому случаю в Евпатории, и если да, то что оно обнаружило?
Ответ: Я приказал провести расследование в Евпатории, но оно относилось не к расстрелам. Следствие касалось поведения оккупационных войск во время русского десанта. У меня сложилось впечатление, что комендант Евпатории выполнял свои обязанности не должным образом и не сделал все от него зависящее. В связи с этим я могу добавить кое-что о расстреле, но это никак не связано с гражданским населением. Во время высадки русских румынский артиллерийский полк бежал, бросив орудия и едва не сдав позиции. Я отправил в Евпаторию, к командиру того артиллерийского полка, румынского офицера связи, чтобы передать ему, что если он немедленно не вернется на позиции, то будет расстрелян. Вот единственное, что я говорил по поводу расстрелов в Евпатории; я помню это совершенно точно.
Мое личное мнение состоит в том, что немцы, видимо, отправили в лагерь для военнопленных всех схваченных во время уличных боев, независимо от того, принимали ли они участие в боях. И я думаю, что, возможно, операция по инфильтрации как раз и проводилась для отделения тех, кто действительно участвовал в восстании, от схваченных в неразберихе боев, поэтому не исключена вероятность того, что под расстрел попали и невиновные. С другой стороны, нет свидетельств того, что Манштейн знал – или имел причины подозревать, – что шаги, предпринятые для выявления действительных участников боев, могли оказаться неадекватными. Сам Манштейн, занятый в боях за Феодосию, всего лишь получил рапорт, что такое-то количество партизан, принимавших участие в боях, расстреляно. Рапорт, который он отправил в группу армий «Юг», содержал следующее: «1306 партизан, гражданских и солдат в штатском, принимавших участие в боях, расстреляно в соответствии с законами военного времени».
Совершенно ясно, что люди в Евпатории были расстреляны потому, что их считали теми, кто незаконно участвовал в боях. Их расстреляли не в результате репрессивных мер за противозаконные действия других, а за их собственные противозаконные действия.
Я всегда полагал, что лучшим свидетельством в пользу Манштейна в связи с обвинениями по Евпатории была Феодосия, где он командовал прямо на месте событий. Здесь произошел один из самых жестоких случаев по отношению к раненым, однако после расследования Манштейн отказался накладывать какое-либо наказание на жителей города.
И когда Манштейн ответил: «…если бы я захотел принять репрессивные меры против Евпатории, то не стал бы перебрасывать туда пехоту; значительно проще было бы послать бомбардировщики…» – то в Гамбурге это прозвучало весьма убедительно.
И наконец, русских солдат, казненных за участие в партизанском движении, выделили в отдельное обвинение, приписав их смерть двум приказам ОКХ, главного командования сухопутных сил, от июля и сентября 1941 г., и приказу фон Манштейна от 20 сентября, отданному через два дня после его прибытия в 11-ю армию. Июльский приказ ОКХ был направлен на то, чтобы находящиеся в немецком тылу разрозненные русские солдаты, которые могли индивидуально или в составе отрядов представлять угрозу в районах, где уже закончились боевые действия, были предупреждены, посредством листовок и громкоговорителей, что если они до определенной даты не явятся в ближайший штаб вермахта, то будут рассматриваться как партизаны. Сентябрьский приказ уточнял июльский и определял, что, в то время как организованные соответствующим образом подразделения, воюющие в тылу немецкой армии, считаются военнопленными, отдельные русские солдаты и отряды, взявшие в руки оружие и воюющие на линиях коммуникаций немецкой армии после завершения боевых действий армий – порознь и по собственной инициативе, – будут рассматриваться в качестве партизан. Инкриминируемый Манштейну приказ являлся периодически выпускаемым бюллетенем, изданным офицером контрразведки 11-й армии в порядке стандартной процедуры. Этот бюллетень повторял только что полученный приказ ОКХ. Думаю, что в условиях партизанской войны многие сочли бы совершенно справедливым предупреждение солдатам противника, что если они останутся на свободе в тылу немецкой армии, то будут считаться партизанами. И действительно, когда мы оказались в Германии, Уинстон Черчилль обращался по радио к немецким солдатам с тем же предупреждением. Однако Манштейн на оккупированной немцами территории не одобрил подобную процедуру. По его мнению, это правильно, но лишь до тех пор, пока солдаты сдаются к определенному сроку, в противном случае создается такая ситуация, когда у солдат не остается иного выхода, кроме как стать партизанами. Манштейн считал, что следует всегда держать дверь открытой для тех, кто желает порвать с партизанами. Поэтому в ноябре он отдал и подписал приказ, обязывавший его войска переправлять всех русских солдат из разбитых частей в центры по сбору военнопленных. Приказ этот мы обнаружили только под конец процесса, несмотря на тот факт, что он являлся единственным подписанным Манштейном приказом, который хоть каким-то образом касался разрозненных солдат. Видимо, данное распоряжение фельдмаршала обвинение не сочло относящимся к делу и не посчитало нужным уведомить нас о его существовании.
Это обвинение проливает некий свет на следующую проблему: как поступить генералу, обнаружившему, что он не согласен с приказом высшего командования? Он может, подобно Манштейну, отдать другой приказ, отличающийся от полученного, при этом последний по-прежнему остается действующим для уже получивших его подразделений. И с этим генерал ничего поделать не мог. Меня не оставляло желание услышать от суда, обвиняющего на этом основании Манштейна, что еще можно было бы предпринять?
Мои представления о законах, относящихся к партизанской войне, основывались на нашем «Наставлении по военно-судебному производству» и заключались в том, что суд должен учитывать законы о партизанской войне таким образом, как если бы они применялись к нашим собственным войскам, вместо того чтобы опираться на установленные послевоенными трибуналами законы, предназначенные для наказания командиров противника.
«Сэр, партизанская война противозаконна по определению. Законы и обычаи войны в ней не учитываются. Гражданское население подлежит защите до тех, и только до тех пор, пока не участвует в сопротивлении. В противном случае армия имеет право предпринять все необходимые меры для своей защиты – защиты своих солдат. Необходимость – единственный критерий. Партизан убивают не по закону правосудия. Зачастую они герои и патриоты, и вам это хорошо известно. Трудно найти что-нибудь более нелепое и догматичное, чем жалобы обвинения на то, что партизан не судили каким-либо особым судом. Они не преступники, чтобы их судить. Партизан убивают не в качестве акта правосудия, а в качестве акта принуждения, чтобы заставить гражданское население, частью которого они являются, повиноваться военной власти. Можно предпринимать любые необходимые меры для защиты своих войск и предотвращения их истребления. Нация, которая готовится к партизанской войне, и гражданское население, которое сражается, – герои. Именно герои, поскольку знают о последствиях. И не могут жаловаться на эти последствия. Любая страна, которая втягивалась в партизанскую войну, брала заложников и устраивала репрессии. Сэр, если бы кому-либо из вас пришлось командовать в зоне боевых действий против партизан – надеюсь, такого с вами не случится, хоть это и не исключено, – вы делали бы то же самое. Брали бы заложников, в качестве репрессий сжигали бы деревни и расстреливали людей на основе подозрений».
Прошло совсем немного времени, и мои слова нашли свое подтверждение. В Корее контингент ООН столкнулся с коммунистическими партизанскими силами. Немецкие газеты отдали передовицы американским приказам, практически идентичным немецким, совсем еще недавно осуждавшимся как преступные, и опубликовали фотографии американских войск, делавших то же самое, за что Манштейн и другие оказались в тюрьме. Над приказами и фотографиями имелся заголовок: «Что сделал Манштейн?»
Затем я привел свидетельство британского генерала, которого предложил вызвать в суд. У генерала Джона Фуллера имелся опыт войны с партизанами. (Фредерик Чарлз, английский военный историк и теоретик, участник Англобурской войны 1899–1902 гг. и войны 1914–1918 гг., начштаба танкового корпуса во время операции при Камбре в 1917 г.; с 1926 г. год помощник начальника Генерального штаба Великобритании; в 1920-х гг. получил известность как один из создателей теории ведения войны «малыми профессиональными армиями», оснащенными новейшей техникой, на основе его теорий строились танковые войска Третьего рейха; с 1933 г. в отставке; тогда же, вместе с Освальдом Мосли, член и один из руководителей Британского союза фашистов и подпольной правой группы Nordic League; 20 апреля 1939 г. Фуллер был почетным гостем Адольфа Гитлера на военном параде в Берлине в честь 50-летия фюрера; после начала войны Великобритании с Германией отдалился от политики и в дальнейших связях с правыми партиями не замечен. – Пер.). Он изучал все приказы и рапорты, приведенные обвинением в качестве доказательств, и высказал свое мнение в показаниях, что во многих отношениях эти приказы умереннее тех, что могли быть отданы у нас при схожих условиях и обстоятельствах. И что отчеты об инцидентах дают представление о том, что подобное могло бы произойти и у нас. В них описывались некоторые инциденты, которые с беспристрастной точки зрения выглядят противоправными, однако партизанская война предоставляет даже самым младшим офицерам весьма широкую свободу действий, и эта свобода действий не всегда используется надлежащим образом. Относительно репрессий в Симферополе Фуллер заявил, что не стал бы угрожать расстрелом 100 горожан за подорвавшуюся мину, о которой не сообщили, потому что у людей всегда оставался шанс не попасть в эту сотню. Вместо этого он приковал бы по паре русских к каждому зданию, которое предполагал бы использовать, чтобы тогда, если бы стало известно, что здание заминировано, они сами или их близкие тут же донесли об этом. Вот такие жестокие действия могли бы быть предприняты для безопасности своих войск.
Суд отказался приглашать генерала Фуллера. Думаю, технически они были правы, так как в качестве военного суда судьи сами себя считали экспертами в военных вопросах, но, поскольку никто из них не имел опыта партизанской войны, то, по-моему, было бы разумно выслушать генерала Фуллера (или потому, что Фуллер в совсем недавнем прошлом фашист, а опыт войны с бурскими партизанами в Южной Африке, где британцы прославились своими зверствами – концлагеря, депортация и т. д., – нацисты просто взяли за образец? – Пер.).
По вопросу репрессий в нашем «Наставлении по военно-судебному производству», в статье 453, говорится следующее: «Репрессалии между воюющими сторонами являются неузаконенными актами военных действий, имеющими целью заставить противника в будущем подчиняться признанным законам войны. Они не относились к гаагским правилам, но упоминались на Мирной конференции 1889 г. в докладе комитета, который вырабатывал Конвенцию о законах и обычаях сухопутной войны. (Гаагские державы отказались включать их в текст.) По обычаю они допустимы в качестве необходимых мер узаконенных военных действий. Простая вероятность того, что они могут быть применены при нарушении законов войны, в значительной степени действует как сдерживающее средство. Они являются не средством наказания или одностороннего отмщения, но принуждения». Статья 454 говорит: «Репрессалии являются крайней мерой воздействия, поскольку в большинстве случаев они приносят страдания невиновным. Однако на этом и зиждется их сила принуждения, и они необходимы в качестве крайнего средства».
Далее я заявил:
«Нельзя установить какое-либо правило, по которому следует оценивать такую ситуацию. Ситуацию должно рассматривать с учетом конкретных обстоятельств и степени опасности. Невозможно определить шкалу применения репрессий. Они направлены не на то, что уже случилось; они направлены на то, что может случиться. Степень применения репрессий зависит не столько от меры противоправного действия, которое вызвало репрессии, сколько от степени опасности, которую репрессии призваны предотвратить. Американцы считали, что достаточно одного выстрела в их сторону, чтобы уничтожить целую деревню. Результат можно видеть по грудам развалин в Баварии и Франконии. По мере продвижения, если по американцам стреляли из деревни, они либо останавливались, либо отступали и вызывали авиацию. Отдельные развалины деревень в этой относительно сохранившейся сельской местности буквально бросаются в глаза. Это привело к тому, что американцы обошлись минимальными потерями.
В районах, где уже окончены боевые действия, использовать любые репрессии из-за единичного инцидента было бы чудовищным актом, даже если этот инцидент повлек бы за собой гибель сотен людей. Совершенно очевидно, что, если в сегодняшней Германии кто-то подорвал бы поезд, мы и подумать не могли бы о репрессиях мирного населения; это было бы чудовищно. Однако когда ваше положение шаткое, а ситуация опасная, то вы, сэр, в случае гибели ваших людей обязаны принять жесткие репрессивные меры. Степень применения репрессий – это те меры, которые необходимы для защиты ваших войск.
Вам, как солдатам, следует поставить себя на место тех немцев и спросить себя: «Что бы я решил в подобной ситуации? Что бы я предпринял?» – и тогда вы скажете: «Даже если я считаю, что этого мне не следовало бы делать, то возможно, что кто-то другой – в данном случае немец, – счел бы это совершенно необходимым?» И если так, то вы не должны осуждать его».
Затем я обратился к американскому процессу фельдмаршала Листа, на котором суд рассматривал вопросы партизанской войны, и после того, как пришел к заключению, что партизан и их пособников могли расстреливать без суда и следствия, продолжил рассмотрение репрессий:
«Далее, придя к подобным заключениям, суд над Листом продолжил обсуждать степень, до которой могут дойти оккупационные войска в войне с партизанами, после чего был выдвинут к утверждению определенный регламент, которому, по их мнению, необходимо следовать прежде, чем возникнет вопрос о расстреле заложников. Сэр, под конец процесса было заявлено: «Право так поступать (то есть применять репрессии) признано многими державами, включая США, Великобританию, Францию и СССР. И мировые державы потерпели полную неудачу по ограничению или сдерживанию этой практики посредством обусловленных соглашением правил». Именно так, сэр, полную неудачу. В Брюсселе и в Гааге в 1898 г., а затем еще и в 1907 г., в по меньшей мере двух комитетах Лиги Наций ведущие государственные деятели дни напролет спорили по поводу вопросов заложников и репрессалий и пришли к заключению, что в данном случае невозможно установить какие-либо правила. Однако, сэр, эти «судьи из прерий» самонадеянно вторглись в ту область, к которой государственные деятели ведущих держав на высочайшем совете боялись даже прикоснуться. Они установили – на основании бог знает каких полномочий – целый ряд правил для руководства действиями держав. Мы еще рассмотрим, что у них из этого получилось. Сэр, на странице 61 отчета имеется следующий пассаж: «Изучение доступных свидетельств по данной теме убеждает нас, что заложников можно брать ради гарантии мирного поведения населения оккупированных территорий, и, при существовании определенных условий и после проведения предварительных переговоров, они могут быть расстреляны только в самом крайнем случае. Взятие заложников опирается в основном на принцип коллективной ответственности. Результатом оккупации является предоставление силам вторжения права на управление в период оккупации – в рамках ограничений и положений международного права. Местное население обязано продолжать свои обычные мирные занятия и воздерживаться от любых враждебных действий против войск или в отношении их военных операций. Оккупант имеет полное право настаивать на соблюдении положений, необходимых для обеспечения безопасности оккупационных сил и поддержания закона и порядка. Для осуществления этих задач оккупант может – но только в самом крайнем случае – брать заложников. Заложников нельзя брать или казнить в целях военной целесообразности.
Сэр, тогда на каком другом основании возможно брать заложников, я не могу себе представить; на каких других основаниях, за исключением военной целесообразности, можно осудить человека, зная, что он невиновен, на смерть, у меня не укладывается в голове. Но они выразились именно так.
От оккупанта требуется использовать любые доступные методы для обеспечения порядка и спокойствия еще до того, как наступит тот самый крайний случай, когда придется брать и казнить заложников. Следует установить всякого рода правила, призванные обеспечить порядок и спокойствие до того, как потребуется расстрелять заложников. Правила эти могут включать в себя одну или более из следующих мер: 1) Регистрация местного населения. 2) Пропуска или удостоверение личности. 3) Определение запрещенных зон. 4) Ограничение на передвижение. 5) Комендантский час. 6) Запрет на собрания. 7) Задержание подозрительных личностей. 8) Ограничение на средства связи. 9) Наложение ограничений на запасы продовольствия. 10) Эвакуация проблемных районов. 11) Обложение денежным налогом. 12) Принудительные работы для ликвидации ущерба от саботажа. 13) Разрушение частных строений вблизи от места преступления – и любые другие правила, не запрещенные международным правом и которые способствуют достижению желаемого результата».
Таковы условия. Возможно, сами по себе эти действия целесообразны; хотя можно заметить, что многие из них инкриминируются фон Манштейну в качестве преступлений. Но тем не менее это действия, которые установлены и которые должны быть выполнены прежде, чем казнить заложников. Такие действия могут оказаться замечательными при условии, что у вас есть запас времени и достаточные людские резервы. Но если вы быстро продвигаетесь по стране, то все, что вы можете, – так это оставить в небольших и предположительно мирных поселениях коменданта и пару – или полдюжины – полицейских. Но если, сэр, вы возвращаетесь и находите, что комендант и полицейские убиты, что вы станете делать? Полагаю, вы возьмете нескольких заложников, и их количество будет в значительной степени зависеть от того, сколько еще комендантов и полицейских у вас находится в столь же опасном положении. И вы объявите: «Если настоящие преступники не сдадутся в течение 12 часов, эти люди будут расстреляны». Условия, при которых вы берете заложников, должны зависеть от существующих обстоятельств.
Продолжаю, сэр. Не думаю, что нужно зачитывать следующий параграф, однако заключительный гласит следующее: «Для узаконенного взятия заложников на основании обычного права является существенным объявление имен и адресов взятых заложников, уведомление населения, что при повторении установленных актов военной измены заложники будут расстреляны. Количество расстрелянных заложников не должно превышать, с учетом тяжести преступления, числа, достаточного для острастки населения. И если вышеуказанные требования не соблюдены, расстрел заложников противоречит международному праву и является военным преступлением».
И далее, сэр, вопрос, были ли выполнены эти фундаментальные требования, становится темой разбирательства военно-полевого суда. «Командующий не имеет права произвольно определять подобные факты. Приказ командующего на казнь заложников должен опираться на расследование компетентного военно-полевого суда касательно существования необходимых условий и выполнения всех предварительных шагов для правомерной отдачи приказа». Сэр, в какую статью Закона об армии или Процессуальных норм и положений вы поместите рассмотрение абстрактного вопроса военно-полевым судом? Кто в нем ответчик? Разумеется, не заложник, потому что никто не признается в своей неправоте. Кто прокурор? Сэр, это полнейшая чушь! Сэр, мне трудно сдерживаться, говоря о подобных вещах. Наши предки столетиями вырабатывали законы и обычаи войны; и эти законы работали именно потому, что ограничивались случаями, серьезно не затруднявшими ведение войны. Именно потому, что ограничивались масштабом военных действий и случаями, которые не являлись существенными для выживания. Они в значительной мере предотвратили ненужные страдания и жестокости; именно потому, что нашим государственным деятелям хватило здравого смысла осознать, что война политический, а не правовой акт и что война может быть ограничена законом только в том случае, если сам закон ограничен тем, что серьезно не препятствует ведению войны. Создание правил, которые ни один генерал не в состоянии выполнить на практике, если только он намерен уцелеть, разрушает закон. Каждый генерал неизбежно превращается в преступника, и можно быть уверенным, что он будет поступать именно так; его единственная защита – это победа. Сэр, неуместность установления обязательных для держав правил, когда сами державы намеренно отказались от их определения, можно оправдать только невежеством в международном и европейском праве, от которого и произошло международное. Но, сэр, как сказал Гете: «Нет ничего хуже деятельного невежества». И как бы там ни было, сэр, по моему мнению, правила эти не подкреплены никакими полномочиями».
Военный прокурор, подводя итоги, заявил суду, что казнь заложников или репрессии по отношению к пленным при любых обстоятельствах являются противозаконными. Это отрицало как решения суда по делу Листа, так и «Наставления по военно-судебному производству», которым до сих пор руководствуется наша армия. Невероятный пример одного правосудия для себя и другого для противника.
Военнопленные
Обвинения по военнопленным – в том, что касалось Крыма, – поделили на три части. Всех военнопленных, умерших в плену, включили в основное обвинение и приписали недосмотру фон Манштейна в части гуманного отношения к пленным. Дополнительно включили ряд военнопленных, утверждая, что их передали СД для казни. Все, что касалось содержания военнопленных, отходило в ведение ОКВ, Верховного главнокомандования вермахта. Основные приказы, определявшие обращение с пленными, исходили от ОКВ и были изданы еще до начала Русской кампании. Приказы не соблюдали требования, установленные в Гааге или в Женеве. В 1928 г. русские отказались присоединиться к Гаагской конвенции и явно не считали себя связанными Гаагской конвенцией 1907 г. Таким образом, немцы не рассматривали обе эти конвенции в качестве обязательных, и их политика обращения с военнопленными была откровенно нацелена на извлечение из них максимально возможной пользы. Сюда входили поддержание нормального состояния здоровья и достаточное питание. Командуя 56-м моторизованным корпусом, Манштейн не имел никакого отношения к содержанию военнопленных. А когда он принял командование 11-й армией, система содержания военнопленных уже была введена в действие и работала заведенным порядком.
Военнопленные попадали в распоряжение тылового командования, которое докладывало в ОКВ через группу армий «Юг». Группа армий «Юг» также отсылала в тыл приказы. Таким образом, Манштейн не занимался общими вопросами системы содержания военнопленных. Однако в Крыму ему пришлось иметь с ней дело по вопросам снабжения. Численность его армии колебалась от 350 до 200 тысяч человек. Армия эта снабжалась на конной тяге; использовалось 90 тысяч лошадей. Это притом, что в плен фон Манштейн взял около 420 тысяч. Он зависел от снабжения по единственной железной дороге. Мосты через Днепр были уничтожены, и все грузы приходилось переправлять через реку на санях. Немецкий подвижной состав не действовал из-за условий русской зимы и нападений партизан. Из 120 армейских грузовиков зимой на ходу оставалось только пять. При отступлении из Крыма русские использовали тактику выжженной земли, хотя там и в мирное время ощущался дефицит продовольствия.
Думаю, следует честно признать, что из-за нехватки припасов в приоритетах на первом месте стояли войска фон Манштейна, на втором гражданское население и на третьем военнопленные – за исключением тех, кто был занят работами для военных нужд и получал тот же рацион, что и солдаты, – а также раненые русские пленные, которых в лазаретах кормили так же, как и немецких. Что касается остальных пленных, ожидавших эвакуации при первой возможности, то их содержали на фактически рассчитанном лишь на выживание рационе. Количество калорий в нем было снижено до 1287 в день. В Германии в 1945 г. рацион, который мы могли позволить своим пленным, в основном гестаповцам, составлял 1176. Так что крымский рацион оказался практически адекватным для поддержания жизни, что подтверждает крайне низкая смертность среди военнопленных фон Манштейна, около 2 %.
Версия обвинения полностью основывалась на докладах, которые отправляла Корюк, комендатура тылового района, в группу армий «Юг». Эти доклады проходили через ведомство квартирмейстера 11-й армии, однако серьезно не предполагалось, что эти рапорты увидит кто-либо из командующих. В них отмечалось, что каждый месяц некоторое количество военнопленных передавалось СД. Обвинение сделало вывод, что их передавали для ликвидации (казни). Вполне возможно, но свидетельств этому определенно не существует. Но есть свидетельство, что примерно в то же время СД сформировала несколько татарских отрядов, действовавших против партизан под руководством СД. За период пребывания Манштейна в Крыму СД передали сначала тысячу, а позднее еще 2 тысячи пленных. Эти цифры более или менее сопоставимы с численностью созданных СД отрядов, и, с моей точки зрения, эти пленные могли оказаться татарами, переданными СД для вербовки. К сожалению, нам так и не удалось найти ничего касающегося тыловых подразделений, а в армии Манштейна никто ничего не знал о рапортах по военнопленным. Румыны в Мелитополе передали СД определенное количество военнопленных-евреев. Тут можно почти не сомневаться, что их казнили.
Когда положение с продовольствием стало просто угрожающим, Манштейн распорядился урезать войсковой рацион таким образом, чтобы сохранить необходимый для выживания рацион военнопленных. По нашему представлению, ни один командующий не смог бы дать большего военнопленным, чем Манштейн, и 11-я армия сделала практически все возможное в создавшейся ситуации. Во всяком случае, сделано было больше, чем мы могли позволить себе в 1945-м.
Далее мы представили в качестве свидетельств два инцидента, показавшие, что русские пленные не считали свое положение в немецком плену слишком плачевным. Возле Феодосии находился лагерь для военнопленных. Когда русские высадили десант, охрана разбежалась. Русские военнопленные, числом около 7 тысяч, вместо того чтобы броситься на соединение со своими товарищами в Феодосии, совершили марш до Симферополя, где доложились немецким властям. Другой инцидент произошел годом позднее, когда Манштейна перевели из-под Ленинграда на юг России. Несколько военнопленных, использовавшихся штабом фон Манштейна, отстали. По собственной инициативе они сделали переход в 2 тысячи миль, чтобы соединиться со штабом. Кроме этого мы представили свидетельства по двум инцидентам, когда Манштейн лично вмешивался в случае плохого обращения с военнопленными. О каждом инциденте мы получили информацию не от самого Манштейна, а из писем свидетелей, которых мы впоследствии вызвали в суд. В первом случае, под Севастополем, он увидел, как румынский солдат ударил пленного. Выскочив из машины, Манштейн отчитал румына, послал за его офицером, которому также высказал все, что он думает о поведении его подчиненных, и настоял на встрече с румынским генералом по тому же поводу. Другой инцидент произошел в 1943 г. Машина Манштейна обогнала колонну крайне усталых пленных. Один из них упал, и конвоир ударил его, чтобы заставить вернуться в строй. Манштейн послал за конвоиром и заявил, что тот опозорил честь солдата. Затем послал за офицером, начальником колонны, и устроил ему выволочку по поводу дисциплины. На следующий день Манштейн приказал построить всех офицеров, занятых в организации военнопленных, – от генерала, командующего тыловыми службами, и ниже – и высказал им все, что думает об их поведении. Письма мы получили из разных частей Германии – от водителя фон Манштейна, от того самого конвоира и от присутствовавших на следующий день на построении офицеров.
Другую историю уже после суда мне поведал офицер, присутствовавший на похоронах сына фон Манштейна. Любимый сын фельдмаршала погиб в 1943 г. Фон Манштейн был на его похоронах. Мой информатор рассказывал, что во время церемонии прощания Манштейн держался крайне сдержанно, а после окончания похорон поблагодарил командира сына и его боевых товарищей за их присутствие, после чего заметил: «Я только что проезжал мимо колонны военнопленных. Надеюсь, сделано все необходимое, чтобы покормить их горячим хотя бы раз в день». Это было единственное замечание, сделанное фельдмаршалом. Для Манштейна было типичным дать выход своей скорби в заботе о достойном обращении с противником, от чьих рук пал его сын.
Оставшиеся два обвинения касались привлечения военнопленных к работам в немецких вооруженных силах и использования их на запрещенных и опасных работах. Обвинение по привлечению военнопленных к работам в немецких вооруженных силах строилось исключительно на том факте, что немцы организовывали рабочие отряды по принципу батальонов. Обвинение гласило: «Эти люди состояли в батальонах и, следовательно, в армии». Мы без особого труда показали абсурдность подобного заявления, но обвинение сильно разозлилось за то, что мы посмеялись над ними. В том, что касается определения запрещенных работ, то обвинение вообще отказалось сообщать, что подразумевается под словом «запрещенные». Мы просили привести факты и детали обвинения, но и в этом нам отказали. Да и за все время суда такое определение не прозвучало. В том, что касалось Крыма, оказалось, что к запрещенным работам относится очистка снега. Действительно, при отступлении такие работы имели большую важность.
Обвинение, которое мы назвали пропагандистским, основывалось на секретном приказе № 16 командующего 6-й армией фельдмаршала фон Рейхенау «О поведении войск на Востоке». Написан он был в следующих выражениях:
«В вопросе поведения войск по отношению к большевистской системе во многих случаях имеются еще неясные представления. Основной целью похода против еврейско-большевистской системы является полный разгром государственной мощи и искоренение азиатского влияния на европейскую культуру. В связи с этим перед войсками возникают задачи, выходящие за рамки обычных обязанностей армии. На Востоке солдат не только сражается согласно правилам войны, он в то же время является представителем бескомпромиссной идеологии и мстителем за все выстраданное немцами и расово близкими им народами. Поэтому солдат должен в полной мере осознавать необходимость сурового, но справедливого возмездия по отношению к еврейским недочеловекам. Это возмездие также призвано подавить в зародыше любое сопротивление в тылу армии, которое, как показал опыт, всегда провоцировалось евреями. К борьбе с врагом за линией фронта относятся еще недостаточно серьезно. Вероломных и безжалостных партизан и дегенерировавших женщин все еще продолжают брать в плен; к одетым в полувоенную или гражданскую форму отдельным стрелкам из засад и бродягам относятся все еще как к настоящим солдатам и направляют в лагеря для военнопленных. Пленные русские офицеры рассказывают с язвительной усмешкой, что агенты Советов свободно расхаживают по улицам и зачастую питаются из походных немецких кухонь. Подобное поведение войск объясняется исключительно легкомыслием. Пора начальствующему составу пробудить в себе понимание той борьбы, которая ведется в настоящее время. Снабжение питанием из полевых кухонь местных жителей и военнопленных, которые не работают на вермахт, является такой же неправильно понятой гуманностью, как и раздача сигарет и хлеба. Все, в чем тыл отказывает себе, терпя лишения, руководство с большими трудностями посылает на фронт, и солдат не должен раздавать пищу врагу, даже в том случае, если это трофеи. Трофеи являются необходимой частью нашего снабжения. Отступая, Советы часто поджигали здания. Войска заинтересованы в ликвидации пожаров только тех зданий, которые должны быть использованы для расположения воинских частей. В остальном исчезновение символов бывшего некогда господства большевиков, в том числе и зданий, соответствует задачам войны на уничтожение. Никакие исторические или художественные ценности на Востоке не имеют значения. Для сохранения важного в военно-хозяйственном отношении сырья и промышленных объектов руководство дает специальные указания.
Необходимо полное разоружение населения в тылу сражающихся войск, принимая во внимание протяженность и уязвимость путей подвоза. Насколько это возможно, следует прятать и охранять трофейное оружие и боеприпасы. Если же боевая обстановка не позволяет этого, то оружие и боеприпасы необходимо выводить из строя. В случае применения оружия в тылу армии со стороны отдельных партизан применять в отношении их решительные и жестокие меры. Эти мероприятия распространяются также и на мужское население с целью предотвращения возможных с его стороны покушений. Пассивность многочисленных якобы антисоветски настроенных элементов, занимающих выжидательную позицию, должна уступить место ясной решимости активно сотрудничать в борьбе против большевизма. Если они не идут на это, то пусть не жалуются, что с ними обращаются как с приверженцами советского строя. Страх перед германскими мероприятиями должен быть сильнее угрозы со стороны бродячих большевистских недобитков. Не вдаваясь в политические рассуждения о будущем, солдат должен выполнить двоякую задачу: 1) Полное уничтожение большевистской ереси, Советского государства и его вооруженной силы. 2) Беспощадное искоренение вражеской хитрости и жестокости и тем самым обеспечение безопасности жизни вооруженных сил Германии в России. Только таким путем мы можем выполнить свою историческую миссию по освобождению навсегда германского народа от азиатско-еврейской опасности» (частично использован сокращенный перевод с нем. ЦГАОР СССР. Ф. 7021. Оп. 148. Д. 454. – Пер.).
Естественно, этот отвратительный приказ пришелся по вкусу Гитлеру, и он распорядился разослать его всем командующим армиями с рекомендациями издать аналогичные приказы. Лично я считаю пропаганду ненависти крайне опасным занятием, даже в военное время, но разве приказ фон Рейхенау так уж сильно отличался от того, что вершили мы, когда наша политика совсем не походила на братание с противником? Если заменить их ненависть нашей, то приказ прозвучал бы так: «В вопросе поведения войск по отношению к нацистской фашистской системе, основной целью кампании против прусско-нацистской системы является полное искоренение ее сатанинского влияния на европейскую культуру. В связи с этим перед войсками возникают задачи, выходящие за рамки обычных обязанностей военных. По этой причине солдат не только тот, кто сражается, но еще и носитель демократических идеалов и мститель за все злодеяния, учиненные германской военщиной. Поэтому войска должны в полном объеме осознавать необходимость применения сурового, но справедливого возмездия по отношению к немецким варварам…» и т. д. Сильно ли это отличалось от наших действий в 1944 и 1945 г.?
Немцы верили, что большевистской сектой заправляли евреи. В том, что касается Украины, здесь имелись основания считать это правдой. Украина всегда была чем-то вроде русской Ирландии. Единственной твердой опорой коммунистического правления на Украине из всех этнических групп являлись евреи, у которых для этого имелся свой резон. Коммунистическое правительство первым из всех русских правительств обеспечило им эффективную защиту от погромов.
Получив приказ Рейхенау – с рекомендациями группы армий «Юг» желательности для всех армий издать приказ аналогичного содержания, – Манштейн выразил свое несогласие и решил ничего не делать. Это случилось 12 октября. 28 октября он получил уже конкретный приказ Верховного главнокомандования издать приказ того же содержания, что и у Рейхенау. Получив прямые указания, он поручил своему начальнику отдела разведки штаба написать требуемый приказ. Тот написал, в основном повторяя тезисы Рейхенау, но несколько смягчив выражения. Манштейну приказ все равно не понравился. Он считал, что подобного рода риторику можно услышать в любое время, настроившись на волну радиопередач Геббельса, и что приказ не лучшим образом отразится на дисциплине армии. Тогда Манштейн сам взялся за карандаш и, начиная со второй страницы, где говорилось: «Не вдаваясь в политические рассуждения о будущем…» и т. д., собственной рукой написал:
«Добровольное участие в строительстве оккупированной страны абсолютно необходимо для достижения наших хозяйственных и политических целей. Его условием является справедливое обращение со всеми небольшевистскими частями населения, которые десятилетиями героически боролись против большевизма. Господство в этой стране обязывает нас к достижению результатов, к жесткости по отношению к себе и пренебрежению собственной личностью. Поведение каждого солдата постоянно наблюдают. Оно делает вражескую пропаганду невозможной или дает ей пищу. Если солдат отнимает у крестьянина в деревне последнюю корову, племенную свинью, последнее имущество или семена, то оживление экономики недостижимо.
Нужно требовать уважения к религиозным обычаям, особенно татар-мусульман.
В контексте этих идей приобретают между прочим большое значение пропаганда и просвещение населения, поощрение личной инициативы – например, путем выдачи премий, – а также широкое привлечение населения к борьбе против партизан, по созданию местной вспомогательной полиции.
Для достижения этой цели надо требовать:
Активного участия солдат в борьбе против врага за линией фронта!
Ночью – ни одного солдата-одиночки!
Все средства передвижения – с достаточным вооружением!
Уверенного, но незаносчивого поведения всех солдат!
Сдержанности в отношении к пленным и лицам противоположного пола!
Никакого разбазаривания продовольствия!
Со всей строгостью нужно выступать:
Против произвола и своекорыстия!
Против небрежности и недисциплинированности!
Против всякого нарушения кодекса солдатской чести!
Разнарядка: вплоть до полка и отдельного батальона».
Источник: Das Dritte Reich und seine Diener. Dokumente. Hrsg. von L. Poliakov und J. Wulf. Berlin-Grunewald, 1956. S. 451–453; перевод Ермаков А. И. Подписано – фон Манштейн (следует отметить, что всю идеологическую преамбулу Рейхенау фон Манштейн оставил без изменений. – Пер.).
И, согласно версии обвинения, подстрекаемые этим приказом войска совершили убийство тысяч евреев!
Обвинение в уничтожении евреев стояло первым в этом деле. Я отвел ему больше места, чем оно того заслуживает, поскольку это единственное обвинение, по которому физически возможно – учитывая формат книги такого размера, – привести читателю полноценные свидетельства, дабы он сам мог судить, чего стоят все обвинения, инкриминируемые фон Манштейну.
Вышеприведенный приказ оказался единственным за подписью фон Манштейна, на который даже обвинение сослалось как на непригодный.
Евреи
До сих пор наиболее серьезным обвинением по Крыму – а на самом деле всего процесса – было убийство 90 тысяч евреев. По одному пункту Манштейн обвинялся в издании приказа на эти убийства, по другому – в преднамеренном и безответственном недосмотре по защите гражданского населения, и в дополнение к этому Манштейну инкриминировалась передача военнопленных и гражданских лиц в СД для расправы над ними.
Обвинение по поводу того, что Манштейн принимал активное участие в убийствах, отпало вместе с несостоятельностью свидетельств СД. Единственное доказательство, хоть как-то связывавшее Манштейна с антисемитской деятельностью СД, возникло из любопытного инцидента по поводу часов. Было предъявлено подписанное командиром айнзацгруппы «Д» Олендорфом письмо, в котором сообщалось о передаче для нужд армии 200 штук часов, полученных в результате предпринятой в Симферополе антисемитской акции. Олендорфа также интересовало, нужны ли армии еще 50 часов, оставшихся у него и нуждавшихся в починке. Напротив этого вопроса, на полях, имелось «Да», написанное подчерком Воглера, начальника штаба. В верхней части письма стояла подпись фон Манштейна.
На самом же деле произошло следующее. Инспектируя передовые части, Манштейн обнаружил, что там катастрофически не хватает часов. Даже командиры батальонов не имели надежных часов, что усложняло проведение согласованных атак на Севастополь. Фон Манштейн послал за «интендантом», ответственным за снабжение армии, – у нас эквивалента подобной должности нет – и велел ему раздобыть часы. Интендант получил 300 штук из Германии и еще поинтересовался у коменданта Симферополя, нельзя ли подыскать часы на месте. Комендант решил, что часы могут иметься у СД, и позвонил Олендорфу, дабы выяснить, нет ли у него захваченных во время полицейских мероприятий часов. Тот ответил, что есть штук двести, и ему велели отправить их в армию. Олендорф так и поступил, написав сопроводительное письмо. Письмо, как и положено, получил Воглер, который доложил о нем Манштейну и поинтересовался, нужны ли еще 50 штук. Манштейн ответил «Да», и Воглер написал «Да» на полях письма. Потом фон Манштейн поставил свою подпись на письме – среди прочих представленных ему тогда же документов. Его инициалы означали не то, что он читал письмо, а то, что ему о нем доложили. На самом деле это письмо ни о чем не говорило тем, кто тогда не знал, что происходило с евреями. Тот факт, что у СД имелось 50 требующих починки часов, наводил на очевидное заключение, что их реквизировали у часовщиков. Владельцами часовых мастерских в Симферополе были евреи.
Я несколько углубился в этот инцидент, поскольку он был единственным, имевшим хоть какое-то отношение к Манштейну и в результате получившим широкую огласку.
И теперь, хотя нет никаких доказательств, которые связывали бы фон Манштейна с уничтожением евреев, мы тем не менее столкнулись с серьезной проблемой. Если истребление евреев происходило в таком широком масштабе, то как мог Манштейн – или кто-либо еще – не знать об этом?
Обвинение основывалось на отчетах центрального руководства СД в Берлине, в которых утверждалось, что айнзацгруппа «Д» под командованием Олендорфа уничтожила за четыре с половиной месяца около 85 тысяч евреев. Точные цифры в отчетах СД касательно казненных в отдельных городах подтверждались рапортами комендантов тех самых городов, но на поверку представлялось вполне возможным, что коменданты просто повторяли цифры, предоставленные им СД.
Первый вопрос, который нам необходимо было рассмотреть, – насколько данные СД соответствовали действительности. Численность айнзацгруппы «Д» составляла 500 человек, поделенных на пять отрядов. По меньшей мере 200 из них составляли чиновники. Каждый отряд имел в своем распоряжении десять грузовиков. Согласно Олендорфу, сначала от евреев потребовали зарегистрироваться, потом их собрали в некоем здании в центре города и объявили, что их будут переселять. Затем отвезли к подходящему противотанковому рву – не менее чем в 10 км от ближайших населенных пунктов, – расстреляли и похоронили, по словам Олендорфа, «по-человечески». Тот факт, что в одном городе за другим евреев готовили к регистрации и сбору, со всей определенностью говорит о том, что экзекуции, если они имели место быть, проводились в условиях высочайшей секретности. Не считая этой карательной деятельности, СД, без сомнения, выполняла еще и обширную полицейскую и разведывательную работу. Они проделали на машинах где-то 1200 миль и, кроме того, принимали участие в значительном количестве схваток с партизанами.
У меня создалось впечатление, что заявления СД совершенно неправдоподобны. Одиночные отряды по 100 человек на восьми примерно грузовиках рапортовали об уничтожении до 10 тысяч и даже 12 тысяч евреев за два-три дня. Они не могли бы взять больше 20–30 евреев за рейс, поскольку те считали, что их переселяют, и брали с собой в грузовик весь свой скарб. Погрузка, езда по меньшей мере протяженностью в 10 км, разгрузка и обратный путь заняли бы около двух часов. В России зимой дни короткие, а ночных поездок не совершалось. Уничтожение 10 000 евреев потребовало бы не менее трех недель.
На одном примере мы смогли проверить эти цифры. По заявлению СД, за ноябрь в Симферополе было уничтожено 10 000 евреев, а в декабре город был очищен от них. Путем ряда перекрестных проверок мы смогли установить, что казнь евреев в Симферополе происходила только в один день, 16 ноября. В городе стоял только один отряд СД. Место казни находилось в 15 км от города. Количество казненных не превышало трехсот. Среди этих трехсот, вероятно, имелись не только евреи, но и другие личности, задержанные по подозрению в участии в сопротивлении. Симферопольский инцидент получил довольно широкую огласку, потому что был рассказан единственным живым свидетелем, представленным обвинением, австрийским ефрейтором по имени Гаффа, который сообщил, что слышал упоминание об антисемитских акциях в столовой инженерных войск, когда был связным и когда проезжал мимо места симферопольской экзекуции. Как результат, мы получили множество писем и смогли вызвать нескольких свидетелей, которых тогда расквартировали в еврейских семьях и которые рассказывали о действующих синагогах и еврейском рынке, где они покупали иконы и тому подобные старинные вещи – как раз перед самым отъездом Манштейна из Крыма и позднее.
Таким образом выяснилось, что еврейское сообщество продолжало функционировать в Симферополе совершенно открыто, и, хотя до некоторых наших свидетелей доходили слухи о произволе СД по отношению к евреям, со всей очевидностью следует, что еврейское сообщество даже не подозревало о какой-то особой опасности.
Олендорф докладывал, что не только Симферополь, но и весь Крым очищены от евреев. Он явно был тем человеком, который готов сказать все что угодно, лишь бы угодить начальству. Американцы нашли в нем идеального свидетеля.
Никто и никогда не узнает, что произошло на самом деле. Думаю, Олендорф, скорее всего, говорил правду, когда утверждал, что накануне кампании получил лично от Гиммлера приказы на истребление украинских евреев и что приказы были настолько секретными, что о них знали всего несколько офицеров айнзацгрупп. Думаю, что Олендорф взялся за дело с намерением выполнить приказы, но вскоре убедился, что поставленные задачи значительно превосходят возможности его подразделений. К тому же полагаю, что если отдавать приказ на уничтожение евреев было относительно просто с абстрактной точки зрения, то убивать женщин и детей оказалось психологически тяжело на практике. Даже головорезы СД испытывали отвращение к истреблению людей. В Симферополе один эсэсовец сошел с ума и принялся стонать: «Глаза, эти страшные глаза», что потрясло остальных. Примерно тогда же Олендорф, чьи цифры и до этого были значительно завышены, доложил, что его зона ответственности очищена от евреев.
Политика истребления в лагерях смерти предполагала, что у каждого свой участок работы. Но она не действовала в полевых условиях, где отдельному человеку поручалось выполнить всю операцию целиком, от захвата до уничтожения. Человеческие существа оказались недостаточно безжалостными, чтобы справиться с этим. Дьявол нацизма все же не до конца вытравил заложенные в детстве христианские традиции.
К тому времени, как мы покончили с цифрами и указали на повторяющиеся внутренние противоречия рапортов СД, нам удалось отбросить по меньшей мере один ноль от цифры, заявленной СД. Мы также установили, что только треть акций Олендорфа происходила в зоне ответственности фон Манштейна. Невозможно знать даже приблизительную численность убитых евреев, потому что не только сам Олендорф дезинформировал свое руководство, но и командиры отрядов дезинформировали его.
Лично я считаю, что к тому времени в Крыму политика уничтожения евреев уступила место политике безопасности. Евреев больше не убивали без разбора, только потому, что они евреи; уничтожались только те, кто мог принимать участие в движении Сопротивления. Именно поэтому евреи, которых по причине преклонного возраста, болезненности или рода своей деятельности можно было не подозревать в деятельности Сопротивления, продолжали и дальше проживать в городах и, очевидно, в достаточно приемлемых условиях безопасности. Лично я не верю, что в Крыму было уничтожено больше чем 2 или 3 тысячи евреев. Разумеется, какими бы ни оказались цифры, это все равно остается ужасающим преступлением. Однако тем, кто не состоял в СД, вовсе не обязательно было знать, что в разгар партизанской войны относительно небольшому числу казней подвергались люди, чьи расовые признаки являлись единственными доказательствами их участия в сопротивлении.
Следующий вопрос – что на самом деле было известно армии? Не думаю, что обвинение слишком долго настаивало на том, что армию проинформировали о содержании исходного приказа на уничтожение, полученного СД. Все свидетельства доказывают, что от армии это скрывалось. Мы даже смогли представить документ очень раннего периода, в котором армия обращалась к СД с просьбой, не могли бы те вмешаться, чтобы предотвратить истребление евреев румынами, о чем армия, очевидно, получала рапорты. Позднее, еще до прибытия Манштейна, в армии определенно узнали о некоторых казнях евреев и выразили по этому поводу беспокойство. Римско-католический священник, наблюдавший за казнью (только взрослых мужчин) в Николаеве, пожаловался на этот счет фон Шоберту. Фон Шоберт выразил серьезную озабоченность, но сказал, что СД ему не подвластна, и он ничего не может с этим поделать. Видимо, фон Шоберт все-таки предпринял кое-какие меры, и несколькими днями позже, буквально на следующий день после прибытия Манштейна, начальник штаба Воглер провел беседу с младшими и прикомандированными к штабу офицерами, о содержании которой сохранилась запись, в которой говорилось, что присутствие на казнях евреев позорит честь офицера.
Существует мнение, что движение Сопротивления в украинских городах в значительной степени осуществлялось евреями и что в сознании немцев воинствующий коммунизм в первую очередь ассоциировался с его еврейским руководством, но тем не менее из записи следует (и это доказывается другими фрагментами свидетельств) как то, что армия связывала антисемитскую деятельность с СД, так и то, что она выказывала естественную неодобрительную реакцию на нее. Другими словами, армия скорее предпочла отстраниться от зла, чем искать способы его остановить.
По прибытии Манштейн взял с собой оперативный и разведывательный отделы штаба сначала в Аскания-Нова, а потом в Сарабуз, а ведомство квартирмейстера и контрразведку оставил в тылу, в Николаеве и позднее в Симферополе. Думаю, с течением времени последним отделам многое стало известно. Корюк и тыловым подразделениям было известно еще больше. Коменданты городов в своих рапортах в Корюк докладывали о казнях евреев. Обычно они использовали слово «переселение». Иногда слово «казнены» было зачеркнуто, а сверху написано «переселены». Военной полиции, находившейся в ведении Корюк, неизбежно приходилось тесно сотрудничать с СД, выполнявшей роль гражданской полицейской власти, и время от времени помогать ей в проведении антисемитских акций. С другой стороны, в боевых частях не знали практически ничего. Видеть они ничего не могли, поскольку на линии фронта ничего подобного и не происходило. Слышали они тоже очень немногое, потому что обсуждать деятельность гестапо или СД в полицейском государстве было попросту опасно. Я разговаривал с десятками солдат-фронтовиков, и все как один уверяли, что, пока находились в России, они понятия не имели о происходившем.
Что тогда знал фон Манштейн? В его распоряжении имелось три источника информации. Официальные письменные рапорты, устные доклады и слухи. Что касается слухов, то, чем выше ваше положение, тем меньше слухов до вас доходит. Повторять то, что вам известно лишь понаслышке, – это нарушение дисциплины в военное время. Обычно люди избегают пересказа слухов в присутствии вышестоящего начальства. Таким образом, слухи скорее спускаются сверху вниз, а не наоборот. Я поведал суду историю о капитане, который собрал команду и сообщил о потере Баграма, о чем его только что проинформировали, и оказалось, что он единственный на борту, кому это неизвестно. Очевидно, суду это напомнило немало схожих ситуаций. Мы смогли показать, что ни один из письменных рапортов, освещавших деятельность СД, фон Манштейн никогда не читал.
Оставался вопрос, докладывал ли фельдмаршалу о положении дел его штаб? Те отделы, что остались в Симферополе, знали не все, но определенно достаточно. Однако им было трудно принять решение. Если доложить Манштейну, то, по их мнению, самое меньшее, что тот сделает, – это заявит яростный протест Гитлеру. Бласковиц и Кюхлер уже выразили свой протест против действий СД в Польше, и обоих отстранили от командования. Положение армии тогда выглядело более чем опасным. Видимо, перед офицерами встала непростая проблема – если они доложат фон Манштейну, евреям они все равно не помогут, а вот командующего лишатся, чем подвергнут армию серьезной опасности. Поэтому они скрывали то, что знали, от фельдмаршала. Суд согласился выслушать свидетельства по этой договоренности при закрытых дверях, дабы не подвергать свидетелей опасности. Это породило совершенно невероятные слухи, будто показания давали Уинстон Черчилль и фельдмаршал Монтгомери.
Сам фон Манштейн поклялся, что не знал об убийствах евреев СД, и суд явно ему поверил. Лично я, припоминая поведение фон Манштейна в случае «приказа о комиссарах», верю ему безусловно.
Отступление
Оставшиеся обвинения затрагивали разрушения и эвакуацию, проводившиеся немцами при отступлении, принудительный труд гражданского населения и использование военнопленных на строительстве оборонительных укреплений, а также отправку гражданских на работу в Германию.
Немцы отступали широким фронтом, преследуемые превосходящим их в шесть, если не в восемь раз противником. Все резервы Гитлер переправил в Италию. Их выживание зависело от двух условий. Во-первых, отступая от реки к реке, немцы должны были иметь заранее подготовленные позиции, и, во-вторых, им было необходимо не дать преследователям достигнуть рек на широком фронте – чтобы оставалось время занять новые позиции за очередной рекой и закрепиться на них.
Использование военнопленных и гражданских на строительстве оборонительных позиций вдоль рек стало основой двух обвинений. Обвинители потратили несколько дней на предъявление документов, чтобы показать, что в отдельных случаях в том или ином месте использовалось столько-то гражданских и столько-то военнопленных для рабского, по их понятию, труда. По этому поводу дискуссий не возникало. Приказы Верховного командования требовали привлечения и военнопленных, и гражданских лиц к выполнению этих задач, а также устанавливали условия их использования. Основной приказ устанавливал в большинстве случаев оплату на сдельной основе, которая по русским меркам считалась высокой; 54-часовую рабочую неделю; обеспечение работавших кухнями и столовыми; продажу товаров для удовольствия и минимальных удобств; обеспечение заболевших медицинской помощью и больничным лечением; выплату особых пособий работникам, разлученным со своими семьями. Не нашлось свидетельств нарушений основных положений данного приказа, однако не приходится сомневаться, что в отдельных случаях, когда требовалось закончить работу в особо сжатые сроки, условия труда были далеки от совершенства. Принудительный труд для украинских крестьян не был в новинку, а предоставлявшиеся немцами условия оказались значительно лучше, по крайней мере в материальном плане, чем те, что они получали от своих московских хозяев.
Утверждение обвинения, что военнопленные и гражданские использовались на линии фронта и в опасных условиях, оказалось безосновательным. Менее всего немцам хотелось иметь на своих позициях толпы военнопленных и гражданских, которые легко могли впасть в панику или взбунтоваться. Как мы доказали при помощи карт, работы всегда проводились достаточно далеко за линией фронта.
Единственной опасной работой, выполнявшейся русскими военнопленными, являлась расчистка минных полей. Обвинение назвало эту практику бесчеловечной. И мы застали их врасплох, представив свидетельство о том, что все западные союзники тысячами использовали военнопленных в тех же целях. Тогда обвинение привело, по моему мнению, безнравственный аргумент, будто использование союзниками военнопленных для разминирования имело место уже после военных действий и, значит, являлось вполне законным. Я всегда полагал, что долг гуманного обращения с военнопленными только усиливается после того, как их страна потерпела поражение и капитулировала, и, более того, с любой точки зрения международного права мы вообще не имели права держать их в плену.
Другое обвинение затрагивало меры, принятые немцами для задержки русского наступления. Возможности русской армии продвигаться вперед в большой степени зависели от того, что можно было найти в сельской местности. Армии не хватало транспорта. Для перевозок использовалось местное население. Привлекались тысячи гражданских, тащивших на себе снаряды, канистры с бензином и все необходимое для войск до границы своих мест проживания, где они передавали свой груз соседним жителям, а сами возвращались за новым. В условиях русской зимы ночевать на улице невозможно, поэтому без укрытий было не обойтись. Русские армии нуждались не только в провианте, но и в укрытиях, и в людских резервах (в 1941 г. Красная армия безвозвратно потеряла 159 тысяч автомобилей из 272 600 (58,3 %); эти потери удалось восполнить за счет мобилизации грузовых автомобилей из гражданского сектора экономики и за счет построенных во второй половине года; в армию поступило 204 900 машин: в 1942 г. потеряно 66 200 автомобилей, получено 152 900, в основном по лендлизу; в 1943–1945 гг. в армию было направлено 387 300 автомобилей; только бронетанковые части обслуживали 110 тысяч автомобилей и 30 тысяч мотоциклов. – Пер.).
Гитлер приказал немецким армиям не оставлять за собой ни провианта, ни скота, ни укрытий, ни жителей, способных служить в Красной армии. Подробные приказы были разосланы напрямую в действующие армии, минуя командования групп армий. Манштейн издал приказы, предписывавшие эвакуировать только семьи целиком, а там, где эвакуация не являлась целесообразной, крестьянам следовало оставлять припасы, достаточные для их существования до следующего урожая. Городскому населению оставлялся месячный запас продовольствия. В отличие от Гитлера он не был готов оставить позади себя стариков и детей, которые могли стать лишь обузой при преследовании его отступающих войск, или бросить гражданское население в разоренной сельской местности без средств существования, поскольку отлично понимал, что русская армия не станет их кормить. Единственное вмешательство в приказы Верховного командования, которое позволил себе фон Манштейн, – это смягчение их жестокости.
Фон Манштейн был готов взять на себя риск, оставляя некоторую людскую силу и припасы, но он сам находился в положении подчиненного, к тому же у армий всегда имелась возможность предпочесть более безжалостный приказ Верховного главнокомандования. Нашлось немного свидетельств того, насколько эффективными оказались в данном случае приказы Манштейна, однако генерал Буссе рассказывал, что, за исключением тех немногих мест, где хозяйничали войска СС, армия следовала инструкциям фельдмаршала.
Заключительное обвинение рассматривало военную необходимость в широком аспекте. Наши бомбардировки создали гигантский дефицит рабочей силы в Германии, необходимой для поддержания военной экономики. Это потребовало привлечения иностранных рабочих, частью добровольного, частью принудительного. Руководил этим Заукель. На оккупированных территориях ему была передана часть исполнительной власти, такой же, какую осуществлял в Англии Эрнст Бевин, министр труда и общественных работ. Власть Заукеля даже превышала власть военных командующих. Его представители имели полномочия издавать приказы, обязательные для армии, – сверху вниз, по инстанциям. Он открыл конторы по найму (биржи труда) на оккупированных территориях, осуществлявшие политику вербовки, и отдавал распоряжения комендантам и бургомистрам городов. Ему помогала гражданская полиция. Армия активно возражала, поскольку сама отчаянно нуждалась в рабочей силе. В самом деле, вот вам один из бесчисленных примеров косвенной помощи русским, проистекавшей из наших бомбардировок.
Сотрудничество армии с ведомством Заукеля состояло в крайне неохотном высвобождении рабочей силы, которую она использовала. При таких обстоятельствах утверждение, что депортация явилась результатом приказов Манштейна, выглядит довольно нереалистично. Правда состояла в том, что фон Манштейн, осознавая приоритет потребностей Германии в рабочей силе, что явилось следствием наших бомбардировок, уступил в высвобождении рабочих рук, которые предпочел бы оставить за собой.
Оправдательным аргументом по этому обвинению в целом являлась военная необходимость. Я привел следующий довод:
«Сэр, требования последней войны не возникали и не могли рассматриваться во времена Гаагской конвенции.
«Основополагающим в Гаагской конвенции, как это описано в преамбуле, явилось «желание уменьшить бедствия войны, насколько позволят военные требования» (я оперирую терминами Гаагской конвенции), то есть их определили для того, чтобы смягчить жестокости, которые существенно не способствовали победе, и оставили державам свободу применять любое насилие, если это диктуется необходимостью. Такова основная – и единственная – идея, способная заставить работать законы и обычаи войны.
Военные требования, рассматривавшиеся в Гааге, очень сильно отличаются от того, что стало необходимым в тотальной войне 1939 г.
Гаагские конвенции предназначались для войн между армиями, в которых гражданское население не принимало участия; но, когда война превратилась в противостояние целых народов, когда промышленные рабочие стали, подобно солдатам, полноценной частью военной машины, когда мы достигли стадии, требующей труда 20 человек ради того, чтобы сражался один, мы достигли того уровня, при котором война не могла ограничиваться одними лишь армиями.
Военная необходимость включает в себя нападение на объекты экономического могущества государств. Мы признали такую необходимость. Статья 25 Гаагской конвенции гласит: «Воспрещается атаковать или бомбардировать каким бы то ни было способом незащищенные города, селения, жилища или строения». Да, сэр, мы игнорировали это правило; оно не действовало из-за военной необходимости ведения современных военных действий, которая и повлекла за собой бомбардировку незащищенных городов; существовала необходимость атаковать вражеские производства, и мы приняли эту необходимость.
Хочу добавить кое-что о воздушной войне. И не для того, чтобы как-то критиковать ее – скорее наоборот, чтобы проиллюстрировать всю широту возможностей защиты на основании военной необходимости. Иногда говорят, и я намерен покончить с этим, что наши воздушные бомбардировки Германии были не чем иным, как репрессалиями. С исторических позиций это совершеннейшая неправда. Наши бомбардировки Германии были оправданны.
Сэр, приведу цитату из книги маршала ВВС Артура Харриса (также известен как Бомбардировщик Харрис, с 1946 г. маршал Королевских ВВС, глава бомбардировочного командования Королевских ВВС в период Второй мировой войны; наиболее известен как идеолог стратегических бомбардировок немецких городов во время Второй мировой войны, которые привели к многочисленным жертвам среди гражданского населения. – Пер.). Она касается бомбардировок Дрездена 13 февраля 1945 г. В то время Дрезден был наводнен беженцами, и количество невинных жертв – около четверти миллиона, – оказалось ужасающим. На странице 242 маршал Харрис пишет следующее: «Я знаю, что разрушение такого большого и прекрасного города в конце войны расценивалось как лишенное необходимости даже многими из тех, кто признавал полную оправданность наших более ранних бомбардировок, как и любых других военных операций. По этому поводу я только скажу, что налет на Дрезден тогда расценивался в качестве военной необходимости более значимыми людьми, чем я».
Сэр, если разрушение Дрездена 13 февраля 1945 г. было военной необходимостью, то тогда военная необходимость является достаточно широким понятием, покрывающим все, предпринятое фон Манштейном для спасения его отступающих армий от непосредственной угрозы. Более того, сэр, есть некоторая ирония в том, что нам приходится судить человека за разрушение городов именно в Гамбурге.
Добавлю следующее, сэр, что чем более тотальной становится война, тем большей становится ответственность за ее ведение для политиков и меньшей для генералов. Оба, фон Манштейн и маршал Харрис, претворяли в жизнь политику своих правительств. Если, руководимый военной необходимостью, маршал Харрис, бомбя дома вместе с мирными жителями, лишал немецкую экономику рабочей силы, то мне трудно понять, почему не являются оправданными действия Манштейна по эвакуации русского гражданского населения, что лишало рабочих рук русскую экономику. Сэр, мне трудно понять, почему, с одной стороны, можно бомбардировками и разрушением домов лишать мирное население возможности работать, а с другой стороны, находить противозаконным привлечение его к необходимым работам для армии, над которой нависла прямая угроза.
Сэр, помимо бомбардировок, наши наземные войска, отступая, зачастую взрывали портовые сооружения и другие объекты экономического значения, чтобы не дать им попасть в руки немцев.
Сторона обвинения предлагает вам ступить на весьма скользкий путь, учитывая эти события. Несомненно, они заявят: «Бомбардировки – это совсем другое дело, поскольку бомбы падают не на оккупированную территорию; а подрывы объектов тоже другое дело, потому что, хоть территория и была оккупированной, она была нашей или наших союзников». Но, сэр, такие тонкие различия основываются на конвенции, которая никогда не принимала в расчет ни современных авиационных бомбардировок, ни решающей роли экономики в вопросах военной мощи – это возникло только во время двух последних войн.
Позвольте привести пару примеров абсурдности и отсутствия реалистичности точки зрения закона, которую обвинение просит вас принять к сведению. Предположим, что немцы, как и мы, могли задействовать тысячу или более бомбардировщиков. Совершенно очевидно, что для них было бы абсолютно законно через пять минут после эвакуации Мариуполя или Сталино (с 1961 г. Донецк) сровнять эти города с землей и уничтожить их жителей столь же эффективно, как мы разрушили Гамбург. Тем не менее обвинение считает, что для немцев причинить подобные разрушения, даже без риска жизни для населения, противозаконно, поскольку это следовало делать армиям до того, как они, отступая, оставили эти территории.
Теперь, сэр, возьмем случай с эвакуацией. Обвинение скажет вам, что когда наши войска при отступлении сосредоточились на немецкой территории и собирались форсировать Рейн, то для нас было совершенно законным эвакуировать всех до единого немецких гражданских из зоны сосредоточения войск. Тем не менее эвакуация гражданских лиц из районов отступления немецкой армии оказалась незаконной.
Сэр, ведение военных действий влечет за собой разрушения колоссальных масштабов – разрушение жизней, общества, домов и городов. То, что эти разрушения следует ограничить, мы и не пытаемся оспорить. И эти ограничения – суровая военная необходимость. Но нельзя ограничить разрушения узким кругом правил и условий, установленных по договоренности во времена, когда последняя война велась в вельде Южной Африки и когда проблемы, с которыми столкнулись воюющие стороны, невозможно было даже вообразить».