65
На рассвете открылась глазам страшная высота, покрытая толстым слоем неподвижного снега. Исчезли под снежным одеялом рыжие бугры брустверов с черенками саперных лопат. Пропали зеленые пятна плащ-палаток и бронежилетов. Погас под снежной ватой черный, вороненый блеск оружия.
Ровный снег скрыл под собой очертания огневых позиций всех рот полка.
Шульгин услышал сквозь дрему хриплый, надорванный голос Орлова.
— Подъе-ем! Что-о спите, холеры?.. Вста-ать… Летаргический сон, что ли?.. А ну, живо вста-ать… Вытряхивайте снег из ушей! Где замполит роты?
Андрей принялся тормошить товарищей. Те недоуменно шевельнулись, стали тереть глаза.
— Так, темно же еще, товарищ лейтенант. Не рассвело же еще… Что за шутки? Посреди ночи?
В шульгинском укрытии, действительно, стоял густой мрак. Андрей протиснулся к выходу, завяз в снегу, его подтолкнули, и он вывалился наружу вместе с огромным комом снега.
Зажмурил глаза от неожиданно хлынувшего света. Присвистнул.
— Хороша-а ночь!..
Их каменное логово надежно укрылось от света, спряталось под плотно нахлобученной снежной шапкой. Снегом наглухо залепило каждую щель, сковало подзамерзшей за ночь ледяной коркой.
Богунов и Матиевский тоже вынырнули из укрытия, беспомощно жмуря глаза:
— Фу-у, ты! Что-о за хренотень?.. Ба-атюшки… Северное сияние! Полярная ночь! Мы еще на этом свете? А-а?..
Шульгин, разминая затекшие руки, взмахнул автоматом, повел вокруг блестящим стволом, с хрустом потянулся в поясе.
— Утро уже… Хорошо-о мы поспали. А вот другим «перепелкам» повезло меньше…
Шульгин воткнул автомат прикладом в снег. Стал снимать с себя овечью телогрейку, стянул через шею домашний свитер. Кивнул Богунову.
— Вот что, ребята, бегом марш на левый фланг в «Первый» взвод. Эту телогрейку передайте Осеневу от меня лично. Остальные теплые вещи раздайте окочуренным.
Богунов тоже поспешно стал снимать с себя теплые вещи:
— Мы на этой операции, товарищ лейтенант, какой-то Красный Крест. То поводыри, то пастухи, то няньки…
Матиевский достал из вещевого мешка шерстяные носки:
— Ничего сержант… Это наша последняя операция. Лебединая песня афганских дембелей. Отсюда нам парить до самого дома.
Богунов усмехнулся:
— Посадка для нас в Союзе еще не подготовлена. Не мечтай, салабон. Нас еще долго будут мариновать в Файзабаде.
Вскоре их согнутые, перепоясанные автоматными ремнями спины замаячили в снежных заносах.
Андрей окинул взглядом белый ландшафт. Некоторые окопы были уже торопливо разрыты Орловым, Булочкой, Смиренским.
Офицеры прощупывали сугробы черенками лопаток.
Извлекали запорошенные снегом вещевые мешки, стягивали вместе со снежным покровом плащ-палатки.
Белые лица с покрытыми изморозью бровями открывались под снежным пухом. Весь трофимовский батальон безмолвно лежал под снегом, не откликаясь на призывы, застыв в страшном ледяном сне.
Шульгин поспешил на помощь Орлову.
Не дойдя до него нескольких шагов, он провалился в снежную яму.
Ноги уткнулись в мягкое месиво.
— Осторожнее, замполит. Здесь везде окопы, — Орлов протянул Шульгину руку. — Ив каждом по трое-четверо человек. Лежат штабелями, как мороженые туши в холодильниках…
Шульгин стал выгребать руками снег из окопа, снял «Первый» слой, добрался до плащ-палатки, заледеневшей, хрустящей на перегибах, откинул ее в сторону жестяным коробом. Увидел на дне окопа белые фигуры четверых солдат.
Они крепко прижались друг к другу, спрятав лица в сгибы локтей. Поднятые вороты бушлатов горбились над заснеженными затылками.
— О-о… Гос-споди! — Булочка сдвинул шапку с распаренного лба. — Смотри… Держат друг друга мертвой хваткой. Настоящие покойники…
Он прыгнул в окоп к Андрею. Вдвоем они с трудом разжимали оцепеневшие руки солдат, расплетали застывшие пальцы.
— Что же это такое?.. Ледяное пекло, что ли? Продлись «Метель» еще несколько часов, и… весь полк навечно остался бы под снежной порошей, — Булочка дышал тяжело, с хрипом. — Ледяной погост на сотни солдатских могил. Подумать только! «Метель» же закончилась недавно. Слава Богу, те, которых мы раскопали, начинают уже отходить, — старшина кивнул головой назад.
Шульгин обернулся и увидел нескольких человек с мертвенно-бледными лицами. Они сидели на коленях, упираясь сжатыми кулаками в снег, полузакрыв глаза. Медленно покачивались взад-вперед.
— Сейчас раскопаем пару окопов, и начинай, замполит, водить солдат по высоте, — Булочка приподнял еще одного солдата, перехватил его руками за живот, перебросил наверх на снежный бруствер. Тот еле слышно охнул, судорога пробежала по лицу.
— Кстати, встречаются окопы, где солдаты поднимаются сами. Кряхтят, стонут, еле разгибаются, но ползут крабами из окопов, вот та-ак… Разная живучесть у людей, — Булочка приоткрыл рот, и вдруг схватился за горло.
Булькающий кашель с хрипом вырвался из груди.
— Во-от тоже подарочки, — он вытер лицо рукавом, — тоже получил по полной программе. А ты, замполит, выглядишь розовым поросенком. Ты где это пригрелся? На печке что ли спал… с дурочкой?
Шульгин пожал плечами:
— Повезло нам немного, старшина. Успели до бурана построить каменное укрытие. Ну, и завалило сверху снегом. Спали, как под шубой. Лучше не придумаешь…
— А мы глаз не сомкнули, — хохотнул старшина, сквозь сиплый кашель. — Вон на той высоте всю ночь плясали, посмотри… Простояли всю ночь столбами, не было прохода под снегом. Я думал все-е, с ума сойду. Чуть крыша не поехала, — старшина помял шапку. — Как живые остались, не пойму? Чудом каким-то…
Постепенно от снежных смертельных объятий были освобождены все солдаты. Шульгин сначала водил их по одному, обняв за плечи, потом выстроил всех качающейся вереницей и поволок наверх через снежные горбы. Надрывный кашель слышался за спиной, протяжные стоны сквозь зубы. Иногда цепочка рассыпалась, солдаты падали в снег, обессиленно валились друг на друга, подворачивали руки, роняли шапки.
Шульгин терпеливо встряхивал каждого, рывком ставил на ноги, выпрямлял подгибающиеся коленки, восстанавливал шаткую вереницу.
Кое-кто уже чистил оружие, сбивая с прикладов намерзшие куски льда.
Булочка выкапывал из снежной каши брустверов саперные лопатки, вытаскивал облепленные землей автоматы, тянул за узкие лямки ледяные пузыри вещмешков. Груда оружия скопилась возле его ног.
— Имущество, имущество беречь надо, — сердито бормотал старшина, — что ж это такое? Безобразие! Все бросили… Все закопано, запорошено…
Он внимательно осмотрел один из автоматов. Предохранитель был поставлен на положение «огонь». Ствольная коробка покрылась мутным слоем льда. Дульный компенсатор забился снегом. Булочка прочистил дульный компенсатор пальцем, приподнял ствол вверх, нажал на тугой спусковой курок. Послышалась раскатистая автоматная очередь, полетели в стороны куски льда, поплыли по стволу и цевью грязные потоки тающего снега. Сверкнула на свету мокрая вороненая сталь.
— Во-от это да! Вот это оружие! — Булочка крякнул с удовольствием. — Настоящая машина! Ничего не боится! Только что был кусок неизвестно чего, а теперь блестит, как новенькое.
Он приложился губами к теплой стали, причмокнул языком:
— Тепленькое! Чудо-печь!..
Толкнул в бок рядом сидящего солдата:
— Возьми вот, руки погрей. Только смотри, не обожгись.
— Товарищ старшина, — вдруг раздался чей-то отчаянный крик, — идите сюда. Скорее все идите сюда… Здесь Гюльчатай умерла…
— Что-о! — заорал Булочка и рванулся следом за всеми к разрытой снежной яме.
Гюльчатай лежала в яме, вся покрытая въевшимся в кожу снегом, окостеневшая, с надломанными вдоль вздыбленной челки ушками.
— Вот и все-е, — охнул кто-то. — Отмучилась, бедняга… Замерзла начисто. Прощай, Гюльчатай…
— Не выдержало животное, — засопели вокруг.
— Совсем укатали сивку крутые горки…
— Не снесла тягот военной службы…
— Хоть поела она вчера, бедолага, досыта перед смертью…
— Только, братцы, тихо… Молчок… Осеневу ее не показывайте…
— Лучше ее снегом забросать…
— Ага… Не переживет Осень…
— А где сам Осенев-то? Где-е?..
По разбитой солдатскими сапогами тропе медленно поднимались Богунов и Матиевский. Между ними устало и безразлично шагал Осенев. Он обнимал посиневшими пальцами овечью телогрейку. Под глазами выступали синие отечные круги. Временами он заходился безудержным мокрым кашлем, сплевывая на снег сгустки крови. Отсутствующий взгляд проплывал по вершине, истоптанному снегу, солдатам, не останавливаясь ни на чем.
Шульгин оставил своих подопечных, подбежал к Осеневу, заглянул в потухшие глаза, положил руку на пылающий лоб.
— Что с тобой, Женя, что? Как себя чувствуешь?
Осенев вырвал голову, судорожно согнулся, с шумом заклокотало в горле, вырвалась изо рта красная слюна, потекла вниз под ноги.
— Не может он говорить, — Богунов мрачно пнул ногой снег. — Вместо слов кашель с кровью. Вот чем оборачиваются для некоторых игры в войну…
Матиевский нервно кусал губы, в глазах у него стояли слезы.
— Плохо, товарищ лейтенант, совсем плохо… Не может Женька сам идти… Пробовали его нести, зубами скрипит… Плюется…
Шульгин почувствовал комок, вставший в горле, тихо сказал:
— Ну, вот и все! Сегодня мы сделали последний шаг в сторону от полка…
Он поднял голову и неожиданно услышал сердитый голос, хлестнувший всех будто бичом.
— Лейтенант Орлов, немедленно доложите обстановку, состояние дел.
Шульгин обернулся. Позади него стоял начальник штаба Рыков.
Он суетливо стягивал с пальцев новенькие на меху кожаные перчатки, странно косил глазами. Рыков выглядел уже не таким свежим и бодрым, как вчера, но спину старался держать прямо, вывернув назад плечи, по-строевому, стрункой выпрямив ноги в коленях.
— Все ему игрушки… не наигрался в войну, — послышался за спиной у Шульгина тихий ненавидящий голос Богунова.
— Ага… Не проняло его еще… Смотри, хорохорится, — эхом отозвался Матиевский.
Орлов стоял перед Рыковым невозмутимо, покачивая в руках горячим стволом автомата.
— Если докладывать по форме, товарищ подполковник, то ни потерь, ни раненых нет. Огневого контакта с противником тоже не было. Противник, скорее всего, скрылся от холода в каком-нибудь теплом кишлаке. А если по существу, то состояние солдат еще хуже, чем если бы они все были ранены. Вы бы могли не спрашивать. Это можно видеть собственными глазами.
Рыков продолжал покачивать головой.
Андрей подошел ближе и вдруг заметил в глубине глаз Рыкова изумление. Это изумление пряталось под сдвинутыми бровями, за решительными жестами и твердо поставленным голосом.
Рыков был потрясен и растерян. Еще вчера от него исходил неудержимый напор, неугасимая энергия, жажда немедленных, безотлагательных действий. Сегодня его пальцы нервно дрожали, и он долго жевал губами прежде, чем что-нибудь сказать.
— Вы считаете, Орлов, что люди не в состоянии продолжать операцию?
— Продолжать операцию, — тихо сказал Орлов, — значит, сознательно послать солдат на смерть. «Первый» шаг был сделан вчера…
Рыков стал утаптывать снег каблуками полусапожек.
— Но вы же понимаете замысел операции. Нужно добиться реализации разведданных…
Орлов угрюмо сдвинул брови.
— Кому это нужно?..
Рыков покачнулся на носках, зачем-то полез в карманы.
— Вы понимаете, я не могу решить вопрос с отходом полка самостоятельно. У меня нет таких полномочий.
Орлов отвернулся.
Рыков тоже отвел растерянный взгляд в сторону.
— Хорошо… Я сейчас выйду на связь с «Большим хозяйством». Сделаю запрос. Объясню сложившуюся обстановку. Сколько человек у вас больны? В количестве или процентах…
Орлов огляделся по сторонам с недоброй улыбкой:
— Здоровых я пока что не видел ни одного. Какие там проценты?..
Рыков болезненно вздрогнул.
Шагнул поближе к Орлову, проговорил тихо, глядя ему прямо в глаза:
— Вот что… Я постараюсь вернуть людей в полк. Сделаю все, что смогу. Я не слепой, понимаю… Вижу, что происходит. И прошу вас, — он замялся, неловко теребя в руках ремешок планшета, — забудьте то, что между нами произошло вчера. Я не буду писать рапорт о происшедшем. Такие бумажные дуэли просто чушь, глупость по сравнению с этим, — он обвел глазами притихшую высоту.
