ПРОЛОГ
Увертюра: шум леса, львиное рычание, чуть слышный гимн христиан.
Тропинка в густой чаще. В глубине раздается скорбный, унылый львиный рык; он приближается. Из-за деревьев, хромая, выходит лев, правая передняя лапа поджата, в ней торчит огромный шип. Лев садится и внимательно рассматривает лапу. Лижет ее. Трясет. Скребет ею по земле, пытаясь избавиться от занозы, но только усиливает боль. Жалобно скулит. Снова лижет лапу. Из глаз его катятся слезы. С трудом ковыляя на трех лапах, сходит с тропинки и, обессилев от боли, ложится под деревом. Испустив долгий вздох, словно воздух вышел из тромбона, засыпает.
На тропинке появляются Андрокл и его жена Мегера. Он невысокий, тощий, смешной человечек без возраста, ему можно дать и тридцать лет, и все пятьдесят пять. У него рыжеватые волосы, водянисто-голубые добрые глаза, нервные ноздри и внушительный лоб; но на этом и кончаются его привлекательные черты: его руки, ноги, да и все тело — в общем-то сильные — кажутся высохшими от истощения. Он тащит огромный тюк, очень плохо одет и выглядит усталым и голодным. Его жена — изнеженная, пухлая неряха в расцвете лет, недурна собой. У нее нет никакой поклажи, только палка, на которую она опирается на ходу.
Мегера (внезапно кидая палку на землю). Я не сделаю больше ни шагу.
Андрокл (с усталой мольбой). О, не начинай все снова, моя ненаглядная. Какой смысл останавливаться каждые две мили и говорить, что ты больше не сделаешь и шагу? Нам нужно к ночи добраться до следующего селения. В этом лесу водятся дикие звери; говорят, даже львы есть.
Мегера. Сказки. Ты вечно пугаешь меня дикими зверями, чтобы заставить идти, когда я еле ноги волочу; а я и так чуть жива. Мы еще ни одного льва не видели.
Андрокл. А тебе хотелось бы его увидеть, моя ненаглядная?
Мегера (срывая тюк у него со спины). Ах ты, скотина, тебе плевать, что я устала, плевать, что со мной будет (кидает тюк на землю): ты думаешь только о себе. Ты! Ты! Ты! Всегда только ты! (Садится на тюк.)
Андрокл (с печальным видом опускается на землю и, опершись локтями на колени, обхватывает голову руками). Всем нам приходится порой думать о себе, моя ненаглядная.
Мегера. Мужчина должен иногда подумать и о жене.
Андрокл. Это не всегда от него зависит, моя ненаглядная. Ты-то не даешь мне забывать о тебе. Но я тебя не виню.
Мегера. Не виню! Еще бы ты стал меня винить! Моя это вина — что я вышла за тебя замуж?
Андрокл. Нет, ненаглядная, моя.
Мегера. Хорошенькие вещи ты мне говоришь! Ты разве со мной не счастлив?
Андрокл. Я не жалуюсь, моя любовь.
Мегера. Постыдился бы!
Андрокл. Я и стыжусь, моя ненаглядная. Мегера. Вовсе нет, ты гордишься.
Андрокл. Чем, любимая?
Мегера. Всем. Тем, что превратил меня в рабыню, а себя в посмешище. Разве это честно? Из-за твоих смиренных речей да повадок, словно ты и воды не замутишь, люди прозвали меня ведьмой. Только потому, что на вид я здоровая, крупная женщина, добродушная и немного вспыльчивая, а ты вечно доводишь меня до поступков, о которых я потом сама сожалею, люди говорят: «Бедняга, ну и собачья жизнь у него с этой женой!» Побыли бы они в моей шкуре! Думаешь, я не знаю? Прекрасно знаю. Знаю! Знаю! (Визжит.) Знаю!
Андрокл. Да, моя ненаглядная, я знаю, что ты знаешь.
Мегера. Так почему ты не относишься ко мне как положено, почему не хочешь быть хорошим мужем?
Андрокл. Что я могу поделать, моя ненаглядная?
Мегера. Что можешь поделать? Ты можешь вспомнить о своем долге, вернуться к домашнему очагу и друзьям, совершать жертвоприношения богам, как все добропорядочные люди, а не подвергать нас травле за то, что мы грязные богохульники, атеисты, о которых никто доброго слова не скажет.
Андрокл. Я не атеист, моя ненаглядная; я — христианин.
Мегера. Разве это не то же, только хуже в десять раз? Всем известно, что христиане — последние из последних.
Андрокл. В точности как мы, моя ненаглядная. Мегера. Говори о себе. Как ты смеешь сравнивать меня со всяким сбродом? У моего отца был собственный трактир; будь проклят день, когда ты появился впервые у нашей стойки.
Андрокл. Не спорю, я был привержен, моя ненаглядная. Но я бросил пить, когда сделался христианином.
Мегера. Лучше бы оставался пьянчугой. Я могу простить человеку, что он привержен к спиртному, это вполне естественно; что греха таить, я и сама не прочь пропустить глоточек. Но я не могу перенести, что ты привержен к христианству. И хуже того — ко всякому зверью. Как можно держать дом в чистоте, если ты тащишь в него бродячих кошек и потерявших хозяев дворняг и вообще разных «убогоньких» со всей округи? Ты вырывал хлеб у меня изо рта, чтобы их накормить, сам знаешь, вырывал, и не пытайся спорить.
Андрокл. Только когда они были голодны, а тебя стало чересчур разносить, моя ненаглядная.
Мегера. Давай, оскорбляй меня, не стесняйся. (Поднимаясь.) Ох, я больше не вынесу. Ты сидел и часами разговаривал с этими бессловесными тварями, а для меня и словечка не находил.
Андрокл. Они никогда мне не отвечают, моя ненаглядная. (Встает и снова взваливает тюк на спину.)
Мегера. Что же, если звери тебе дороже, чем собственная жена, живи с ними тут, в лесу. С меня довольно. Я устала от них и от тебя. Я ухожу. Я возвращаюсь домой.
Андрокл (преграждая ей путь). Не надо, моя ненаглядная, не расстраивайся ты так. Мы не можем вернуться. Мы все продали; мы умрем с голоду; меня отправят в Рим и кинут львам…
Мегера. Так тебе и надо! Желаю львам приятного аппетита! (Визжит.) Ты уйдешь с дороги или нет? Пустишь меня обратно домой?
Андрокл. Нет, моя ненаглядная…
Мегера. Тогда я пойду прямо через лес; и когда меня сожрут дикие звери, ты поймешь, какую жену ты потерял. (Бросается в лес и чуть не падает, споткнувшись о спящего льва.) Ой! Ой! Ой! Энди! Энди!
Мегера неверными шагами идет обратно и обрушивается в объятия Андрокла; тот под ее тяжестью падает на свой тюк.
Андрокл (высвобождаясь из-под нее, в сильном волнении, похлопывая ее по рукам). Что с тобой, моя драгоценная, моя лапушка? Что случилось? (Приподнимает ей голову.)
Онемев от ужаса, она тычет пальцем в спящего льва. Андрокл осторожно крадется к тому месту, куда она указала. Мегера с усилием поднимается на ноги и, шатаясь, идет следом.
Мегера. Не надо, Энди: он тебя убьет. Вернись.
Лев заливисто храпит. Андрокл видит льва и, отпрянув, падает без чувств в объятия Мегеры. Мегера валится на тюк Андрокла. Они раскатываются в разные стороны и лежат, вытаращив друг на друга глаза. Слышно, как тяжко стонет в лесу лев.
Андрокл (шепотом). Ты видела? Лев!
Мегера (в отчаянии). Боги послали его нам в наказание за то, что ты христианин. Забери меня отсюда, Энди. Спаси меня.
Андрокл (поднимаясь). Мегги, для тебя есть только один шанс спастись. Ему понадобится минут двадцать, а то и больше, чтобы меня съесть, — я ведь довольно жилистый и жесткий, — удирай, тебе этого времени за глаза хватит.
Мегера. Ох, не говори так.
Лев поднимается с громким стоном и, хромая, идет к ним.
Ах! (Падает в обморок.)
Андрокл (дрожа всем телом, но заслоняя от льва Мегеру). Не подходи к моей жене, слышишь?
Лев стонет. Андрокл еле держится на ногах от страха.
Мегги, беги. Спасайся! Если я отведу от него глаза, нам конец.
Лев поднимает раненую лапу и жалобно машет ею перед носом Андрокла.
Ох, он хромой, бедняжка. У него в лапе колючка. Ужасная, огромная колючка. (Полон сочувствия.) Бедняжка! Нам забралась гадкая колючка в лапку-тяпку? Нам так плохо, что мы даже не можем проглотить на завтрак вкусного маленького христианина? Ну, сейчас добрый христианин вытащит нам эту колючку, и мы сможем потом проглотить доброго маленького христианина и его вкусную большую, мягкую-премягкую женушку-помпонушку.
Лев отвечает жалобными стонами.
Да, да, да, да, да. Ну-ка, ну-ка. (Берет лапу в руки.) Мы не станем кусаться и царапаться не станем, даже если будет чуть-чуть-чуть больно. Ну-ка, сделай бархатные лапки. Умница. (Осторожно тянет к себе занозу.)
Лев, сердито взревев от боли, так резко вырывает лапу, что Андрокл падает на спину.
Спокойненько! Этот гадкий, злой маленький христианин сделал лапке бо-бо?
Лев стонет утвердительно и вместе с тем словно оправдываясь.
Ну, дернем еще один малюсенький разочек, и все будет позади. Малюсенький-крохотусенький, и станем потом жить-поживать да добро наживать. (Снова дергает колючку.)
Лев громко лязгает зубами.
Мы не будем пугать нашего доброго, хорошего доктора, нашу заботливую нянюшку. Ведь не больно было, ни капельки не больно. Еще разок. Покажем, что большой храбрый лев совсем не боится боли, не то что этот плакса-вакса, рева-корова христианин. Оп-ля! (Выдергивает занозу.)
Лев ревет от боли и размахивает во все стороны лапой.
Видишь? (Показывает льву колючку.) Там больше ничего нет. Теперь полижем лапку, чтобы не получилось гадкого воспаления. Погляди. (Лижет себе руку.)
Лев понятливо кивает головой и принимается усердно лизать лапу.
Умненький маленький левчик-ревчик. Мы поняли нашего доброго старого друга Энди-Рэнди.
Лев лижет его лицо.
Да, мы сделаем Энди-Рэнди чмок-чмок!
Лев изо всех сил виляя хвостом, поднимается на задние лапы и обнимает Андрокла. С перекошенным от боли лицом тот кричит.
Бархатные лапки! Бархатные лапки!
Лев втягивает когти.
Умница.
Андрокл обнимает льва. Лев подхватывает хвост лапой и обнимает ею Андрокла за талию, Андрокл берет другую лапу льва вытягивает вперед руку, и оба они в полном восторге принимаются вальсировать круг за кругом, пока не скрываются в лесу.
Мегера (которая пришла в это время в себя). Ах ты трус, со мной ты уже много лет не танцуешь, и — нате вам! — отплясываешь с этой огромной дикой тварью, которую десять минут назад и в глаза не видал и которая хотела съесть твою собственную жену. Трус! Трус! Трус! (Бросается следом за ним в гущу леса.)
