— Мне действительно пора. У меня состоится важная встреча в семь часов, и мне нужно к ней подготовиться. — Чарльз поглядел на часы.

— У вас еще есть время…

— Да, немного, но с учетом ваших дорог, особенно в этот час…

— Это не страшно. Особенно если я отвезу вас в отель, с мигалками. — Ледвина помахал рукой над головой, ритмично закрывая и открывая глаза и выпячивая губы, подражая тем самым полицейской сирене.

Чарльз снова сдался. Разговор получался очень интересный. Он был близок к тому, чтобы полностью пересмотреть свой взгляд на этот феномен. Если исторические свидетельства и рисунки действительно подлинные, то это же касается и фотографий, снятых в Лондоне и в безымянной деревне.

В кабинете комиссара воцарилась тишина. Было так тихо, что Чарльз буквально слышал собственные мысли. В конце концов он выпил сливовицу, не залпом, а медленно, едва разомкнув губы. Он зажег сигарету, а Ледвина, не говоря ни слова, приоткрыл окно и слегка раздвинул шторы. Была середина июня, жара еще не началась, совсем наоборот. Комнату наполнил прохладный весенний воздух.

— И как вы думаете, что это за тень? Вампир? — поинтересовался Чарльз.

Казалось, Ледвина не знал, что ответить.

— Тень появляется раз в тридцать лет или около того. С точки зрения статистики, это одно поколение. Почему она появляется раз в поколение, начиная с 1485 года? Это можно было бы счесть повторяющимся проявлением зла, и оно не только не исчезает, но хуже того, его жестокость усиливается. Похоже, оно знаменует зарождение каждого нового поколения. Везде, где сообщали о появлении тени, речь шла о смерти, и чаще всего насильственной.

— У вас есть более конкретный ответ?

— Далась вам эта конкретика! Тень очень похожа на вампира.

— Что ж, но ведь мы договорились, что у вампиров нет тени.

— Возможно, мы имеем дело с вампиром особого типа. Как его ни называйте, совпадение с популярным описанием слишком велико, и, поскольку другого объяснения у нас нет… Лично я считаю так: если я смогу понять значение этих периодов, то окажусь значительно ближе к разгадке. Больше ничего вы мне сказать не можете? Неужели вы действительно ничего не видели в ту ночь?

— Я рассказал вам все, что знаю.

— Я уверен, что это не так, и уверен в том, что вы видели это существо еще как минимум один раз. Не знаю, где или как, но интуиция подсказывает мне, что это случилось. И точно так же интуитивно я знаю, что эта тень связана с вами каким-то очень тесным образом. Если то, что вы говорите мне, правда, оно освободило вас из тюрьмы.

— Из камеры, где меня незаконно удерживали, — произнес Чарльз, чтобы сменить тему. — Ваше замечание относительно популярного описания ошибочно, и вы это знаете. Наше представление о вампирах имеет очень мало общего с историческими свидетельствами. Это образ, сложившийся исключительно на основании книг и фильмов.

— То есть как?

— Если вы дадите мне…

Ледвина кивнул.

— Вампир, каким мы его знаем, — человек среднего роста, скорее высокий, лет тридцати пяти — пятидесяти, непременно худой и сухопарый, аристократического происхождения. У него длинные острые ногти и заостренные зубы, а иногда даже уши: отголосок анималистических персонажей, с которых рисовали первых вампиров. Тонкие ярко-красные губы, но лицо бледное, потому что он живой мертвец. И на этом бледном лице сверкают глаза. В принципе, он напоминает театрального актера восемнадцатого или девятнадцатого столетия. Тогда именно так и гримировались: тонны пудры на лице, преувеличенно яркие губы. Иногда вампир одет в плащ: отсылка к крыльям летучей мыши. Спит он в гробу или в могиле. Выходит по ночам, потому что дневной свет причиняет ему боль. В некоторых случаях солнце может даже убить его.

— Благодаря Стокеру мы знаем, что дневной свет больше не может причинить вампиру вред, — заметил Ледвина. Неужели это сказал комиссар? Да, он произнес: — Свет лишь лишает его сил. Вампиром он может быть только ночью.

— Совершенно верно. Он питается кровью, иногда исключительно ею, иногда она нужна ему только в качестве дополнительного блюда. Еще очень любит свежие фрукты. Мясо пугает его, потому что отдает падалью. Это как если бы мы питались собственной плотью. Иногда у него длинные черные волосы, иногда — короткие и седые. Он терпеть не может оставаться один, кроме как в своем гробу, поэтому ему необходимо общество других вампиров, предпочтительно женского пола. Фактически у каждого героя известных нам историй поначалу нет вампира-компаньона, но он очень стремится им обзавестись. И это довольно глупо, поскольку приходится предположить, что обитатель гроба испытывает потребность в обществе, если можно так сказать, поэтому и вынужден создавать себе приятелей. Вследствие чего он кусает в шею тех, кого избрал в качестве своих спутников или, чаще, служителей, поскольку он если и не диктатор, то абсолютный монарх. На шеях своих жертв он всегда оставляет два маленьких глубоких следа. Он пьет их кровь, но не всю, поэтому через какое-то время, после сильных страданий, избранные тоже превращаются в вампиров. Он одержим идеей заселить мир подобными себе существами, повелителем которых он станет, словно Князь Тьмы, также именуемый дьяволом. Но именно поэтому я очень хотел сказать вам то, что сейчас сказал. Вам известно, что когда-то я имел удовольствие продемонстрировать с математической точки зрения, что существование вампиров невозможно?

— С математической? Это как?

— Что ж, я создал простое уравнение. За условие я взял тот факт, что вампиру необходимо питаться ежедневно. Ладно, не будем углубляться. Допустим, ему необходимо питаться всего раз в три дня. Поэтому он находит себе жертву каждые три дня. Также нам известно, что человек, укушенный вампиром, превращается в вампира, и это заставляет нас сделать вывод, что раз в три дня в мире появляется один вампир. И вот теперь кормить нужно уже три рта. Если следовать этой логике, то через, скажем, дней девять у нас будет уже восемь вампиров. Если мы решим подсчитать, сколько потребуется дней, чтобы все люди на этой планете превратились в вампиров, нам нужно будет обратиться к следующей формуле: 2 в степени х. Если обозначить Z количество дней для восьми миллиардов людей, живущих на планете, уравнение не изменится, только х станет переменной Z, которая представляет у нас количество дней. Итак, у нас есть 2 в степени х, где х — это функция Z. Таким образом, всего за восемьдесят четыре дня более восьми миллиардов людей станут вампирами. А теперь давайте предположим, что вампир питается реже, скажем, раз в два месяца. Это означает, что если вампир обращает человека в вампира всего раз в шестьдесят дней, х будет кратно шестидесяти, и через сто двадцать дней вампиров у нас будет два во второй степени. Через тысячу двести дней вампиров будет два в десятой степени, то есть тысяча двадцать четыре, и так далее. Как ни крути, все население земного шара вскоре состояло бы исключительно из вампиров.

— Но что, если не всякий укушенный превращается в вампира? — вставил Ледвина. — Если это удел лишь некоторых, избранных?

— Вы имеете в виду, если вампиру нужна лишь небольшая компания, горстка слуг? Ладно. Давайте предположим, что это так и есть, но им все равно нужно чем-то питаться. Скажем, каждый вампир убивает человека раз в три дня, но уже не превращает жертву в вампира. Вы когда-нибудь слышали о подозрительных смертях, число которых составляло бы минимум двадцать пять в неделю, что означает примерно сто в месяц, тысячу двести в год, и так год за годом? И свита нашего вампира при этом состояла бы лишь из двух слуг.

Ледвина вздохнул. Он никогда не смотрел на эту проблему с такой точки зрения.

— Полагаю, рассудку нет места…

— …в вымышленном мире? — закончил вместо него Чарльз. — С вас достаточно?

Ледвина покачал головой, желая еще послушать Чарльза.

— Вампир из популярной легенды совсем не такой. Первой его характеристикой или особенностью является его полнота. В отличие от вриколака, его описывают термином timpanaios, что в переводе означает «тот, у кого живот, как барабан». Этот вампир является предшественником героев историй о ревенантах, восставших из мертвых. Их тела по большей части все еще в отличной форме, не тронуты разложением, и они возвращаются в свои деревни, чтобы мучить живущих. Однако же в историях о ревенантах нет упоминаний об их криминальных намерениях. В худшем случае они пугают живых. Во множестве историй рассказывается о том, что ревенанты не давали скучать своим женам, помогали им по дому, особенно ночью, поскольку по утрам им приходилось возвращаться в свои могилы. Так что до сих пор мы не видим никаких проявлений злобы. Многие легенды, дошедшие до нас со времен Средневековья, повествуют о любви: любовь за гробом, как она есть. Таких легенд превеликое множество, и во всех речь идет о преждевременно умерших невестах или женихах, вернувшихся к своим половинкам. Поначалу они кажутся нормальными. Люди, пролежавшие под землей несколько дней, по возвращении выглядят бледными, перемещаются очень быстро, но с рассеянным взором, как будто двигаются против воли: так говорится у иезуита Роберта Соджера.

Дверь открылась, и в кабинет вошел Гонза, желавший о чем-то сообщить комиссару. Ледвина бросил на него вопросительный взгляд. Лейтенант разочарованно покачал головой, и Ледвина нервным жестом отослал его прочь. Увидев, как эти двое обмениваются непонятными знаками, Чарльз решил, что лучше не ломать над этим голову, и продолжил:

— Правда в том, что у вампиров наверняка существовали проблемы с самоидентификацией. Нигде, абсолютно нигде, вплоть до зарождения готического романа, не существовало ни единой легенды, в которой вампир кусал бы другого человека, чтобы превратить его в вампира. Никто не знал о подобном способе передачи инфекции. Они были живыми мертвецами, призраками, бродящими по округе и пьющими кровь, словно ведьмы. Сначала их называли вервольфами, затем клеймили как ортодоксальных еретиков, поскольку именно это и означало слово упырь в кругах священнослужителей. У вампиров совершенно отсутствовала идентичность. А литература принесла им славу.

Ледвина смотрел на Чарльза с восторгом и с нарастающим смущением.

— И наконец, раз вампиры — это монстры, их нужно убивать, и на этот счет есть строгие правила. Поскольку солнечный свет разрушал их только поначалу, а далее произошла эволюция или адаптация, то что же нам остается? Ведь, как ни крути, а избавляться от них надо. И здесь источником вдохновения снова становится дьявол, точнее, ритуалы экзорцизма, поскольку зло, от которого не сбежать и которое неподвластно добру, немыслимо с эсхатологической, этической и, в первую очередь, нарративной точки зрения, ведь эти точки зрения прямо-таки требуют счастливого конца.

— А когда изобрели счастливый конец? — наивно, как хороший ученик, поинтересовался комиссар, и эта реакция заставила Чарльза прийти к выводу, что он укротил своего партнера в этом диалоге.

— Он существовал столько же, сколько существовало повествование, то есть всегда. И маленькому ребенку, и взрослому нужна надежда, которая, как вы знаете, вечна. Желание, чтобы любая история закончилась хорошо, единосущна, поскольку нормальный человек сопереживает героям и помещает себя на их место. Желание счастливого финала как такового впервые шумно заявило о себе в Древней Греции, во время театральных постановок, точнее, в тот момент, когда трагедию представляли в амфитеатре. Когда в конце ее хладнокровных убийц не покарали, разъяренные зрители забили актера камнями до смерти. Им нужна была надежда. Тогда и появился феномен, известный в нарратологии как deus ex machine, то есть «бог из машины».

— Эта штука с машиной — это какая-то метафора?

— Вовсе нет. В греческих театрах была такая деталь машинерии. Авторы не хотели портить свои пьесы, которые, стоит сказать, были весьма кровавыми, но, поскольку они не желали и кончить свои дни так, как актер, забитый камнями, они придумали машину, которая опускала актера на подмостки после того, как пьеса фактически заканчивалась. Этот актер объяснял, что боги в итоге покарали злодеев. Ханжеское сознание греческого зрителя умиротворялось этим, и автор оставался в живых. С тех пор всякий раз, когда любой нарративный — литературный или кинематографический — герой спасается благодаря вмешательству сверхъестественных сил, говорят, что его спас deus ex machine, имея в виду внешнее вмешательство, не вытекающее из сюжета. Чехов развил эту теорию и сказал, что во избежание этого феномена нужно, чтобы ружье, стреляющее в последнем акте, висело на стене в первом, или, наоборот, если ружье висит на стене в первом акте, оно должно выстрелить в последнем.

Ледвина осознал, что Чарльз восхищает его. Он не помнил никого, кто вызывал бы у него такой интерес. И по этой причине Чарльз казался ему все более подозрительным.

— Итак, вампира можно держать на расстоянии при помощи распятия, зеркала, святой воды, зубчика чеснока, а лучше целой его связки. Он не может войти в дом, в который его не пригласили хотя бы однажды. Он не может выйти из могилы, если на ней посадили розу. И здесь мы сталкиваемся с христианскими религиозными символами, связанными с дьяволом. Кто боится Господа? Ясное дело, его самый страшный враг. Как я уже говорил, вампир не отражается в зеркале, потому что мертв и у него нет тени. Вампир может превратиться в волка, иногда в жабу. Волк неким образом связан с ликантропией, так обычно англичане называют превращение в вервольфа, а итальянцы, к примеру, употребляют куда более красивое выражение — luppo mannaro, что означает то же самое. Иногда вампира путают с верфольфом, иногда они враждуют. И наконец, вампира можно убить, если отрубить ему голову и насыпать в череп чеснок, еще можно застрелить его серебряной пулей. Между прочим, я полагаю, что именно это заставило вас проверить, не растаю ли я от контакта с чесноком, который вы попытались втереть мне в ладонь. Как бы там ни было, голову вампира следует похоронить в освященной земле, если рядом таковая имеется. Если нет, то будет неплохо воткнуть кол вампиру в сердце, а лучше это сердце сжечь. Я ничего не упустил?

Смутившись из-за упоминания о вчерашних событиях, Ледвина произнес сдавленным от волнения голосом:

— Не думаю.

— Ах да! — рассмеялся Чарльз, кое-что вспомнив. — Есть еще одна деталь, раз уж мы заговорили о вампирах. Вообще-то это моя любимая часть всех историй о вампирах.

Ледвина так увлекся этой дискуссией, что не почуял намерения Чарльза его разыграть.

— Еще говорят, что вампирам свойственно маниакально-обсессивное поведение, как аутистам. Ну, знаете, как тем люди из фильмов, которым нужно прикоснуться к каждому фонарю, мимо которого они проходят.

— Ага.

— Так вот, самый эффективный способ отпугнуть вампиров — положить горсть семян перед окном, через которое нежить пытается войти в ваш дом. Вампир невольно начнет их считать. И секрет заключается в том, чтобы подложить к семенам гвоздь. Вампир уколется, семена выпадут у него из руки, и ему придется начать сначала. Есть еще один вариант этой техники: поставить у него на пути рыбацкую сеть. Вампиру придется развязать все узлы. Если вы умеете завязывать сложные рыбацкие узлы или гордиев узел, он точно не справится до утра, и таким образом вы будете спасены.

Ледвина бросил на Чарльза странный взгляд.

— Вы действительно не верите в вампиров. Это так?

Чарльз задумался, услышал ли полицейский хоть слово из того, что он говорил. Поскольку ему хотелось завершить встречу как можно скорее, он поспешил закончить:

— Все это я почерпнул в литературе о вампирах, которая возникла задолго до Брэма Стокера. Вот вам хронология. В 1748 году Генрих Август Экенфельдер написал стихотворение, которое так и называлось: «Вампир». Тут же последовала бесконечная серия опусов на эту тему. Перечислять их все нет смысла, потому что только в восемнадцатом и девятнадцатом веках таких были тысячи. Самые знаменитые из них — «Вампир» Полидори и «Кармилла» Шеридана Ле Фаню, вышедшая в 1872 году. По всей видимости, ничто не ново под луной. Брэм Стокер ничего не изобретал, поэтому мне не совсем понятно, почему «Дракула» имел такой успех. Предпринимались разные попытки объяснить это: то был период абсолютного викторианского ханжества, люди были напуганы частотой вспышек сифилиса и туберкулеза, или просто автор удачно подобрал название.

— А вы, как считаете вы?

— Я ученый, и без социологических исследований мне трудно судить об этом, но, полагаю, дело в сочетании всех этих факторов, или, возможно, то был один из очень редких моментов в истории, когда идея или книга появляется именно тогда, когда на нее есть спрос. Кто знает?

— Вы же специалист по пропаганде. Простите за анахронизм, но известно ли вам, что пиар-кампания для продвижения этой книги была крайне мощной и что ее финансировала организация, в которую входил и Стокер?

— Нет. Какая организация? Стокер был протестантом, либералом и считал, что Ирландия не должна отделяться от Британской империи.

— Один мой знакомый, если можно так сказать, — начал Ледина, по всей видимости, радуясь возможности удивить профессора, — одержим желанием доказать, что Брэм Стокер был членом герметического ордена «Золотая заря». Вам известно, что это такое?

— Да. Сказочная тупость Алистера Кроули.

— Не важно. Кроули вышел из него и занялся оккультными практиками, включавшими групповой секс как с мужчинами, так и с женщинами.

— Да, а также считается, что все мужчины, принимавшие участие в этих оргиях, были обезображены, и он выбирал для них самых уродливых женщин. Его организация напоминала масонский орден. Более того, некоторые его члены действительно были масонами или розенкрейцерами.

— Что ж, именно поэтому я за них и ухватился.

— Из-за Кроули?

— Нет, в связи с вампирами.

— В чем связь? Я не понимаю.

— Связующее звено — это Стокер. Этот приятель, о котором я вам говорил, нашел несколько писем, в которых черным по белому написано о небывалой рекламной кампании, затеянной для продвижения «Дракулы», с привлечением значительных финансов тайного оккультного общества. Но не герметического ордена «Золотая заря», который был лишь прикрытием. Истинная причина, хоть она и хранится в тайне, как-то связана с дискредитацией реального человека. — Ледвина умолк, не зная, стоит ли продолжать.

— И кого же можно было дискредитировать при помощи романа такого рода, и зачем? Вы меня разыгрываете?

— Вовсе нет. Целью было насаждение настоящего вампирского террора, и операция частично удалась, но, похоже, Стокер слишком долго писал свой роман. Он отнесся к вопросу очень серьезно. Из упомянутых мной писем следует, что спонсор очень нервничал из-за того, что ирландец недопустимо задерживал выход книги. Более того, в письмах ему угрожают страшными репрессиями.

— Так кто же этот человек, о котором идет речь?

— К сожалению, мы не знаем. Нам известно лишь то, что он был связан с орденом Дракона.

— С орденом Дракона? Это к нему принадлежал отец человека, которого Стокер превратил в вампира и который умер пятьсот лет назад? Вы шутите?

Чарльз не знал, насколько можно верить словам комиссара, но с учетом того, что случилось с ним в последние несколько дней, совпадение казалось невероятным. По всей видимости, так или иначе, связующим звеном являлся Ледвина. Чарльз задумался, не пытается ли комиссар в каком-то смысле передать ему послание, или же это просто продолжение запутанной игры в загадки, из которой он не мог выбраться. И вот теперь идея дискредитации возникла снова, в точности как в истории с «библией дьявола».