Объект особого назначения, который строили больше полугода в племенной зоне, назвали Зульфикар. Это название имело сразу два смысла — первое означало имя бывшего премьер-министра страны, повешенного по приказу нынешнего Президента, второе — так, в канонической традиции называют меч, принадлежавший самому пророку Мохаммеду. И то и другое название имело свой потаенный смысл.

Атомная программа Пакистана была неразрывно связана с двумя именами. Зульфикар Али Бхутто, президент Пакистана в тысяча девятьсот семьдесят втором году подписал распоряжение о создании в стране Министерства науки и технологии и расширении деятельности Комиссии по атомной энергии. Сделано это было в свете позорно проигранной третьей индо-пакистанской войны, по ее итогам был утерян восточный Пакистан, старший независимой страной Бангладеш. В третьей войне Индии открыто помогал Советский союз, а по итогам войны Индия приняла решение о развертывании масштабного военно-технического сотрудничества с СССР и не только о закупке вооружения — но и о сборке его на своих заводах. Фактически, с помощью советских военных специалистов Индия создавала современную военную промышленность. Так же, Индия взяла курс на создание национального ядерного оружия, как реакторов, так и бомбы. Насколько к этому делу был причастен СССР — неизвестно, но по некоторым данным первое ядерное испытание Индия провела уже в семьдесят четвертом году — и над Пакистаном нависла уже смертельная угроза.

Вторым человеком, приложившим руку к пакистанскому ядерному проекту, стал доктор Абдул Кадыр Хан, имеющий с определенного времени полуофициальное название — кличку «отец пакистанской ядерной бомбы». По национальности он был пуштун, родился в Индии, но в сорок седьмом году, во время отделения Индии и большой резни перебрался вместе со всей семьей в Пакистан. Резня, которая имела место на территории всей северной Индии, и в которой погибли до миллиона человек произвела на одиннадцатилетнего Абдул Кадыра чрезвычайно тяжелое впечатление, и с тех пор он всеми фибрами души ненавидел Индию.

В шестидесятом году Абдул заканчивает университет Карачи по классу металловедение и с дипломом инженера уезжает в Германию для продолжения обучения. В шестьдесят седьмом году молодой, но одаренный ученый получает немецкий диплом, а уже в семьдесят втором становится доктором наук.

Было ли это внедрение? Да конечно, было. Ориентация Пакистана на американцев была хорошо известна, но после серьезного скандала с израильским атомным проектом старые отмазки уже не проходили, никто в них не верил. А ядерное оружие Пакистану было нужно, нужно было и американцам ядерное оружие в Пакистане, потому что иначе судьба Пакистана могла быть решена в один момент и полчищам Красной армии откроется прямой путь к индийскому океану. Вспомним геополитическую ситуацию того времени: в Афганистане к власти приходит лукавый Мухаммед Дауд, в стране появляются советские военные советники, Индия на волне эйфории от блестящей победы над Пакистаном — «хинди русси бхай-бхай». Что с Китаем — непонятно — Никсон «открыл» его, но что из этого получится неизвестно, хотя уже понятно, что Китай ненавидит СССР как ревизионистов. Сама Америка все страшнее увязает во Вьетнаме, бюджет трещит по швам и становится ясно, что если русские ринутся на север, а индусы навстречу, на юг — то возникнет огромная зона антиамериканского действия, Индия, объединенная с Пакистаном, будет посильнее Китая, СССР сможет представить неисчерпаемые ресурсы, а взамен — получит выход в Индийский океан. Если Черноморский флот СССР будет отстаиваться не в запечатанном пробкой Босфора Черном море — а на индийских базах — он станет кратно опаснее. Он сможет угрожать и шестому и седьмому флотам США, сможет отрезать поставки нефти на тихоокеанское побережье США, сможет поставить под угрозу поставки нефти в Японию, непотопляемый авианосец США у советских берегов. Не допустить создания просоветской оси нужно было любой ценой — поэтому американская разведка и «расчистила» путь перед Абдул Кадыр Ханом. Иначе не объяснить, как пакистанский металлург попал на одну из руководящих должностей в URENKO, германо-франко-голландский концерн, занимающийся обогащением урана.

На то, чтобы подняться до такого уровня, чтобы получить высокий уровень допуска, украсть секретную документацию и с триумфом возвратиться в Пакистан Хану потребовалось три года! В семьдесят втором он пишет докторскую диссертацию — а в семьдесят пятом уже бежит из Голландии на родину со всеми ядерными секретами! На родине его встречают, и сразу дают лабораторию, где ни начинает работу по созданию атомной бомбы на основе обогащенного урана. Параллельно Комиссия по атомной энергии во главе с Муниром Ахмад Ханом ведет работы по бомбе на основе плутония.

В 1982 году начал работать завод в Кахуле, он не находился под гарантиями МАГАТЭ и мог производить до сорока пяти килограммов обогащенного урана в год. Были построены исследовательские ядерные реакторы (США и Канадой), которые, вероятно, вырабатывали плутоний (с нарушением гарантий МАГАТЭ). США и Канада поставили в Пакистан ядерное топливо и тяжелую воду. По заявлению бывшего начальника штаба сухопутных войск генерала Аслама Бега работы по сборке прототипа ядерного взрывного устройства началось в 1986 году…

Усиление режима безопасности началось еще несколько дней назад — хотя тайная работа началась несколько месяцев назад. Сотрудники специальных служб Пакистана работали по всем племенам приграничья, собирали информацию, несколько племенных лидеров погибли при загадочных обстоятельствах. Власть здесь всегда не любили — а когда президент приказал подавить мятеж племен африди и шинвари с помощью химического оружия — рассчитывать на любовь и вовсе не приходилось. На Востоке обиды помнят долго, очень долго, а среди пуштунов ходит легенда, как один человек отомстил обидчику через сто лет и отомстив сказал — я поспешил. Поэтому служба безопасности ИСИ, и особая группа охраны президента, составленная целиком из тех, с кем он когда то служил — провела полномасштабную зачистку нескольких особо подозрительных селений. В некоторых были взяты заложники.

Президент прилетел на военно-транспортном самолете в последний момент. Боялся…

Моторы военно-транспортного С130, в который американскими специалистами была встроена специальная капсула, примерно такая же, какая встроена в самолет для встречи астронавтов с околоземной орбиты все же были слышны, специальные маты, которые были призваны не только защитить салон от огня с земли, но и глушить издаваемые двигателями звуки — со своей работой не справлялись. Этот звук вызывал у президента нудную и мерзкую боль, такую, от которой хочется рвать и метать, только бы вырвать сидящую в голове занозу.

Президент летел в Рамзак, чтобы насладиться величием сотворенного им. Он смаковал этот момент, думал о нем с тех самых пор, как задумал то, что задумал. Он думал, что пещерный змей, рукотворное солнце, подвластное его рукам избавит его от страха. Но вместо этого — страх только усиливался.

Генерал Мухаммед Зия Уль-Хак чувствовал, что теряет контроль.

Страны подобные Пакистану — маленькие, нищие, удерживаемые только военной силой — нуждаются в некоей простоте понятности, сложность и запутанность им противопоказана. Вот есть страна, пусть маленькая, но своя. Вот есть враг, один, простой и понятный — в данном случае Индия. Вот есть враг внутренний — коммунизм, этот враг позволяет проводить репрессии, держать страну в узде одновременно держать в узде саму армию держать ее страхом перед возмездием за свершенное, которое, безусловно, наступит при размежевании.

Удивительно, но когда генерал уль-Хак планировал свою ядерную программу — им двигала не жажда завоеваний, им двигал страх. Простой банальный страх, от которого ядерное оружие казалось этакой панацеей.

Не стало.

Американцы играли какую-то свою игру. Соединенные штаты Америки, страна, которую Пакистан слепо поддерживал все время своего существования — ни разу даже разговора не шло о том, чтобы взять кредит у СССР, купить оружие или пригласить военных советников — теперь играло в какие-то игры, в которых Пакистану не было места. Еще когда Никсон «открыл» Китай — тогдашний премьер Бхутто понял, что пора переходит в другую весовую категорию, иначе будешь просто не нужен. А теперь — верный Ахтар принес папку, от содержимого которой похолодело на сердце. Агент, внедренный в индийскую разведывательную службу РАВ, доносил — американцы ведут переговоры с законным, коммунистическим афганским правительством, на самом верху афганской правительственной машины существует какая-то группа, которая вошла в контакт с американцами и поддерживает его. Суть обсуждаемых вопросов неизвестна — но какие вообще могут быть разговоры у американцев с коммунистами?

А и правда — какие? Генерал уль-Хак знал пословицу американцев — пусть сукин сын — но он наш сукин сын. Запросто могут и переиграть — так что Пакистану при новой раздаче не достанется не только карт, но и места за карточным столом.

Выходили из-под контроля экстремисты. Генерал уль-Хак, хоть и соблюдал демонстративно некоторые нормы шариата, в мусульманской стране иначе нельзя на самом деле был глубок атеистичен и верил в силу приказа, но не в волю Аллаха.

Пакистан всегда служил приютом изгнанником из Афганистана — а бегали еще от короля, проворовавшись, да и сколько переворотов было в этой нищей стране за двадцатый век, сколько крови пролилось — разительный контраст с Пакистаном, где британцы, уходя, оставили общество, где жестко поддерживается порядок. Беглые афганцы нужны были пакистанскому правительству для постоянного поддержания некоего градуса напряженности, неопределенности, для создания постоянной опасности внутренней смуты у соседа, ведь если е не создавать, если афганцы объединятся — быть может, они забудут про разногласия и попробуют силой вернуть отнятую британцами территорию, известную как «зона племен». Когда к власти пришел Хафизулла Амин — генерал уль-Хак, пришедший к власти чуть раньше его вздрогнул — уж слишком опасным, опасно похожим на него казался этот кабульский учитель, прошедший стажировку в США. Именно поэтому — он распорядился пошире распахнуть двери всем, кто бежит от террора и репрессий, создавая новую армию. Поток из Афганистана все нарастал, и генерал уже подумывал над тем, чтобы закрыть границы — но как раз вовремя появились американцы, и генерал нашел отличный способ зарабатывать на беженцах — за счет гуманитарной помощи и требований помощи военной под предлогом наличия советской угрозы. Он же с удовольствием «упал в долю», когда ему предложили крышевать торговлю наркотиками, которую развернул Хекматьяр и другие. Но потом стало происходить то, чего он не хотел и не желал.

Родилось новое поколение беженцев — те, кто пришел в лагерь еще совсем маленьким, тот, кто рос в лагере и никогда толком не видел Афганистан, а только слышал о нем по страшным рассказам старших. Они были одновременно и пакистанцами и нет, они росли на пакистанской земле, но в них не было страха. Они не боялись ни полиции, ни армии, ни бомбежек, не удушающих газов, которыми в свое время генерал угостил пуштунов — они ничего не боялись. Наоборот — муллы из Саудовской Аравии внушали им на своих лекциях ненависть к государству, к армии, к любому порядку, который выстроен не на шариате — а на шариате ли выстроен Пакистан и пакистанский порядок? Они готовились нелегально проникать, бандитствовать, взрывать, убивать — кого?! Да всех! Всех, на кого укажет полуграмотный фанатичный мулла в черной чалме, всех, про кого этот мулла скажет, что он действует не по воле Аллаха! И его тоже да, и его, и генералов, и армию, и государство Пакистан — всех, абсолютно всех. Последних из тех, кто родился без страха — генерал уничтожил в восемьдесят шестом во время подавления восстания африди и шинвари — но сейчас получалось, что взращивая врагов для соседей, он взрастил их и для себя тоже.

Старые главари — Хекматьяр, Халес — уходят, на их месте появляются новые — волки, чьи клыки знают вкус крови. В медресе проповедуют такое, что любой разумный правитель сожжет это медресе вместе со всеми, кто там будет, потому что то, что там говорят, направлено против ЛЮБОГО государства на земле. Но он не может этого сделать, не может приказать — потому что теперь не уверен ни в чьей верности. Слишком много офицеров его армии и разведки прошли через эти лагеря в качестве инструкторов и советников, участвовали в боях в Афганистане — за кого они воевали? За государств Афганистан или за Аллаха?

Пугали собственные генералы. Впервые за все время существования государства Пакистан, он что-то стал значит в международном масштабен, до этого про него упоминали лишь когда они вели войны с Индией и западному миру было глубоко наплевать на все происходящее в Пакистане. Генералы — когда это все только начиналось — были такие же, как и он, грубые, жестокие, атеистичные, антикоммунистичные. Но самое главное — они знали только одну руку. Только одна рука могла их и миловать и карать — это была его рука. Это очень важно, чтобы в стае всегда был один вожак, и он был сильнее всех в этой стае.

А что же было сейчас?

Кто-то — как Рахман — имеет выходы на Ближний Восток, на север Африки, на арабских шейхов, которые за месяц тратят денег больше, чем он зарабатывает за год, и легально и нелегально. На него завязаны поставки оружия, сделки с наркотиками, нелегальные сделки с обогащенным ураном. Его собственные счета за границей, наконец — он их тоже знает, президент не может заявиться в банк как рядовой вкладчик, все равно кому-то придется доверяться. Рахимутдин-хан, еще один человек, которому он раньше доверял почти безгранично — имеет выходы на наркосети, на радикальных исламистов — да на кого он только не имеет выхода. Генерал Хамид Гуль, начальник еще одной разведывательной службы — имеет дела с американцами, дела настолько тесные, что остается только догадываться — а не решена ли уже и его судьба. Все, все они — теперь уже не только его люди. А это опасно. Смертельно опасно.

Но самое страшное происходило на севере.

Обостренным чутьем загнанного зверя генерал уль-Хак понял — конец. Через несколько дней после произошедшего у русских переворота генерал Ахтар лично положил ему на стол справку о новых властителях страны Советов — там была какая-то странная система правления, коллегиально-единоличная, генерал так до конца и не понимал ее суть. Но то, что удалось достать генералу Ахтару, то что к этому присовокупил генерал Гуль, имеющий шашни с американцами и черпающий из этого источника, американцы должны были подкидывать информацию своему агенту — все это услужливо подсказало — все. Конец. Два человека на самом верху. Генерал госбезопасности Алиев и председатель советской разведки Багиров. Оба мусульмане— ни один ни другой не будут принимать как должное то, что происходит в Афганистане, ни одного из них не остановят «нормы международного права» — на Востоке принимают решения совсем по-другому и рассуждают другими категориями. Мусульмане у руля советской правительственной машины — мало кто понял, чем это светит в самом ближайшем будущем кроме генерала Уль-Хака. У себя достаточно насмотрелся. Если они и в самом деле управляют государством — им всем скоро придет конец.

Поглощенный своими невеселыми мыслями, президент страны и не заметил, как самолет совершил посадку — опытный летчик ювелирно притер машину к высокогорной полосе, этот аэродром был одним из самых высокогорных в мире. Он пришел в себя только тогда, когда услышал, как открывается грузовой люк самолета.

Самолет, едва только приземлившись, был окружен специальным отрядом охраны, они окружили самолет со всех стороны, выставив пулеметы. Только потом к машине подъехали несколько черных бронированных внедорожников, в которых было место для президента и его свиты. Из двух машин вышли встречающие — генерал Ахтар Абдул Рахман, начальник ИСИ и начальник генерального штаба генерал армии Рахимутдин-хан.

Уль-Хак шагнул им навстречу, сухо поздоровался. Подозрительно глянул в лицо Рахимутдин — хану.

— Где генерал Гуль?

— Генерал Гуль находится в одном из лагерей, господин президент, у него там встреча с американцами.

— Разве то, что должно произойти не важнее встречи с американцами?

Рахимутдин — хан пожал плечами. Американцы были друзьями, с ними вполне можно было встречаться. Хотя ему и показалось, что Гуль что-то темнит — когда он говорил, что не сможет прибыть в Рамзак как это намечалось.

— Это, безусловно, важно для безопасности нашей страны, но если генерал Гуль не сможет насладиться зрелищем нашей мощи — он сам потом будет жалеть об этом.

Внезапно уль-Хаку пришла в голову мысль, что генерал Гуль не появился на ядерном испытании совсем не случайно. Может быть, он договорился с американцами? Может, он знает что-то, что не знают другие? Может быть — эта бомба такой мощности, что, взорвавшись, она уничтожит их всех?!

— Генерал Гуль должен прибыть на испытание — сказал президент — пока он не прибудет, испытание не начнется.

Белый внедорожник Мицубиши медленно пробирался горной тропой, подгазовывая, гребя колесами по обманчивой тверди скалы — скалы здесь был особенно коварными — старые, испытывающие чудовищные перепады температур, они в одном месте были твердыми, как и подобает камню, в другом же — могли раскрошиться в руках, не то что под весом внедорожника. Машина могла улететь в пропасть от одного неосторожного действия водителя, да и если водитель все будет делать правильно — она тоже могла упасть в пропасть. Но машина методично и упорно пробиралась вперед, туда, где ничего никогда не было.

В горы.

В машине было двое. Два человека, одетые не в военную форму — а в нечто среднее между обмундированием американского военного снайпера и костюмом местного жителя. Оба они были бородатыми и загорелыми, причем у одного борода была аккуратно подстрижена, у второго же — просто отпущена, и потому один был похож на пакистанского офицера, второй же — на переодетого моджахеда. Оба эти человека свободно говорили на пушту, и тех пор, как они прибыли сюда — они не говорили ни на каком другом языке, кроме пушту.

Наконец дорога, карабкавшаяся раньше упорно вверх, резко переломилась и пошла вниз, теперь стало видно, что впереди, а до этого водитель ехал почти что на ощупь.

— Долго еще? — спросил пассажир?

— Скоро… — коротко ответил водитель.

Это были первые слова, сказанные ими больше, чем за час времени. Пушту не был их родным языком, они не любили его и старались не говорить на нем без насущной на то необходимости. Им просто надо было добраться до места.

Место, которое должно было стать исходной точкой, нашли путем долгих поисков по карте, составленной на основе спутниковых снимков. В государстве, откуда прибыли эти двое, долгие годы упорно строилась непробиваемая стена идиотизма. Это государство запускало на космическую орбиту спутники, спутники делали спутниковые снимки, после чего эти снимки ложились в папочку с грифом «Совершенно секретно», а папочка убиралась в сейф. Потому что секретно. Для того, чтобы получить эти снимки требовалось вмешательство офицера рангом не ниже генерала Оперативной группы министерства обороны по Афганистану, иначе приходилось выдерживать такой бой с бюрократией, что проще было плюнуть на все. Одной из непререкаемых ценностей в Афганистане была «поднятая» карта зоны ответственности с нанесенной на ней обстановкой — эти карты любовно делались месяцами, а то и годами, передавались по наследству прибывающим на замену офицерам, в каждом ведомстве была своя карта, которую берегли от «конкурентов» как зеницу ока — хотя ушлые офицеры договаривались на своем уровне за пару литров спирта. Здесь им предоставили с самого начала возможность ознакомиться не с картой тысяча девятьсот лохматого года издания — а со спутниковыми снимками региона, но для этого потребовался личный звонок министра обороны. Все-таки то, что «Вымпел» находился в его прямом подчинении — было очень даже неплохо.

Это место представляло собой небольшую площадку основной ценностью которой было то что на ней можно было оставить машину, замаскированную масксетью и заметить ее можно будет только тогда, когда вертолет зависнет над ней на небольшой высоте. Впрочем, если даже машину найдут — не будет ничего страшного, они ее взяли в аренду на несколько дней в Пешаваре за бешеные деньги, расплатились пакистанскими рупиями.

Автомобиль остановился в тени каких-то невысоких, колченогих деревьев — никто из них не знал, как называются эти деревья, и не хотел это знать, достаточно было, что они давали тень, и кроме как таких — других деревьев тут не было.

Двое вышли из машины, один начал делать короткий комплекс упражнений на растяжку, второй — доставать из багажника необходимые им веши. Все-таки, несколько часов езды на не самом комфортном автомобиле по не самой комфортной дороге дают о себе знать. Пока первый вставал на шпагат — второй достал из багажника свернутую в длинный рулон «объемную» маскировочную сеть, два рюкзака и оружие. Оружие было американским — М16 с оптическим прицелом и глушителем SIONICS и М 21 в том же оснащении. Ни у первого, ни у второго не было ничего советского — одежда, рюкзаки, оружие — все точно такое же, какое имеют в арсенале наиболее опытные и спонсируемые американцами подразделения моджахедов, типа печально известного Тор Лаглак. Американское, германское, крайний случай — пакистанское.

Легенда этих двоих на случай поимки — хотя в плен ни один, ни второй живыми не сдались бы — имело не один, а два уровня. Первый уровень — у них были документы пакистанской службы безопасности, даже проходящие по базе данных. Только серьезная проверка могла бы выявить тщательно сварганенную легенду. Но, пройдя этот уровень легенды, ищущий сразу наталкивался на другой. Эти люди, прибыв две недели назад в Пешавар, умудрились вступить в Исламскую партию Афганистана Гульбеддина Хекматьяра и получить подлинные карточки членов этой партии. А третий уровень легенды — это оружие, такое, каким пользуется ЦРУ. Третий и второй уровень легенды — если даже пакистанские силы безопасности возьмут их мертвыми — свивается в один зловещий узел: ЦРУ, совместно с Исламской партией Афганистана Хекматьяра послала двух опытных и хорошо подготовленных моджахедов со снайперскими винтовками туда, где должен бы быть президент Пакистана. Сразу возникает много вопросов. Что делают два снайпера Хекматьяра там, где президент, не хотят ли они отомстить — ведь уже были столкновения боевиков Хекматьяра и сил пакистанской регулярной армии. Возможно, командир крупнейшей бандитской группировки просто хочет отомстить? Какие отношения у ЦРУ с Хекматьяром — ЦРУ в последнее время вело все более и более агрессивную политику в Пакистане, поставляло оружие и материальное обеспечение напрямую группировкам, а не распределяло через пакистанские каналы, вело слежку в Исламабаде и Равалпинди, в американское посольство зачастили некоторые пакистанские генералы. Начались разговоры о том, что в Пакистане вовсю торгуют наркотиками, к этому причастен президент. Может быть, ЦРУ решило сменить власть в Пакистане? Может быть, Хекматьяр так нагло ведет себя, потому что имеет какие то гарантии от американского ЦРУ?

Вопросы, вопросы. Вопросы, не способствующие духу сотрудничества и взаимопонимания в рядах тех, кто воюет с Советской армией, исполняющей свой интернациональный долг в Афганистане, скорее наоборот. Таким образом — даже своей смертью эти отважные люди выполнят задачу, просто другую.

Но умирать здесь никто не собирался.

— Хорош кочевряжиться! — внезапно сказал по-русски с отчаянным украинским акцентом один из двоих, «моджахед» — помоги лучше.

— Даже у гор есть уши, и всевидящий Аллах слышит каждое сказанное нами слово, брат мой — предостерег второй офицер.

— Аллах не выдаст, свинья не съест. Пошли.

Вместе они натянули маскировочную сеть на автомобиль, разобрали оружие и скрылись в сгущающихся сумерках.

Конечно, никто не ставил им задачи подобраться к месту проведения испытаний настолько, чтобы иметь возможность выстрелить и убить президента или кого-либо еще. Это было бы глупо, такие задачи имеют лишь один шанс из ста на успех, а вот в остальных девяноста девяти случаях будут серьезные осложнения. Решение о ликвидации президента Пакистана на Старой площади еще не было принято, хотя такое предложение было внесено — в целях устрашения и для скорейшего завершения конфликта на советских условиях. Несмотря на жесткие меры, предпринятые в конце этого года по отношению к хостинской группировке моджахедов, несмотря на активизацию боевых действий против духов с применением самого современного вооружения, в том числе и того, которое раньше не применялось — все понимали, что войну в Афганистане надо было заканчивать. Эта война не приносила СССР никакой геополитической выгоды, просто оборачивалась проблемами и отнимала жизни светских граждан… да каких ко всем чертям граждан!? Пацанов она убивала! Просто пацанов, которые только что закончили школу, призвались в армию, чтобы отслужить, а потом пойти работать, обзавестись семьей, детьми… вместо этого их привозил в закрытых гробах Черный тюльпан и это было категорически неправильно и несправедливо.

Надо было заканчивать войну, и сейчас рассматривались разные варианты. Но в отличие от предыдущего Советского правительства все отчетливо понимали одну прописную истину: самый быстрый и надежный способ закончить войну — это потерпеть в ней поражение. Просто уйти оттуда, отдать все на откуп американцам и пакистанцам, заодно и Китаю, настроенному против СССР крайне агрессивно. Пусть в Пакистане будет создано государство исламского фашизма, пусть будет захвачен дружественный нам Афганистан, политый кровью советских воинов, пусть весь регион превратится в рассадник агрессивной исламской заразы. Пусть Индия увидит, что СССР не может ничего сделать и начнет искать других друзей, пусть Турция увидит и вспомнит про Великую Османскую империю, пусть видит весь Ближний Восток. Пусть тайными тропами через границу в СССР везут наркотики, травя этим ядом пацанов, пусть идут проповедники, чтобы разжигать тлеющие угли междоусобицы. Пусть нам потом придется отбивать врагов от Амударьи, а если не поумнеем — так и от Волги, пусть! Зато мы выполним свои международные обязательства будем чистенькими и закончим всем надоевшую войну, войну нового времени, так и не научившись в ней побеждать.

А раз не научимся — будет и другая война, и третья.

Так, твою мать!

Нет, товарищи, и господа, если кто считает себя таковыми. Не все так просто. Варианты могут быть самыми разными, и руки у СССР — пока что развязаны. Никто с нами не смеет говорить языком угроз. И никто не смеет нарушать достигнутые договоренности. Прошедший год «национального примирения» показал — кто есть кто, who is who. Если кто не хочет по-хорошему — тот получит по-плохому, вот и все. Хост — это только первая ласточка, уже немало озадачившая тех, кто играет по ту сторону. Дальше будут еще.

Информация о пакистанской ядерной угрозе требовала проверки, по данным разведки Пакистан не смог наработать сто двадцать килограммов обогащенного урана, а именно столько нужно — с учетом неизбежных потерь — для наличия хотя бы минимальных ядерных сил. Одна бомба на испытания и две — в закрома. В Пакистане было недостаточно мощностей для обогащения урана в принципе, не было ни центрифуг, ни месторождений, ничего. Обогащенный уран, из которого предположительно сделали бомбу, мог поступить либо из Китая, либо из ЮАР, наличие у Пакистана ядерных зарядов кардинально корректировало план Камнепад. Но для того, чтобы принимать решения — надо было подобраться к атомному центру и снять характеристики испытательного взрыва, установив аппаратуру с высокой точностью фиксирующие колебания земли, а так же приборы, фиксирующие электромагнитную вспышку, неизбежную при подрыве устройства. Только так можно было понять, что подорвали, атомную бомбу или несколько вагонов тротила, и если атомную бомбу — то какой мощности.

Всю ночь двое офицеров шли по горам, молча, спокойно, так, как могут ходить только местные. Если на это посмотреть со стороны — то кажется, человек издевается, можно идти и вдвое быстрее. Но это только так кажется, идя вдвое быстрее ты свалишься с ног максимум через пару часов, а вот так как ходят местные — можно идти много дней, преодолевая километр за километром узкой, нетореной, почти невидимой тропы. Несколько раз они наталкивались на кого-то… здесь у каждого племени были счеты друг с другом, правительство этим умело пользовалось, место подрыва могли охранять малиши из других племен… они же ничего не знают про радиацию, полезут в самую атомную топку, и ничего не поймут, пока не начнут умирать. Ни одного человека они не убили — подготовка двух советских офицеров спецназа, усовершенствованная несколькими месяцами пребывания среди моджахедов давала о себе знать. Обоих они почувствовали — именно почувствовали, прежде чем те почувствовали и — обошли. Сказывалось то, что у местных племен не было собак, собаку так просто не обойти.

Под утро они поняли, что дальше идти нельзя — тут было уже армейское оцепление, считалось, что если накрыться маскировочной сетью, то будет незаметно, они же заметили сразу, в горах надо уметь прятаться. Выбрав место — там было что-то вроде ложбины, как будто огромный камень упал с неба, пропахав ее, а может так оно и было — они поползли туда, медленно и спокойно, как змеи, накрывшись пуштунскими, ткаными из грубой шерсти одеялами, с которыми по маскирующим свойствам именно в этих горах не мог сравниться ни один маскхалат. На полпути им пришлось остановиться, затаиться — вертолет, легкокрылая французская стрекоза Алуэтт неспешно летела над склоном, пулеметчик, оставив пока в покое грозное оружие, высунулся, чуть ли не по пояс, ища малейшие признаки присутствия посторонних, чужих на склонах. Что русские, что американцы уже были бы обнаружены — но они были не русскими, не американцами, после школы в масудовском лагере, школы старых контрабандистов, издревле доставляющий товар через Пандшер, они были пуштунами-лазутчиками способными обмануть и вертолет и востроглазого наблюдателя-пулеметчика на нем.

Вертолет улетел, но они лежали под одеялами и ждали еще долго, больше часа, в горах торопится только тот, кто не желает дожить до следующего утра.

Расселина встретила их змеей, недовольно зашипевшей, непонятно как тут оказавшейся — и мгновенно убитой чем-то вроде копья на толстой, но легкой зачерненной палке. Тот, кто сделал это — подтянул обезглавленное, еще дергающееся тело змеи к себе, запрокинул в рот, ловя последние капли живительной черной крови — а расселине это уже можно было сделать.

— Помнишь? — шепнули на ухо.

Еще бы… Это тогда они сдуру пошли «на большой караван», и тогда так же змеюку уработал Гусь. Или Балу? Нет, точно Гусь. Он так же пил ее кровь, а потом они пошли дальше, забили караван и… хапнули неприятностей расхлебывать которые приходилось до сих пор. А может, это были и не неприятности… как судить. Но все равно историю со змеюкой помнили оба… интересно, где тот же самый Гусь? Дембельнулся? Или все же остался… может и вовсе где то рядом, информация о бойцах спецназа является государственной тайной, узнать о том, где сейчас твой сослуживец можно лишь встретившись с ним… и то если расскажет и не солжет.

— Здесь.

Здесь так здесь.

Развернули оборудование, самая большая проблема была со штырем, его полагалось вогнать в землю, а он хоть и титановый, да и земля тут каменная. И как прикажете это сделать, это ученым кажется, что все так просто — пару раз сверху ударил и все. А если ты на склоне, а на склон смотрит снайпер, пытаясь засечь любое резкое движение, чтобы нанести свой смертельный удар.

Додумались — сначала выкопали что-то типа ямы, не такой и большой, а рук до крови стерли, только потом, уже в дно ямы начали вбивать штырь. Хоть и титановый, заостренный — а все равно ушел на это час, не меньше. Н вбили. Потом, подключив провода, установили аппаратуру в режим записи, накрыли все это еще одним одеялом и замерли.

Им предстояло так лежать больше суток. На холоде, обернувшись одеялом — но все равно пробирает до костей, неподвижность и холод, хотя сейчас всего то градусов пять тепла, для Пакистана это холодно — но все равно неподвижность и холодные, выстуженные ветром камни, дают о себе знать. Для того, чтобы не замерзнуть — делаешь статическую гимнастику, поочередно напрягая и расслабляя мышцы. Но это помогает несильно. Ни про какой костер речи быть не может, если совсем прижмет, можно сжевать сухого спирта — но это самый крайний случай. Два человека неподвижно лежали на холодном склоне пакистанских гор, и небо над ними было такого же цвета, как одеяла, которыми они укрывались.

Только вечером, когда стемнело — они начали шевелиться. Съели по две плитки белковой массы — все, что нужно человеческому организму, ударная доза белка, витамины, сахар. Потом проверили аппаратуру — на ничего не показывала. Примерная дата испытания была неизвестна, не исключено, что им придется сидеть тут несколько дней.

Огня разжечь — никто и не подумал.

Внезапно Скворцов прижал палец к губам, оба замерли.

Движение…

Они не увидели его, да и не могли видеть — никто не рискнул бы наблюдать, высунувшись за край расселины, срисуют сразу. Но движение они почувствовали… нужно быть своим, чтобы выделить из привычного звукового фона гор те самые звуки, звуки крадущегося человека, услышать его дыхание, почувствовать его сердцебиение, услышать звук стронутого камня. Когда Скворцов еще служил в Джелалабаде, он немало удивлялся рассказам старших о том, что к опытным духам, не наемникам и бандитам, а настоящим пуштунам-охотникам невозможно подкрасться незаметно, они тебя чуют, даже если не видят.

Находясь у Масуда — он понял, что это и в самом деле так. Надо чувствовать, а не видеть — тогда опередишь врага.

С одним ножом, оставив винтовку, Старшой скользнул во мрак.

Неизвестный был где-то левее, он не мог понять кто это — звуки были какими-то не такими, они были какими-то… легковесными, что ли. Он отчетливо слышал едва слышные звуки, сопровождающие перемещение тела по камням, шорох и мог примерно определить размер и вес противника — ни были меньше, чем у взрослого мужчины.

Неужели ребенок?

Решившись, Скворцов пополз на перехват, срезая угол.

Сам не зная почему — он не взял в руку нож. Мудрость гор и полученный приказ диктовали одно и то же решение — убивай или будешь убит. Ни при каких обстоятельствах нельзя было допустить расшифровки группы и задания. Уничтожению подлежал каждый, пусть даже и ребенок. Но он не взял в руку нож, намертво зажатый в зубах — вместо этого он неслышно подобрал камень — и с силой ударил рукой с зажатым в ней камнем, по более темному, живому куску ночи, когда тот оказался рядом.

Он навалился на врага сверху, чтобы не жать ему встать и закричать, если удара камнем будет недостаточно, пальцы нащупали жесткие, сальные волосы, которые были в чем-то липком. Кровь! Неужели насмерть убил?!

Моджахед, которого он прибил, пошевелился, слабо застонал. Жив…

Чуть ниже по склону, насколько он помнил — было несколько кустов, растущих этаким гуртом — видимо ветер занес сюда немного земли и Аллах дал жизнь этим кустам. Наскоро связав душмана — он не видел, но ему показалось, что душман очень молод — Скворцов потащил душмана к кустам.

Принцип нанга: Защищая себя, ты защищаешь свой род. Защищая свое племя, ты защищаешь себя и своих детей. На пуштунском подлец — это бинанга, то есть человек, лишенный чувства принадлежности к племени, не защищающие свое племя. Бен Ладен, которого пуштуны защищают — получает защиту именно в соответствии с этим принципом.

Принцип тура: Если ты не любишь оружие, — ты не пуштуно. Есть поговорка среди пуштунов, емко выражающая этот принцип — «не вынимай кинжал без нужды, но если вынул, вложи его в ножны красным от крови»

Принцип бадал: принцип обязательного воздаяния за добро и зло. Во время войны произошло случай: старик-пуштун сотню километров вез на ишаке тело убитого шурави. Привез и отдал в тот советский гарнизон, где ему — пуштуну — когда-то вырезали грыжу. Рассчитался за добро советских врачей. Точно так же рассчитаться могут и за зло: пуштун отомстил обидчику через сто лет и при этом сказал: я поспешил.

Принцип намус — Честь, общение с женщинами, построение семьи. Жена у пуштуна, у простого пуштуна, не шейха обычно одна — больше не прокормить. По-пуштунски «импотент» — «бинамус», тот, кто не может. То есть — не следит за женой, не удовлетворяет ее разносторонние потребности, сексуальные и прочие, не содержит в благонравии и сытости и не дарит украшений. С другой стороны — если о «позоре» никто не знает, значит, о нем не знает и Аллах.

Отношения с женщинами, старшими по возрасту, строятся по принципу машер. С младшими — по принципу намус. Если женщина (а женщинами считаются с 12–13 лет) свободна и ты ее тронул, или просто что-то подглядел — женись. Если несвободна — смотри принципы «тура» и особенно «бадал».

Принцип машер — Уважение старших и беспрекословное повиновение им. Именно этот принцип решает проблему единоначалия на поле боя. При этом старики обычно далеко от схватки: пусть себя проявит молодежь. Высшая награда пуштуну — когда его доблесть в бою отметил не просто на три года старший, а заслуженный аксакал лет пятидесяти (редко кто из мужчин переживает этот возраст).

Принцип меранэ — Противопоставление силы духа силе богатства. Если впал в бедность, не унывай. Помни, что главное — это нанга и тура: тебе поможет твой род из общинного имущества или заберешь утраченное у врага. Но не принимай от врага подачек.

Принцип мусават — Принцип равенства. С любым сверстником, кто не является врагом твоего племени, веди себя, как равный с равным, не жалуйся на невзгоды и усталость, не выпячивай свои заслуги. И здесь же самое главное для воина: смотри на жизнь и на смерть с одинаковым достоинством и спокойствием.

Принцип мелмастия: Гостеприимство, способность к щедрости и великодушию. На врагов, тем более, кровников не распространяется. Впрочем, кто ты такой, определит старший. Для него важно, что ты не являешься врагом данного рода. Если ты на территории племени — тебя приютят, сопроводят по территории племени, но не дальше. Со следующим племенем разбирайся сам. По большому счету, это единственное, на что может рассчитывать пленный, если, например, его самолет не причинил вреда конкретному племени. Во время одной из специальных операций единственного выжившего подобрал пуштун, выходил и передал официальным властям. Награду взять отказался

Принцип гайрат. Им объединены такие разнопорядковые требования к пуштуну, как усердие в работе и боевой пыл, терпение и немногословность, обязательность и непоказная верность кодексу чести пуштуна и Аллаху. Стоическое начало, особенно присущее пуштуну, пожалуй, главное, что воспитывает в нем воина.

Десять принципов жизни, которые должен знать каждый пуштун, и которым он должен следовать, если хочет оставаться пуштуном и пользоваться уважение рода и племени в целом. Каждый из них определяет один из аспектов жизни пуштуна, а все они дают ему путеводную дорогу. Нет ни одного из них, отступление от которого не каралось бы.

Месть…

В кодексе чести пуштуна — пуштун-валлай — есть сразу два принципа, тура и бадал, посвященные мести. Любой из тех, кто имеет дело с пуштунами — должен их знать, чтобы не рисковать лишний раз, потому что пуштуны воспринимают все очень серьезно.

Его звали Зардад и он был пуштуном племени африди, одного из четырех патанских племен, отличающихся от всех остальных тем, что настоящие африди рыжеволосые и голубоглазые. Возможно из-за этого Лейла, дочь шейха соседнего племени вытирала об него ноги, хотя он готов был примириться с тем, что его будущая супруга учится в университете и не любит носить паранджу. А возможно Лейла не хотела отвечать на его чувства — видит Аллах, они были искренними — потому что Зардад, один и немногих оставшихся в живых представителей некогда знатного рода, среди которых были даже хожд-уль-ислам, был теперь почт что сиротой, у него не было родственников. Его родственников задушил газами, выпущенными с самолетов человек по имени Мухаммед Зия уль-Хак. Этот человек был генералом и президентом страны, в которой Зардад вырос, но ему не было никакого дела до этого. Президент убил всю его семью за то, что они подняли мятеж, а мятеж ни подняли потому, что не желали больше жить в чужой им стране, разделенные границей со своими собратьями. Люди, которые пришли с севера объяснили им, что если они восстанут, то получат поддержку, в том числе и от своих братьев по ту сторону границы, что негоже стрелять друг в друга, у всех пуштунов есть только один враг — государство Пакистан, оккупировавшее исконные земли пуштунов и не желающее отдавать эти земли. Они поверили и восстали — но люди с севера им не помогли. За это он ненавидел людей с севера, но ненависть к ним не шла ни в какое сравнение с ненавистью, которую он испытывал к президенту Уль-Хаку, загрузившему транспортные самолеты контейнерами с хлором и пустившими удушливый газ туда, где всегда жили пуштуны. Принцип воздаяния требовал от него убить президента, и сегодня он собирался это сделать.

Два года он копил на винтовку. Это должна была быть лучшая винтовка в мире, такая, из которой можно попасть в глаз горному барану с километрового расстояния. Чтобы накопить деньги, он брался за все работы, какие только подворачивались ему, отказывал себе во всем, жил не как старший мужчина в роду, а как раб — но добился своего. Деньги он менял на доллары у уличных менял и откладывал каждый доллар в место, о котором только он и знал. Два года потребовалось, но он накопил нужную сумму и пошел к дяде Редаю, который не только делал оружие сам, но и брал на него заказы и привозил его из дальних стран. Дядя Редай был ему, в какой то степени родственником, но дальним, через два колена. Несмотря на молодость Зардад — дядя почтительно и внимательно выслушал его, потому что Зардад был старшим мужчиной в своем роде, больше никого не осталось, а кровная месть за погибших родственников — совсем не то дело, которое нуждается в юморе. Он взял деньги, в основном десятки и пятерки, толстую пачку денег, собравшихся в одном месте, чтобы исполнить мечту своего обладателя и сказал, что понял просьбу Зардад и попытается ее выполнить.

Через два месяца, Зардад держал в руках винтовку. Он не знал, что дядя Редай его обманул, он купил эту винтовку за четверть того, что дал ему Зардад. Это была старая, но находящаяся в хорошем состоянии M1D, американская полуавтоматическая снайперская винтовка времен второй мировой войны, которую вообще купили на распродаже армейского оружия по дешевке. Тем не менее — дядя Редай расхваливал эту винтовку, говорил, что ее механизм стреляет сам по себе, не нужно передергивать затвор — и это само по себе признак хорошего оружия, оружия какое есть у сахибов. Взяв винтовку и двести патронов к ней не самого лучшего качества — но и не самых худших, американских, поблагодарив дядю Редая небольшим бакшишем, Зардад вышел из его лавки, сел вместе со свертком на попутную машину и уехал в горы.

Там он, уходя далеко, чтобы никто не видел его — сделал несколько выстрелов. Винтовка, к его разочарованию, оказалась по точности ничуть не лучше, чем некоторые БУРы — но и не хуже их, а полуавтоматический механизм действительно позволял стрелять очень быстро и не передергивать затвор. Молодой пуштун как смог отрегулировал прицел на винтовке, пристрелял ее, завернул в мешковину и спустился обратно в кишлак. Про себя он решил, что свои выстрелы он обязательно сделает, только надо подобраться поближе.

О том, где и когда в горах будет президент — не составило туда узнать. Долгие годы жизни в угнетении заставили пуштунов выработать собственную систему обмена информацией и предупреждения об опасности: слухи о прочесывании боевиками из преданных президенту частей безопасности и сто одиннадцатой парашютной бригады горных селений в том самом месте, где садятся самолеты и где построены какие-то помещения в горах — Зардад понял, что пришло время действовать.

Для того, чтобы никто не пытался его проверить — он взял спутника, нескольких ослов и пошел с ними якобы с хворостом в город, на продажу. В одной из вязанок хвороста завернутая в большое одеяло, лежала винтовка с патронами.

В том месте, где дорога делает большой поворот, Зардад попрощался со спутником. Дальше он пошел один.

На второй день — он подошел совсем уже близко — он начал беспокоиться о вертолетах Вертолеты летали совсем низко, от вертолетов он мог еще скрыться — а вот от стрелков, которые, несомненно, засели впереди — нет. Потому он отсиживался весь день — а потом решил ползти.

Он даже не понял, что произошло — ведь он считал себя искусным следопытом и проводником, эту ремеслу, важному для жизни любого пуштуна его учили отец и брат, которых убил президент. Он полз как змея, неотвратимо и бесшумно, винтовка была на удобном ремне за спиной. Он почувствовал, как неосторожно шаркнула нога, и щелкнул о склон камень. Поморщился, выругав себя — такого нельзя допускать. Потом пополз дальше и только в последний момент почувствовал, что выше на склоне кто-то есть. Рука метнулась к кинжалу — но выхватить он его не успел.

Придя в себя, он понял, что не лежит, а сидит, что руки его связаны и во рту что-то вроде кляпа. Очень сильно болела голова, почему-то саднило глотку. Перед ним была темнота.

— Пашта поежи? — спросила темнота

Пресвятой Аллах!

Рот его был заткнут чем-то, и потому он закивал — в голове снова взыграла как необъезженный от этого боль.

— Я такой же пуштун, как и ты — ответила темнота на пушту — сейчас я развяжу тебя, а ты не будешь кричать и выслушаешь меня. Если согласен — кивни.

Зардад осторожно кивнул.

Кляп изо рта исчез, его едва не вырвало от этого, но он сдержался. Нельзя показывать свою слабость, хоть ты и пуштун.

— Кто ты? — тихо спросил Зардад на пушту

— Я пуштун. Такой же, как и ты. Только старше тебя.

Последнее было немаловажным замечанием — принцип машер действовал всегда, уважать следовало всех старших, а не только знакомых.

— Я тебя не знаю.

— Лишь Аллах знает каждого из живущих на земле — ответила темнота, и Зардаду стало жутковато…

— Почему ты ударил меня? Разве я сделал что-то плохое тебе?

— Я не знал, что встречу брата и подумал, что услышал лазутчика.

— Но раз ты знаешь, что перед тобой брат, почему же ты не развяжешь мне руки и не отпустишь меня с миром.

— Потому что эти руки сделают то, что будет глупо и бессмысленно.

Зардад помолчал. То, что он собирался сделать для него не было ни глупым ни бессмысленным, и если бы он был свободен — он бы нашел способ доказать это незнакомцу. Но он не был свободен.

— Разве тебе решать, что глупо, а что нет?

— Мне, ибо я старше тебя и видел в жизни много больше, чем видел ты. Ты желаешь убить сына свиньи и собаки в генеральской форме, который пролил несчетно крови и собирается пролить еще больше. Но тем самым ты только навлечешь новые беды и несчастья на наш народ. Разумно ли это — ты не сможешь повергнуть тирана, но твои руки сотворят еще больше сирот и вдов среди многострадального пуштунского народа.

— Я убью диктатора или умру сам.

— Тебе не дадут даже подойти к нему, ты умрешь, а он только посмеется над тобой, поставив ногу на твою бездыханную грудь. Вот что будет, Аллах свидетель.

Зардад заскрипел зубами от бессилия

— Отпусти меня, и я докажу что твоя мудрость ничто перед моей храбростью!

— Я, Змарай, пуштун и воин людей Шинвари приговорил подлую собаку Уль-Хака к смерти, да будет Всевидящий верным свидетелем моим словам. Не позднее чем через год подлый каратель пуштунского народа умрет, и смерть его будет страшна.

— Этот человек убил мою семью. Я должен убить его.

— В таком случае мне придется убить тебя прямо сейчас, потому что ты не ведаешь что творишь, ты не убьешь подлого пса, но навлечешь смерть на всех пуштунов и возможно, на меня. Я не могу рисковать…

Темнота говорила спокойно и страшно на пушту, если бы это был боец пакистанской армии, полицейский — Зардад скорее всего принял бы смерть с гордо поднятой головой. Но тут оцепеневший от ужаса мозг подсказал выход — стоит ли вообще умирать на пути своей мести от рук другого пуштуна, судя по всему искусного воина.

— Стоит ли тебе багрить руки кровью брата своего, пока жива подлая собака уль-Хак? — проговорил с трудом Зардад

— Это будет страшный грех, но я возьму его на себя, ибо нет ничего такого, что я не сделал бы на пути своей мести. Если же ты хочешь мне помочь — помоги, и клянусь, мы вместе расправимся с подлым убийцей.

— Как я могу верить тебе?

— Клянусь огнем очага и хлебом, который питает нас, что тиран умрет, и умрет он от рук мстителей — пуштунов.

Это была клятва, которую не предавали.

— Поклянись же и ты, что оставишь все произошедшее в тайне, и ничего не скажешь и не сделаешь, пока тебе не дадут знак.

Делать было нечего

— Клянусь огнем очага и хлебом, который питает нас, что оставлю все происходящее в тайне и сделаю все, чтобы убить тирана.

— И что не сделаешь ничего, пока тебе не дадут знать. Тиран знает что умрет, и делает все, чтобы отдалить час расплаты, если ты пойдешь на войну один, то погибнешь без смысла.

— Клянусь, что не сделаю ничего, пока мне не дадут знать.

— Клянись, как положено.

— Клянусь огнем очага и хлебом, который питает нас, что не сделаю ничего, пока мне не дадут знать.

— Пусть Аллах будет свидетелем твоим и моим словам. Дай, я развяжу тебя.

Неизвестный пуштун развязал его, от него пахло тем, чем и должно пахнуть от пуштуна — шерстью и жиром животных. От солдат и полицейских пахнет не так.

— За то время, которое Аллах отвел тьме — ты должен скрыться. Так, чтобы шакалы Тирана не нашли тебя.

— Но как я найду тебя и пойму, что нужно сделать? — спросил Зардад

— Я сам найду тебя. Я и те люди, которые хотят смерти Тирана не меньше твоего. Они скажут, что пришли от меня, брата Змарая и ты должен делать все, что они скажут. А возможно — приду и я сам, потому что покарать злодея своей рукой — великая честь для любого мужчины. Да, наверное, я так и сделаю. Назови свое имя?

— Я Зардад, из племени Африди… — Зардад назвал свой клан и род.

— Тогда я найду тебя. Помни про свою клятву. И не забудь свое оружие, это хорошее оружие и оно еще сослужит тебе достойную службу.

Скворцов перевалился через край и ввалился во впадину так неожиданно, что Шило выхватил нож…

— Тихо. Это я, брат.

— Что там?

— Какой-то пуштун. С винтовкой.

— На первого?

— А сам как?

Шило помолчал.

— Птицы слетятся. Нехорошо, заметят.

— Ты прав, брат. Поэтому я его отпустил.

— Ты… что сделал?! — Шило даже повысил голос от удивления

— Тише. Я его отпустил.

— Аллах лишил тебя разума. Он выдаст нас. Может быть, это лазутчик.

— Это не лазутчик Ты жил там же где и я — неужели ты не отличишь правдивого от лжеца, негодяя от воина? И разве ты поверишь в то, что пуштун предаст клятву, данную хлебом и очагом костра, греющего нас?

— Лично меня уже ничего не греет. Только бы ноги отсюда унести…

— Как знаешь, брат. Аллах с тобой.

Шило, не зная, то ли издевается над ним его командир, то ли и в самом деле так думает, отвернулся и сплюнул. И в этот момент — земля почти неощутимо — дрогнула…

Объект Зульфикар в горах был старинным пещерным комплексом, когда-то давно здесь жили монахи. Буддийские монахи, последние из которых погибли в жуткой резне сорок седьмого года, когда людей вырезали целыми семьями — и уж какое дело было озверевшим исламистам до какого-то там Будды. Долгие годы монастырский комплекс стоял опустевшим, потом военная администрация начала хоронить здесь опасные отходы. И только два года назад, пещерный комплекс окончательно приспособили под нужды пакистанской ядерной программы.

Два вертолета — один из них с президентом и свитой, другой с начальником генерального штаба — они никогда не пользовались одним и тем же транспортом — приземлились на выбитой взрывами площадке в горах, столь узкой, что на нее только и могли приземлиться два средних вертолета. Пилотам пришлось приложить все мастерство к тому, чтобы не допустить катастрофы — около горных склонов существуют очень опасные вихревые потоки, они могут бросить винтокрылую машину вниз на камни так резко и неожиданно, что ты и понять что произошло — не успеешь.

В вертолете, где летел начальник генерального штаба Рахимудин-хан сидел и генерал Хамид Гуль. Мрачный как туча…