Лицо как в паутине

Маканин был такой смурной, лицо как в паутине. Я его видел в моей жизни несколько раз, однако он послужил таким орудием судьбы.

Это он, приехав в Париж с делегацией советских писателей (в ней был и знакомый мне Андрей Вознесенский с женой Зоей, и знакомый мне Геннадий Айги, похожий на старичка, – пенёк такой в зале Министерства культуры стоял у камина), по просьбе литературного критика Лакшина взял рукопись моей книги «У нас была великая эпоха» и увёз в Москву.

Послужил как бы курьером, однако с курьера Маканина и началась моя литературная судьба в России.

Возможно, я что-то путаю, и на самом деле раньше вышли мои несколько рассказов в «Детективе и политике» у Юлиана Семёнова? Возможно, путаю, журналов этих у меня давно нет, потерялись на трудном жизненном пути, так что кто первее – вопрос. «У нас была великая эпоха» появилась в журнале «Знамя» в ноябре 1989 года, рассказы в «Детектив и политика» – не ранее 1988-го.

Так вот, там, в Министерстве иностранных дел Франции в прилизанном зале ко мне подошёл высокий человек в сером свитере, отрекомендовался как Владимир Маканин и сказал следующее (переписываю из другой моей книги):

– Критик Владимир Лакшин просил меня взять от вас рукопись, о которой вы ему говорили в Будапеште. Про послевоенные годы. Мы улетаем в Москву через неделю. Вот вам адрес отеля, где нас поместили.

– А что, этот Владимир действительно может книгу опубликовать? – спросил я Маканина.

– Это очень влиятельный критик. Появление в «Новом мире» «Одного дня Ивана Денисовича» – его рук дело, – сообщил мне незнакомец Маканин. (…)

Копию я сделал. Рукопись доставил. Подробностей встречи в отеле не помню.

В 1989 году «У нас была великая эпоха» была напечатана в журнале «Знамя».

Я ей-богу понятия не имел, кто у них там who, у русских. Не знал, что человек в сером свитере считался у них там в России значительным писателем. Кажется, он был с бородой, Маканин, такой же серой, как и его свитер. Борода и свитер, возможно, дали мне эффект лица в паутине.

Будучи человеком самонадеянным (не самовлюблённым, а именно самонадеянным), я мало интересовался людьми, разве что если уж они были особенно яркими. То же касалось и женщин, меня интересовали только яркие птицы женщин. Вот такой я человек, и могила меня уже не исправит.

Я вообще-то по натуре своей несправедлив и безжалостен. Но если Вы думаете, что мимо меня проскочил незамеченным хоть один выдающийся человек, то Вы ошибаетесь.

Пока существовал СССР, Маканин, по-видимому, был на поверхности литературы, но когда СССР не стало и автоматом были сами собой упразднены, умерли все правила литературного мира, Маканин куда-то отдалился, провалился, исчез из обращения.

Я его, несомненно, где-то несколько раз встречал, он был неизменно вежлив и радушен. Прямой, всегда в серых свитерах, он, впрочем, ничем особенным и громким в эти времена не отличался, потому я и не помню, где я на него натыкался и что говорил.

В те годы русские, в особенности интеллигенция, спешили занять какие-то политические позиции, иногда очень оригинальные, он, однако, неизвестно какую позицию занял, неопределенную, по-видимому, потому что ни в либеральном лагере, ни в патриотическом (красно-коричневых) я его не обнаружил. И когда он умер 1 ноября 2017 года в посёлке Красный близ Ростова-на-Дону на 81-м году жизни, я лишь равнодушно отметил, что, вот, умер человек, который привёз мой текст «У нас была великая эпоха» в Москву.

Я, кажется, в своё время пытался читать какую-то попавшую ко мне его книгу, но мой стиль жизни не был благоприятным для чтения книг, так что я и прочёл-то, может быть, пару страниц в один раз. Я вообще не люблю читать романы, а он писал только романы, повести и рассказы. Эти жанры мне представляются жанрами «ретро».

Это я так извиняюсь своеобразно за то, что не разглядел человека, не прочитал писателя. Следует учитывать, что я поверхностный, вечно несущийся куда-то, летящий человек, хватающий быстро куски жизни, чтобы по-быстрому к ним и охладеть. Вот и Маканин в сером свитере так был мною схвачен и забыт. Интересно, если бы он носил яркие галстуки, остался бы он в моей памяти подольше? Побудил ли бы меня рассмотреть его получше? Чёрт его знает. Если ты не ярок, то, вероятно, тебе следует винить в своей неяркости только себя.

Посёлок Красный… Может, у него там был старый частный дом. Сени были, где рукомойник, а в самом тесном углу бочка с брагой. А еще, может, он варил с женой или сестрой холодное. Холодец то есть – и тарелки, застывая, стояли в сенях.

Всё пытаюсь вспомнить. У них тогда, у советской делегации в Париже был после встречи запланирован «фуршет»? Я ушёл тотчас после того, как получил от Маканина адрес и телефон отеля. Я справедливо полагал, что среди тех людей в тот вечер я сделал всё, что мог. И Геннадий Айги, и Андрей Вознесенский для меня бы и пальцем не пошевелили.

Там они и остались, группками стоящие на вощёном французском паркете. Как полагается, сценкой такой из прошлой жизни, мгновенной фотографией зрения мозга.

Вся жизнь, если оглянешься, из таких блиц-фотографий состоит. Клац-клац!