Когда тебя предает правительство твоей собственной страны, это удар такой силы, будто тебя изо всех сил лягнул в живот мул.

Я вырос убежденным в несокрушимости краеугольных камней нашей американской системы правосудия. Именно этому меня учили с детства — что бы ни случилось, мои права как американского гражданина защищены Конституцией и Биллем о правах, величайшими документами, созданными в мире после Десяти Заповедей и Великой хартии вольностей. И если бы даже меня обвинили в нарушении законов страны, то мою судьбу должны были решать «12 разгневанных мужчин», такие же люди, как я сам, хорошие и справедливые, а не один-единственный чиновник правоохранительного ведомства, возможно, озлобленный, или коррумпированный, или лично заинтересованный.

Да, в американской истории были дни, которыми не гордится никто из патриотов страны, но допущенные ошибки все же исправлялись. И конечно же, даже в недавней истории в правительстве страны оказывались негодяи. Однако я никогда не мог и представить себе, что мне когда-нибудь доведется испытать то, что случилось. Я не мог поверить, что американские прокуроры и правительственные агенты окажутся мерзавцами. В стране существовала система сдержек и противовесов, в которой любой страж порядка находился под придирчивым и бесстрастным наблюдением. Мы не в Германии 1930-х годов, а министерство юстиции не гестапо. Я был твердо убежден в этом, но теперь я чувствовал себя рядовым членом мафии, который ради общего блага решил предать «крестного отца» и рассказать обо всех кровавых историях, связанных с омертой, но агент ФБР, которому он доверился, оказался Майклом Корлеоне.

Письмо Джафарли потрясло мой мир. Кому теперь доверять? И это было не то же самое, что узнать об измене жены. Представьте себе, будто вся ваша семья сговорилась, оформила вам страховку на 5 миллионов долларов и наняла киллера, чтобы тот всадил вам пулю в затылок.

Сейчас мне очень неудобно рассказывать об этом Ладьелу, но тогда я вспоминал каждое слово каждого разговора с ним — с его первого звонка в вашингтонскую гостиницу, во время нашего путешествия по Мексике и вплоть до последнего рукопожатия и объятий в аэропорту имени Даллеса. Во всяком случае, каждое слово, которое я мог вспомнить, поскольку в некоторые моменты путешествия мы были совершенно пьяны. Однако я не мог вспомнить ничего особенного — ни странных оговорок, ни неловких вопросов, ни чрезмерной заинтересованности моими отношениями с UBS, карьерными планами или тем, насколько я был удовлетворен итогами судебного разбирательства. Я прокрутил все в голове и понял, что Ладьел вне подозрений. Но это было по-настоящему отвратительно, и я почувствовал стыд и гнев на ублюдков из министерства юстиции за то, что они заставили меня это сделать.

Итак, это устроили именно они. Список подозреваемых был коротким, и их можно было перечислить по пальцам одной руки. Мой брат Дуг знал, что я делаю, потому что я все ему рассказал, когда во время своей последней поездки оказался в Бостоне. Но это точно не мог быть Дуг, разве что он не решил мне отомстить за какую-то шалость в детском возрасте. Загибаем один палец. И это не был Ладьел, еще один палец. И конечно же, это не могли быть два моих адвоката, если только в юридической школе их не учили брать у клиентов деньги, а затем вышвыривать их вон. Итого четыре пальца, и остался один — Даунинг и министерство юстиции. У меня в голове звучала знаменитая реплика Марлона Брандо из фильма «В порту»: «Это был ты, Чарли. Это был ты».

Но зачем же Даунингу нужно было бы это делать? Министерство юстиции и Кевин Даунинг меня подставили, они следили за тем, как мы с Ладьелом отправились в Мексику, затем стащили Ладьела с самолета, заполучили его идентификационные данные и использовали его имя в какой-то темной схеме, чтобы засветить меня и заставить отступить. Но почему? В этом не было никакого смысла, если только они действительно не хотели, чтобы я заткнулся. И хотя я совершенно не переносил Кевина Даунинга, мне казалось, что за ниточки здесь тянул кто-то другой. Кто твой долбаный кукловод, Пиноккио?

Кто-то наверху ненавидел меня так же сильно, как Даунинг, а может быть, еще сильнее, но я не собирался выяснять, кто именно. Это не имело особого значения. Министерство юстиции было всесильным. Я сражался против дракона. Нужно было вести себя еще осторожнее с телефонными звонками, электронной почтой, факсами и разговорами. В UBS все еще работали люди, которых я считал своими отличными друзьями, но мог ли я доверять им? Единственными, на кого я мог полностью рассчитывать, были Дуг и мой лучший приятель со времен State Street, Рик Джеймс, но они жили не в Женеве. И пока я оставался в Швейцарии, я был одиноким волком, держащим охотников в страхе.

На минуту я задумался о том, чтобы собрать вещи и сбежать из страны, чтобы швейцарцы не смогли надеть на меня наручники. Однако я тут же отбросил эту мысль. Охота уже началась, и я посчитал, что лучшей тактикой будет не бегство, а контратака. Мне нужно было взять это фальшивое письмо Ладьела Джафарли и запихнуть его в задницу чиновникам из министерства юстиции. Я внезапно решил, что мне хватит прятаться и бегать от таксофона к таксофону. Если меня прослушивают — а я уже был в этом уверен, — нужно, чтобы они услышали, как я бросаю им вызов. Я позвонил Гектору и Морану в Вашингтон.

— Внимание, джентльмены, — сказал я. — Я сейчас отправлю вам факс прямо из дома.

— Хорошо, Брэд, — удивленно сказал Рик. — А это безопасно?

— Неважно. Меня уже раскрыли, и все это довольно гадко.

Я отправил факс, и через пять минут они перезвонили мне, шокированные.

— Не могу этому поверить, — сказал Пол. — Это что, какой-то розыгрыш?

— Только если я — Бэтмен, а Кевин Даунинг — Джокер.

— Брэд, ты точно уверен, — спросил Рик, — что твой друг Ладьел не мог сдать тебя UBS?

— А ты, Рик, — ответил я, — полностью уверен в том, что твоя жена не спит с чистильщиком вашего бассейна?

— Совершенно уверен, — сказал он.

— То же самое и у меня. Мы с Ладьелом были друзьями 10 лет. Он успешен, богат и предан мне. У него нет никакой причины подставлять меня или прогибаться под UBS. Ни малейшей. Кроме того, Ладьел ничего не знал о моих делах, так что это не он. Это письмо — подделка.

— Похоже на то, — ответил Рик. — Что нам делать?

— Я хочу, чтобы вы взяли это письмо, отправили его факсом Кевину Даунингу и спросили его: «Что это за херня?» Он будет все отрицать, но зато поймет, что мы за ним присматриваем. И сразу после этого вам нужно позвонить в налоговую службу, комиссию по ценным бумагам и, самое главное, в Сенат. Мне не важно, что вы для этого сделаете, можете продать своих детей, но вы должны выбить для меня повестку для дачи показаний. Все понятно?

— Да, хорошо, — ответил Пол. — Пристегни ремень!

— Мы уже в штопоре, — заметил я. — Поторопитесь!

Я повесил трубку, точнее, изо всех сил шарахнул ею по аппарату. Я хотел, чтобы мои адвокаты поняли, что я не в восторге от их работы и что им стоит играть пожестче. Добротой не победишь. Однако события разворачивались слишком быстро и у меня не было времени менять лошадей. Оставалось лишь сильнее подхлестывать их.

Гектор и Моран сделали все, как я сказал, и Даунинг отреагировал совершенно предсказуемым образом. Они отправили ему по факсу письмо Джафарли с требованием детальных объяснений. Когда он не ответил, они позвонили ему, и он начал заикаться, как школьник, пойманный за тем, что заглядывает под юбки девочкам на перемене.

— Я не имею ни малейшего представления о том, кто это отправил, — сказал Даунинг. — Но понятно, что у вашего клиента множество врагов, что лично меня нисколько не удивляет. Ему следует быть осторожнее.

Скользкий ублюдок.

И тут Хейг Симонян опубликовал свою скандальную статью в Financial Times. Я сидел на веранде, пил эспрессо и ухмылялся во весь рот. Хейг писал, что с ним связался некий анонимный швейцарский банкир, называвший себя «Тарантулом», и разобрал на винтики всю швейцарскую банковскую систему, с ее многолетней секретностью и коррупцией. Хейг написал, что у него не было возможности проверить самые болезненные детали, однако его значительный опыт в финансовых вопросах привел его к убеждению, что слова «Тарантула» заслуживали внимания. К следующему утру тему подхватили все газеты, и это вызвало серьезное волнение во всех банках — от Цюриха до Лугано.

Тем временем мои юридические птички принялись обрывать телефонные линии, пытаясь обеспечить мне иммунитет от налоговой службы и комиссии по ценным бумагам, а также «дружественную повестку» от постоянного подкомитета Сената по расследованиям. Я подумал, что теперь, когда все эти фигуры уже в игре, а жалкий заговор министерства юстиции разоблачен, Даунинг и его подручные не захотят выкидывать новых фортелей. Однако моя вера в целебную силу логического мышления была недолгой.

Через пару дней мне позвонил Джеймс Вудс, который все еще работал в UBS, хотя и перешел по моему совету в южноафриканский отдел.

— Брэдли, слушай меня внимательно.

— Я слушаю, Джеймс.

— Один из наших друзей, работающий в юридическом отделе, вчера немного перебрал. Он рассказал, что министерство юстиции США отправило некое «адресное письмо» в юридическую службу UBS, возможно, что и самому Петеру Куреру. По всей видимости, письмо предупреждает UBS о том, что банк находится под формальным уголовным расследованием со стороны американских властей!

— О, это интересно! — сказал я максимально равнодушным тоном, хотя я чуть не выскочил из кресла.

— Черт возьми, Брэд! — воскликнул Джеймс. — Ты был прав!

— Рано или поздно это должно было случиться, — ответил я. — Просто береги задницу, Джеймс.

— И ты тоже, — сказал Джеймс.

— Не беспокойся, — я выдавил из себя смешок. — Это мой любимый объект недвижимости.

Твою мать! Я был вне себя от злости. Какая, к черту, секретность! Министерство юстиции почти открытым текстом говорило швейцарцам: «Мы собираемся обшарить ваши шкафчики. Спрячьте свою порнушку подальше!» Какие бы цели они ни преследовали, я понимал, что это никоим образом не связано с поисками справедливости в интересах американского налогоплательщика.

Это было последней каплей. Я устал иметь дело с клоунами из министерства юстиции, поэтому позвонил Гектору и Морану, поделился с ними новостями, а затем сказал:

— Пошло это министерство на хер! Я больше не буду иметь дела с этими засранцами. Я беру билет на самолет, а вам, ребята, лучше поскорее найти тех, к кому можно пойти.

31 августа 2007 года Гектор и Моран впервые связались с Сенатом США. Я объяснил им, что говорить и к кому обращаться, но я знал, что это будет непросто. Сенатор Карл Левин, влиятельный председатель постоянного подкомитета Сената по расследованиям, был убежденным сторонником демократической партии и противником администрации Буша, включая министерство юстиции. Я подумал, что он заинтересуется моим предложением, ведь никто до меня еще не предлагал прижать швейцарские банки, рассказав, как они обманывали американских налогоплательщиков в течение десятилетий. Но нельзя просто взять телефонный справочник Капитолийского холма и позвонить Карлу Левину. Поэтому мои адвокаты нашли какого-то из его подчиненных и сказали ему: «У нас есть американский клиент, который также является швейцарским банкиром, и он хотел бы рассказать обо всех гнусных швейцарских банковских делишках». Ответ на это был довольно прохладным в стиле: «Это здорово. А у меня есть мост в Бруклине, который я готов продать по реально низкой цене». Дело оказалось непростым. Требовалось нечто большее, чем несколько телефонных звонков и писем. Однако я сохранял хладнокровие и попросил адвокатов подождать пару недель, позволить ситуации успокоиться, а затем снова нанести удар.

В середине сентября я сообщил своим адвокатам, что мы прекращаем работать с министерством юстиции и должны вновь обратиться в налоговую службу, в частности к двум ее специальным агентам, прикомандированным к Сенатскому комитету — Джону Ривзу и Джону Макдугаллу. Я хотел, чтобы налоговая служба знала, что я все еще готов к сотрудничеству, однако, поскольку министерство юстиции оказалось таким же дружелюбным, как пес на помойке, мы решили пойти на более высокий уровень. Я придумал двухуровневую тактику. Налоговая служба должна знать, что я готов выступать в роли изобличителя. Я был уверен, что они умирают от желания услышать мою историю, но я смог бы рассказать ее, только если бы у меня была повестка, защищающая меня от швейцарцев. Налоговая служба не могла ее предоставить, но это мог сделать Сенат.

Сразу после этого я заставил Гектора и Морана снова постучать в двери Сената. На этот раз кое-что изменилось, возможно, из-за статьи Хейга Симоняна, на которую обратили внимание все основные финансовые издания и веб-сайты. Мои адвокаты еще раз повторили мое предложение дать детальные показания лично и на условиях, удобных комитету.

При этом они четко описали необходимое условие: «Наш клиент должен иметь на руках повестку, иначе он не сможет дать показания, не рискуя своей свободой. Мы считаем это довольно выгодными условиями с учетом того, насколько серьезными будут разоблачения». По сути, они говорили: «Привлеките нас к разбирательству, и у вас будет все, что вам нужно».

9 октября Гектор и Моран позвонили мне в Женеву. Было слышно, как они отталкивают друг друга от телефона.

— Мы все получили, Брэд! Комитет только что выписал для тебя повестку!

— Прекрасно. Отправьте мне копию по факсу, — сказал я, думая при этом: «Как нельзя кстати. Если бы вы, парни, сразу пошли по этому пути, на меня не лаял бы этот бешеный пес, Даунинг». Однако вслух я добавил лишь:

— Собираю вещи.

Тем не менее я был взволнован и испытал хоть какой-то оптимизм. Наконец-то меня согласились выслушать, и это была не парочка бюрократов, общение с которыми зашло бы в тупик. Пришло время Большого Шоу, и теперь я пущу в ход все, что у меня есть. Я также понимал, что мои показания перед комитетом Левина могут вызвать совершенно непредсказуемые последствия. Я даже не представлял, сколько времени проведу в Штатах. Я заплатил уборщице за три месяца вперед и попросил ее поливать цветы.

Затем я направился в аэропорт, немного нервничая, поскольку не исключал, что у выхода на посадку меня могла ждать швейцарская полиция с ордером. Однако, черт побери, я всегда предпочитал играть по-крупному, и начиналась новая партия.

Вашингтон в октябре выглядит намного лучше, чем в июне. Было прохладно и ветрено, и листья уже начали желтеть, правда, вокруг меня все только накалялось. Я устроил себе «бункер» у Дуга в Веймуте, неподалеку от Бостона. С учетом того, сколько я за последнее время налетал на рейсах Delta Airlines, мне стоило подумать о покупке акций компании. Дуг, как я уже упоминал выше, — это дотошный и талантливый судебный адвокат. Пока я все ему рассказывал, он составлял подборку свидетельств, которые позволили бы мне сохранить мою шкуру. Он полностью поддержал мое стремление рассказать о деятельности банка и, так же как и я сам, был зол и расстроен от того, что министерство юстиции относилось ко мне как к Лаки Лучано. Дуг относился к своим обязанностям адвоката, примерно как врач — к клятве Гиппократа. Он был ошеломлен, узнав, что министерство юстиции считает свои обещания «гибкими», а со временем он разозлился на чиновников еще пуще моего.

Весь следующий месяц я работал с Гектором и Мораном над подготовкой своих показаний в Сенате, а также над тем, чтобы мой статус изобличителя был должным образом подтвержден налоговой службой. 12 октября мы устроили в офисе моих юристов собрание с участием пары агентов налоговой службы, работавших в юридическом отделе. Я дал им еще больше документов и показаний, делавших картину масштабного скандала еще более яркой и красочной, и пояснил, что собирался раскрыть всю информацию комитету Карла Левина, и вот тогда-то они получат все материалы. Агенты были очень вежливыми, заботливыми и благодарными. В конечном счете именно Конгресс финансирует налоговую службу. А министерство юстиции всегда держало свою деятельность в секрете, вокруг него было много скандалов, а толку от него было как от сетчатой двери на подводной лодке.

В последние дни октября мы начали передавать в Сенат предварительные свидетельства. Я хотел, чтобы члены комитета ознакомились с ними, хотя и знал, что они не поймут сути материалов без моего «перевода». Но если бы я просто пришел туда с кипой бумаг высотой в полметра, у них взорвались бы головы. Одновременно Гектор и Моран продолжали теребить министерство юстиции и просить Даунинга об иммунитете, скармливая ему понемногу улики. Я знал, что этот ублюдок будет и дальше насмехаться над нами (что он и сделал), но это помогло сбить его со следа и не дать ему разнюхать, чем я в действительности занимаюсь — ставлю крест на его карьере. Также Рик и Пол связались с Комиссией по ценным бумагам и предупредили о грядущих событиях. Никто не смог бы сказать, что Биркенфельд отказывался от сотрудничества.

6 ноября на канале CBS News вышел сюжет, который подхватили все финансовые издания, включая Wall Street Journal. Частный банкир UBS из цюрихского офиса был внезапно арестован в бразильском городе Сан-Паулу вместе с 19 бразильцами. Их обвинили в создании схем, помогавших бразильским компаниям уклоняться от налогов. Деньги отмывались через UBS и Credit Suisse, две мои альма-матер. Бразильская полиция провела «Операцию «Швейцария»» — совершила рейд по 44 местам и захватила 4 миллиона долларов в бразильской и американской валюте. По их мнению, эти компании отмывали через черный рынок по 4,1 миллиона долларов в месяц и прятали эти средства в швейцарских банках!

Быстро, как Флэш Гордон, я сделал копии этих потрясающих новостей и заставил адвокатов отправить их экспресс-почтой вместе с сопроводительными письмами в Сенат, налоговую службу, комиссию по ценным бумагам и министерство юстиции. По сути, в письмах было сказано: «Ребятки, я же вам говорил!» — но между строк читалось: «Даже чертовы бразильцы умнее вас, тупиц!» Придуманная бразильцами молниеносная операция, направленная против UBS и Credit Suisse, была очень похожа по своей тактике на то, что я предлагал сделать в США министерству юстиции (видимо, бразильцы тоже слишком много смотрят телевизор). Через пять дней после этого я уже поднимался по ступеням Капитолия.

13 ноября сенатор Карл Левин был занят — в том смысле, что он не собирался сам присутствовать на моих показаниях, его сотрудники должны были составить для него краткое резюме. Сенаторы чаще всего председательствуют лишь на публичных слушаниях, потому что их обычно транслируют через C-SPAN, иначе они вообще ничем больше не смогут заниматься — хотя в целом вопрос о том, занимаются ли они хоть чем-нибудь, остается, конечно, открытым.

Мои слушания должны были происходить в большой переговорной комнате наискосок от офиса Левина. Я шел по освященным традицией залам рядом с Полом — мы оба были в деловых костюмах, галстуках и с кучей бумаг со швейцарскими секретами — и чувствовал, что попал наконец в Изумрудный город, чтобы встретиться с Волшебником. Два года назад я впервые увидел трехстраничный меморандум и поклялся взорвать изнутри этот зловещий швейцарский замок — и вот я уже близок к цели. Конечно, я не мог не думать о том, что ко мне будут относиться как к скользкой «крысе» — как это делали люди из министерства юстиции. Совсем скоро мне предстояло это узнать. Двое молодых практикантов у входа поприветствовали нас и вежливо сопроводили внутрь.

Переговорная была большой, примерно 6 на 9 метров, со столом, длинным, как морской катер. На обитых зеленым сукном стенах висели портреты хмурых сенаторов. Там была стенографистка, и ее полированные ногти уже были занесены над клавишами стенографической машинки. В середине стола сидел Роберт «Боб» Л. Роуч, советник сенатора Левина и руководитель расследования — лет 45, с большой квадратной челюстью, римским носом, в очках со стальной оправой и жесткими, начинавшими понемногу седеть, волосами. По одну руку от Роуча сидели два представителя «большинства» партии демократов, по другую — двое от «меньшинства», партии республиканцев. Стулья с нашей стороны стола были пустыми, но не успели мы сесть, как Роуч встал, а стенографистка принялась печатать.

— Мистер Биркенфельд, — нараспев произнес он, — прошу вас поднять правую руку.

Так я и сделал, а он спросил:

— Клянетесь ли вы говорить правду, одну только правду и ничего, кроме правды?

Я хотел сказать: «Не то, блин, слово!», но ограничился простым «Да». Мое настроение было приподнятым. Наконец-то я дам настоящие показания. А этому дебилу Кевину Даунингу придется выпрашивать себе копию стенограммы.

Боб Роуч был вежливым и любезным, хотя и не склонным к юмору. Я ни разу не видел, чтобы он улыбнулся. Он поблагодарил меня за присутствие, и собравшиеся закивали головами в знак подтверждения. Копии документов, представленных моими адвокатами, все еще лежали в пачках перед сотрудниками комитета, а нам с Полом предстояло раздать еще несколько томов. Это потребовало некоторого времени, а затем я в общих чертах рассказал о том, кто я такой, какую роль я играл в швейцарской банковской системе последние 10 лет и как я пришел к решению публично рассказать об этой секте, этом закрытом клубе, о котором никогда не рассказывал никакой «агент, вернувшийся с холода». Все присутствовавшие были очень внимательны, как будто я рассказывал им сказку, наполненную тайнами и интригами. Собственно, так оно и было, за исключением того, что каждое слово в моем рассказе было правдой.

Перед ними лежали распечатки документов: многие были на английском, некоторые, включая меморандум UBS, на французском или немецком. Там были презентации PowerPoint, внутренние бухгалтерские послания и секретные электронные таблицы (документ 1). У меня были толковые слушатели, однако они почти ничего не знали о внутренних механизмах секретной работы швейцарского банка, потому что никто прежде не делился с ними столь мелкими деталями. Это был их первый день в школе, и мне предстояло сначала обучить их основам, а затем помочь им разобраться со всеми деталями.

Первое заседание в Сенате заняло девять часов, с получасовым перерывом на обед. Уже после первого часа участники начали хмуриться и пучить глаза. Все эти парни были правительственными экспертами по налоговым вопросам, которые знали, что их обманывают уже многие годы, но не представляли, как именно. Представьте себе руководителей банка крови, из которого кто-то десятилетиями выкачивал эту драгоценную жидкость, пока я не пришел рассказать им подлинную историю Дракулы.

Кое-кто потом заявлял, что на самом деле Брэдли Биркенфельд знает не так уж и много и что даже без моих разоблачений секреты швейцарского банковского дела разрушились бы сами собой. Что ж, Боб Роуч и Сенат с этим не соглашались. Они были чертовски внимательны, и я советую вам последовать их примеру, поскольку мы приближаемся к кульминации моей истории, взрыву, раздавшемуся после моих показаний.

Я расскажу вам то, что рассказал им. Читайте внимательно и не думайте, что я — какой-то сплетник, у которого припасено лишь несколько захватывающих историй. Это было все, что я узнал, вся грязь, которую я собирал в течение многих лет. Я выдавал информацию — кусок за куском — а они сидели в таком шоке, будто я на их глазах разделывал гиппопотама, прямо на их девственно чистом и сверкающем столе из красного дерева. Мои показания многократно цитируются в отчетах Сената США от 17 и 25 июля 2008 г. Я отмечен как человек, передавший сенатскому комитету бесчисленное количество внутренних документов и описаний стратегий UBS.

Прежде всего я рассказал им о том, чем занимался UBS, как он это делал и как долго скрывал свои делишки. Затем я детально описал местоположение и направления деятельности всех офисов UBS, занимавшихся частным банковским обслуживанием в Женеве, Лугано и Цюрихе. После этого я дал им список — длиной в руку — с указанием всех вовлеченных в эти процессы частных банкиров UBS — полные имена, номера телефонов, адреса электронной почты, их внутренние коды в UBS и перечень всех городов, в которых они работали. Вишенкой на торте стали имена всех высших руководителей UBS, вовлеченных в офшорный бизнес на территории США, а также внутренняя организационная схема UBS. Также я продемонстрировал связи между офисами UBS и сотрудниками в Соединенных Штатах, которые помогали развивать и укреплять эту огромную схему налогового мошенничества против правительства США.

— Я бы хотел предложить следующее, — сказал я. — Точнее, я настаиваю на том, чтобы министерство юстиции, налоговая служба и комиссия по ценным бумагам поделились этими списками с министерством национальной безопасности.

Фактически я предложил то же самое, что раньше уже предлагал министерству юстиции.

— Зачем, мистер Биркенфельд? — спросил Боб Роуч.

— Паспорта всех частных банкиров UBS проходили сканирование во время их предыдущих визитов в Штаты. Вы заметите ряд интересных совпадений.

Члены подкомитета обменялись взглядами и что-то записали в своих блокнотах. Стенографистка продолжала барабанить по своим клавишам.

— А теперь давайте немного поговорим об активах, — продолжил я, перелистнув свои бумаги. — Общее количество счетов американцев, открытых и управляемых UBS в Швейцарии, равно 19 000.

В этот момент стало так тихо, что можно было услышать, как в зале заседаний летает муха.

— А общий объем активов на счетах американцев, полученных и инвестированных UBS в Швейцарии, составляет 20 миллиардов долларов.

Присутствующие захлопали глазами. Один из сотрудников снял очки и принялся их протирать, будто это помогало ему лучше меня услышать.

— И я сейчас даже не говорю об офшорных трастах и компаниях с банковскими счетами за пределами UBS, а также неисчислимых сокровищах, спрятанных в тысячах депозитных ячеек. Да, и отметьте, что швейцарский франк немного дороже доллара… Так вот, общая выручка от средств на секретных счетах американских граждан, заработанная UBS в Швейцарии составляет в среднем 200 миллионов долларов в год. За одно только прошедшее десятилетие не облагаемая налогами выручка составила 2 миллиарда долларов. Боюсь, что я не смогу предоставить вам точные цифры за предыдущие десятилетия, но вы можете смело предположить, что такая деятельность происходит уже с времен Второй мировой войны.

Как думаете, удалось мне привлечь их внимание? Скажу так — за все это время ни один из этих людей ни разу не посмотрел на часы.

Мне пришлось «перевести» разбивку внутренних бухгалтерских документов UBS, содержащих данные об активах и выручке, по секторам экономики, типам продуктов и месяцам. Затем я огорошил собравшихся детальной информацией о городах, гостиницах, продолжительности пребывания и частоте, с которой частные банкиры UBS путешествовали в Соединенные Штаты, а также о количестве встреч с имевшимися и потенциальными клиентами, которые проходили во время этих поездок. Возможно, вы удивляетесь, как мне удалось собрать всю эту информацию. Но помните, что у меня было на это два года, наполненных обидой и гневом. Я был изобретателен и безжалостен.

Мой рассказ занял около трех часов, после чего объявили перерыв на обед. Мы с Полом перекусили сэндвичами в буфете Сената, члены комитета старались держаться от меня подальше, как будто они были присяжными, изолированными от внешнего мира, а я — звездным свидетелем, хотя в каком-то смысле так оно и было. Когда мы вернулись обратно, Боб Роуч напомнил мне, что я все еще нахожусь под присягой.

— Да, я это понимаю, сэр, — сказал я, а затем вернулся к рассказу о своих уликах. — Давайте поговорим о том, как UBS классифицирует клиентов из США, а затем работает с ними в зависимости от величины их состояния. К ключевым клиентам относятся люди с состоянием более 25 миллионов долларов, к ценным клиентам — клиенты с состоянием от 10 до 25 миллионов. Так называемые опорные клиенты держат в банке от 2 до 10 миллионов, а премиальные — самые небольшие счета, 2–3 миллиона долларов. Все эти средства управляются в составе портфелей на основе стандартной инвестиционной стратегии различных фондов. Как это ни иронично, большинство этих фондов представляют собой продукты UBS, созданные инвестиционным банком. Каждый из этих клиентов обслуживается согласно величине его или ее состояния, а издержки на такие услуги меняются пропорционально величине состояния. Думаю, вам будет интересно отметить, что каждый из 19 000 счетов в банке попадает в ту или иную категорию.

Озвученные мной суммы были потрясающими. Я с пониманием отнесся к тому, что члены комитета принялись ослаблять свои галстуки, и продолжил.

— Стоит ли нам теперь обсудить, как UBS открыто и бесстыдно обучал нас, частных банкиров, тому, как избегать контроля во время пребывания в Штатах?

Кивки со всех сторон. Я выбрал следующую пачку свидетельств, внутренние обучающие материалы UBS (документ 3).

— Здесь хорошо видно, как банк обучал нас различным техникам, например как и когда указывать в таможенных формах целью визитов бизнес или отдых. Обратите внимание, что во втором абзаце предлагается почаще менять гостиничные номера, чтобы скрывать наши личности. Ниже вы можете видеть, что наших клиентов необходимо называть лишь по кодовым именам, а на наших визитках не должно быть указано ни должности «управляющий капиталом», ни названия банка UBS. На следующей странице описано жесткое правило, согласно которому нам нельзя носить с собой бумажные данные о клиентских портфелях и их владельцах, мы должны пересылать их курьерской почтой FedEx в наши гостиницы или местные офисы UBS. В шпионской торговле шпионскими секретами такой метод называется «закладками». Ниже вы найдете описание особых техник для шифрования клиентской информации на наших смартфонах, а также о том, что банк покупал и распространял среди сотрудников ноутбуки с системой шифрования, разработанной компанией IBM.

Я на мгновение остановился и поднял глаза.

— Кстати, я отказался носить с собой какие-либо зашифрованные устройства.

— Почему, мистер Биркенфельд? — спросил Роуч.

— Я был резидентом Швейцарии, работавшим в полном соответствии со швейцарским законодательством, и я не собирался вести себя как преступник.

— Однако вы понимали секретную природу этих техник и их цели.

— Конечно, понимал, — сказал я. — Мне никто не выкручивал рук. Чувство протеста выросло у меня позже.

Эти слова нашли понимание, и Роуч уважительно кивнул. Я был не из тех свидетелей, которые притворно скорбели о том, что «черт их дернул сделать все это».

— И сейчас я хотел бы упомянуть о том, — продолжил я, — что еще до приглашения в комитет и до выдачи мне повестки, позволившей мне выступить с показаниями, я предпринял ряд попыток донести эту информацию до министерства юстиции.

Я позволил себе отложить обсуждение этого вопроса, но сейчас пришло нужное время. Эти люди должны были знать, насколько тупые бюрократы работают в министерстве.

— К сожалению, министерство юстиции отказалось предоставить мне иммунитет или выписать повестку, вследствие чего я не имел возможности рассказать им все то, что я рассказываю вам. Я даже предложил им подключить ко мне подслушивающие устройства, чтобы я по поручению специальной группы в составе министерства мог ездить в Швейцарию, встречаться со швейцарскими банкирами и клиентами и собирать еще больше информации.

— Это было смелое предложение, мистер Биркенфельд, — сказал Роуч. — В итоге вы оказались мудрее и передумали?

— Нет, сэр. Кевин Даунинг из министерства юстиции тут же отказался от моего предложения. Почему? Об этом вам стоит спросить его самого.

— Мы обязательно это сделаем, — сказал один из представителей республиканцев.

— Возможно, эту миссию сможет в будущем взять на себя кто-то другой, — продолжил я. — И в связи с этим вам стоит знать, что UBS проводит ежегодные конференции всех банкиров UBS из Цюриха, Женевы и Лугано в двух местах за пределами основного офиса. Эти встречи посвящены обсуждению множества тем — инвестиционным продуктам, ценообразованию на услуги, маркетингу, рекомендательным программам, организации VIP-событий. Зачастую на них приглашают мотивационных ораторов, что кажется мне забавным, поскольку огромные суммы вовлеченных в процесс денег сами по себе служат достаточной мотивацией. Мероприятия проходят в принадлежащем UBS замке Вольфсберг недалеко от Цюриха и гостинице Montreux Palace Hotel около Женевы. Попасть на эти встречи не может никто, кроме банкиров и руководителей UBS. И поэтому вам нужен какой-то инсайдер вроде меня.

Я улыбнулся и пожал плечами в знак извинения. Было понятно, что они не смогут найти никакого другого американца, работавшего в швейцарском банке, как минимум, в течение следующей пары десятилетий. Затем я раздал копии цветной брошюры, сложенной в три раза. Я приберег ее напоследок для пущего эффекта.

— Это брошюра с фактами о деятельности фондов UBS, — сказал я. — Банк ежеквартально печатает их тысячными тиражами на немецком, французском, английском и итальянском языках, а мы, работающие с иностранными инвесторами, возим их с собой и раздаем потенциальным клиентам. Вы можете заметить, что в брошюрах прямо рекомендуется покупать инвестиционные продукты, и банк предлагает своим клиентам консультации на постоянной основе. Вы, конечно, знаете, что американские частные банкиры в UBS не имеют права продавать такие продукты в США или консультировать клиентов из США по вопросам инвестиций. Однако после того, как клиенты изучали эти материалы, мы открыто призывали их к тому, чтобы они обсуждали эти инвестиции с нами — только за пределами континентальных Соединенных Штатов. Иными словами, мы просили их найти «безопасный таксофон».

Близился вечер. Но могу сказать вам, что никто из участников не выглядел так, как будто хочет уйти. Они напоминали людей, которым никак не удается глубокой ночью отложить новый детектив Джона Гришема и наконец-то заснуть. Я перелистнул еще несколько страниц и улыбнулся с оттенком иронии.

— О, а вот это — внутренний и отлично напечатанный документ UBS, разбирающий примеры противодействия слежке. Этому нас активно учили сотрудники отдела безопасности и комплаенса — не правда ли, забавно?

Их глаза снова расширились, когда они принялись читать о том, что нам нужно было вести себя, подобно немецким шпионам 1940-х годов, проникавшим в Соединенные Штаты с подводных лодок.

— А теперь прошу вас обратиться к следующему документу — трехстраничному меморандуму. Этот документ под названием «Трансграничная банковская политика» был предположительно выпущен в ноябре 2004 года. Возможно, вы удивитесь, как удивился я, когда узнаете, что он содержит довольно обширные пассажи, запрещающие нам, банкирам, заниматься именно тем, чему банк учил нас долгие годы и в чем заключалась наша работа.

Я дал им минуту, чтобы они смогли ознакомиться с этим куском дерьма, который создал для меня так много проблем и привел меня туда, где я оказался. Некоторые из членов комитета принялись качать головами и шептаться друг с другом. Я услышал, как один из них сказал: «Ты в это веришь?»

— Следующий документ, — продолжил я, — представляет собой обновленную версию того же набора правил, который вновь противоречит тому, что происходило в UBS в реальности. Этот документ был выпущен совсем недавно, в июне 2007 года. Боюсь, что я не могу сообщить вам, каким образом я его получил, однако давайте просто скажем, что у меня есть много друзей в различных подразделениях UBS.

Каждый раз, когда я передавал членам комитета очередной комплект документов, у них возникали вопросы, а Роуч часто просил меня ответить тем из них, кто нуждался в помощи.

— Что означает эта цифра, мистер Биркенфельд?

— Могли бы вы подробнее объяснить, что такое Новые Деньги?

— Каким образом вы выбирали мероприятия, на которых вы встречались с новыми клиентами?

Честно говоря, я упивался возможностью детально рассказать им о содержимом материалов, поскольку они были искренне заинтересованы и благодарны, в отличие от этого тупицы Даунинга. Прошло довольно много времени, и наконец Боб Роуч посмотрел на свои часы. Они показывали шестой час вечера.

— Мистер Биркенфельд, вы передали нам очень много ценных материалов. Я думаю, мы должны серьезно их изучить и взять часть работы на дом.

Он огляделся по сторонам и увидел одобрительные кивки со стороны других членов комитета.

— Мы продолжим работу на следующем заседании. Вы хотели бы чем-то еще поделиться с нами сегодня?

— Пожалуй, только этим.

Я снова вытащил несколько копий документа, который было убрал. Я встал, раздал их и снова сел.

— Это имена всех моих клиентов в UBS, включая всех североамериканцев. Вы также найдете в документе детали их номерных счетов, активов, офшорных компаний и трастов, которые я помогал создавать, чтобы скрыть личности владельцев. Также там приведены размеры инвестированных сумм, а величины необлагаемого дохода по ним выделены жирным шрифтом. Также здесь приведен детальный список клиентов, которых обслуживал мой непосредственный начальник Кристиан Бовэй, его начальник в Цюрихе Мартин Лихти, а также Рауль Вейл, управляющий директор более высокого уровня, контролировавший деятельность банка по всему миру. И это всего лишь часть из 4500 счетов, обслуживаемых в Женеве, и из общего числа 19 000.

В самом начале этого списка были имена Игоря Оленикоффа, Абдула Азиза Аббаса и ряда других американцев и американских резидентов, уклонявшихся от налогов. Мне не очень хотелось разглашать некоторые имена, например Оленикоффа, однако у меня не было особого выбора. Я знал, что, если попытаюсь что-то утаить, мне тут же настанет крышка.

Рано или поздно комитет все равно узнал бы имена всех этих клиентов, как и налоговая служба. Большинство из них, конечно, признает свою вину, подпишет документы об амнистии, заплатит штрафы и налоги и избежит огласки.

— Охренеть! — прошептал кто-то, прочитав имя голливудской знаменитости.

— Мелкая рыбешка, — сказал я. — Всего 20 миллионов долларов. Игорь Оленикофф, самый крупный из моих клиентов, имел в своем портфеле 200 миллионов.

Члены комитета углубились в чтение, а я тем временем собрал свои бумаги. Они продолжали читать и не заметили, как мы с Полом вышли из переговорной. Закрывая за собой дверь, я услышал, как один их них вздохнул.

— Нет, только не она. Это не может быть правдой!

Через неделю состоялось второе заседание в Сенате. На этот раз в комитете Карла Левина что-то изменилось. Я чувствовал, как у членов комитета просыпается подспудная злость — не на меня, а на то, что верный европейский союзник так долго издевался над нашей страной. Я передал им множество свидетельств о деятельности лишь одного швейцарского банковского учреждения, однако было вполне естественным предположить, что юридические схемы, установленные швейцарским правительством, допускали, а следовательно, и стимулировали преступное поведение UBS в международном масштабе. В одной лишь Женеве работает свыше 130 частных банков, и было очевидно, что они занимаются таким же сомнительным бизнесом, как и UBS, только на другом уровне.

Я снова принес в комитет дурные вести: подлив масла в огонь, я сообщил, что, хотя UBS определенно был самым крупным нарушителем законов из числа швейцарских банков, он был не один. Точно так же как и в разговоре с министерством юстиции, я рассказал о деятельности Credit Suisse, где впервые столкнулся со швейцарскими мошенническими играми.

Однако сенатский комитет, в отличие от министерства юстиции, решил не казнить гонца, приносящего дурные вести. Было понятно, что члены комитета хорошо сделали свою домашнюю работу, изучили все материалы, которые я передал им на нашем первом заседании, и у них накопилось немало вопросов, требовавших разъяснений. Мне казалось, что они готовят свои пушки для масштабного залпа, и я надеялся, что этот залп будет адресован правительственным правоохранительным органам, проявившим некомпетентность. Время от времени члены комитета, задававшие все новые вопросы, казались смущенными и даже пристыженными.

Боб Роуч снова привел меня к присяге, и я начал свое выступление с комментария относительно письма, которое мои адвокаты накануне отправили в комитет, в министерство юстиции и в комиссию по ценным бумагам. Мы написали это письмо благодаря инсайдерской информации, которую я получил от одного из своих приятелей, продолжавших работать в UBS. Он проинформировал меня о том, что банк только что выпустил особые инструкции, менявшие природу его офшорного бизнеса с клиентами из США.

— Джентльмены, судя по всему, UBS перешел к обороне. Но прежде чем вы решите, что это может быть результатом утечки с нашего закрытого совещания, я думаю, что могу объяснить причины происходящего.

— Прошу вас, мистер Биркенфельд, — сказал Роуч.

— Примерно два месяца назад, пока я еще находился в Женеве, министерство юстиции отправило в UBS адресное письмо. Это письмо, по сути, предупредило банк о том, что в его отношении ведется расследование. Лично я считаю это огромной тактической ошибкой, однако теперь нам приходится пожинать ее плоды. UBS был предупрежден, и это сильно затруднит ваши усилия по выявлению его неблаговидной деятельности. Банк запретил сотрудникам поездки в командировки за границу и уничтожает документы.

Кто-то стукнул по столу и выдохнул: «Иисусе!» Я просто поднял бровь и пожал плечами.

Оставшуюся часть нашего заседания, такого же длинного, как и первое, мы все глубже погружались в дебри. Мне пришлось разъяснить содержание многих документов, предоставленных ранее, поскольку их было сложно понять, если вы не работали в швейцарской банковской системе. Я также потратил часть времени на то, чтобы вкратце суммировать все свои действия — сначала мои шаги, предпринятые внутри UBS, а затем мои рискованные попытки передать информацию правительству США. Я хотел, чтобы они понимали, что я должен был сделать, чтобы даже после моего ухода из UBS я мог получать новые сведения изнутри банка, которые я, пользуясь таксофонами и факсами в разных гостиницах, передавал сначала своим адвокатам, а затем в министерство юстиции. Я рассказал о том, что мне часто приходилось путешествовать в европейские города за пределами Женевы только для того, чтобы отправить документы курьерской почтой из безопасного места, и летать то туда, то сюда за свой собственный счет. Я хотел, чтобы мои усилия были зафиксированы надлежащим образом в официальных записях Конгресса.

После этого я вежливо объяснил, почему предыдущие попытки властей США противостоять действиям швейцарцев оказались бесплодными.

— Соглашение о квалифицированном посредничестве (QI), — сказал я, — нужно было для того, чтобы побудить инвесторов из США и работавшие с ними швейцарские банки делать формальные заявления о природе этих денег и суммах на офшорных счетах. Данное соглашение представляло собой попытку перевести все средства с «незадекларированных» секретных номерных счетов на «задекларированные». К сожалению, должен сказать, что в UBS достаточно часто обходили это соглашение. Могу предположить, что тем же самым занимается большинство других швейцарских банков.

Присутствовавшие в зале сидели со сконфуженными лицами. Да, предпринятые ранее меры оказались бесполезными.

— И как, по-вашему, мы должны противостоять этой тактике? — спросил один из членов комитета.

— Я бы предложил правительству США ряд серьезных шагов, — ответил я — Масштабную атаку против секретных практик, принятых у швейцарских банкиров. Я бы предложил принять особый закон, нарушение которого влечет за собой судебное преследование. Думаю, что здесь было бы полезным надавить на министерство юстиции и заставить его сделать хоть что-то.

Они посмотрели друг на друга, и я понял, что эта мысль уже приходила им в голову.

— Я совершенно не хотел бы причинять вред своим коллегам, — сказал я, — которые были ограничены рамками швейцарского закона. Однако совсем другое дело — это люди, стоящие над ними, управляющие директора, члены советов директоров, председатели правлений банков, создатели этих схем и, прошу простить меня за это выражение, финансовые сутенеры. Я могу помочь вам обыграть их в их собственной игре.

— Вы готовы к этому? — спросил Роуч.

— Да.

На этом наше второе заседание подошло к концу. Они поблагодарили меня, я поблагодарил их, а затем ушел вместе со своим адвокатом, не забыв сказать, что скоро предоставлю им еще больше информации.

Думаю, что уже на следующий день Боб Роуч рассказал все Карлу Левину. Левин и сенаторы из его комитета взбесились и тут же призвали к открытым слушаниям на тему нарушения американских законов швейцарцами. Думаю, что Левин также позвонил в министерство юстиции и от души на них наорал. Почему я так считаю? Потому что через два дня после последнего заседания моим адвокатам позвонил Кевин Даунинг. Он был жутко, чуть не до потери сознания, недоволен тем, что я отправился в Сенат, дал присягу и публично рассказал о его драгоценном расследовании.

Политики выступили на передний план, изрядно смутив этим министерство юстиции — сотрудники министерства больше не могли игнорировать мои свидетельства и замалчивать скандал. Однако демократы и республиканцы в Сенате воздержались от открытых обвинений в коррупции или препятствовании правосудию, поскольку обе стороны знали, что в этом скандале завязаны все. Но у них не оставалось никакого другого варианта, кроме как вытащить данные о швейцарских номерных счетах и с замиранием сердца ждать, какие неприятные сюрпризы они увидят. Бедным политикам пришлось несладко. Мне очень интересно, сколько из них принялось в панике звонить своим швейцарским банкирам. Хотя мои показания были засекречены, я знал, что на Капитолийском холме скоро грянет буря.

Что касается меня, я просто сидел на месте и с улыбкой наблюдал за происходящим. Я вытащил чеку гранаты и бросил ее в комнату, а теперь ждал, кто в ней останется в живых.

Впервые в истории казалось, что швейцарская банковская секретность вот-вот рассыплется как карточный домик.