– Никуда он не поедет!

Мать стояла, уперев руки в бока. Она смотрела то на меня, то на Рабию, и лицо матери с каждой минутой становилось все краснее. Они с Рабией были давними подругами, но сейчас это обстоятельство не значило почти ничего.

– Сабу обучал твоего сына. У нубийцев он научился искусству выживания, – утверждала Рабия.

Она держала руки за спиной, пытаясь не поддаться раздражению.

– Обучать-то обучал, но начатого не закончил. Не об этом ли говорил Сабу?

– Ахмоз, для Байека это хороший повод повзрослеть.

– Никак ты что-то задумала? – накинулась на нее мать.

– Нет, – отперлась Рабия, хотя я видел, как она смущенно моргнула. – Я лишь хочу, чтобы все совершилось во благо твоей семьи и во благо Сивы.

– Только в обратном порядке, – нахмурилась мать.

В словах матери не прозвучало упрека. Я уловил в них признание. Кажется, она понимала мое решение и соглашалась с ним.

– Что ты ему сказала? Ты ведь передала Байеку то, что вчера услышала от Сабу. Теперь эти слова хочу услышать я.

– Я передала Байеку вчерашние слова его отца. Причина, заставившая Сабу спешно отправиться в путь, настолько опасна, что нам о ней лучше не знать. Вот что сказал мне твой муж.

– Это не все. Он наверняка сказал тебе еще что-то.

Рабия распрямила плечи. Ее руки за спиной сжались в кулаки.

– Ахмоз, мне незачем тебе врать, – напряженно произнесла целительница.

Чувствовалось, мать поняла, что перегибает палку. Я решил вмешаться, давая им обеим возможность отступить:

– Мама и ты, Рабия. Хватит спорить. Не столь важно, почему отец вчера спешно уехал. Главное, что я принял решение.

Женщины повернулись ко мне. Взгляд Рабии оставался спокойным. Мать грустно качала головой. Обе знали, чем это кончится.

– Я еду, – сказал я.

– Погоди, – тут же осадила меня мать. – Не торопись. Сомневаюсь, что отец одобрил бы твое решение.

– Быть может, Сабу в таких делах – не лучший судья, – сказала Рабия, лукаво улыбнувшись.

Мать хотела сказать что-то еще, но вместо этого лишь молча кивнула. Я не очень понял слова Рабии, зато для матери они явно что-то значили.

– Рабия, ступай-ка ты домой. Я сама поговорю с Байеком.

Целительница не стала возражать. Она знала: моя мать тоже приняла решение. Женщины переглянулись, глазами передавая свои противоречивые чувства, затем Рабия многозначительно посмотрела на меня и ушла.

– Ты не готов, – не слишком уверенно произнесла мать.

Мне было странно слышать от нее слова, которые обычно произносил отец. Они с Рабией всегда поддерживали мое желание обучаться так, как надлежит будущему мекети, даже если у отца это и вызывало гнев.

– Если двигаться черепашьими шагами, я никогда не буду готов, – ответил я, захлестнутый знакомым чувством досады. – Я хочу отправиться вслед за гонцом.

– Когда я помогала тебе в учебе, то думала совсем о другом, – вздохнула мать, качая головой.

– Все думали о другом, – сердито бросил я.

Я сердился не на мать и не на Рабию, а на отца, по чьей прихоти оставался недоучкой. На судьбу, принесшую перемены в жизнь каждого из нас.

– Я всего лишь прошу тебя немного подумать, – сказала мать, напряженно улыбнувшись. – Одна ночь погоды не сделает. Если к утру твое решение не изменится, я не буду препятствовать.

Ночью я ворочался на подстилке, слушая ночные звуки и безуспешно пытаясь заснуть. Мать заглянула в мою комнату.

– Твои вздохи слышны до самого храма, – тихо сказала она. – Ты ведь не передумал.

Она не спрашивала, а утверждала.

Я кивнул.

– Тогда отправляйся в путь, – сказала мать и тоже вздохнула. – Выезжай не мешкая, пока Сива спит и пока не передумала я.

Она подала мне дорожный мешок. Я догадывался о его содержимом: бурдюк с водой, еда на первое время, пока не начну добывать пропитание охотой.

– Даже если бы ты и передумала, меня бы это не удержало.

– Знаю, знаю. Упрямством ты весь в отца.

Мать закатила глаза. Я удержался от возникшего желания напомнить ей, что отец не единственный, кому я обязан упрямством.

– Сказать Айе про твой отъезд? – спросила мать.

– Думаешь, она поймет?

– Знаю, что поймет.

На губах матери мелькнула легкая улыбка. Хотя ее мысли были поглощены моим отъездом, я почувствовал ее доброе отношение к Айе.

– А разве тебе трудно самому проститься с Айей?

– Это невозможно.

– Что ж, это твое решение, – сказала мать.

Она вышла, оставив меня собираться. Сборы не заняли у меня много времени. Я приладил к ремню поясную сумку. К вещам, положенным матерью, я добавил мешочек с монетами, что я копил с самого детства, получая в подарок и в качестве платы за разные поручения. До сих пор я не потратил ни одной и надеялся, что всей суммы мне с лихвой хватит на дорожные расходы.

Наше прощание было недолгим. Мать крепко обняла меня, затем вывела за порог и отвернулась. Ее глаза были полны слез. Я остался один на пустой и тихой улице. Над оазисом висела полная луна. Она безучастно смотрела, как я взгромоздил на спину мешок и прошел в примыкавшую к дому конюшню. Там меня ждала оседланная лошадь.

Мой путь за пределы оазиса пролегал мимо дома, где Айя жила со своей теткой Херит. Как часто вечерами я вставал под их окнами и шепотом вызывал свою подругу. Айя появлялась на мой зов, а я взволнованно следил за ее движениями. Потом мы разговаривали, взявшись за руки, и целовались под звездами. На мгновение подумалось: неужели я смогу покинуть Айю, которую полюбил с первого взгляда? Малолетний сиванский мальчишка, гордый тем, что он – сын местного защитника. И она – девочка из Александрии, умевшая поставить меня на место.

Она поймет. У каждого из нас было свое предназначение, и мы ждали момента, когда наши судьбы изменятся: я пойду по отцовским стопам, а она вернется к родителям в Александрию и будет учиться. Айя поймет: я покинул оазис, ибо пришло мое время. Конечно, она станет недоумевать: почему я уехал, не простившись? Потому что прощание было бы для меня невыносимым. Я решил, что так будет лучше.

– Прости, – прошептал я, и это слово показалось мне камнем, упавшим в холодную ночь.