– Твой отец – меджай.

Я громко сглотнул. Я даже не знал, что означает это слово, и тем не менее сказал:

– Он никак не может быть меджаем.

В каждом моем слове звучало замешательство.

– И тем не менее, Байек, твой отец – меджай.

– Но их же не существует, – торопливо проговорила Айя. – Меджаи вымерли давным-давно.

Айя хоть что-то знала о меджаях. Это вселяло в меня уверенность и успокаивало. Пока я восстанавливал внутреннее равновесие, Хенса снова заговорила:

– Они вымерли, но не все.

– Постойте! – воскликнул я. Прежде чем продолжать разговор, я должен был узнать главное. – Кто такой меджай? Солдат особой выучки? Защитник?

– Правильно, защитник, – кивнула Хенса. – Меджаи – сила… вернее, они были силой, заставлявшей людей с уважением относиться к гробницам. Будучи защитником, твой отец поклялся оберегать храмы Сивы, а вместе с ними и все селение от любых враждебных сил. Это и есть цель меджаев. Но ты должен понимать, что их цели простираются гораздо дальше. Твой отец – защитник всего Египта, а не только Сивы.

– Как это понимать? – недоверчиво спросила Айя.

– Наши враги упорно зовут образ жизни меджаев «старым путем», как будто «старое» непременно значит «плохое».

Сполохи очага плясали в такт словам Хенсы, которые я силился понять всей душой. Я взглянул на Айю, молча прося задавать вопросы. Она была такой же частью происходящего, как и я.

– Но, быть может, «старый путь» действительно отжил свое, – сказала Айя, выпрямляясь во весь рост.

Ее слова нельзя было назвать вызывающими, однако прозвучали они достаточно дерзко.

Хенса невозмутимо покачала головой:

– Изъяны есть у каждого мировоззрения, будь оно старым или новым.

Хенса обладала многими достоинствами, одним из которых было знание и понимание людей. В каждом ее слове ощущалась уверенность.

– Старые представления, конечно же, нуждались в обновлении. И мировоззрение тоже требовало пересмотра. Но… – Она подняла палец. – Оно продержалось не одну сотню лет. Именно столько времени господствовало представление, что мы приходим на землю, дабы совместно трудиться и верить в богов, а не только накапливать богатства и стремиться занять более высокое положение в обществе. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. – Хенса повернулась к Айе. – Ты считаешь себя образованной и просвещенной. Возможно, ты вообще отказалась от богов.

– Я не отказывалась от богов, – торопливо возразила Айя, хотя мы оба знали, что она лукавит.

В отличие от слов Хенсы, слова Айи казались пустыми. Даже Тута удивленно покосился на нее.

Но Хенса улыбнулась:

– Хорошо, когда у человека много вопросов. Знаю, ты считаешь это признаком образованности и просвещенности. Я вполне могу тебя понять.

Что я слышу? Когда-то Хенса нещадно отчитывала меня за докучливые вопросы, мешавшие учебе. Увидев мои изогнутые брови, она в ответ закатила глаза и ловко подтолкнула камешек. Он ударился о мою ногу и отскочил в огонь.

– Тише ты! – услышал я такие знакомые слова и сам озорно улыбнулся, вновь почувствовав себя в знакомой обстановке. – У моих соплеменников тоже есть вопросы. Они есть у всех. Перемены дают рост. Только так и можно выжить. Но это не значит, что нужно отринуть все без разбору.

Хенса отрешенно посмотрела на пламя.

– Ритуалы и традиции несут в себе благо. Моим соплеменникам они помогали выжить. Мы и сейчас уповаем на них. Однако мы никогда не допустим, чтобы традиция становилась ярмом, которое мешает двигаться и тянет вниз.

Хенса согнула пальцы, изображая погонщика, который силится удержать воловью упряжку.

– Безвылазно жить в городе – это ведь тоже разновидность застоя. Город поощряет себялюбие, продажность, мздоимство. Не спорю, города красивы.

Хенса лукаво улыбнулась Айе, а в ее глазах блеснуло восхищение.

– Но в городах процветает и много дурного. Они способны превратиться в мирок, где богатые и имеющие власть ублажают себя, ставя памятники собственному тщеславию. Иногда они ухитряются весь город превратить в памятник себе.

– Это не боги оставили нас, – сдавленно произнесла Айя и вздохнула. – Это мы оставили богов.

Прежде я никогда не слышал от нее таких слов. Но чувствовалось, мысли об этом появились у нее не сегодня. Хенса с симпатией посмотрела на Айю и снова обратилась ко мне:

– Во все это, Байек, верит твой отец, являясь меджаем. В это верит и наше племя. В Египте достаточно тех, кто верен идеалам меджаев. Наш разведчик Нека рассказывал об одном узнике, которого держат на острове Элефантина. Этот человек во всеуслышание заявил о своей приверженности меджаям. Да, Байек, по всей стране есть островки сопротивления. Однако все те, кого влекут пути меджаев, нуждаются в водительстве. Они могут и не знать, что вести их может не каждый, кто разделяет меджайские принципы, а истинные меджаи. «Истинные» – значит «наследственные». Понимаешь, Байек? И в будущем таким вождем можешь стать ты.

Мне вспомнились слова верховной жрицы: «Быть может, вскоре ты поймешь, что под твоей защитой находятся не только сиванские храмы». Я вдруг наполнился ощущением настоящей цели.

– Но я не готов.

– Настоящие вожди никогда не бывают готовы. – Хенса наклонила голову, изучающе глядя на меня. – Согласна, тебе придется еще многому учиться, прежде чем ты сможешь вести за собой других.

Она прислонилась к стене. Пламя продолжало свои пляски. Его отсветы играли и на лице Хенсы. Весь ее облик убеждал меня, что я поступаю правильно. Я обозначил свой путь и следовал по нему. Лицо Хенсы выражало сейчас нечто более глубокое, чем чувства, с которыми мы ежедневно сражаемся, чем наши обычные человеческие горести и страдания. Нет, это была глубина и древность, недосягаемая для повседневной суеты. И еще – большой пласт знаний. Я испытывал нечто подобное, хотя мои чувства были гораздо поверхностнее. Неуверенность и сейчас кусала меня за пятки, но я хотел больше узнать о меджаях. Я хотел помогать людям – людям всего Египта. Я испытывал радость; я был полон рвения и решимости. Меня захлестнула уверенность: наконец-то я нашел свой путь. Нужно лишь продолжать учиться, раздвигая свои нынешние пределы.

– Ты тоже входишь в число меджаев? – спросил я Хенсу.

– Разумеется, нет, – покачала головой девушка и даже изумленно фыркнула. – Я и мои соплеменники ни к кому не примыкаем. Но уже очень давно мы обнаружили, что наши принципы тесно соприкасаются с принципами меджаев, а наше мировоззрение такое же, как у них.

– Мой отец – кто он для вас?

– Союзник.

– Я кое-что поняла! – вдруг воскликнула Айя. – Так оно и есть. Сабу видел во мне сторонницу новых путей. Тех самых, что уничтожили меджаев. Потому он и затягивал обучение Байека…

– Нет, – перебила ее Хенса, – хотя я сама это поняла далеко не сразу.

Она как-то странно посмотрела на меня, затем пожала плечами.

– Быть меджаем – это нечто большее, чем ты или я. Это связано со всеобщим благом. Это способность видеть дальше сегодняшнего дня, дальше завтрашнего, дальше будущей недели и будущего месяца. Меджай не гадает, какой будет жизнь через десять или пятьдесят лет. Меджай – это образ жизни, способ бытия. Это умение сказать, что ты отвергаешь ценности, навязанные тебе обществом, которое ты больше не поддерживаешь. Это возможность острее почувствовать свое единство с миром и людьми. Это готовность, если понадобится, отдать все и всем пожертвовать.

Хенса умолкла и снова передернула плечами.

– Потому-то, как мне думается, Сабу и затягивал твое обучение.

Айя внимательно слушала слова Хенсы, и в ней пробуждалось новое понимание. Хенса была непревзойденной охотницей. Мне очень повезло с такой учительницей. Но меня еще тогда удивляло ее искусство понимать людей. Даже не удивляло, а приводило в какой-то трепет. Однако в те годы я не понимал того, о чем Хенса пыталась мне рассказать. Не просил ее разъяснений. Ее и так раздражала моя тупоголовость.

– Тогда почему он уехал? – вдруг услышал я вопрос, сорвавшийся с моих губ. – Почему мой отец покинул Сиву?

– На этот вопрос у меня нет ответа. Я могу понять, почему Рабия послала тебя ко мне, но о причинах спешного отъезда твоего отца из Сивы я не знаю. Почему он оставил целый оазис без защиты – тоже. Разыщи отца и спроси у него сам. И еще: когда ты его найдешь, быть может, продолжится и твое обучение.

– Ты думаешь, мне суждено стать меджаем?

Спрашивая Хенсу, я немного волновался, но я дорожил ее мнением. Как-никак она была моей первой наставницей.

Нубийка засмеялась. Наверное, я заработал этот смех.

– Я знаю, что отец готовил из тебя меджая, несмотря на тревоги, обуревавшие его. Но думаю, ты успел понять: обучиться – не значит усвоить премудрости сражения, маскировки и наблюдения. Всему этому я когда-то учила тебя в Сиве. Стать меджаем означает принять новый образ жизни, изменить свое мышление. Это нельзя просто выбрать, как выбирают еду, решая закусить хлебом или рыбой. Меджай – это то, что в тебе есть.

Хенса ударила себя в грудь. В замкнутом пространстве пещеры звук получился гулкий, как от барабана.

– Только ты сам можешь это определить. Нравится тебе, Байек, или нет, но ты – сын Сабу. Свое рождение ты не выбирал, как и все, что с ним связано. А быть меджаем? Сабу может считать что угодно, но выбор – целиком за тобой. Понимаешь?