– Я нашел то, что искал.

Услышав эти слова Туты, я подумал, что он разыскал Хенсу.

Увы, нет. Мальчишка говорил о пристанище, которым был дом, где жили его мать и сестра.

Мы направились в город. Наш путь пролегал мимо базаров. Я впитывал краски и звуки Фив. Над головой ярко светило солнце, которое не замечало разницы между процветающим Завти и Фивами. Казалось, древняя столица так никогда и не избавится от шрамов, оставшихся после мятежей прошлого. По сравнению с жителями Завти, фивяне выглядели угрюмее и почти не улыбались. Или все это – плод моего воображения? Одно я мог сказать с уверенностью: мы – грязные и истрепанные после дороги – своим обликом мало отличались от них.

Тута привел нас в трущобную часть города, где дома стояли вплотную друг к другу. Нас повсюду сопровождало зловоние. Возможно, это «благоухал» Нил, но, скорее всего, причиной были сточные канавы на улицах.

– Мамуля, вот люди, о которых я тебе рассказывал, – сказал Тута, приведя нас в свой дом.

Внешне он ничем не отличался от ветхих соседних строений, однако внутри дом сиял чистотой и был полон любви. Это ощущалось сразу же, стоило переступить порог. Казалось, здесь светило свое солнце.

Мать Туты была крупной, внушающей уважение женщиной с открытой улыбкой. В ее глазах светились те же озорные огоньки, какие я замечал во взгляде ее сына. Рядом стояла девочка лет пяти – уже достаточно большая, чтобы не прятаться за материнский подол. Но не стоило забывать, чего насмотрелась эта кроха, когда отец жил вместе с ними. Девочка смотрела на нас с настороженным любопытством, но без страха. Тута подошел к ним и встал с другой стороны. Глядя на этих троих, было трудно поверить, что они имеют какое-то отношение к пьянице и негодяю, оставшемуся в Завти. Обычная семья. Но, присмотревшись повнимательнее, я заметил в них признаки мрачного прошлого, оставленного позади в надежде на лучшую жизнь.

– Меня зовут Байек. Я – сын Сабу из Сивы, – представился я, отвечая на кивок Туты.

– А меня зовут Айя. Родилась в Александрии, но сейчас тоже живу в Сиве.

Мать Туты с серьезным видом выслушала наши слова, затем представилась сама. Ее звали Ими, а дочку – Кия.

– Хочу поблагодарить вас за сына. Вы спасли его от этого жуткого человека, – сказала она.

Я улыбнулся Айе и поспешил объяснить, что сделал это не один. Когда Ими услышала, как Айя ударила Панеба (так звали отца Туты) кирпичом по голове, она долго и внимательно смотрела на мою спутницу. Смысл этого взгляда мне было не понять.

– Упуаут – бог-покровитель Завти – свел нас с твоим сыном. Надеюсь, боги Фив будут столь же добры к нам и помогут исполнить нашу миссию, – сказал я, выбрав подходящий момент.

– Я слышала, ты разыскиваешь подругу детства, которая когда-то жила в Сиве, – отозвалась Ими. – А теперь эта девушка живет здесь вместе с ее соплеменниками. Я правильно поняла?

– Да, – почти хором ответили мы с Айей, хотя вопрос был обращен ко мне.

– Тогда вы погостите у нас до тех пор, пока не найдете их. Если кто и может их разыскать, так это мой сын. Он замечательно умеет находить общий язык с людьми, на которых косо смотрят.

Женщина с шутливой укоризной посмотрела на сына. Тута скривился, не зная, покраснеть ему или улыбнуться.

– Но я бы посоветовала сходить в Кармакский храм, – продолжала Ими. – Там есть жрица, которая, я уверена, обязательно вам поможет. Но вот удастся ли вам поговорить с ней – большой вопрос.

Я не понял ее слов. Заметив это, Ими перестала улыбаться и глубоко вздохнула.

– Думаю, по пути сюда вы заметили, в каком подавленном состоянии находятся Фивы. Греки жестоко обходились с нами в прошлом, да и нынче их отношение не изменилось. А это поднимает в горожанах не лучшие чувства: ненависть, пренебрежение, зависть. Помните об этом, когда будете гулять по городу.

На следующий день Тута отправился знакомиться с городским дном Фив. К вечеру он вернулся, полный непонятного нам возбуждения.

– Я слышал, эта жрица – женщина очень умная и загадочная, – тараторил Тута, показывая, в каком направлении нам идти. – Не всем она помогает, но вам обязательно поможет.

Улыбнувшись на прощание, Тута умчался, а мы с Айей отправились в храм.

Мы шли не спеша. Хотелось почувствовать этот странный обветшавший город и тех, кто в нем жил. Как и несколько дней назад, когда мы впервые увидели Фивы, нас опять поразила их бесцветность. А ведь когда-то город искрился, переливался красками. Колонны, столбы, стены хранили следы некогда ярких росписей. Время, солнце и общее запустение стерли их в пыль. Краска, покрывавшая резные статуи и основания колонн, потускнела и облупилась. Грустное напоминание об эпохе процветания и богатства.

Неизменной оставалась только здешняя природа. Кое-где зеленела листва деревьев. Иногда между домами мелькала сверкающая гладь Нила. Жители Фив выглядели под стать домам: одежда большинства из них была поношенной и тоже выцветшей.

– Ты ничего не замечаешь? – спросила Айя.

– Вроде нет. А что?

– Ими права. – Айя понизила голос. – В городе ощущается какая-то напряженность.

– Ты говоришь про состояние улиц?

Кое-где стены домов покрывали латинские и греческие надписи: грубые, оскорбительные. Те, кто их писал, выплескивали свое недовольство и отчаяние. Эти надписи лишь усугубляли неприглядный вид улиц.

– Я не только о видимом, но… – Айя потерла пальцы, словно проверяла качество трав. – Я про ощущение. Кажется, весь город находится на грани срыва.

Вскоре нам встретились греки, за которыми плелись наемные слуги-египтяне, потом еще один грек из числа знати. Его сопровождал целый отряд египетских телохранителей. Горожане с неприязнью косились на чужестранных хозяев, а греки этого либо не замечали, либо не придавали значения.

Наконец мы добрались до Аллеи сфинксов. Солнце прожаривало этих громадных черных кошек, поставленных по обеим сторонам последнего отрезка пути к Карнакскому храму. Нас так и обдавало волнами жара, идущими от их каменных тел. На подходе мы остановились и какое-то время зачарованно смотрели на здания, дворы и площади, которые вместе и составляли Карнакский храм. Подобно городу, они тоже знавали лучшие дни, однако и сейчас оставались праздником для глаз. Здешние колонны были вдвое выше всех, что попадались нам по пути сюда, и втрое шире. И резьба, украшавшая их, была изящнее и затейливее.

Мы поднялись по ступеням, прошли внутрь. Увидев храмовых слуг, спросили, как найти жрицу. Они поглядели на нас с легким любопытством и указали куда-то вглубь храма, где находилось внутреннее святилище.

Пройдя мимо высоких колонн и потускневших мраморных украшений, мы встретили еще одного человека, одетого несколько богаче, чем слуги.

– Мы хотели бы повидать жрицу, – учтиво произнесла Айя.

Я стоял рядом. Мне не требовалось изображать благоговейную преданность богам. Храм заметно повлиял на мое состояние.

Человек оглядел нас с ног до головы. Вся его поза выражала нескрываемое презрение. Накануне мы тщательно вымылись, и тем не менее он счел нас недостойными встречаться со жрицей, а потому покачал головой и уже собирался попросить нас покинуть храм, когда из глубины зала прозвучало:

– Стойте.

На мгновение мы замерли, а затем увидели, как из сумрака вышла та, кто велела нам остаться.