Злая Даниловна
Ольга сидела за прилавком свечного ящика храма Всех Святых и тихо плакала.
Служба закончилась, прихожане разошлись. Ушёл и батюшка. В храме был полумрак. Горели лампадки на кануннике и у Распятия.
Ольга стоит за свечным ящиком по воскресным дням уже полгода. Работает во славу Божию, помогает храму по благословению священника.
Раньше в церковь ходила по большим праздникам, но вот пришлось обратиться к Господу с просьбой — дети поступали в институт. И стала она заходить в храм чаще. То свечку поставит, то молебен закажет.
А потом дети поступили, уехали из дома в большой город. Тоже надо за них помолиться, как-то они там, не обидел бы кто. Так и воцерковилась. И когда отец Василий попросил помочь храму и поработать по воскресным дням в свечной лавке, согласилась.
Теперь уже не представляет себе жизни без любимого храма, маленького, уютного. Такого намоленного и благодатного. Молитва в храме идёт уже сто тридцать лет. В городе это единственный храм, который не разрушили, не превратили в Дом культуры или кинотеатр.
Ольгу уважали, отношения на работе в миру у неё были хорошие, тёплые со всеми, и вот вслед за ней в храм потянулись подруги, знакомые, коллеги. Батюшка радовался: «Ну вот и хорошо, сама в храм пришла и людей за собой привела!»
Когда в церкви народу мало было, на клирос шла, научилась петь и читать. В первый раз, когда доверила ей матушка Анастасия Шестопсалмие читать, руки дрожали и голос от волнения прерывался.
Подружилась Ольга с семьёй отца Василия. Чудесная семья! Матушка на клиросе с детства, её мама регентом была, папа — протоиерей. А сейчас сама — матушка. И в том же храме с отцом Василием служат, где родители служили.
Батюшка вспоминает, что раньше прихожан в храме было очень много. Яблоку некуда упасть. Тогда он был ещё не батюшка, просто юноша Вася. Бабушки строгие были, благочестивые. За каждым подсвечником приглядывали, чтобы свечки вовремя потушить, когда догорят.
У каждой бабушки своё место. Как-то Вася невзначай на чужое место встал, так старушка — Божий одуванчик так его плечом пихнула, что Вася в сторону на два метра отлетел. И сейчас вспоминает — смеётся.
Постепенно ушли бабушки в мир иной. Осталось совсем мало людей этого поколения. А новое поколение не приучено к храму. По выходным сериалы смотрят, в гости ходят. Воцерковляются с трудом, через скорби да болезни.
Но те бабушки, которые ещё остались в храме, по-прежнему зорко смотрят за порядком. Старое поколение крепкое.
Вот из-за одной такой бабушки и плакала Ольга. Даниловна была крепким орешком. Стать богатырская. Характер такой же. Даниловна строго следила за происходящим в храме. Могла рявкнуть на тех, кто одет не по-церковному. Если женщина в брюках или юбка недостаточно длинная, пощады не было.
Если кто-то пытался убрать свечку, не догоревшую до конца, могла и по рукам стукнуть. «Если свечку поставили, до конца должна догореть!»
Когда Людмила, которая в храме прибиралась, несколько раз прошла перед Даниловной во время службы, она Людмиле подзатыльник дала: «Нечего во время литургии шастать!»
В очереди на исповедь стояла Даниловна, показалось ей, что близко подошли к исповедующимся. Потом Ольге жаловались, что Даниловна одну прихожанку так за руку схватила и назад дёрнула, что испугала.
Так что Даниловну побаивались. Уже и отец Василий её воспитывал, воспитывал, да, видимо, бесполезно. Ольге пока не приходилось с ней сталкиваться. Но вот сегодня и столкнулись. Из-за этого и плакала Ольга. Обидно было до глубины души.
После службы зашла она в сторожку и услышала, как ругает Даниловна Зою, прихожанку храма. «Ты чего свечки так тушишь?! Ты зачем их переворачиваешь?! Ты тут алхимией в храме не занимайся! Пока я жива, не позволю!» Зоя робко оправдывалась: «Да я их так тушу, наоборот, хорошо, как будто каждая свечечка Богу кланяется…» «Я тебе покланяюсь! Ты у меня из храма вылетишь и лететь долго будешь!»
Ольга не выдержала: «Зоя Даниловна, вы так всех прихожан разгоните. Главное не форма, а любовь». Весь гнев теперь обратился на Ольгу. «Ты здесь кто такая?! Я в этот храм всю жизнь хожу! А ты без году неделя! Я за правду стою! Для меня правда всего дороже! Любо-овь! Знаем мы, какая у тебя любовь!» Ольга недослушала, вышла из сторожки и пошла к себе, за свечной ящик. Вот там она сейчас и плакала. За что её обидели? Она так старалась для храма. Каждого приходящего встречала как родного, чтобы приходил ещё, чтобы ничем радость от встречи с Господом не омрачилась. И вот получила «по заслугам».
Вечером она позвонила матушке Анастасии и пошла в гости. За чашкой чая Ольга опять расплакалась и стала жаловаться отцу Василию:
— Батюшка, вот говорят и пишут про злых церковных старух, наша Даниловна и есть такая. Она только людей распугивает. Ну почему, почему человек всю жизнь в храм ходит и такой злой?
— Злой, говоришь? А давай мы её выгоним! — ответил отец Василий.
— Как это выгоним? — опешила Ольга.
— Очень просто, выгоним, и все дела!
— Батюшка, ты шутишь? Как можно Даниловну выгнать? Она умрёт без храма…
— Ну, если без храма умрёт, то тогда, наверное, не будем выгонять, — улыбнулся священник. — Понимаешь, Оля, Даниловна не злая. Она искренне уверена, что за порядком смотрит. Что можно только так и никак иначе. Шаг влево, шаг вправо — стреляем без предупреждения. Знаешь, есть такое понятие, как обрядоверие?
— Батюшка, если ты помнишь, у меня университетское образование. Я недавно читала книгу протоиерея Максима Козлова, он там очень хорошо про обрядоверие пишет. Говорит, что это такая болезнь религиозного сознания русского православного человека.
— Да, Оля, вспомни боярыню Морозову. Мы — внуки тех, кто готов был пойти на костёр за двоеперстное сложение при крестном знамени.
— Да уж, Даниловна и боярыня Морозова, характеры сильные, один типаж…
Оля перестала плакать. Она представила себе картину Сурикова «Боярыня Морозова» с Даниловной в центре на санях и улыбнулась.
— Понимаешь, — неторопливо, обдумывая каждое слово, продолжал отец Василий, — каждая Поместная Православная Церковь в сокровищницу Вселенского Предания вносит своё. Особенное, национальное. Вот, скажем, греки. Они сильны были богословием, богомыслием. Народы Ближнего Востока — древние сирийцы, египтяне — подвизались в монашеском подвиге и аскетике. Патерики читала? Южные славяне свой вклад сделали — просвещение и учительство.
На столе горела зелёная лампа, свет из-под абажура освещал только часть комнаты, и всё казалось уютным и добрым: большой шкаф с книгами, мерцающий огонёк лампадки перед иконами. Оля попробовала душистый чай из большой чашки с розами. Она чувствовала себя успокоенной и умиротворённой. Так хорошо было в этой маленькой комнате, таким теплом веяло от хозяев дома.
Оля задумалась и спросила:
— А Святая Русь ведь тоже что-то внесла своё в эту сокровищницу?
— Конечно, внесла! — оживился батюшка. — Вот ты сказала: «Святая Русь». Это и был многовековой уклад церковного бытия, который вошёл в историю под названием «Святая Русь». Святая в том смысле, что для русских людей святость образа жизни всегда была нормой. Они могли оступаться, нарушать эту норму, но она была, её ценили и признавали.
Матушка налила всем ещё чаю и достала из духовки пирог с яблоками.
— Сейчас будем пирог есть, философы вы мои, — улыбнулась она и разрезала пирог.
По комнате разлился запах лета, свежих душистых яблок. И далёкая солнечная Греция показалась ближе.
Оля подумала и добавила:
— А вот говорят, что наши недостатки — это продолжение наших достоинств. Я думаю, что это справедливое высказывание. Я читала, что обратной стороной греческого богословия было суесловие о святыне и вещах, превышающих человеческое познание. Вот, например, святитель Григорий Богослов критиковал пустое многоглаголание и говорил, что сейчас нельзя пойти на рынок и купить рыбы без того, чтобы не услышать между торговцами спор об отношении между собой Лиц Святой Троицы.
— Да, Оля. — Отец Василий согласно кивнул. — У каждой монеты обратная сторона есть. Обратной стороной нашего церковного уклада стало обрядоверие. Это отодвигание главного, вероучительного, и выход на первый план буквы, чина, обряда. Вот и наши старушки крепко держатся за обряд, за букву. Им кажется, что иначе всё пропадёт, всё погибнет!
Ольга задумалась. Картина Сурикова снова появилась в её воображении. Даниловна в санях строго погрозила ей пальцем: «Всё пропадёт, всё погибнет! Шаг вправо, шаг влево — стреляем без предупреждения!»
Оля с отчаянием воскликнула:
— Батюшка, но ведь Бог есть любовь! Он сам фарисеев критиковал за то, что они обряд на первое место ставили. Суббота для человека, а не человек для субботы!
Отец Василий улыбнулся и посмотрел на матушку.
— Оля, милая, — вмешалась матушка Анастасия. — Ты думаешь, у Даниловны нет любви? Она её проявляет как умеет. Всё должно быть на своих местах. Вот представь, помрёт Даниловна, кто молодым подскажет, как правильно к иконе приложиться, как правильно свечку поставить? А тебе самой понравится, если в твой любимый храм без благоговения заходить будут? В неподобающей одежде?
Матушка помолчала и, улыбнувшись, добавила:
— Знаешь, когда я была моложе, меня тоже донимали злые церковные старушки.
— Тебя, матушка?! А потом? Они перестали тебя донимать? Как ты этого достигла?
— Оля, я постаралась их полюбить. И постепенно все злые церковные старухи куда-то исчезли. И теперь рядом со мной их нет. Рядом только добрые и верующие бабушки. Понимаешь? Постарайся их полюбить.
— Матушка, легко сказать — полюбить!
Как я могу полюбить злую Даниловну?
— Знаешь, Оптинский старец Амвросий говорил: «Если хочешь иметь любовь, то делай дела любви, хоть сначала и без любви». А ещё Оптинские старцы говорили, что, кто сильнее духовно, тот должен понести немощи слабых, пожалеть их. А у Даниловны жизнь была очень тяжёлая. Пожалей её.
Вечером Ольга долго не могла уснуть. Лежала, думала о словах матушки, и все злые церковные старухи исчезли, и рядом с ней оказались только добрые верующие бабушки.
Отчего-то вспомнила студенческую юность. Как в клубе спелеологов занимались, как по пещерам уральским лазили. Вспомнила, как в одной из пещер много было узких лазов — шкуродёров, с каким трудом их проходили.
А тоненькая Света, по прозвищу Спичка, удивлялась: «Какие шкуродёры? Всю пещеру облазила, никаких шкуродёров не заметила!» И все смеялись.
Оля думала: «То, что мы перестаём воспринимать как проблемы, перестаёт быть для нас проблемами. Ведь это так просто. Если кто-то тебе подсказывает, как правильно, то можно не обижаться, а просто поблагодарить. А если кто-то с тобой грубо разговаривает, то, возможно, Господь это для смирения попускает? Ведь в храм мы к Господу приходим. Если малейшее препятствие в виде сердитой бабушки нас отпугивает, то какая цена нашему порыву к Богу? Может, это проверка такая наших намерений? К тому же я могу утешить и успокоить людей в храме, если их кто-то обидит». С тем и уснула.
В воскресенье Оля пришла в храм радостная. А Даниловна, наоборот, стоит себе в углу, нахохлилась, насупилась, мрачнее тучи. Оля смотрела на неё, и внезапно почувствовала острую жалость к Даниловне.
Когда служба закончилась, матушка Анастасия принесла корзинку с просфорами и отдельно большую просфору благословила Ольге.
— Матушка, можно, я её Даниловне? Матушка улыбнулась и кивнула.
Оля набрала в грудь побольше воздуха, как перед прыжком в воду, и подошла к Даниловне:
— Зоя Даниловна, прости меня, пожалуйста! Я виновата, что рассердила тебя. Вот тебе просфорочка. С праздником!
И Оля с удивлением увидела, как Даниловна сначала посмотрела на неё недоверчиво, а потом вдруг неожиданно лицо её сморщилось, и грозная Даниловна заплакала неожиданно тонким, детским голосом. Оля сама чуть не разревелась и приобняла бабушку. Погладила её по голове, как ребёнка.
И так они стояли какое-то время рядом, а те, кто видел это в храме, замерли. Потом Даниловна молча взяла просфору и побрела в сторожку. На поздравление с праздником не ответила. И за просфору не поблагодарила. Но Оля не расстроилась. Она шла домой и думала: «А Бог — есть любовь».
Через неделю, в субботу, как обычно, Ольга стояла за прилавком свечного ящика. Всё было в храме по-прежнему и немножко иначе. Всю службу Даниловна стояла притихшая. А после службы она подошла к Оле, протянула ей что-то в пакете и, смущаясь, сказала:
— Пирог с капустой. Свеженький. Угощайся на здоровье. И помяни моего мужа, убиенного воина Петра.
