Странник Божий
На святом источнике монастыря безлюдно. Конец ноября, тихо падает снег, деревья в инее. Часовенка стоит белоснежная. И от морозного воздуха вода купели кажется ещё холоднее. Топчусь нерешительно у купальни и собираюсь с духом.
— Смелее, сестричка! Это ж только на пользу — для здоровья…
Оборачиваюсь и вижу: рядом с часовенкой сидит путник. Одежда простая, но тёплая, для дороги — в самый раз, за плечами рюкзак, видно: паломник опытный. Очень добрые и умные глаза — они привлекли моё внимание. Завязалась беседа.
Так я познакомилась со странником Володей. Несколько дней мы вместе ходили на святой источник, расположенный километрах в трёх от обители. А потом Володя ушёл. Многие странники по обету не остаются в одном месте больше двух-трёх ночей. А я узнала его историю, которую он разрешил мне рассказать.
Володе пятьдесят лет, а выглядит он лет на десять моложе. Вообще, заметила я, что многие верующие люди, внимательные к своей духовной жизни, выглядят моложе своих лет. Может, из-за постов и благочестия? А может, потому, что к старости все наши страсти на лице проступают: и гнев, и похоть, и гордыня? А они со страстями всю жизнь борются? И чистота души внешне проявляется, светится в добрых глазах, во всём облике…
Отчего люди становятся странниками? Все по-разному… Сначала Володя был и не странником вовсе, а маленьким бродяжкой. Ему было восемь лет, когда умерла мама. В дом вошла мачеха.
— Почему ты убежал из дома? Мачеха плохая была?
— Почему плохая… Хорошая…
— Ладно. Осуждать ты не хочешь, понятно… Поставим вопрос иначе: она тебя любила?
— Она любила водочку…
В первый раз Володя убежал из дома, когда ему было двенадцать лет. А потом ушёл из дома совсем. Объездил всю страну на электричках. К спиртному его не тянуло никогда, Господь уберёг. Нравилось путешествовать, места новые видеть. Кто знает, может и пропал бы, превратившись в бомжа. Но Господь промышлял о сироте. В Бога Володя верил с детства, мама была верующей. Но после её смерти в храме он не бывал. И вот как-то в электричке один убогий калека, сидя на скамейке и болтая обрубками ног, сказал юноше:
— Вижу я, что ты пока парнишка чистый. Что ты в миру-то трёшься? Чему ты здесь научишься? А ты вот поезжай в Почаев! Что это такое? А это, братец, монастырь такой… Сама Божия Матерь там прошла… И стопочка Её есть… Там так хорошо! Эх! Как начнут молиться, как будто и не на земле стоишь, а уже на небесах!
А Володя к тому времени ноги уже сильно обморозил во время своих путешествий на электричках. И очень захотелось ему в этот самый Почаев. Может, маму вспомнил, может, службы церковные, когда ребёнком был. Зима, сугробы, ветер завывает. А в храме тепло с мороза, лампадки так уютно горят, пахнет чудесно. Всё это ожило в памяти парнишки. И решил Володя: «Еду в Почаев!»
И ведь доехал! Это был конец семидесятых годов, и атеистической пропаганде не было видно конца. В монастыре не разрешали оставлять молодых насельников, регулярно устраивали облаву. Преследовали и паломников. Пойманных судили за тунеядство. А то и в психиатрическую больницу отправляли. Оттуда выпускали, превратив в инвалидов. Увидят, что не жилец уже, тогда и выпустят. В этой больнице мучили в шестидесятые годы и прославленного ныне в лике святых Амфилохия Почаевского. Вывело его живым оттуда только заступничество дочери Сталина, Светланы Аллилуевой, которую старец когда-то вылечил.
Будущая духовная мать Володи, схимонахиня, тоже этой лечебницы не избежала. Выпустили умирать. Ходить она уже не могла. Ноги отекли и стали как тумбы от сильнодействующих лекарств, которыми пытались «вылечить» её от веры в Бога. Священник соборовал умирающую. После соборования на ногах открылись язвы, и из них потоком хлынула дурно пахнущая жидкость. А потом ноги приняли обычный вид, и она отправилась в храм, благодарить Бога за исцеление.
Когда Володя добрался до Почаева и вошёл в церковь, у него было сильное искушение. Как будто кто-то шептал ему в ухо, да злобно так: «И зачем только ты сюда приехал?! Плохо здесь, плохо! Уезжай быстрей отсюда!» Смотрит Володя: действительно, плохо. Не нравится ему здесь. Один клирос — мужской, поют слишком громко. И чего орут?! А второй женский, что ли? Или смешанный? Пищат чего-то… Ничего не разберёшь, что пищат. А вокруг бабульки с котомками толкаются. То одна его своей котомкой пихнёт, то другая. Нет, ничего хорошего нет здесь, надо скорее уезжать… Решил Володя уехать, да побыстрее.
Только поднял глаза на икону Божией Матери, да так и застыл. Пережил он в тот момент настоящее чудо. Видимо, Богородица это чудо сотворила, чтобы бесовские прилоги от неопытного паломника отогнать. Почувствовал Володя теплоту, которая как бы сверху на него спустилась, на голову. И прошла через всё тело. И стало враз всему тело так тепло, так хорошо! И сами собой слёзы полились. Льются потоком, да и только.
А вокруг всё оказалось в каком-то розовом сиянии. И слышит он: один клирос поёт — мощная и сильная молитва. А другой клирос — нежно так, как ангельский хор. А толкают его со всех сторон — так это как будто волны в море покачивают. И стало Володе так хорошо, так хорошо! И понял он, что это его Божия Матерь вразумляет. И показывает, как всё вокруг него духовно выглядит. В духовном мире.
Так и остался Володя в Почаеве. В самом монастыре прожил год. Но остаться там постоянно молодому человеку в то время было очень трудно: власти строго следили, чтобы молодых в монастырь не принимали. И Володя присоединился к Божьим странникам. Странники эти знали ещё преподобного Кукшу и Амфилохия Почаевского. Они ходили по одному и тому же маршруту: Почаев — Божья гора — источник святой праведной Анны. На Божьей горе тоже был святой источник. Вот за ними и ухаживали странники.
Источник святой праведной Анны, по преданию, был построен на месте явления чудотворной иконы Божией Матери. В те времена было принято на месте обретения икон возводить часовни и устраивать купальни. И вот когда икона Пресвятой Богородицы явилась людям, они рассказали об этом местному помещику. Тому жалко было денег на возведение часовни, и он заявил:
«Какая там икона?! Я ничего не вижу!» После этих слов помещик на самом деле перестал видеть — ослеп. Прозрел он только после слёзного покаяния и строительства часовни. Сейчас здесь находится скит.
К святым источникам приезжали тысячи людей. Исцелялись, искупавшись, и приходили к вере или укрепляли её. Когда исцеление происходит на глазах у всех, то вера становится крепкой, живой.
Володя рассказывал, как на его глазах в источнике искупалась хромая женщина, которую с трудом привёл на Божью гору её сын, молодой неверующий мужчина. Как с иронией и насмешкой наблюдал он за молитвой матери перед иконами. И как сменилась эта насмешка слезами раскаяния и радости, когда после купания мать оставила костыли и потихоньку пошла, а потом и побежала по горе, ликуя от счастья.
Сам Володя, окунувшись в источник, увидел, что обмороженные когда-то ноги стали синими. Сначала испугался. А после купания увидел, как больные ноги принимают совершенно здоровый вид, какой был у них до обморожения. Так исцелился и начинающий странник.
Атеисты не могли, конечно, терпеть укрепления в людях веры в Бога. Собирался комсомольский актив сёл, общественники, коммунисты, с ними обычно были представители власти, милиция. И вот они приезжали и закапывали источники, просто забрасывали их мусором, битым стеклом, песком, лили масло. Ломали или сжигали иконы, каплицы. И уезжали. Источник святой праведной Анны вообще залили бетоном, но вода всё равно пробилась. Когда источник снова засыпали землёй, вода вновь ударила с новой силой, исцеляя и даруя жизнь.
А странники приходили и восстанавливали святые источники. Расчищали место, снова вешали иконы и чистые рушники, убирали песок и стёкла, весь мусор. И всегда находились люди, которые помогали им материально: давали краски и доски для икон, рушники, материал для восстановления. Интересно, что часто эти благодетели были из числа тех самых общественников и представителей властей, которые принимали участие в разрушении святых источников. Днём они делали то, что диктовала безбожная власть, а ночью — то, что шептал им голос совести.
Неделю, самое большее месяц всё оставалось в порядке, после чего следовал следующий визит безбожников и снова — разрушение. А странники приходили и снова всё восстанавливали. Жили они милостью Божией. Спали где придётся, в лесу так в лесу, под кустом. Пустят в баньку или в хату — спаси Господи! Ели тоже что придётся. Большинство из них сожгли свои документы, отказавшись быть гражданами безбожного государства.
— А ты, Володя?
— Я? Тоже, конечно, всё попалил.
— А вас ловили?
— А то как же?! И охотники на нас шли с двух сторон строем, а мы, как зайчики, под кустами сидели. И милиция приезжала, облаву на нас устраивала. И общественники преследовали.
— Тебя хоть раз поймали?
— И в милицию забирали неоднократно, и допросы устраивали. Но Господь хранил как-то. Приедет милиция с облавой к хате, где мы ночуем, из машины выйдут. А мы в окно их увидим — и все на колени. Читаем девяностый псалом «Живый в помощи Вышняго». Сердечко бьётся, трепещет. Молитва горячая… Они постоят, покрутятся вокруг хаты, в шеренгу выстроятся. А заходить — не заходят. Как будто решиться не могут. А потом или кто-то позвонит им по рации, или просто как будто они чего-то испугались — сядут все быстро в машину и уедут восвояси. А мы в изнеможении на пол опустимся…
Володя научился писать иконы, резать по дереву. Двадцать лет провёл он в Почаеве, оберегая и восстанавливая святые источники с Божьими странниками.
А потом пришли времена, когда канула в прошлое безбожная власть. И никто больше не разрушал святые источники. И отпала нужда прятаться по лесам от преследователей. Жизнь большинства странников Божьих, которые ходили с юным Володей по лесам и полям, подошла к концу. Переселились они в другие края, туда, иде же несть печаль, ни болезнь, ни воздыхание. Да и сам Владимир был уже не юношей. Годы перевалили за сорокалетний рубеж.
И стал Володя странствовать по святым местам России. Опять на электричках, а когда и пешком. Был у любимой Матронушки в Москве, в Троице-Сергиевой Лавре, в Дивеево… Да где только не был! И на Дальнем Востоке, и в Крыму, и на Урале… А устав от многолюдства городов и сёл, он жил подолгу в лесу. Прошёл пешком всю Чусовую по уральской тайге. На перевале Дятлова чуть не погиб в снегопаде, еле успел спуститься вниз.
— Знаешь, как в тайге хорошо?! Город или село — люди, музыка, шум, крики… Где человеку отдохнуть?! А в тайге — хорошо! Очень я люблю лес! Зверюшек люблю… А они меня не трогают: чуют, что я человек мирный, не охотник, не рыбак.
— А кого из зверей видел?
— Мишку несколько раз видел… Иду мимо речки, смотрю: игрушка, что ли, такая большая плюшевая? Страха, главное, никакого нет… А он на меня смотрит — глаза круглые такие, нижняя губа отвисла, от удивления, видать. Я отвернулся в сторону, чтоб его не сердить, да и пошёл тихонько. А он рыкнул — и в другую. Я манси одному рассказал, что подумал про мишу:
«Мишка плюшевый». А манси смеётся:
«Ну-ну… А он про тебя подумал: “Завтрак туриста”».
— А ещё кого видел?
— Косулю. Она кричит — как собака лает. Лося видел. Кабана. А знаешь, какие птицы любопытные?! Вот, представь, две сойки на двух деревьях сидят и на меня по очереди выглядывают. Интересно им. А филин тоже — любопытный такой! Как начал надо мной летать! А потом сел и головой так — в разные стороны, как будто думу думает.
— И как тебе там — в тайге? Одному?
— Знаешь, так хорошо! Чувствуешь потом такой мир в душе, такой покой. И любовь. К людям, к зверюшкам, птичкам — ко всему миру Божьему. Чего думаешь, злиться, сердиться… Смотрите, как хорошо! Как чудесно всё Господь сотворил! Красота!
— А не страшно одному-то?
— Так я ж с молитвой иду! Всех святых вспомню: Матронушку, батюшку Серафима Саровского, Николая Чудотворца. Батюшка Серафим один в лесу жил, снытью питался, травой такой… И Трифона Вятского вспомню, и Симеона Верхотурского. Тоже ведь странники были… Как о них подумаю, так сердце и взыграет! А начнёшь Иисусову молитву читать, так и тепло станет, согреешься весь…
— А если дождь, снег, мороз?
— Да я вот встретил в тайге туристов. Один из них, при полном параде, мне и говорит: «Что это на тебе одежда такая — прошлого века? И почему ты без палатки? Сейчас новые материалы есть — современные. Наденешь такую одежду — и холода не чувствуешь совсем! А палаточки! Лёгкие, комфортные! А ты — как первобытный человек! Так и замёрзнуть можно! Хочешь, я тебе подарю вот комбинезон из суперсовременного материала?» Поблагодарил я, но отказался. А про себя подумал: «Да уж… Если надеть современную туристическую одежду, да ещё палаточку, да ещё удочку и ружьишко… Так, может, тогда и вовсе никуда не ходить? Остаться в доме, в квартире? Тепло, и сухо, и комфортно… Все удобства…»
Володя улыбается по-доброму, а я вспоминаю оптинского схиигумена Гавриила (Виноградова). Он отказывался, когда чада пытались усовершенствовать быт любимого больного батюшки. Ему дарили заварочный чайник, а он его возвращал назад, приговаривая: «Так к такому чайнику нужно же ситечко! А потом и пошло-поехало!» Сколько лишних вещей можно приобрести, когда приобретение чего-то одного тянет за собой покупку массы другого…
Володя продолжает:
— Понимаешь, ты идёшь и сливаешься с природой. И молишься. Чувствуешь природу так, как будто ты — часть её. Не отгораживаясь синтетикой. Понимаешь?
— Володь, я понимаю, только мы вот с тобой с источника идём, и я замёрзла сильно после купания… Ветер ещё такой в лицо… Вот как раз магазинчик. Давай зайдём — чуть согреемся?
— Зайди, зайди…
Я захожу и вдыхаю тёплый воздух магазина, тру ледяные щёки и нос. Оборачиваюсь и вижу, что Володя не зашёл вслед за мной.
Жду пару минут и выхожу на улицу, где сильный ледяной ветер метёт позёмку. Володя спокойно стоит на ветру и ждёт меня.
— Ты чего не зашёл? Замёрз ведь?
— Да, замёрз. Так и хорошо… Когда мёрзнешь, ум просветляется…
— Ты и в тайге так же?
— Понимаешь, это не я такой супермен. Я — так себе, обычный, слабый человек. Вот те Божьи странники, которых я знал, — вот это были настоящие странники. Идёшь с ними — по колено в воде, по болоту, под дождём… Несколько суток напролёт мокрый. По естеству должен человек заболеть. А под защитой Божией — даже не чихнёшь. Есть бывает нечего несколько дней. Бывало, ели рябину, шиповник, грибы, даже листья смородины дикой. По естеству ты должен ослабеть от голода. Ведь проходишь много километров. А под защитой Божией голода не чувствуешь. Есть совсем не хочется.
Звери тебя могут в тайге растерзать. А ты идёшь — и чувствуешь Божий покров.
И Божью помощь. Звери тебя не боятся, и ты их не боишься… Идёшь по дикой тайге и по естеству должен заблудиться. А с Божией помощью не заблуждаешься. Вот как преданная хозяину собака за много километров находит свой дом, даже если путь не знает. Так и ты — молишься, включается интуиция, как бы компас такой внутренний, и Господь ведёт тебя. А вот если начнёшь не на Бога, а на себя полагаться — на одежду суперсовременную, да ещё на ружьё или удочку — тогда не знаю…
А ночью у костра откроешь Евангелие и читаешь, и как будто открывается тебе всё новое и новое. Читаешь главу, много раз перечитанную, смотришь — а вот то, что ты раньше не понимал! Смысл открывается…
Володя вздыхает. Он устал — давно так много не разговаривал.
Через несколько дней мы попрощались. Я смотрела ему вслед и думала: разными путями идём мы к Богу. Вот круг: к середине его, к центру, сходится множество радиусов, идут они все к одной точке, но с разных сторон — сверху, снизу, справа, слева. Центр — Христос, радиусы — люди, идущие к Нему разными путями. Один спасается путем смирения, другой — терпения, третий — рассуждения, четвёртый — милосердия. Кто-то — благочестивой семейной жизнью, кто-то — монашеским подвигом, кто-то — путём Божьего странника. Как различны эти пути!
Мы — в кругу семьи, друзей, коллег, в монашеской семье (ведь это тоже семья), а он — один. Душа и Бог. Мы покупаем и приобретаем, и, даже, когда полон дом вещей, находим, что ещё прикупить. А он всё своё носит с собой. Мы опасаемся денежных реформ и кризиса. А у него нет не только денег, но и пристанища, а часто и хлеба. Наши глаза и чрево вечно несыты. А он привык обходиться малым. Вот такие мы разные.
Но разве нам нечему поучиться друг у друга? Казалось бы, что общего между монахом-аскетом и мирскими замужними женщинами? А вот послан же был Макарий Великий поучиться именно к ним. Чему же мы можем поучиться у Божьего странника? Может быть, умению видеть волю Божию в жизненных обстоятельствах? Уповать ежеминутно на Его Благой о нас Промысл?
Терпению? Привычкой обходиться малым? А ведь на самом деле между нами много общего…
Все мы — странники по жизни, и время неумолимо отсчитывает часы нашей короткой земной биографии. Господи, Ты проведи нас Сам по нелёгкой нашей дороге! Нас, заплутавших, запутавшихся, заблудших, обремененных грехами многими и жестокими скорбями. Не оставь нас, милосердный Господи, не дай заблудиться твоим странникам. Помоги рабу Божьему Владимиру не сбиться с пути! А дай Ты, милосердный Господи, нам, блудным сыновьям Твоим, упование — в конце пути увидеть Тебя, Отца и Бога нашего. И устало вздохнуть, и тихо заплакать от счастья в Твоих Отеческих объятиях.
