ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В свое время основатель величайшей империи на Земле Чингисхан говорил о распределении начальствующих лиц следующим образом: «Храбрым и умным — вверить войско, деятельным и распорядительным — обозы, неповоротливым — присмотр за скотом». К сожалению, выполнить такой завет изначально невозможно, ибо война и мир — это две большие разницы. И тот человек, что считается хорошим военачальником в мирное время, далеко не всегда сможет оправдать расчетов высшего руководства на войне. Поэтому война сама собой отбирает те кадры, что необходимы для победы. Предвоенные ошибки высших назначений, которые проводятся по критериям мирного времени, исправляются временем войны — сражениями и операциями, в ходе которых на первый план выдвигаются более достойные высших фронтовых постов военачальники.

Первым командармом Первой мировой войны, лишившимся своего высокого поста, стал командующий 8-й германской армией ген. М. Притвиц унд Гаффрон. Французский главнокомандующий ген. Ж. Жоффр за первые два месяца войны сменил едва ли не 30% того генералитета, с которым французская армия вступила в войну.

Даже и русская военная машина, всегда славившаяся своей неповоротливостью и инертностью, достаточно эффективно очищала ряды генералитета действующей армии от наиболее негодного материала. Первым командармом, отправленным в запас, стал командарм–4 ген. барон А.Е. Зальца, смененный менее чем через месяц после объявления мобилизации, и на третий день после начала боевых действий Юго-Западного фронта под Люблином. И таких военачальников, в период Первой мировой войны отправленных в «резерв чинов» — «этот печальный склад неудачных старших начальников времени войны», было немало. Наиболее характерным примером стало поражение армий Северо-Западного фронта в ходе Восточно-Прусской наступательной операции августа 1914 г. По итогам операции, в которой погиб командарм–2 ген. А.В. Самсонов и два комкора 2-й армии попали в плен, от своих должностей были отстранены главнокомандующий армиями фронта и три командира корпусов. По сути, оказался смененным весь высший командный состав 2-й армии и главкосевзап.

В то же время Юго-Западный фронт, действовавший против австро-венгерской армии, одержал победу в Галицийской битве. Поэтому именно Юго-Западный фронт в ходе войны давал России тот генералитет, что выдвигался на высшие посты. Не лукавя, можно сказать, что в период Первой мировой войны вверх в большинстве своем продвигались те военачальники, что сумели зарекомендовать себя в первых же сражениях. Так как русская армия, уступая немцам, чьи вооруженные силы являлись лучшими в войне, превосходила австро-венгров, то высшие посты, как правило, занимались генералами, прежде всего воевавшими против армий Двуединой монархии. Это было закономерно и неизбежно, ибо вкус победы прививается только в процессе борьбы, а найти этот вкус после поражений могут единицы. Применительно к кампании 1916 г. это:

— Начальник штаба Верховного главнокомандующего ген. М.В. Алексеев (в начале войны — начальник штаба Юго-Западного фронта и фактический его командующий; в 1915 г. командовал Северо-Западным фронтом);

— главнокомандующий армиями Северного фронта ген. Н.В. Рузский (в начале войны — командующий 3-й армией Юго-Западного фронта);

— главнокомандующий армиями Западного фронта ген. А.Е. Эверт (в начале войны — командующий 4-й армией Юго-Западного фронта после барона Зальца);

— главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта ген. А.А. Брусилов (в начале войны — командующий 8-й армией Юго-Западного фронта).

Бесспорно, что всю войну на многих высоких должностях в Российской империи зачастую находились малокомпетентные, а то и вовсе некомпетентные лица. Отсюда и высокие потери, которые понесла русская армия в ходе Первой мировой войны, помня в числе прочих причин перманентную нехватку вооружения и общекультурную отсталость императорской России от развитых капиталистических держав Западной Европы. Справедливо, что «одной из важнейших причин несостоятельности генералов М.В. Алексеева, Я.Г. Жилинского, Н.И. Иванова, А.Н. Куропаткина, Н.В. Рузского, А.Е. Эверта явилось отсутствие у них командного строевого опыта. Блестящее на тот период образование, отличные способности генералов не позволили в отсутствие должной практики реализовать свой потенциал и сформировать у себя полководческие навыки и умения, необходимые для успешного управления воинскими формированиями во время Первой мировой войны». Тем не менее чистки командного состава шли в ходе всей войны, постепенно вытесняя из рядов Действующей армии всех тех лиц, что пробивались вверх, пользуясь разнообразными личными связями и протекциями феодального характера. П.Н. Врангель в своих воспоминаниях писал, что к осени 1916 г. «значительное число старших начальников, оказавшихся не подготовленными к ведению боя в современных условиях, вынуждены были оставить свои посты: жизнь выдвинула ряд способных военачальников. Однако протекционизм, свивший себе гнездо во всех отраслях русской жизни, по-прежнему сплошь и рядом выдвигал на командные посты лиц далеко не достойных. Шаблон, рутина, боязнь нарушить принцип старшинства все еще царили, особенно в высших штабах».

Однако уже Брусиловский прорыв показал, что русские вооруженные силы, несмотря на поражения и неудачи первого года войны, на втором году могут не просто побеждать, но побеждать блистательно. Еще не все получалось, и противник все еще успешно оборонялся, но нельзя не признать, что успехов, подобных Брусиловскому прорыву, союзники России по Антанте не имели от Битвы на Марне сентября 1914 г. до лета 1918 г. Невзирая на высокую насыщенность войск техническими средствами ведения боя в кампании 1916 г., англо-французские союзники не смогли получить сколько-нибудь значительных успехов в наступательных операциях. Надо признать, что русские попытки наступления в 1916 г., предпринятые против германцев, также завершились неудачей, в то время как Брусиловский прорыв, как известно, проводился в львиной доле против австро-венгров. Но опыт есть опыт. Кампания 1917 г. обещала еще большие успехи и победы. Но Великая русская революция 1917 г. перечеркнула все планы императорской Ставки Верховного главнокомандования.

Первая мировая война и ротация кадров в воюющих государствах показала, что наиболее рационально и четко в обеспечении кадрового потенциала вооруженных сил действовали немцы. Созданный фельдмаршалом X. Мольтке-старшим Большой Генеральный штаб и развитие его традиций графом А. фон Шлиффеном стали кузницей германских полководческих кадров. Канцлер О. фон Бисмарк называл германский Большой Генеральный штаб, имевший, в отличие от прочих государств, громадное влияние на выработку внешнеполитической линии, «Советом полубогов». В прочих государствах ведущую роль войскового развития играли военные министерства — бюрократически-канцеляристские учреждения, где консерватизм и инертность считались нормой. Германский Большой Генеральный штаб явился уникальной структурой, сыгравшей столь выдающуюся роль в подготовке и осуществлении германской агрессии стремления к мировому господству, что после Второй мировой войны его упразднение стало одним из основных требований союзников по антигитлеровской коалиции.

Неудивительно, что офицерский корпус Германии как корпорация существенно превосходил до войны своих союзников и противников, и лишь в ходе войны французы, русские, англичане выдвигали наверх те кадры, которые противник имел в вершине военной иерархии уже перед войной. Соответственно, и германская армия, уступая своим противникам в численности живой силы, а затем и в технике, четыре с половиной года успешно противостояла почти всему миру, имея лишь три страны в союзниках. Вот когда сказалась подготовка мирного времени. Британский автор справедливо пишет: «Германская армия образца 1914 г. представляла собой хорошо подготовленную и страшную военную машину, которая оставалась таковой почти до самого конца войны… многие критики забывают о том, что эти [союзные по Антанте] генералы сражались с германской армией, которая была создана государством, возведшим милитаризм в символ веры. Хорошо подобранное сочетание численности личного состава, умения унтер-офицерского состава армии и боевые качества обычного немецкого солдата обеспечивали этой военной машине громадные преимущества на поле боя. Справедливо будет сказать, что почти на всем протяжении войны немецкая армия превосходила любую другую армию на Западном фронте по всем характеристикам…»Добавим — и на любом другом фронте тоже, в том числе и на Восточном (Русском) фронте.

Российская империя не могла похвастаться равенством с немцами в качестве офицерского корпуса, как, впрочем, и другие державы, доказательством чему служит чистка офицерского корпуса Франции генералом Жоффром. Только с 22 июля до 24 августа 1914 г. Жоффр отрешил от командования 2 (из 5) командующих армией, 9 (из 21) начальников корпусов, 33 командира пехотных дивизий, 1 (из 2) начальника кавалерийского корпуса, 5 (из 6) командиров кавалерийских дивизий. За сентябрь — ноябрь от должностей был отстранен еще 51 французский комдив. В Италии главнокомандующий ген. Л. Кадорна в течение войны отправил в отставку 217 генералов, а во время кризиса 1917 г. приказывал расстреливать тех офицеров, чьи войска отступали без приказа. Много ли это помогло итальянцам в борьбе с австро-венграми, которых русские били практически всегда?

Если на что и могут жаловаться русские, так это на недостаточную решимость в отстранении со своих постов негодных командиров, хотя, например, о 2-й русской армии уже говорилось. Проведенная после Русско-японской войны 1904–1905 гг. аттестация российского генералитета не сумела удалить из армии весь негодный человеческий материал. Причин тому много, и одна из них заключается в том, что не всегда возможно было найти замену лицу, подлежавшему увольнению в запас или отставку. Ведь численность русских генералов была выше, нежели в иных странах: так, в начале XX века в Германии числилось 339 генералов, а в России — 1386.

Во всеподданейшем отчете 1893 г. командующий войсками Киевского военного округа выдающийся отечественный педагог и военный теоретик ген. М.И. Драгомиров указывал: «Заботясь о соблюдении очереди на всякое назначение, производство и награду, мы парализуем энергию деятельных людей и на опыте убеждаем, что работать от сердца не стоит, так как и без работы, только бы дожил и был терпим, получит то же». Лишь введение предельного возраста для генералитета (кроме полных генералов), аттестации и чистка генералитета после Русско-японской войны позволили улучшить качество русского офицерского корпуса к началу Первой мировой войны. Это позволило русским вооруженным силам в ходе войны сковывать половину всех неприятельских армий, воевавших еще и во Франции, Сербии, Греции, Италии, Египте, Месопотамии.

Обыкновенно следуют возражения, что большая часть собственно германских войск воевала во Франции. Действительно, но разве можно забывать, что на Восточном фронте с общим неприятелем дрались только русские (с августа 1916 г. еще и румыны), в то время как на других фронтах стояли французы, англичане, бельгийцы, итальянцы, сербы? Помимо того, если сравнить техническую оснащенность русской действующей армии и армий западных союзников? Хрестоматийный пример: 168 тяжелых орудий на Юго-Западном фронте перед началом Брусиловского прорыва и 1700 тяжелых орудий только у британцев во время Битвы на Сомме. Обе эти операции проходили практически параллельно, в ходе летне-осенней кампании 1916 г. Но разве можно сравнить их результаты? И русские и англичане понесли громадные потери, превышавшие потери противника, однако десятикратная разница в тяжелой артиллерии, наверное, чего-нибудь да стоит? Да и получаемые Брусиловым в ходе наступления резервы и техника нивелировались австро-германскими перебросками против Юго-Западного фронта.

Межвоенный период николаевской эпохи оказался весьма плодотворным. Если в Русско-японской войне русским не удалось добиться ни одной победы вообще, а наступательные операции не получались вовсе, то в Первой мировой войне чаша весов постоянно колебалась. И, повторимся, уступая немцам, которым уступали все воюющие армии, русские неизменно одерживали победы над австрийцами, вследствие чего германскому командованию приходилось постоянно поддерживать своего союзника. Что же касается сравнения, то следует напомнить, что, в отличие от англичан образца Кут-эль-Амары образца 1916 г., русские никогда не капитулировали перед более слабыми противниками. Русские не терпели поражений от турок, подобно союзникам в Галлиполи. Русская Кавказская армия пополнялась по остаточному принципу, отдавая людей на австро-германский фронт, в то время как англичанам потребовалось восстание арабов, организованное полковником Лоуренсом, и многократный перевес в технике, чтобы в 1918 г. прорвать турецкий фронт в Палестине. Русские на год раньше уже стояли перед открытыми воротами в Малую Азию, только к концу 1916 г. получив несомненное превосходство над многократно перед тем разгромленным турецким противником.

Практика Русско-японской войны, несмотря на свой негатив, все-таки позволила выдвинуться многим и многим командирам, что отличились на полях Первой мировой войны. Конечно, были и исключения, чему примером служит все тот же А.А. Брусилов, не воевавший в Маньчжурии. Подчеркивая достижения российского военного строительства межвоенного периода, военный исследователь справедливо говорит: «Предпринятые Военным министерством меры для повышения профессионального уровня офицерского корпуса принесли свои плоды… в Первую мировую войну Русская армия вступила значительно лучше, чем прежде, подготовленной в тактическом отношении. Ее кадровый офицерский состав, в общем, был вполне удовлетворительным и хорошо знал свое дело. Если в войну 1904–1905 гг. приблизительно равное противоборство русских и японцев в большинстве случаев заканчивалось в пользу последних на уровне батальонов, то в 1914–1918 гг. чаша весов начинала колебаться в сторону немцев, как правило, на уровне дивизий… наиболее слабым в Русской армии оказался подбор высшего командного состава. Но и здесь наблюдаются сдвиги к лучшему. Благодаря им, в мировой войне, в отличие от предшествующей, Россия достигла ряда стратегических успехов».

Были и свои проблемы, которые в конечном счете привели Россию к краю пропасти, в которую страну столкнула безответственная деятельность либерально-буржуазной оппозиции, рвавшейся к власти любыми способами и методами. Проведенная Временным правительством чистка высшего командного состава русской армии не принесла особенных плодов. Это говорит о том, что, за редкими исключениями, к началу 1917 г. должности высшего генералитета занимали те лица, которым практически не было смены. Более талантливые военачальники (например, Л.Г. Корнилов или А.И. Деникин) должны были получить еще опыт руководства крупными войсковыми соединениями, прежде чем мгновенно перескочить пару ступеней в командовании. Современный ученый выделяет следующие проблемы высшего военного командования Российской империи периода Первой мировой войны:

«Во-первых, численность генералитета почти всегда превышала потребность армии в боевых начальниках, что не только умаляло значение генеральского звания, но и давало возможность занимать генеральские должности людям недостойным.

Во-вторых, на верхи военной иерархии пробирались зачастую люди мало подготовленные к роли военных вождей и полководцев; талантливые люди всячески обходились.

В-третьих, генералитет почти всегда представлял собой собрание амбициозных людей, ведущих свою линию и политическую игру, нередко в ущерб делу безопасности страны и успешности выполнения боевых задач.

В-четвертых, многие, достигшие генеральского звания и соответствующего положения, прекращали самосовершенствоваться, коснели в невежестве и рутине.

В-пятых, генералитет был, как правило, преклонного возраста, не способный ни к изменениям, ни к переменам, и этим самым тормозил развитие военного дела».

Правда, что в ходе войны многие русские военачальники учились медленно и неохотно. Но к этому подталкивала сама позиционная война, когда успех сражения зависел от сосредоточенного удара огня и массы. Слабость русской армии в технике и количестве боеприпасов, по сравнению с противником, не составляет секрета, а потому атаки почти всегда велись большой кровью. В связи с тем, что не существовало теории развития тактического прорыва в оперативно-стратегический, реализовывать успех не удавалось, и потому захлебнулся и Брусиловский прорыв. Союзники вплоть до лета 1918 г. не имели успеха в наступательных сражениях; немцам же удавалось бить гораздо более слабых противников — сербов в 1915 г. и румын в 1916-м.

Первая мировая война стала примером превосходства обороны над наступлением. Средства прорыва эшелонированной обороны противника (танки, штурмовая авиация) еще только-только изобретались, а потому обороняющийся неизменно имел превосходство над наступающим. В связи с тем, что к 1916 г. немцы на всех фронтах потеряли решительное преимущество в технике, они перешли к обороне, и потому успешно отбивались от наступавших и во Франции и в России врагов. Тем ярче успех первого этапа Брусиловского прорыва, что он велся против примерно равного в качестве неприятеля, при преимуществе обороняющегося в технике.

Опыт войны не обобщался теоретически. Поэтому исход сражений 1916 г., когда русские на всех фронтах понесли как минимум в полтора раза больше потерь, нежели противник, а вдобавок не смогли предотвратить разгрома Румынии, в целом воспринимался негативно. В окопах представлялось, что Россия проигрывает войну, хотя союзники по Антанте не имели успехов в наступлении вовсе, а противник ввиду истощения уже «дышал на ладан». Участник войны так вспоминает об оценке кампании 1916 г. в среде российского офицерского корпуса: «На верхах нашего войска положение Центральных держав считали тяжелым, мы же, строевые офицеры, этого не понимали, потому что не видели собственных побед. Ковельские сражения мы мерили луцким метром и, видя, что в каждом сражении мы продвигаемся только на сантиметры, думали, что не достигали победы, раз не было победы луцкого размера. Но французы и англичане, начавшие 24 июня наступление на Сомме, и маленькими шажками наступавшие пять недель, считали и провозглашали победой каждую фазу этой битвы, дававшую им надгрызание вражеской укрепленной системы на два-три километра. Если эта тактика грызунов считалась там, на Западе, победоносною, то и мы не должны были преуменьшать значение наших боевых успехов только потому, что мы грызли, а не прогрызали. Ковельские сражения были нашими победами позиционного стиля».

Винили же во всем полководцев и высшие штабы, считая, что именно по их вине поражения следуют за поражением. Наметившейся же стратегической победы в войне в низах не видели, ибо воспринимали ситуацию исключительно по оценке своего собственного места. Например, записка из действующей армии без подписи, отложившаяся в фонде императора, о причинах русских военных неудач (конец 1916 — начало 1917 гг.) указывала: «Если неудачи наши в первой половине кампании могли быть объяснены недостаточностью снабжения… то во втором периоде… этим объяснены быть не могут… причины эти кроются, по мнению как участников войны, так и лиц, следящих за ходом военных операций, в крупнейших стратегических ошибках, а кроме того, и что является наиболее важным, в органических недостатках русского высшего командования… Ввиду отсутствия подготовки и неумения использовать технические средства для наступления, русское командование заменяется стремлением раздавить врага почти исключительно живой силой, путем… атак пехоты без достаточного применения, выработанных практикой войны, способов их поддержки».

В итоге стоявший уже на пороге крах Германии и ее союзников (пусть не в 1917, но в 1918 г.), наряду с громадным техническим усилением русской Действующей армии зимой 1917 г., как-то прошел мимо сознания не только офицерского корпуса, но даже и высшего генералитета. Отсюда главная причина распространенной, но в целом неверной точки зрения, что режим императора Николая II не может выиграть войну, а потому высший генералитет России в начале марта поддержал революцию. Но забывалось, что союзники не имели и таких успехов. Русский эмигрант Н. Гранберг верно пишет: «Если бы кто-либо начал анализировать ход войны за 1916 год, то он наткнулся бы немедленно на факты, которые дискредитировали почти все высшие военные вождения всех участвовавших. Все выдающиеся историки подчеркивают факт перемены характера войны. Элемент морального уровня войск, столь важный для всяких видов борьбы, отдал определенно часть своего значения все растущей технике артиллерийского и ружейного огня всех видов и назначений… Фронтальные атаки оказались фатальными для атакующих, неся за собой невероятные потери. К сожалению, эту перемену лица войны далеко не все хотели понимать и учитывать. Предрассудки, старые понятия, а иногда просто безвыходное положение, заставляли командования [всех стран] предпринимать операции с негодными средствами. Все это имело место у всех участников и, конечно, всякая неудача и всякие большие потери вносили частичку недоверия и подрыва авторитета вождения».

Здесь же берет свое начало и мнение, что русская военная машина в обеих мировых войнах XX столетия могла вести войну только при численном превосходстве и больших потерях. Правда, при этом почему-то отсутствует адекватное сравнение, например, с той же Францией, которая в Первую мировую войну с сентября 1914 по июль 1918 гг. не имела ни одной успешной наступательной операции, а во Вторую мировую войну капитулировала через полтора месяца после начала немецкого вторжения 1940 г. Дело здесь не в слабости той или иной армии, а в силе германской военной машины, созданной в XIX веке и давшей столь прекрасные результаты в мировых войнах.

Отсутствие сравнительного анализа побуждает демагогически настроенных исследователей зачастую прибегать к совершенно неадекватным характеристикам. Один из наиболее крайних примеров дает Б.В. Соколов: «После Суворова и Барклая-де-Толли наша страна не дала ни одного полководца европейского уровня… Неудивительно, что русские военные планы накануне Первой мировой войны были сугубо наступательными. В XIX веке русская армия привыкла побеждать, а неудачи в Крымской и Русско-японской войне казались досадными недоразумениями». Итак — вот мнение. Странно, правда, что называется именно только М.Б. Барклай де Толли и оставляются в стороне, скажем, М.И. Кутузов, П.И. Багратион и П.Х. Витгенштейн. Но это еще ладно: действительно, ведь сейчас можно сказать, что Отечественную войну 1812 г. выиграл Барклай, а не Кутузов. Судя по всему, прав оказался Л.Н. Толстой, который в третьем томе «Войны и мира» упомянул о Барклае де Толли устами князя Андрея Болконского в разговоре с Пьером Безуховым накануне Бородинского сражения: «Тем, что его клеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что будет еще несправедливее».

Жаль, что Б. Соколов не назвал сам хотя бы несколько имен полководцев «европейского уровня» из других стран — для примера. А быть может, и назвать было некого? Ведь если оставить в стороне немцев и персонально фельдмаршала X. Мольтке-старшего, заложившего базу той армии, что в XX веке довольно успешно воевала против всего мира, то очень интересно было бы узнать такие фамилии. Не немцев. Да, немцев удалось победить только громадным превосходством антигерманской коалиции в технике (преимущественно Западный фронт) и живой силе (преимущественно Восточный фронт), но кто кроме них? При этом хорошо было бы услышать не о потенциальных «не раскрывшихся» полководцах (А. фон Шлиффен), так как в той же России на это мог бы претендовать, к примеру, М.Д. Скобелев, а о полководцах реальных, руководивших армиями своих стран в войнах.

Легко говорить, что Брусилов потерял много людей, если русского наступления требовали англо-французы, а тяжелых пушек у Брусилова было 168 против 1700 у англичан на Сомме. И чего там добились союзники? А «бойня Нивелля»: имея двукратное численное превосходство в силах и 200 танков против нуля, провалить наступление с потерей 350 тыс. чел. за пять дней, при вдвое меньших потерях противника. Разве такое позволяли себе русские полководцы?

Лучше признать, что такие оценки уровня русского военного искусства базируются на оценках зарубежных современников и исследователей, чрезвычайно умелых в пресловутой «тактике грызунов». Например, в конце января 1917 г. в Россию на Петроградскую союзническую конференцию прибыл ген. Н.-Ж. де Кастельно, который во Франции командовал армией и группой армий, и затем был начальником штаба Жоффра. А следовательно, генерал Кастельно может считаться авторитетом в военном деле и неплохим военачальником по меркам Первой мировой войны. Ознакомившись с состоянием русской армии, «в изображении Палеолога французский эксперт нашел плохой организацию высшего военного командования, крайнюю недостаточность снаряжения армии, тактическую отсталость, по крайней мере, на год, по сравнению с французской армией. Кастельно поэтому несколько пессимистически смотрел на возможность для России предпринять наступательные действия в широком размахе». При 20-балльной системе Кастельно оценил русскую армию баллом 8–9 по сравнению с французской. Казалось бы — вот вам авторитет в оценке слабого состояния русских вооруженных сил. Но, прибегнув к сравнению, следует указать, что все это говорил представитель той армии, которая спустя всего три месяца после выставленной русскому союзнику оценки была разгромлена в «бойне Нивелля». В отличие от французов в апреле 1917 г., русские полководцы никогда не теряли по триста пятьдесят тысяч человек за пять дней наступления без малейшего результата, после чего французская армия взбунтовалась, и усмирить ее удалось лишь жестокими репрессиями. Соотношение потерь — два с половиной к одному в пользу немцев. Это не два к одному в пользу австро-германцев в кампании 1916 г. на Восточном фронте даже по самым пессимистичным подсчетам С.Г. Нелиповича. И это если, опять-таки, забыть о соотношении технических средств ведения боя.

Что делать, если Наполеоновские войны исчерпали военный гений Европы чуть ли не на век вперед. Отбросив немцев, можно ли назвать хоть одно достойное имя на звание «полководца европейского уровня»? А если без Мольтке и Людендорфа, то русские полководцы Первой мировой войны (прежде всего, М.В. Алексеев, А.А. Брусилов и Н.Н. Юденич) были ничуть не хуже англичан, французов или австрийцев в лице, назовем, Ф. Конрада фон Гётцендорфа и Э. фон Бём-Эрмолли. Отвечая будущим хулителям, Л.Н. Толстой великолепно сказал о М.И. Кутузове: «Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история. Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии».

В чем же причина краха России и ее вооруженных сил после революции? В том же, в чем причина и краха Германии и Австро-Венгрии в 1918 г., невзирая на своих полководцев и качество военной машины. Монархическая империя требует вождя общенационального уровня, который мог бы поддерживать необходимый для победы моральный настрой нации. «Вождизм» как таковой — это неизбежное, объективное условие существования позднефеодальных империй, проводящих чреватую социальными конфликтами капиталистическую модернизацию своей страны форсированными темпами. Императоры России, Германии и Австро-Венгрии не могли претендовать на роль таких вождей. Поэтому на первый план должны были бы выдвинуться те полководцы, что в глазах страны имели бы статус вождя: «Как и в Германии, высший [русский] генералитет не понял той роли, которую играла монархия в организации общества. Алексеев и Борисов, как потом Гинденбург и Тренер, оказались не в состоянии понять, что их планы довести войну без императоров, которые, как им казалось, только мешали им сделать это, обречены на провал уже потому, что они-то сами как раз не были самостоятельными величинами, как им хотелось бы думать. И поэтому, как только не стало Вильгельма II и Николая II, с разной скоростью исчезли и те, кто не смог понять опасности, которая исходила от подобного рода переворотов, особенно во время великой войны».

В Австро-Венгрии ген. Ф. Конрад фон Гётцендорф в конечном счете был отстранен от высших должностей. Несколько более продержались немцы, создавшие культ фельдмаршала Гинденбурга. Например, в брошюре Г. Ниманна в 1916 г. говорилось: «Теперь мы можем спокойно и с гордостью смотреть на положение на Востоке, оттуда никакая серьезная опасность нам больше не угрожает, там все решено: сила воли и гениальность Гинденбурга победили миллионные русские войска… Облеченный доверием и любовью всего народа и армии, стоит он теперь на месте Мольтке и ведет нас к полной победе над всеми врагами. В его руках находится будущая судьба всей Германии. Он должен создать ее по воле Всевышнего». Однако силы оказались слишком неравны.

В России на такую роль претендовал великий князь Николай Николаевич, однако его погубила склонность к политическим интригам, создававшим угрозу для трона императора Николая II. Прочие же генералы, будучи примерно равными полководцами в глазах фронта и тыла, не могли существенно выделиться друг над другом. Тем более что этому мешала и иерархия чинопроизводства, сложившаяся в России. Последним военным вождем, признанным нацией и войсками, не являвшимся членом императорской фамилии, был Белый генерал М.Д. Скобелев. Неудивительно, что о его безвременной кончине так сожалели в 1904–1905 и 1914–1917 гг. Посему А. А. Керсновский совершено прав, говоря, что «полководца в России не нашлось. “Фронты” возглавили деятели маньчжурского и даже ниже маньчжурского уровня. Жилинский, Рузский, Иванов и Эверт могли погубить любую армию, свести на нет любую победу, обратить в катастрофу самую незначительную неудачу. Лучших мишеней, лучших соломенных чучел для рубки Гинденбургу было невозможно желать…» Однако же нанести России военное поражение немцам так и не удалось. Выход России из войны оказался предопределен развитием антигосударственных процессов в ходе Великой русской революции.

И наоборот, капиталистические демократии Запада, не отказываясь от выдающихся вождей, принципиально в них не нуждались. Руководителями вооруженных сил де-юре являлись избранные волеизъявлением народа (конечно, как правило — его части, а не всеобщим голосованием современного образца) политические руководители, а не генералы, назначаемые единоличной волей монарха. Соответственно, отсутствие военного вождя нивелировалось мощью демократических институтов западных держав, которые выстраивались не по принципу четко-иерархичной вертикальной пирамиды, а на базе социального лифта, умело манипулирующими разветвленными горизонтальными связями стратификации общества.

Именно этот фактор предопределил падение всех традиционных монархий Европы, вне зависимости от их принадлежности к тому или иному военно-политическому блоку. Народные движения стали визитной карточкой XX века, и потому верх в войне одержали те государства, где народ так или иначе был вовлечен в управление государством задолго до июля 1914 г.

Русские полководцы и военачальники Первой мировой войны в целом не были хуже своих коллег в союзных или неприятельских лагерях. По меньшей мере трое из высокопоставленных военачальников могут претендовать на равенство в рейтинге с ведущими полководцами других стран — М.В. Алексеев, А.А. Брусилов и Н.Н. Юденич. Что же касается уровня командармов, то и здесь русские не уступали всем прочим.

Возможно, русские поражения и были тяжелей поражений союзников, но зато и победы были великолепнее. Причина этого — в характере и масштабе военных действий на Восточном фронте, который сам по себе только уже своей обширностью не способствует «тактике грызунов», а вовсе не в «гении» западных полководцев «европейского уровня» или бездарности русских полководцев. Да, союзники не испытывали унижений примера Танненберга или Горлице, но им и недоступны были победы типа Галицийской битвы или Брусиловского прорыва. Можно сказать о Битве на Марне, однако проходившая чуть позже Варшавско-Ивангородская операция ничуть не уступает Марне ни по масштабам, ни по ожесточению. Реклама Марне имеет своим основанием исключительно факт срыва германского блицкрига — более ничем особенно выдающимся данная операция не отличается. Напротив, в «мясорубках» позиционного периода войны союзники несли потери не меньшие, а то и большие по сравнению с русскими. Можно отметить, что русские били чаще австрийцев, но и сравнить русскую технику и технику союзников невозможно, ибо они стояли как земля и небо. Союзники имели технику, превосходившую технику немцев (по крайней мере с 1916 г.), в то время как русские неизменно уступали противнику вдвое-втрое, а то и более.

Напротив, если помнить отрицательные качества русской военной машины эпохи поздней империи, то следует скорее удивляться умению русских генералов одерживать победы вопреки объективным обстоятельствам. Знаменитое «трение» К. фон Клаузевица для Российской империи было куда актуальнее, нежели для Германии, Франции или Великобритании. На равных с Россией здесь была разве Австро-Венгрия. Однако же русские побеждали австрийцев (фактически без той или иной степени немецкой поддержки австро-венгры могут записать себе на счет лишь одну наступательную победу оперативного характера против русских — Лиманов-Лапанув декабря 1914 г.) и дрались с немцами не хуже англо-французов. Уже в одном этом видно качество русского полководчества, преодолевавшего не только мощь противника, но и не менее чем вековую отрицательную инерцию.