Прежде чем перейти к самой битве, надо ввести читателя в курс, откуда мы вообще знаем о ней. Какие источники нам о ней рассказывают.

Сведения о Куликовской битве содержатся в четырех основных произведениях древнерусской письменности. Это «Краткая летописная повесть» и «Пространная летописная повесть» о Куликовской битве, «Задонщина» и «Сказание о Мамаевом побоище». Кроме того, краткий вторичного происхождения рассказ о ней содержит «Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича», а рассказ о встрече перед битвой Дмитрия Донского с Сергием Радонежским и о посылке им на бой Пересвета и Осляби содержится в житии Сергия Радонежского.

Краткие упоминания о Куликовской битве сохранились также у двух прусских хронистов, современников события: Иоганна Пошильге и Дитмара Любекского.

Привожу их в переводе с немецкого.

Хроника Иоганна Пошильге:

«В том же году была большая война во многих странах: особенно так сражались русские с татарами у Синей Воды, и с обеих сторон было убито около 40 тысяч человек. Однако русские удержали [за собой] поле. И, когда они шли из боя, они столкнулись с литовцами, которые были позваны татарами туда на помощь, и убили русских очень много и взяли у них большую добычу, которую те взяли у татар».

Хроника Дитмара Любекского:

«В то же время была там великая битва у Синей Воды между русскими и татарами, и тогда было побито народу с обеих сторон четыре сотни тысяч; тогда русские выиграли битву. Когда они хотели отправиться домой с большой добычей, то столкнулись с литовцами, которые были позваны на помощь татарами, и взяли у русских их добычу, и убили их много на поле».

Дитмар Любекский, монах-францисканец Торнского монастыря, довёл свою хронику на латинском языке до 1395 года. Затем его продолжатель до 1400 года перевёл её на нижненемецкий.

Иоганн Пошильге, чиновник из Помезании, живший в Ризенбурге, писал свою хронику также на латыни с шестидесятых – семидесятых годов XIV века до 1406 года. Затем его продолжатель до 1419 года перевёл её на верхненемецкий.

Сведения их о Куликовской битве восходят, очевидно, к сообщению, привезённому из Руси ганзейскими купцами на съезд в Любеке в 1381 году.

Они в сильно искажённом виде сохранились в «Вандалии» немецкого историка конца XV века А. Кранца.

Как видно из текстов, это перепев одной информации, неизвестно откуда взятой и неизвестно о чем говорящей. Может быть, о битве на Воже.

Краткая летописная повесть.

Создана в самом начале XV века, скорее всего до 1409 года, которым датируется Троицкая летопись, погибшая в пожаре Москвы 1812 года. О том, что она содержалась в ней, мы знаем по выпискам Карамзина из Троицкой летописи в примечаниях к «Истории государства российского». Её тексты, почти дословно совпадающие, сохранились в составе Рогожского летописца (середина XV века) и Симеоновской летописи (начало XVI века).

Рассказ Симеоновской летописи очень похож на её же рассказ о битве на реке Воже и вышел, очевидно, из-под пера того же автора, как и весь текст за вторую половину XIV века, представляющий многочисленные стилистические параллели Краткой повести.

Пространная летописная повесть.

Первоначальные и наиболее полные тексты Повести содержатся в Новгородской IV и Софийской I летописях. Тексты Повести в остальных содержащих её летописях являются сокращёнными или переработанными редакциями, восходящими к текстам Повести в составе вышеуказанных летописей.

Пространная летописная повесть – художественно-публицистическое произведение, при создании которого использованы реминисценции из жития Александра Невского и паремийного «Чтения о Борисе и Глебе», а также многочисленные библейские цитаты. В описании скорби русских женщин и в «плаче Мамая» использовано апокрифическое «Слово на Рождество Христово о пришествии волхвов».

М. А. Салмина в своей работе убедительно обосновывает вторичность Пространной летописной повести по отношению к Краткой, показывая, что она является распространением последней (преимущественно риторического характера). Причём у её автора не хватает терпения до конца выдержать этот «высокий штиль», в результате чего по мере приближения к концу Пространная повесть всё более и более приближается по стилю к краткому рассказу.

«Задонщина».

«Задонщина» сохранилась в шести списках:

1. РГБ, Собрание Ундольского, № 632, XVII век, наиболее полный список [У].

2. ГИМ, Собрание Музейское, № 2060, конец XVI века, без начала [И-1].

3. ГИМ, Собрание Музейское, № 3045, начало XVI века, отрывок [И-2].

4. Женевский, БАН № 1.4.1, отрывок, XVII век [Ж].

5. РНБ, Собрание Кирилло-Белозерского монастыря № 9/1086, 70–80-е годы XV века [К-Б]. (Это сокращённая переработка первой половины произведения, сделанная известным писцом Ефросином.)

6. ГИМ, Собрание Синодальное, № 790, XVII век [С].

Каждый отдельный список «Задонщины» имеет множество искажений и дефектов, что делает невозможным достоверную реконструкцию первоначального текста произведения. «Задонщина» представляет собой поэтический отклик на события Куликовской битвы. В тексте памятника содержится множество цитат и реминисценций из «Слова о полку Игореве», местами искажённых и переосмысленных, что свидетельствует о недостаточном понимании древнего и трудного текста «Слова» автором и позднейшими переписчиками.

Сказание о Мамаевом побоище.

Сказание известно более чем в 150 списках, разделённых Л. А. Дмитриевым на 8 редакций, некоторые из которых представлены, в свою очередь, несколькими изводами.

Первые четыре описанных редакции, за исключением Забелинского и Михайловского изводов Основной редакции, дошедших до нас в исключительно поздних списках, могут быть отнесены к концу XV–XVI веку. Точная датировка возникновения каждой рассмотренной редакции и извода практически невозможна. Оставшиеся четыре редакции «Сказания» созданы в XVII–XIX веках и не представляют непосредственного интереса.

Житие Сергия Радонежского.

Житие Сергия Радонежского практически исчерпывающе исследовано Б. М. Клоссом. Первоначальный текст Епифания Премудрого (1418–1419 годов) до нас не дошёл. Его большой фрагмент (начиная с «Предисловия» до главы «О худости порт Сергиевых и о некоем поселянине») сохранился в составе Пространной редакции первой трети XVI века и опубликован Клоссом. Впрочем, нет полной уверенности, что авторский текст в ней не искажён позднейшими редакторами.

Подведём краткие итоги.

В самом начале XV века события Куликовской битвы нашли отражение в Краткой повести Троицкой летописи, которая до нас не дошла, и в созданной на её основе Пространной летописной повести.

Эпизод предполагаемого посещения перед битвой Дмитрием Донским Сергия Радонежского содержался, скорее всего, уже в житии последнего, написанном Епифанием Премудрым. До нас он дошёл в составе Пахомиевых редакций жития, составленных в первой половине XV века.

Во второй половине того же столетия было составлено поэтическое произведение о Куликовской битве, вскоре после этого довольно неумело сокращённое, – «Задонщина». Она была частично переработана после 1475 года. Произведение это написано в духе государственной идеологии того времени.

Наконец, в первой четверти XVI века создаётся самое подробное и сюжетно увлекательное повествование о Куликовской битве – «Сказание о Мамаевом побоище». Создававшееся изначально как «исторический роман», оно требует максимально осторожного подхода к содержащимся в нём сведениям. Это произведение оказалось впоследствии самым популярным. На протяжении XVI–XIX веков было создано несколько его редакций, обраставших постепенно всё более фантастическими подробностями.

Так что источники наши практически все литературные.

Например, если рассмотреть наиболее подробное и наиболее цитируемое произведение «Сказание о Мамаевом побоище», сомнений не остается.

В «Сказании» очень много имён, известных только по этому произведению, количество которых к тому же подозрительно возрастает от более ранних редакций и списков к более поздним, упоминаются мелкие удельные княжества, не существовавшие в 1380 году. «Сказание» содержит также целый ряд анахронизмов: во всех его редакциях (кроме Летописной и Киприановской, входящих в состав летописей, где имя литовского князя механически исправлено, что местами входит в противоречие с контекстом), союзником Мамая указан не Ягайло, а Ольгерд, умерший за три года до Куликовской битвы.

Это сознательный литературный приём, призванный усилить драматизм повествования: братья Ольгердовичи, выступившие на стороне Московского великого князя, пошли на правое дело вопреки воле отца, а не брата!

В основной редакции вместо коломенского епископа Герасима Дмитрия Ивановича благословляет на битву епископ Геронтий, занимавший коломенскую кафедру с 1453-го по 1473 год.

Покидая Москву, Дмитрий Донской молится перед иконой Владимирской Богоматери, которая, как известно, была перенесена в Москву только в 1395 году.

В «Сказании» упоминаются Константиновские (Константино-Еленинские) ворота московского Кремля, ещё в 1476 году называвшиеся Тимофеевскими. И т. д. и т. п. Об этом мы поговорим подробнее чуть далее.

Всё это убеждает в том, что произведение изначально создавалось как «исторический роман», и, хотя это и самый красочный и подробный рассказ о событиях Куликовской битвы, относиться к его подробностям следует с предельной осторожностью. Откуда вообще могли взяться в произведении, написанном спустя столетие после события, эти имена и подробности? Вспомним, что конец XV – первая половина XVI века – это время расцвета боярских «вольностей», с которыми впоследствии с переменным успехом будет бороться Иван Грозный, время бесконечных местнических споров и притязаний, для обоснования которых использовались как официальные летописи и разрядные книги, так и их доморощенные аналоги (родословные росписи).

В последних особенно пышным цветом расцвели всякого рода легенды, а то и прямые подлоги, перекочёвывавшие «за давностию лет» в официальную документацию.

Эталоном для подобных «исторических доказательств» можно считать официальную легенду о происхождении правящей династии Московского государства от брата римского императора Августа.

Прослеживая, как в различных списках «Сказания» появляются многочисленные эпизодические персонажи, встречающиеся среди предков различных знатных фамилий XV–XVII веков, невольно убеждаешься, что их источником являлись именно эти «доморощенные» разряды, а в иных случаях, может быть, и устные пожелания заказчиков конкретных списков.

Вернемся к рассмотрению состава войска «московской коалиции».

Если принимать свидетельство летописи Дубровского, следует заключить, что так называемая «московская» коалиция русских земель, сложившаяся в 1375 году, продолжала существовать и в 1380-м. В любом случае именно воины этих княжеств: Московского, Владимирского, Ростовского, Ярославского, Белозерского, Моложского, Стародубского, Кашинского, Смоленского, Новосильского, Оболенского, Тарусского, возможно, Суздальско-Нижегородского и Муромского и их уделов – принимали участие в Куликовской битве.

Перечень князей в этой росписи полков подозрительно напоминает перечень участников похода на Тверь в 1375 году в той же летописи. С другой стороны, различия между ними довольно хорошо объясняются политической ситуацией 1380 года. Так, в росписи отсутствуют нижегородские князья, которым было не до участия в очередной военной кампании после двукратного разорения их владений в 1377-м и 1378 годах.

На правом фланге – полочане под командованием литовского князя Андрея Ольгердовича (Полоцкого). К сожалению, точно не известен весь комплект имен князя Полоцкого. Андрей – это христианское имя, отчество Ольгердович – языческое.

Младший брат Андрея, Яков, имел еще языческое имя – Ягайло и славянское – Владислав. Двоюродный брат Андрея, Юрий, был «по совместительству» язычником Витовтом и католиком Александром. Причем в католичество он за свою жизнь крестился, по мнению историков, как минимум трижды. К слову сказать, мы выскажем крамольную мысль: в то время не было еще никаких религий и, следовательно, различий. В этот период только происходило формирование, скажем так, религиозных предпочтений.

В середине фронта и на левом фланге были москвичи и отряды других русских городов. За ними стояло войско… литовского князя Дмитрия (Корибута) Ольгердовича.

Кто был главным на поле Куликовом? Наемников и союзников-чужестранцев всегда ставят перед собой, сбоку, но никак не за собой.

В засаде ждал Дмитрий Боброк. Дмитрий Михайлович Боброк Волынец был сыном князя Кориата-Михаила Гедиминовича, владельца местечка Боброка, недалеко от Львова. Он был тысяцким у суздальского и нижегородского князя Дмитрия Константиновича, потом перешёл на службу к великому князю Дмитрию Ивановичу, который выдал за него сестру своей жены Анну. Он также первым свидетельствует подлинность завещания великого князя Дмитрия, уже упомянутого нами.

Следует вспомнить еще одного участника событий, любимого сына Ольгерда – Ягайло (он же Яков, а позже Владислав). Согласно традиционной версии, Ягайло спешил на помощь Мамаю, но не успел, остановившись в 20 километрах от поля битвы.

Что привело на Куликово поле литовских князей: Дмитрия Ольгердовича, Андрея Ольгердовича, Ягайло Ольгердовича? Зачем они рисковали жизнью в далеком второстепенном княжестве?

Еще раз взглянем на построение русского войска на Куликовом поле. В засаде ждал Дмитрий Боброк. Правый фланг занимал Андрей Ольгердович (Полоцкий). Середину и левый фланг – Дмитрий (Корибут) Ольгердович.

Пространная летописная повесть упоминает только полки великого князя Дмитрия Ивановича, его двоюродного брата Владимира Андреевича – князя Серпуховского и Боровского – и белозерских князей.

Роспись полков в летописи Дубровского перечисляет, кроме того, отряды, выставленные смоленскими, ростовскими, стародубскими, ярославскими, моложскими, оболенскими, новосильскими, тарусскими, кашинскими князьями.

Задонщина дополняет этот перечень (в списке убитых) боярами: московскими, коломенскими, серпуховскими, переяславскими, костромскими, владимирскими, суздальскими, муромскими, ростовскими, дмитровскими, можайскими, звенигородскими, угличскими. А кроме того: боярами рязанскими (нонсенс), новгородскими «посадниками» и даже литовскими «панами», якобы пришедшими с братьями Ольгердовичами и приведшими с собой 70 000 латников.

Второй ключик к пониманию того, кто стоял на стороне коалиции, это состав воевод, перечисление комсостава армии Дмитрия Донского.

Согласно «Сказанию о Мамаевом побоище», распределение воевод было следующим:

Передовой полк:

– Дмитрий и Владимир Всеволожи,

– коломенский воевода Микула Васильевич,

– воевода владимирский и юрьевский Тимофей Волуевич,

– костромской воевода Иван Родионович Квашня,

– переяславский воевода Андрей Серкизович.

Большой полк:

– великий князь Дмитрий Иванович,

– белозерские князья.

Полк правой руки:

– князь Владимир Андреевич Серпуховской,

– Данила Белеут,

– Константин Конанов,

– князь Фёдор Елецкий,

– князь Юрий Мещерский,

– князь Андрей Муромский.

Полк левой руки:

– князь Глеб Брянский.

При втором «уряжении» на поле битвы был выделен засадный полк, возглавленный князем Владимиром Андреевичем и Дмитрием Боброком Волынцем. Полк правой руки возглавил Микула Васильевич, а полк левой руки – Тимофей Волуевич.

Согласно летописи Дубровского, распределение воевод было следующим:

Передовой полк:

– князья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи,

– боярин Микула Васильевич,

– князь Фёдор Романович Белозерский.

Большой полк:

– великий князь Дмитрий Иванович,

– Иван Родионович Квашня,

– боярин Михайло Бренков,

– князь Иван Васильевич Смоленский.

Полк правой руки:

– князь Андрей Фёдорович Ростовский,

– Фёдор Грунка,

– князь Андрей Фёдорович Стародубский.

Полк левой руки:

– князь [Василий] Васильевич Ярославский,

– Лев Морозов,

– князь Фёдор Михайлович Моложский.

Сторожевой полк:

– Михаил Иванович Окинфович,

– князь Семён Константинович Оболенский,

– князь Иван Тарусский,

– Андрей Серкизович.

Засадный полк:

– князь Владимир Андреевич,

– Дмитрий Михайлович Волынец,

– князь Роман Михайлович Брянский,

– князь Василий Михайлович Кашинский,

– князь […] Романович Новосильский.

Под знамена Дмитрия Донского встали дружины вновь народившихся и старых окрепших городов. Княжеские дружины и городские ополчения. Именно воины этих городских соединений: Московского, Владимирского, Ростовского, Ярославского, Белозерского, Моложского, Стародубского, Кашинского, Смоленского, Новосильского, Оболенского, Тарусского, возможно, Суздальско-Нижегородского и Муромского и их уделов – были ядром в Куликовской битве со стороны «русских» князей. Городские дружины готовились к битве.

Неужели при той прозрачности политических ходов в таком большом масштабе это укрылось от глаз Мамая?

Конечно, нет. Определенные признаки, косвенные улики свидетельствуют об аналогичных приготовлениях и со стороны Мамая.

Незадолго до Куликовской битвы ордынский хан проводит очередную замену своей креатуры в Золотой Орде. В результате прежний 18-летний хан вместе с приближенными был казнен, а на его место заступил новый правитель, известный нам по монетным легендам под именем «Буляк» или «Туляк» – второе прочтение более приемлемо. Это же имя, переданное в форме «Тюляк», упоминается в тексте ханского ярлыка от 1379 года, выданного митрополиту Михаилу (Митяю). Мамай заручался легитимным верховным правителем из высшей иерархии воинской касты Чингизидов. Сходная транслитерация «Теляк» или «Тетяк» содержится в изложениях летописных «сказаний» и «повестей» о Куликовской битве. Прямые указания на присутствие в «Мамаевой Орде» номинального правителя из рода Чингизидов накануне решающего сражения содержит также Новгородская Первая летопись младшего извода.

К тому времени города получили право на управление и самостоятельность. Люди в коронах получили опору на города и на их силовое прикрытие. В результате они потребовали свое место у стола власти. Первым об этом заявил великий князь Владимирский. Каста кормильцев протянула руку к пирогу правления, к пирогу власти.

Каста воинов, каста людей на конях, правителей Орды, попыталась ударить по этой руке. Не вышло.

И вот тут еще серия загадок. А как же те, кто обязан был не допустить даже самой мысли выступить против власти? Как же те самые военизированные структуры – Орден? Те самые фрязи и генуэзцы, что были на территории Руси? И почему московская коалиция, если Москва – вообще не княжеский удел?

В связи с этим нельзя не упомянуть о Сергии Радонежском.

Преподобный Сергий Радонежский за какое-то время до Куликовской битвы отказался благословить великого князя на войну с Мамаем. В одной из рукописей жития величайшего русского святого приведено его прямое возражение Дмитрию Ивановичу: «…Пошлина твоя държит покорятися ордынскому царю должно».

Нет оснований сомневаться, что преподобный Сергий действительно сказал так. Сергий – личность загадочная. Не митрополит, не патриарх, просто настоятель монастыря и создатель сети обителей по всей Руси. Обителей монастырских общежитского типа, точно такого же, как и у всех монашеско-рыцарских братств. Накануне же Куликовской битвы Сергий Радонежский сказал совсем иное: «Подобает ти, господине, пещися о врученном от Бога христоименитому стаду. Пойди противу безбожных, и Богу помогающи ти, победиши».

Упомянем весьма многозначительное место из «Сказания», где сообщается о реакции рязанского князя Олега на выступление Дмитрия Ивановича против Мамая. Привожу его в переводе М. Н. Тихомирова. Узнав о решении московского князя, Олег говорит: «Я раньше думал, что не следует русским князьям противиться восточному царю. А ныне как понять? Откуда такая помощь Дмитрию Ивановичу?..». И бояре его сказали ему: «…в вотчине великого князя близ Москвы живет монах, Сергием зовут, очень прозорливый. Тот вооружил его и дал ему пособников из своих монахов».

Военно-монашеские ордена встали на сторону касты кормильцев и тем самым обеспечили ее победу в конфликте с воинами. В этом и разгадка бездействия тамплиеров (генуэзской пехоты), бывших первоначально на стороне Мамая, на поле Куликовом. В этом разгадка его смерти.

Последняя кастовая война, рожденная сменой экономической политики, изменением идеологии и парадигмы в жреческой (духовной) касте и ослаблением в касте воинов, привела к власти третью касту. Этой властной составляющей пришедшей на гребне Новой экономической политики средневековья стала каста наместников – людей в коронах. Первой ласточкой победы было право наследования. Новый закон, опиравшийся на идеологию патриархата и на завоеванное право самим решать передачу власти.

Составляя в 1389 году завещание, Дмитрий Донской писал в нем: «…благословляю сына своего Василия своею отчиною, великим княжением».

Победа, одержанная на Куликовом поле, и успехи объединительного процесса городов сказались уже в том, что великий князь Дмитрий считал великое княжение «своею отчиною» и не передавал вопрос о его судьбе на усмотрение ордынских царей.

Однако само завещание великого князя Дмитрия Ивановича в сложившихся условиях еще было двояко в своей интерпретации. Первая из них опиралась на формальное истолкование текста: наследником удела Василия I (а следовательно, и великокняжеского престола) должен стать следующий по старшинству брат умершего великого князя, то есть Юрий Дмитриевич. Подобное престолонаследие было в ходу до этого, в том числе и в роду Ивана Калиты. Отец Дмитрия Донского Иван Иванович стал великим князем после смерти своего старшего брата, Семена. Обладание великим княжением определялось тогда традицией (духовенством), волей ордынского царя (воинами) и раскладом сил на самой Руси (политикой в среде кормильцев).

Вторая интерпретация завещательного распоряжения Дмитрия Донского имела своими истоками новый порядок престолонаследия, только еще складывавшийся при Василии I.

В первом своем увещании Василий I говорил лишь о возможности перехода великого княжения к его сыну («А даст Бог сыну моему, князю Ивану, княженье великое держати»).

Во втором это княжение рассматривается как вотчина завещателя, наследие Дмитрия Донского («А сына своего, князя Василья, благословляю своею вотчиною, великим княженьем, чем мя благословил мои отець»).

Пока еще власть передавалась робко, с оглядкой на более сильные касты правителей: духовенство и воинов, но уже по линии отца, по законам патриархата.

Это было началом конца, но об этом еще никто не знал, не догадывался. Строились города и соборы. Мужали и крепли торговые гильдии. Каста кормильцев, людей в коронах, праздновала свою победу, радуясь отвоеванному месту под солнцем. Пока еще локомотив экономики летел вперед. Знакомая картина. «Наш паровоз, вперед лети!..» А те, кто не с победителями, машут платочками с платформы.

А что победителям? Отказ от дани? Место у стола власти? Нет. Дмитрий опять едет в Орду и опять везет договор о десятине. И это не результат похода Тохтамыша, якобы сжегшего Москву. Это геополитическое решение, которого сейчас не видит никто.

Результат визита Дмитрия Донского в Орду не ограничился только восстановлением статус-кво. Об этом мы можем судить по двум документам: «докончанию» Дмитрия Ивановича с Владимиром Андреевичем 25 марта 1389 года и его духовной грамоте (завещанию), написанной незадолго до смерти 19 мая 1389 года.

Во-первых, в завещании Дмитрий Иванович передаёт своему сыну Василию власть над Великим княжеством Владимирским. «А се благословляю сына своего, князя Василья, своею отчиною, великимъ княженьем». Такой пункт не мог быть внесён в завещание без предварительного согласия Орды. Таким образом, был завершён процесс фактического формирования геополитического ядра будущей России.

Во-вторых, впервые фиксируется надежда на возможное в недалёком будущем освобождение от власти Орды и прекращение выплаты дани. Духовная грамота: «А переменитъ Богъ Орду, дети мои не имуть давать выхода в Орду, и которыи сынъ мои возмет дань на своем уделе, то тому и есть».

В-третьих, определяется (впервые) распределение доходов с территории Москвы как отдельной единицы, некоего порто-франко. Докончание с Владимиром Андреевичем: «А оже ны Богъ избавит, освободит от Орды, ино мне два жеребия, а тебе треть».

Теперь надежду на это давали как пример недавней «великой замятни» в Орде, так и победа на Куликовом поле.

Вот теперь о Москве.