Теперь, до самой зимы я занимался укрощением диких лошадей и охотой, периодически перемежаемых присмотром за индейцами — я был минитменом в графстве Бернетт, сутью наших обязанностей являлась защита границы от набегов. Нашим отрядом командовал лейтенант Гамильтон — таких отрядов было очень много вдоль границы, каждый из них состоял из 25-ти человек и им командовал лейтенант. Они постоянно патрулировали местность, и индейцам было крайне небезопасно появляться вблизи поселений. Тем не менее, грабежи случались часто. Если бы индейцы имели возможность свободно двигаться горными тропами вдоль Колорадо и проникать в самую гущу поселений, чтобы там, разбившись на небольшие группы от двух до десяти человек и действуя только по ночам в самых безопасных, по их мнению, местах по предварительно оговоренному общему сигналу, они, возможно, могли бы создать хаос одновременно в десятке мест. Страну постоянно лихорадило, и, как обычно в таких случаях, никто не знал, кому можно доверять. Несмотря на то, что минитмены всегда были настороже и ревностны в своем долге, индейцы были хитры и постоянно враждебны по отношению к белым. Им часто удавалось осуществлять свои замыслы, на рейнджеров жаловались, их обвиняли в халатном исполнении своих обязанностей. Обе партии, о которых упоминалось в предыдущей главе, тоже без конца делали какие-то свои заявления, и в самый разгар всей этой неразберихи истек официальный срок полномочий губернатора Раннеллса, и на его место пришел генерал Сэм Хьюстон. Генерал был полностью знаком с состоянием дел, и первое, что он сделал, так это организовал рейнджерский полк под командованием полковника М. Т. Джонстона — талантливого офицера и опытного в индейской войне. Кроме того, он участвовал в «Войне регуляторов и модераторов», а также в Мексиканской войне, где он участвовал в штурме Монтеррея. Вскоре он возглавил прекрасно организованный и управляемый полк, и губернатор и люди, естественно, ожидали от него только хороших новостей. Хьюстон намеревался вести войну на землях команчей и кайовы.

Я поступил в этот полк, будучи тогда в Вако, став подчиненным капитана Дж. М. Смита — опытного и умелого солдата. Полковник Джонстон всем отдельным ротам 1-го марта 1860 года собраться в Форт-Белнапе. Наша рота, сформированная в Вако, пошла туда вдоль Бразос-Ривер и была самой первой.

За несколько дней до нашего прибытия, на ранчо Мерфи, что недалеко от Белнапа, похитили юную леди — мисс Мерфи. Дело было сделано настолько чисто, что от нее не осталось никаких следов, а о том, что к похищению имели отношение индейцы, свидетельствовали только несколько отпечатков мокасин. Мисс Мерфи пошла на передний двор за дровами, а ее невестка, миссис Мерфи готовила на кухне, дверь, ведущая во двор, была широко открыта.

Молодая леди не вернулась с дровами, и миссис Мерфи отправилась искать ее, но не найдя ее, тотчас затрубила в рог, на звук которого к дому сбежались люди — они тщательно искали, но не нашли. Поднялись все соседи, поиск продолжился, но и на следующий день он был столь же тщетным, как и накануне — было очевидно, что ее похитили индейцы.

Поисковые отряды метались по всей округе, в надежде найти хоть какой-нибудь ее след, но о ней никто ничего не слышал, по крайней мере, пока я был на территории этого штата.

Едва мы успели поставить наши палатки, как некий человек сказал нам, в трех милях отсюда индейцы грабят поселение. Мы сразу же вскочили на лошадей и помчались. Мы не потеряли ни секунды на сбор — ведь у нас не было интенданта, и на подготовку пайков — поскольку у нас их тоже не было.

Мы молнией прибыли на то место и нашли там тело зверски убитого человека по имени Пибоди. В нем торчало восемь или десять стрел, множество раз его ударили копьем, а под конец скальпировали. Убийство было совершено девятью команчами, на виду у семи белых людей, которые, — если бы они были достойны своей расы — или даже права называться людьми — могли бы атаковать этих дикарей и, возможно, спасти жизнь Пибоди. Они утверждали, что в окрестностях очень много индейцев, поэтому они оседлали своих лошадей и бросили беднягу на произвол судьбы, на глазах его несчастной семьи, в 50-ти ярдах от его собственного дома. Закончив свое дело, индейцы встали и ушли, так же быстро, как могли их нести их лошади.

Капитан Смит принял срочные меры по наведению общего порядка и организации ответных действий против дикарей. Он конфисковал всю имевшуюся поблизости муку и всех женщин поставил на выпечку хлеба. Убийство было совершено поздно вечером, поэтому к погоне мы готовились уже когда полностью стемнело, и на рассвете мы стали на тропу и гнали по ней до самого заката — все это время индейцы шли к истокам Биг Уашиты.

Судя по характеру тропы, путешествовали они неторопливо, и поскольку они не пытались запутать след, мы пришли к выводу, что они были молодыми воинами.

Мы расположились лагерем и заночевали, а утром продолжили погоню, так же быстро, как могли скакать наши лошади. В основном мы шли быстрым галопом, и по некоторым признакам нам стало ясно, что индейцы тоже ускорили свой ход. Стемнело — мы разбили лагерь недалеко от тропы. Ночь прошла без каких-либо происшествий, на рассвете мы снова продолжили преследование. Теперь же, однако, мы увидели некие свидетельства того, что в окрестностях может быть большая деревня, и, проследовав по хорошо наезженной дороге, проскользнув между двумя высокими холмами, мы вошли в длинную и узкую долину, совсем недалеко от состоявшей из 18-ти лачуг деревни. Все свидетельствовало о том, что совсем недавно жители покинули это место. Возле одной из хижин паслись несколько лошадей, а когда мы во весь дух помчались к ней, нас приветствовал сильный залповый огонь нескольких винтовок — не самого мелкого калибра — а потом на нас обрушился град стрел. Затем был дан приказ окружить эту деревню. Моя лошадь — раздраженная, и, наверно, более храбрая, чем я, бросилась прямо в проход между хижинами. Понимая, что я сейчас в опасном положении, я вытащил из кармана коробку с запальными фитилями, я, поджегши их все сразу, бросил в одну из построенных из сухой травы хижин, и через мгновение она уже полностью пылала — пламя пошло дальше до тех пор, пока не достигло той лачуги, в которой засели индейцы. Несмотря на свое малое число, дикари хорошо отстреливались, пока не увидели пламени, в котором все они могли погибнуть, неважно, сейчас, или минутой позже. Наши люди прекратили стрельбу, чтобы у меня появился шанс выйти, но моя лошадь все еще была неуправляемой, и хотя, когда жар стал еще сильней, она сделала несколько скачков, чтобы избежать его, она все еще крутилась на месте, постоянно глядя на зловещее пламя и не обращая никакого внимания ни на повод, ни на мой голос, ни на шпоры.

Внезапно индейцы начали проявлять свое желание выйти наружу. Они столпились у ими же забаррикадированных самыми громоздкими вещами входных дверей и теперь с шумом пытались освободить ее. Тем временем наши тяжелые пули все еще решетили их травяные стены. Вдруг индейцы громко завопили, и из хижины вышли пятеро из них. По ним сразу же грянула сотня винтовок, и все пятеро упали, либо убитыми, либо смертельно ранеными, а еще четверо погибли внутри лачуги.

Теперь у нас была возможность осмотреть деревню, и во многих вигвамах мы нашли одежду, в том числе и из бизоньей шкуры и кухонную утварь — свидетельства того, что ее жители покинули ее совсем недавно. В одном из них мы взяли большое количество вяленой говядины — это единственное, что нам удалось спасти от огня.

Как только те индейцы, которые вырвались наружу, были застрелены, один из наших метнул сырую, сделанную из сыромятной кожи веревку на верхнюю часть хижины, так, чтобы она крепко зацепилась за один из поддерживающих ее кольев. После чего несколько человек моментально потянула за нее и обрушила всю эту хрупкую конструкцию, и, потушив горящую траву, мы, преодолев сильный жар, сумели вытащить тела тех индейцев, которые пытались спрятаться там от пожара. Двое из них погибли от пуль, другие двое были тяжело ранены.

Мы тщательно прочесали окрестности в надежде обнаружить другие деревни, но по всему было ясно, других нет, и что жители этого погибшего поселения бежали еще до прибытия тех индейцев, которых мы преследовали, которые, несомненно, были другими индейцами и в этой деревне искали исключительно убежища и безопасности. Их разведчики, вероятно, заметили нас задолго до нашего прибытия и подняли тревогу, но поскольку наши животные были очень утомлены, мы не пошли по их следу, так как их лошади, без сомнения, были все еще в прекрасной форме. Скальпа Пибоди мы тоже не нашли — возможно, индейцы его спрятали, а позже он погиб в огне. Команчи убили всех индейцев, и, кроме того, эта деревня принадлежала уичита.

Мы остановились родника, чтобы хорошо отдохнуть, и вскоре я испытал сильное потрясение, узнав, что меня считают очень храбрым человеком — офицеры осыпали меня комплиментами. Сперва я обрадовался, но, вспомнив о своей лошади, я сказал им, что вся заслуга принадлежит исключительно ей — поскольку она сама принесла меня туда, куда я вряд ли пошел сам по собственной воле.

Потом мы преодолели водораздел и спустились к Ред-Форк-Бразос. В верховьях этой реки мы охотились на бизонов. Держась ближе к хребту, мы рассыпались цепью, чтобы захватить как можно больше пространства. Ветер дул в другую сторону и бизоны не чуяли нас до тех пор, пока мы, пройдя по хребту, не подошли к ним достаточно близко — и вот когда они начали проявлять явные признаки беспокойства, капитан сразу же приказал открыть огонь. Услышав горн, животные подняли свои большие и мохнатые головы, очень удивленные внезапным появлением трехсот идущих к ним человек — кричащих, смеющихся и вопящих как сумасшедшие. С громким, и коротким фырканьем передние крутнулись на своих задних ногах и кинулись к своему стаду, повсюду сея страх и панику. Вскоре мы окружили их, и началась работа по их уничтожению — грохот стоял непрерывный. Стадо буйволов, огромными волнами, казалось, плыло над землей, их было бесконечно много. Земля была совершенно изрублена их тяжелой и неуклюжей походкой, воздух наполнился пылью, а слух наш был ошеломлен невероятным шумом. И так все вперемешку — бизоны, лошади, всадники — шли аж до самого грандиозного погружения в Ред-Форк-Бразос. Буйвол, преодолевший вспенившуюся реку и достигший противоположного берега, попадал в самую гущу стада — слабые, или те, кто имел несчастье упасть, были затоптаны — каждый старался убежать, и думал только о себе.

К тому времени, как я и мои ближайшие товарищи достигли реки, мы увидели, что многие из рейнджеров стали почти одной неразделимой массой с бизонами, некоторых из них обезумевшее стадо увлекло с собой в воду, но, к счастью, никто из них серьезно не пострадал, они выбрались и вновь продолжили эту захватывающую, но очень опасную охоту. Некоторые из бизонов увязли в зыбучем песке, и некоторые из наших самых отчаянных ребят оседлали их — с неизбежным риском свалиться с них и погибнуть под их копытами. Труба просигналила «общий сбор», и теперь мы впервые смогли оценить развернувшуюся позади нас сцену. У меня нет слов для ее описания. Взметнувшаяся в воздух пыль плотным облаком висела над равниной, но все же достаточно высоко, чтобы было видно, какое великое множество тел мертвых бизонов было рассеяно по всей земле, и в то же время, почти такое же количество корчилось по земле в муках смертельных ран, и, тем не менее, большинство из них ошеломленно ревели от боли их ран, не слишком сильных, чтобы убить их, но вполне достаточных, чтобы не дать им возможности не отставать от своих невредимых товарищей. Тут и там можно было встретить невезучего всадника, случайно сброшенного с лошади — может, от разрыва уздечки, а может и подпруги — и их лошадей — либо с ржанием носившихся по всей равнине, либо, задыхающихся от дикой скачки, лежащих на земле. Некоторые сильно пострадали во время своих близких встреч с разъяренными быками, и их пришлось на руках отнести в наш лагерь, а другие — уже спешившись, неторопливо расхаживали по полю боя и с помощью своих револьверов заканчивали земную жизнь какого-нибудь отважного, но смертельно раненого животного.

Убито или ранено было более пятисот животных, и после общего сбора мы всерьез занялись спасением мяса. Мы взяли только горбы и языки, остальное оставили волкам. Утратившие лошадей снова нашли их, и затем мы снова отправились в Форт-Белнап. По прибытии мы нашли весь наш полк, но без одной роты, которой командовал капитан Эд. Барлсон, который тогда нес службу в очень удаленном месте — в 150-ти милях, без единого поселения на пути туда. Те дикие и хорошо известные нам места, являлись излюбленными охотничьими угодьями команчей и кайовы, а значит, очень небезопасными для путешественников, но, несмотря на это имелась большая необходимость доставить капитану Барлсону приказ полковника Джонстона отчитаться о своих действиях. Я добровольно взялся за решение этой задачи, и, прихватив с собой хлеба и бекона на пять дней, я начал свое одинокое путешествие и в первый же день сделал 50 миль. В течение дня я видел множество свежих следов. Накануне прошел дождь, и я пересек много троп, влажная земля которых была припорошена сухой, но с индейцами не встречался. Я закончил дневной марш пораньше — было пасмурно, и дальше идти я не мог. Я поужинал, немного отдохнул, а затем, примерно в миле от своей дороги, устроился на ночлег. И индейцы, и рейнджеры всегда так поступают. Чувствуя себя в полной безопасности, я спокойно спал до самого утра, а проснувшись, и убедившись, что с моей лошадью все в порядке, я решил позаботиться о своем завтраке. Но, представьте, как я был удивлен, когда я обнаружил, что он исчез! Вскоре, довольно далеко от дерева, на котором я повесил свой мешок для его сохранности, я нашел его останки. Его разорвали на мелкие клочки, а мой свежий хлеб и бекон либо съели сразу, либо забрали с собой. В то же время, сухари валялись повсюду, поскольку, несмотря на то, что они были отличного качества, моему ночному визитеру они не понравились — некоторые из них были разжеваны и, очевидно, с явным отвращением. Мой бекон пропал весь — без остатка. На земле было достаточно свидетельств того, что ограбление было совершено 10-ю или 12-ю мексиканскими волками — никакой другой вид не смог бы подпрыгнуть так высоко. Вообразите себе мое положение и чувства! В 110-ти милях от места назначения, без пищи и в окружении такого количества индейцев, что мне никак нельзя было стрелять, чтобы не привлечь к себе внимание одной из этих шныряющих по всему штату банд! Но что толку от напрасных сожалений! Презренные, ограбившие меня злодеи, сейчас, несомненно, разлеглись в каком-нибудь укромном месте, либо предаваясь сладостной дреме, либо поздравляя самих себя с успешным завершением своего предприятия, и той ловкостью, с которой оно было исполнено. Чем больше я думал об этом, тем сильнее злился, и поэтому, уже в пути я продумывал самые разнообразные планы своей мести. За поступки одного я решил возложить вину на все их сообщество, и с тех пор, убивая волка, я всегда испытывал огромное удовольствие.

Спустя сутки я добрался до Кэмп-Колорадо, где встретился с лейтенантом Ли, и поведал ему о своем несчастье. Он утешил меня сердечной трапезой, и я поехал дальше. Он также предложил моему пони кукурузы, но мой пони, не привыкший к такой грубой диете, с отвращением отверг ее. До Хоум-Крик мне предстояло одолеть еще 28 миль — там я надеялся увидеть Барлсона. Путь лежал через ручей, но где нужно было повернуть, я не знал.

Проехав от Кэмп-Колорадо примерно 11 миль, я приблизился к довольно высокой горе под названием Санта-Анна. Отпустив своего пони попастись, я поднялся на вершину, чтобы осмотреться, а возможно и увидеть дым лагерного костра. С этого места я видел весь Хоум-Крик, — от его истока, до самого его слияния с Пекан-Байу. Я не спеша любовался этой прекрасной панорамой, и вдруг за моей спиной хрустнула ветка. Помня о том, что я сейчас нахожусь в весьма небезопасном месте, я мигом выхватил свой револьвер и взвел курок, а потом, обернувшись, невероятно изумился, увидев лишь в 10-ти шагах от себя довольно здорового негра — с винтовкой и готового стрелять. Судя по его взгляду, настроен он был решительно. Я резко шагнул к нему, но не успел даже слова сказать, как он первым обратился ко мне — очень тихо и спокойно:

— Масса, не стреляйте.

— Тогда опусти свою винтовку, — ответил я, невероятно удивленный его хладнокровием и смелостью. Он отпустил курок и опустил свое оружие.

— Масса, — жалобно спросил он, — вы не убьете меня, нет?

— А тебе чего от меня потребовалось? — парировал я. — Разве ты не собирался в меня стрелять?

— Масса, — ответил он, — я всего лишь бедный негр, моя жизнь ничего не стоит, поэтому, пожалуйста, позвольте мне еще пожить и пожалуйста, не стреляйте в меня.

Я снова очень строго спросил его, почему он направил на меня ружье.

— О, пожалуйста, сэр, уберите револьвер, я хочу что-то сказать вам.

Я опустил револьвер, но все же внимательно следя за его движениями. Он начал с самого главного вопроса:

— Вы из Техаса?

Мне трудно сказать, что заставило меня отрицать это, но все же я ответил, что нет. Но его следующее замечание убедило меня, что я поступил правильно.

— Я думал, — сказал он, — вы — один из тех ребят, что стоят там, у ручья.

— Какие ребята? Кто они? — спросил я. Он смотрел на меня спокойно, я видел, что он ничуть не боялся меня, а потом, немного поколебавшись, он нерешительно спросил:

— Тогда откуда же вы пришли, масса?

Я немедленно сообщил ему, что я приехал из Форт-Кобба, и ему, похоже, стало легче, поскольку он сказал:

— Что ж, масса, я думал, что вы один из них, парней из Техаса, они каждые два дня появляются в горах и охотятся на нас, бедных людей. Они уже почти всех переловили и увезли в поселение.

— Как тебя зовут, и что ты здесь делаешь? — поинтересовался я.

— Меня зовут Джим, я живу на том конце гор. Но, масса, как мне вас называть?

Я назвал ему свое имя, после чего он стал очень общительным, и, узнав, что я родом из Огайо, он много расспрашивал меня о людях и штате. «Я всегда интересовался Севером, — сказал он, — я хочу уехать туда».

Затем он рассказал мне, что он родился рабом, а потом он убежал от своего хозяина, который жил в графстве Джек, штат Техас, а в этих горах он живет уже несколько лет. Мы продолжили разговор, и, убедившись, что у меня к нему нет никаких претензий, он предложил мне посетить его пещеру. Исполненный любопытства узнать еще больше об этом странном смертном, мы пошли с ним в обход огромной груды камней, лежащих один на другом так, словно они рухнули с потрясенной землетрясением скалы, потом карабкались вверх — он первым, а я за ним — и так далее по склону, пока он, не остановившись у небольшого отверстия в скале, не сказал мне:

— Вот там я и живу, сэр.

Я вошел за ним в пещеру, а когда он исчез в темноте, я шагнул в сторону и стал за огромным камнем — по сути, выступом скалы. Я полагал, что это дало бы мне некоторое преимущество, если бы он задумал обмануть меня. Затем он крикнул:

— Подождите минутку, сэр, сейчас будет светлее.

Вскоре он появился — с большим жестяным фонарем, который мог осветить всю пещеру — а потом на своем очаге приготовил мне немного еды. У него было много провизии — мука, бекон, сахар, кофе и чай. Он очень гордился этим, говоря, что он «живет так же хорошо, как белые люди», но для меня все еще оставалось загадкой, почему в его пещере было так много одежды — одежды — как мужской, так и женской. В одном месте висели несколько изящных пальто, в другом — брюки, жилеты и иная женская одежда. Я постоянно держался между ним и выходом, но стараясь вести себя так, чтобы он не думал, будто я в чем-то его подозреваю. Тем не менее, я никак не мог понять, откуда у него все эти вещи, и мне не очень нравилось, что я сейчас в его руках и мое пальто тоже имеет некоторый шанс присоединиться к остальным. Не обращая на это добро никакого внимания, я задал ему несколько вопросов о его охоте и трофеях, которые она принесла ему, торговал ли он, а может, менялся всякими вещами с индейцами. Я узнал, что муку и бекон он покупал на деньги, вырученные за продажу дичи солдатам и офицерам разных постов, и что в горах много других беглых, и что люди Барлсона поймали около полдюжины из них и отправили их в поселения. Я счел разумным не говорить ему, что я направлялся в лагерь Барлсона, и о том, что я что-то знаю о нем. После прекрасного обеда, я сказал ему, что мне пора и тепло попрощался с ним. Он очень серьезно спросил, куда я поеду, и я не колеблясь ответил, что моя цель — Форт-Мейсон. Он проводил меня до моей лошади, и, когда я уже был в седле, он пожал мне руку и с той серьезностью, которую можно наблюдать только у негров, сказал:

— Масса, не сердитесь на старого Джима, но думаю, что вы один из тех техасских парней.

Я двинулся довольно бодрой рысью и за час до захода солнца добрался до переправы. Там я несколько задержался, не зная куда идти, но, в конце концов, перешел через речку — что оказалось правильным решением — и незадолго после того, как стемнело, вошел в лагерь Барлсона, где меня тепло встретили и капитан, и его люди.

Как-то раз, я поймал луговую собачку и положил ее в свою сумку. Это красивое, небольшого размера животное, раза в два, примерно, больше обычной белки, коричневого цвета, с очень яркими маленькими глазами, и с малюсенькими ушами. Его ноги такие же, как у белки, с пятью пальцами на передних лапках и четырьмя на задних ногах, его зубы тоже похожи на беличьи, но только больше и крепче, в то же время его хвост, если не считать того, что он большой и покрыт более грубым волосом, очень похож на хвост обычной белки. Из этой собачки могло бы выйти прекрасное домашнее животное и ей бы могли интересоваться люди разных поселений, но поскольку я никак не мог держать ее при себе, мне пришлось убить ее.

Вообще, в этих местах много дичи — особенно оленей и антилоп. У Клир-Форк-Бразос я видел огромные их стада, прячущиеся в тени в жаркий полдень. С вершины плато юго-западнее Клир Форк, я видел более 50-ти стад одновременно, и многие из них насчитывали от 40-ка до 50-ти животных. Можно смело сказать, что всего — перед моими глазами — их было около пятисот.

Меня жутко напугали филины — около полудюжины — как раз тогда, когда будучи недалеко от лагеря, я переправлялся через небольшую речку. Как только я вышел на берег, они подняли над моей головой совершенно демонический крик, а потом преследовали меня с таким невероятно похожим на человеческий смехом, что я вонзил шпоры в свою лошадь и вихрем промчался небольшое расстояние, подумав, что совсем недалеко от меня лагерь дикарей. Но потом я обернулся и, внимательно приглядевшись к деревьям, обнаружил, что причиной моей тревоги послужила лишь стая из полудюжины больших филинов, наслаждавшихся «временем общения» тем прохладным вечером.

После дня отдыха я принял участие в охоте на медведя, выше по течению Джим Нед-Крик, названного так в честь выдающегося воина кэддо, который, как говорили, является сыном генерала Г. и, которого на Западе знали как смелого солдата, весельчака и любимца женщин. Это человек твердого и решительного характера, огромного роста и неординарной смелости. Его большое сходство с генералом весьма способствовало его репутации, но капитан Бивер, или, как его по-простому называют — «Черный Бобр» — чистокровный индеец, исключительно честный и знавший Джима Неда с момента его рождения, утверждает, что его отец был очень черным негром, а его мать — чистокровной скво. Тем не менее, Джим Нед очень светлокожий, и всегда будет белым, кто-бы ни стоял рядом с ним.

Но, я не буду пытаться разрешить сложный вопрос о происхождении Джима Неда и посему возвращаюсь к своему повествованию. Охота наша оказалась исключительно удачной. Мы взяли с собой собак, и это только улучшило ее. За три дня мы убили пять медведей, одного лося и несколько оленей. Мы нашли много дикого меда, справедливо поделили его и наполнили им взятые в лагере котелки и вообще все имевшиеся в нашем распоряжении средства. Некоторые из нас даже сняли свои панталоны и, прополоскав их в ручье, связали между собой их штанины, а потом наполнили их доверху этим восхитительным сладким деликатесом. Такой способ, безусловно, оказался самым лучшим из всех, поскольку мы легко могли закрепить эти импровизированные сосуды на спинах наших лошадей. А потом мы вернулись в лагерь, очень уставшие, сильно искусанные пчелами, но радостные и полные жизни.

По возвращении мы обнаружили страшную суматоху — в окрестностях появились индейцы, они украли нескольких лошадей. В лагере нас ожидали местные жители, готовые немедленно провести нас на место происшествия. Капитан собрал всю свою роту и в тот же вечер выступил в указанном направлении, рано утром мы вышли на след и преследовали индейцев несколько миль, а когда мы увидели индейцев, их было только двое. У них было четыре лошади — и все очень уставшие. Испустив дикий боевой клич, мы галопом кинулись за ними. Они поспрыгивали со своих лошадей и бросились в кусты. Мы взяли их в полукольцо и открыли огонь. Наши тяжелые винтовочные пули срезали ветки и лились на них таким дождем, что вскоре они поняли, что кусты их не спасут. Затем на ручке хлыста они подняли белую тряпку, а мы прекратили стрельбу. Капитан приказал им выйти, что они сразу же и сделали, один из них держался рукой возле своего правого уха. То, что их обещали не убивать, очень их порадовало. Эти индейцы принадлежали к племени липанов. Местные жители решили отвезти их Остин, а потом передать губернатору Хьюстону. Раненый индеец сказал, что он «очень рад тому, что белый человек, хотя и так опасно попал в него, но все же промахнулся».

Мы вернулись в лагерь у Хоум-Крик, а потом вторая группа наших людей была отправлена к Пекан-Байу, на разведку — ну и я в их числе. В нескольких милях от Кэмп-Колорадо мы повстречали солдата-дезертира, на нем были наручные кандалы. У него имелся и револьвер, и много патронов, но из-за кандалов он не мог ими пользоваться. К счастью, с нами был наш кузнец, а с ним и его напильник — с его помощью, а также с помощью сапожного молотка, наручники были сняты. А затем лейтенант сказал ему, что он может либо вернуться в свой полк, либо отправиться в поселение, и солдат выбрал второе. В тот же день в лесу мы обнаружили негритянку, ее взяли под стражу, чтобы вернуть ее владельцу, но ночью, благодаря какой-то неведомой силе, она сбежала — хотя она была очень надежно привязана, и ни один человек ее впоследствии не встречал и, поскольку отлов рабов не входил в круг наших обязанностей, мы совершенно не пытались найти ее. Перейдя через Джим-Нед, мы много охотились на оленей — и в самом деле, наши лошади были невероятно нагружены олениной, медвежьим мясом и другой дичью, и мы думали о чем угодно кроме войны, перед тем, как выйти на широкую тропу, по которой прошло очень много лошадей. Полагая, что по ней прошли похищенные в некоторых поселениях лошади, мы последовали по этим следам, чтобы захватить и вернуть их хозяевам. Поскольку следы были очень свежими, мы не ожидали каких-либо проблем по их перехвату, мы дали своим лошадям немного попастись. Пройдя далее, мы видели одного индейца, но кроме него больше никого. Заметив нас, он бросился от нас бежать со всей скоростью, которая могла развить его лошадь — прямо по следам. Было ясно, что он лишь часовой, и что впереди еще больше дикарей, поэтому мы не мешкая начали погоню. Мы поняли, что животные были выкрадены и перегоняемы большим количеством индейцев. Тропа была почти такой же прямой, как железнодорожная колея, по которой можно было уверенно идти даже ночью, и мы, естественно даже после заката продолжали свой путь.

Не сумев поймать индейца, мы освободили наши седла от дичи и оставили ее — наши, облегчившиеся от тяжкого груза лошади, побежали намного резвее, и хотя поймать дикаря нам не удалось, мы шли за ним по пятам, и, таким образом, препятствовали ему подать сигнал тревоги своим людям раньше, чем мы могли бы добраться до них. Мы очень жестко преследовали его в прерии, но как только мы вошли в горы, у Колорадо, он стал часто пропадать, поскольку он был великолепным наездником и отлично управлял своим животным.

Его лошадь выбивалась из сил, но и наши тоже. Выбравшись на вершину горы, мы обнаружили объект нашего преследования — стадо лошадей — и еще около 20-ти индейцев. Они нас не видели, пока этот краснокожий дьявол не завопил так, что мертвые бы проснулись. Индейцы услышали его, и мы отчетливо видели их тревогу — они сразу же испустили ответный вопль и направились к реке, но лошади, почти не управляемые столь малым числом погонщиков, запаниковали и бежали вдоль речки держались правее ее на некотором расстоянии, в то время как индейцы, видя, как мы быстро догоняем их, бросили свою добычу и кинулись в узкий проход между горами. Они потеряли время, пытаясь направить лошадей так, как они хотели, а мы, будучи уже совсем рядом с ними, стреляли и кричали как безумные.

Мы прошли горы и увидели, что индейцы ошиблись в выборе пути и вошли не в тот проход, после чего оказались у реки — перед ними возвышался высокий мыс, а справа и слева — крутые горные склоны, а мы надвигались на них сзади, и, тем не менее, они ни на секунду не останавливались.

Осознавая свое положение, они побежали вперед и с мыса прыгнули в реку. Они так внезапно исчезли, что некоторые из людей Барлсона, не думая о своей безопасности, пошли прямо за дикарями, которые, вынырнув на поверхность, во весь дух стремились к противоположному берегу. Совершив лишь несколько взмахов, они натолкнулись на твердое дно и вскоре оказались на мелководье, а затем, махнув нам на прощанье, скрылись в лесу. Река здесь очень узкая и у северного берега очень глубокая. Крутой мыс на 16 футов возвышался над водой. Из наших трое прыгнули с мыса в погоне за индейцами — одного из них мы всегда называли Тауни, а вот имена двоих других я забыл. Все они вышли на другой берег, но их ружья и боеприпасы вымокли, и им нечего было противопоставить длинным копьям беглецов, поэтому они весьма разумно решили идя вдоль реки достичь брода и снова переправиться на наш берег.

Лейтенант решил вернуться и забрать лошадей, поскольку гнаться за индейцами в темноте было бессмысленно. Вскоре мы нашли их — они спокойно паслись — а потом мы сделали привал, чтобы дождаться возвращения наших людей — брод находился в пяти милях отсюда. Мы находились в 45-ти милях от постоянного лагеря, и на следующий день обнаружили нескольких местных жителей, выступивших на поиски своих лошадей, но если бы не мы, они никогда бы их больше не увидели. После этого мы все вернулись назад и вскоре устроили шикарный пир, щедро угощались всевозможными видами мяса дикой птицы и другой дичи, а также рыбой, которой мы наловили великое множество.