Глава 8
ЦЕРКОВЬ GOOGLE

Вскоре после того, как Ницше купил свой «пишущий шар», серьёзный молодой человек по имени Фредерик Уинслоу Тейлор запустил секундомер на Мидвейльском сталелитейном заводе в Филадельфии и тем самым начал историческую серию экспериментов, направленных на резкое повышение производительности труда работников завода. Получив одобрение собственников, он нанял группу рабочих, поставил их за различные производственные агрегаты и начал записывать и фиксировать продолжительность любого их движения. Разбив каждый процесс на ряд небольших шагов, а затем тестируя различные методы их выполнения, Тейлор создал ряд точных инструкций (сегодня мы назвали бы это алгоритмом) по тому, как должен работать каждый сотрудник. Работники завода выражали неудовольствие новым жёстким режимом и жаловались на то, что он превращает их в автоматы, однако производительность на заводе выросла1.

Через сто лет после изобретения парового двигателя Промышленная революция наконец обрела свою философию и её выразителя. Жёсткая индустриальная хореография Тейлора (которую он сам любил называть «системой») понравилась производителям по всей стране и со временем распространилась по всему миру. Владельцы компаний, стремящиеся к максимальной скорости, максимальной эффективности и максимальной выработке, использовали опыты Тейлора для организации работы своих компаний и отдельных работников. В своей знаменитой монографии 1911 года под названием «Принципы научного менеджмента» Тейлор утверждал, что основная цель состоит в определении и принятии «наилучшего метода» для каждого занятия, за счёт чего достигается «постепенным замещением наукой грубой эмпирики, господствующей во всех областях механического производства». Тейлор убеждал своих сторонников в том, что как только его система будет применена ко всем ручным операциям, это приведёт к реструктуризации не только той или иной отрасли, но и общества в целом, а также к возникновению утопии идеальной производительности. «В прошлом на первом месте был человек», - заявлял он, - «в будущем первое место должна занять система».

Во многом система измерения и оптимизации, придуманная Тейлором, сохраняет свою актуальность и в наши дни. Она по сей день остаётся одним из краеугольных камней промышленного производства. Сегодня, благодаря всё возрастающей роли, которую компьютерные инженеры и программисты начинают играть в нашей интеллектуальной и социальной жизни, этика Тейлора начинает проникать и в саму структуру нашего мышления. Интернет представляет собой машину, предназначенную для эффективного автоматического контроля, передачи и преобразования информации. Миллионы программистов ставят перед собой цель найти «наилучший путь» - идеальный алгоритм - для выполнения умственных действий, которые мы называем работой со знаниями.

Штаб-квартира компании Google в Силиконовой долине носит название Googleplex. Это настоящая церковь эпохи Интернета, в стенах которой проповедуется религия тейлоризма. По словам генерального директора компании Эрика Шмидта, в основе Google «идея науки измерения». Компания пытается «систематизировать все», что только возможно. «Мы пытаемся руководствоваться данными во всём и давать каждому действию количественную оценку, - добавляет ещё один руководитель Google

Марисса Майер, - мы живём в мире цифр». Основываясь на терабайтах данных о поведении аудитории, собираемых с помощью поисковой машины и других сайтов, компания ежедневно проводит тысячи экспериментов и использует их результаты для уточнения алгоритмов, направляющих наши поиски и позволяющих извлечь из них именно то, что нам нужно. То, что Тейлор сделал для ручного труда, Google делает для умственного.

Компания славится своим стремлением к постоянному тестированию. Хотя дизайн веб-страниц компании может показаться простым и даже аскетичным, каждый их элемент возник в результате исчерпывающего статистического или психологического исследования. Используя технологию под названием «дробное тестирование» (split A/В testing), Google постоянно занимается крошечными изменениями во внешнем виде и механизмах работы своих сайтов. Компания умеет показывать разным пользователям разные версии страниц, а затем оценивать, какое влияние оказывает тот или иной дизайн на поведение потребителей: как долго они остаются на странице, каким образом движется по экрану их курсор, на какие ссылки они нажимают, а каких избегают, и также куда они перемещаются с текущей страницы. Помимо автоматических тестов, производимых онлайн, Google нанимает добровольцев для участия в психологических и физиологических тестах (например, наблюдения за движениями глаз) в своей «юзабилити-лаборатории». Поскольку пользователи Сети оценивают содержимое страниц «настолько быстро, что принимают основную массу решений бессознательно», то (как отметили два исследователя из Google в своём блоге о работе лаборатории) наблюдение за движениями глаз - «это лучшее, что мы можем сделать, когда не имеем возможности читать мысли человека напрямую». Ирен Ау, директор компании по вопросам пользовательского опыта, говорит, что Google полагается на «исследования в области когнитивной психологии» для того, чтобы двигаться к своей цели - «помогать людям более эффективно использовать свои компьютеры».

Google не принимает в расчёт субъективные суждения, в том числе эстетические. «Что касается сети, - говорит Майер, - то дизайн превратился здесь скорее в науку, а не в искусство. Поскольку мы можем предложить множество вариантов и мгновенно измерить эффективность каждого из них, у нас появляется возможность найти минимальные различия и определить, какой из вариантов наилучший». В рамках одного знаменитого эксперимента компания протестировала 41 оттенок синего цвета на панели инструментов для того, чтобы понять, какой из оттенков чаще всего выбирают посетители. Столь же тщательные эксперименты проводятся и с текстом, публикуемым компанией на сайтах. «Надо постараться и сделать слова менее «человеческими», и превратить их в часть общей механики», - объясняет Майер.

В своей книге 1993 года «Технополия: культура сдалась технологии» Нил Постман представил краткую выжимку основных принципов научного менеджмента Тейлора. По его словам, тейлоризм основан на шести допущениях: «о том, что основная, если не единственная цель человеческого труда и мысли связана с эффективностью; о том, что технические расчёты во всех своих аспектах превосходят человеческие суждения; о том, что человеческому суждению вообще нельзя доверять, так как оно страдает от слабости, двусмысленности и ненужного усложнения; о том, что субъективность представляет собой препятствие для ясного мышления; о том, что неизмеримые вещи либо не существуют, либо не представляют ценности; и о том, что лишь эксперты должны оценивать качество жизни людей и направлять их». Примечательно, насколько выводы Постмана соответствуют принятой в Google интеллектуальной этике. За единственным исключением. Google не верит в то, что жизнь людей должна направляться экспертами. Компания считает, что эту работу стоит доверить программным алгоритмам. И если бы во времена Тейлора уже существовали мощные цифровые компьютеры, он наверняка согласился бы с Google.

Google также напоминает Тейлора с точки зрения смысла, привносимого в свою работу. Компания глубоко, почти фанатично верит в то, чем занимается. По словам её руководителя, «Google - это не просто бизнес, это моральная сила». Широко известно и то, что компания объявила своей миссией «организацию информации во всём мире с тем, чтобы сделать её максимально доступной и полезной». Выполнение этой миссии, как сказал Шмидт в интервью The Wall Street Journal в 2005 году, «займёт, по нашим текущим расчётам, около 300 лет». Более насущная задача компании состоит в том, чтобы создать «совершенную поисковую машину», под которой понимается «устройство, в точности понимающее, что вы имеете в виду, и дающее вам именно то, что нужно». С точки зрения Google, информация представляет собой товар, утилитарный ресурс, который можно (и нужно) добывать и обрабатывать с эффективностью, свойственной промышленному производству. Чем к большему количеству кусочков информации мы сможем «получить доступ» и чем быстрее мы сможем извлечь из них полезное содержимое, тем более продуктивными мы станем как мыслители. Всё, что стоит на пути быстрого сбора, анализа и передачи информации, представляет угрозу не только для бизнеса Google, но и для формирования новой утопии когнитивной эффективности, которую компания планирует выстроить в Интернете.

Google появилась на свет благодаря аналогии Ларри Пейджа. Пейдж, сын одного из первопроходцев в области искусственного интеллекта, с детства был окружён компьютерами. Он вспоминает, что был «первым парнем в начальной школе, который распечатал и принёс в класс документ, созданный на компьютере». По окончании школы он решил изучать инженерное дело в Мичиганском университете. По рассказам друзей, он всегда был амбициозным, толковым и чуть ли не «одержимым эффективностью». Будучи президентом студенческого инженерного общества, он инициировал дерзкую, хотя и безрезультатную кампанию, направленную на то, чтобы убедить администрацию университета построить на территории студенческого городка монорельсовую дорогу. В конце 1995 года Пейдж направился в Калифорнию, чтобы пройти обучение и получить степень магистра в области компьютерных наук в Стэнфордском университете. Ещё будучи мальчиком, он мечтал о важном изобретении, которое «могло бы изменить мир». Он знал, что для воплощения его мечты нет места лучше, чем Стэнфорд, «фронтальная кора» Силиконовой долины.

Пейджу потребовалось всего несколько месяцев для того, чтобы выбрать тему диссертации, - он решил писать о новой масштабной компьютерной сети, получившей название World Wide Web, или Всемирная паутина. Возникнув в Интернете всего за четыре года до этого, Сеть начала взрывообразно расти: в ней уже было полмиллиона сайтов и каждый месяц добавлялось несколько сотен тысяч. Присущая ей невероятно сложная и постоянно меняющаяся система узлов и ссылок приводила в восторг и математиков, и компьютерщиков. Пейджу пришла в голову идея, которая, по его мнению, могла взломать несколько секретов Сети. Он понял, что ссылки на веб-страницах аналогичны цитатам в академических трудах. И те и другие являются олицетворением ценности. Если учёный, пишущий статью, ссылается на другую работу, опубликованную другим учёным, то тем самым он голосует за важность этой другой научной работы. Чем чаще научная работа цитируется, тем больший престиж она обретает. Аналогичным образом, если владелец вебстраницы ссылается на другую страницу, то тем самым он говорит о том, что эта вторая страница достаточно важна. По мнению Пейджа, ценность любой веб-страницы можно было измерить, оценив количество ссылок на неё.

Основываясь на аналогии с цитатами, Пейдж понял и ещё одну вещь: не все ссылки созданы равными. Авторитетность любой веб-страницы можно оценить с помощью того, какое количество внешних ссылок ведёт на неё. Соответственно, страница, на которую ведёт множество внешних ссылок, обладает большим авторитетом, чем страница, на которую ссылаются всего один-два источника. Чем выше авторитет веб-страницы, тем выше ценность ссылок на другие ресурсы, размещённые на ней. То же самое справедливо для научного мира: если на тебя ссылается работа, на которую, в свою очередь, ссылается множество других, то это считается куда более ценным, чем ссылка в никому не известной работе. Аналогия, созданная Пейджем, привела к пониманию того, что сравнительная ценность веб-страницы может быть рассчитана с помощью математического анализа двух факторов: количества внешних ссылок и авторитетности сайтов, на которых были размещены эти ссылки. Если бы ему удалось создать базу данных всех ссылок в Сети, то она послужила бы сырьём для программного алгоритма, который мог бы оценить и проранжировать ценность всех страниц Сети. А это позволило бы создать самую мощную поисковую машину в мире.

Диссертация Пейджа так и не была написана. Пейдж пригласил на работу ещё одного выпускника Стэнфорда, гениального математика по имени Сергей Брин (интересовавшегося вопросами анализа данных). Вместе они должны были создать новую поисковую машину. Летом 1996 года на веб-сайте Стэнфорда состоялся дебют прототипа системы Google, носившего название BackRub. В течение первого же года трафик BackRub чуть ли не превысил трафик всей остальной университетской сети. Пейдж и Брин поняли, что если они хотят превратить свою поисковую систему в настоящий бизнес, потребуются немалые деньги для покупки компьютерного оборудования и организации широкополосного сетевого доступа. Летом 1998 года им на помощь пришёл богатый инвестор из Силиконовой долины, вручивший чек на сто тысяч долларов. Компания переехала из комнаты в общежитии в свободную комнату в доме друзей в городе Менло-Парк. В сентябре Google была зарегистрирована как частная компания. Её название представляло собой альтернативное написание слова «гугол» (googol), обозначающего десять в сотой степени. Оно было выбрано для того, чтобы ещё раз подтвердить цель компании - организовать «практически безграничный объём информации в Сети». В декабре в журнале PC Magazine появилась статья, восхвалявшая новую поисковую машину с причудливым названием, обладавшую «крайне удачным механизмом, позволяющим получать максимально полезные результаты поиска»19.

Благодаря своей идее, Google могла вскоре обрабатывать результаты миллионов - а потом и миллиардов - поисковых запросов в день. Компания стала сказочно успешной, по крайней мере, если судить по величине трафика на её сайте. Однако она столкнулась с той же проблемой, что и множество других доткомов. Компании никак не удавалось понять, каким образом превратить весь этот трафик в деньги. Никто не был готов платить за поиск в Интернете, а Пейдж с Брином не хотели нагружать результаты поисковых запросов рекламой. Они боялись, что реклама негативно повлияет на основу основ работы Google - математическую объективность. «Мы предполагаем, - писали они в своей научной работе в начале 1998 года, - что поисковые машины, деятельность которых финансируется с помощью рекламы, будут неминуемо склоняться в сторону рекламодателей, забывая при этом о том, что нужно потребителям».

При этом молодые предприниматели прекрасно понимали, что не смогут долго прожить за счёт дотаций венчурных капиталистов. В конце 2000 года они придумали хитроумный план. Небольшие тестовые рекламные объявления транслировались только на страницах с результатами поиска - в данном случае, они пошли на максимально допустимый компромисс со своими идеалами. Вместо того чтобы продавать рекламное пространство по фиксированной цене, они решили устраивать аукцион. Эта идея не была оригинальной - она уже использовалась другой поисковой машиной, Go То, однако Google организовала этот процесс по-иному. Если Go То оценивала рекламные объявления в поисковых запросах по величине рекламных бюджетов (то есть чем выше была цена, тем более предпочтительное место занимало рекламное объявление), то Google добавила в 2002 году второй критерий. Расположение рекламы определялось не только суммой ставки на аукционе, но и частотой, с которой пользователи на самом деле нажимали на ссылку. Эта инновация позволяла рекламе на сайте Google оставаться «уместной» (по словам основателей) по отношению к содержанию поисковых запросов. Нежелательные объявления исключались из системы. Если посетители считали рекламу неуместной, они просто не кликали на неё, и со временем она переставала показываться на сайте Google.

Аукционная система, получившая название AdWords, обладала ещё одним важным свойством: связь размещения рекламы с количеством кликов значительно улучшала величину показателя перехода по кликам. Чем чаще люди нажимали на ссылку на рекламное объявление, тем чаще и заметнее оно появлялось на страницах с результатами поиска, а это приводило к новым кликам. Поскольку рекламодатели платили Google за каждый клик, прибыли компании начали расти как на дрожжах. Система AdWords оказалась столь привлекательной, что многие другие сайты начали заключать контракты с Google на размещение «контекстной рекламы» на своих страницах, привязывая рекламу к содержанию страниц. К концу десятилетия Google оказалась не просто самой крупной интернет-компанией в мире. Она стала одной из крупнейших компаний во всей медиаиндустрии. Объём её продаж составил более 22 миллиардов долларов (почти целиком - за счёт рекламы), а прибыль - около 8 миллиардов. По некоторым расчётам, состояния Пейджа и Брина насчитывают свыше то миллиардов долларов.

Инновации Google принесли много денег основателям и инвесторам компании. Однако основную часть получили пользователи Сети. Google преуспела в том, чтобы сделать Интернет крайне эффективным средством информации и коммуникации. По мере развития Сети ранние поисковые машины начинали давать сбои - они просто не успевали проиндексировать весь новый контент, не говоря уже о том, чтобы отделить зёрна от плевел. Система Google, напротив, была изначально создана так, чтобы улучшаться по мере расширения Сети. Чем больше сайтов и ссылок оценивается Google, тем более точно система может классифицировать страницы и оценить их качество. По мере роста трафика Google может собрать всё больше данных о поведении потребителей, а следовательно, ещё лучше привязать поисковые результаты и рекламу к их нуждам. Компания также инвестировала миллиарды долларов в создание компьютерных дата-центров по всему миру, что дает ей возможность доносить поисковые результаты до потребителей за считанные миллисекунды. Google вполне заслужила и свою популярность, и свои прибыли. Компания играетнеоценимую роль в помощи людям при навигации по сотням миллиардов страниц, из которых в наши дни состоит Сеть. Без созданной ею поисковой машины и других машин, выстроенных по её модели, Интернет давно уже превратился бы в цифровую Вавилонскую башню.

Но Google, будучи поставщиком основных навигационных инструментов Сети, также задаёт форму наших эффективных отношений с изобилием контента. Созданные компанией интеллектуальные технологии позволяют быстро и поверхностно просмотреть информацию, однако не направлены на глубокое изучение мнений, идей или содержания. «Наша цель, - говорит Ирен Ау, - состоит в том, чтобы люди заходили в систему и выходили из неё по-настоящему быстро. На этой стратегии основаны все наши решения в области дизайна». Прибыли Google напрямую связаны с темпами потребления информации пользователями. Чем быстрее мы скользим по поверхности Сети, чем больше ссылок нажимаем и чем больше страниц просматриваем, тем больше появляется у Google возможностей как для сбора информации о нас, так и для предложения нам рекламы. Более того, рекламная система компании создана так, чтобы вычислять, какие именно сообщения привлекут наше внимание, а затем помещать эти сообщения в поле нашего зрения. Каждый клик в Сети означает, что мы теряем концентрацию и отвлекаемся. Экономический интерес Google состоит в том, чтобы мы нажимали на ссылки как можно чаще. Последнее, чего хотелось бы компании, это поощрять расслабленное чтение или медленное, сконцентрированное размышление. Можно сказать, что Google буквально занимается отвлечением нашего внимания.

Деятельность Google ещё может дать осечку.

Жизнь интернет-компаний редко бывает скучной или жестокой, чаще всего недолгой. Поскольку их бизнес основан на эфемерной основе, выстроенной из невидимых строк программного кода, их защита оказывается слишком слабой. Всё, что нужно, чтобы прогрессивное решение интернет-компании моментально устарело, - это толковый программист со свежей идеей. Изобретение более точной поисковой машины или нового способа распространения рекламы в Сети могут разрушить Google. Однако вне зависимости от того, насколько долго эта компания сможет сохранять доминирование над потоком цифровой информации, её интеллектуальная этика сохранится как общая этика работы Интернета в качестве средства коммуникации. Создатели сетевых инструментов и веб-ресурсов будут привлекать трафик и зарабатывать деньги за счёт удовлетворения нашего голода и желания потреблять небольшие и случайным образом перемешанные кусочки информации.

Вся история Сети говорит нам о том, что скорость работы с данными будет только возрастать. В течение 1990-х годов основной объём информации в Сети находился на так называемых «статичных страницах». Они не сильно отличались от страниц печатной прессы, а их содержание почти всегда оставалось неизменным. Затем пришла новая тенденция: страницы начали становиться более «динамичными», регулярно обновлялись новым контентом (и часто этот процесс происходил автоматически). Специальные программы для ведения блогов, впервые появившиеся в 1999 году, позволили каждому пользователю быстро выкладывать информацию в Сеть. Многие успешные блогеры вскоре обнаружили, что для привлечения читателей, им нужно публиковать по нескольку сообщений в день. Этой тенденции стало следовать множество новых сайтов, представлявших читателям новые истории практически круглосуточно программы для чтения RSS, ставшие популярными примерно в 2005 году, позволили сайтам нескольку сообщений в день «проталкивать» заголовки и другие элементы информации пользователям. Их цель состояла в том, чтобы ещё сильнее повысить частоту предоставления пользователям информационной пищи.

Но самое значительное ускорение произошло совсем недавно, после того, как начался активный рост таких социальных сетей, как MySpace, Facebook и «Твиттер». Эти компании нацелены на предоставление миллионам участников бесконечного «потока» коротких сообщений или «обновления в режиме реального времени». Эти сообщения посвящены тому, что (как гласит рекламный лозунг «Твиттера»), «происходит прямо сейчас». За счёт превращения частных сообщений (когда-то имевших форму письма, телефонного звонка или шёпота на ушко) в новую форму массмедиа, социальные сети обеспечили людей новым привлекательным способом общения и сохранения контактов. Понятие «немедленное» обрело новое значение. «Обновление статуса» друга, коллеги или интересующей нас знаменитости теряет ценность через несколько мгновений после публикации.

Для того чтобы оставаться в курсе событий, нам приходится неустанно следить за новыми сообщениями. Конкуренция между социальными сетями за более быстрое предоставление информации новыми способами является крайне жёсткой. Когда в начале 2009 года компания Facebook ответила на быстрый рост Твиттера и переделала дизайн страниц для того, чтобы «увеличить ширину потока», её основатель и руководитель Марк Цукерберг уверил аудиторию, состоявшую из четверти миллиарда пользователей, что компания «продолжит работу над тем, чтобы поток информации поступал ещё быстрее»22. В отличие от печатников прежних времён, имевших достаточно серьёзные экономические причины побуждать людей читать как новые, так и старые книги, издатели нашего времени борются за то, чтобы предоставлять не просто новое, а новейшее.

Google в это время не сидела на месте. Для того чтобы соревноваться с новыми конкурентами, компания многократно перестраивала свою поисковую машину, чтобы сделать её ещё быстрее. Качество страницы, определяемое количеством внешних ссылок на неё, перестало быть для Google основным критерием для ранжирования результатов поиска. По словам Амита Сингала, ведущего инженера Google, теперь это - всего лишь один из 200 различных «сигналов», отслеживаемых и измеряемых компанией.

Одна из главных идей, которым компания уделяет основное внимание, связана с так называемой «свежестью» рекомендуемых ею страниц. Google не только выявляет новые или изменённые веб-страницы быстрее, чем когда- либо. Теперь компания проверяет содержание наиболее популярных сайтов раз в несколько секунд (а не дней, как было раньше). При этом, однако, она чаще отслеживает состояние дел на новых страницах, а не на старых. В мае 2009 года компания вновь изменила свою поисковую систему. Теперь пользователи могут полностью отказаться от качественного критерия - в этом случае результаты поиска ранжируются в зависимости от того, когда именно информация была опубликована в Сети. А ещё через несколько месяцев она объявила об «архитектуре нового поколения» для поисковой машины, которая получила впечатляющее кодовое имя «Кофеин». Комментируя достижения «Твиттера» в области скорости представления информационного потока, Ларри Пейдж сказал, что Google не будет удовлетворена до тех пор, пока не сможет «производить ежесекундную индексацию Сети с тем, чтобы поиск действительно происходил в режиме реального времени».

Компания продолжает бороться за сохранение контроля над пользователями Сети и их данными. За счёт миллиардных прибылей, заработанных на AdWords, компания смогла далеко уйти от своего первоначального бизнеса, связанного с поиском на веб-страницах. Теперь у неё есть специализированные поисковые сервисы для изображений, видео, карт, блогов, академических изданий и многого другого. Все эти данные поступают в результаты поиска основной поисковой машины. Компания также выпустила на рынок операционные системы (Android для смартфонов и Chrome для персональных компьютеров), а также целый ряд онлайновых программ и приложений для работы с электронной почтой, ведения блогов, хранения фотографий, чтения новостных потоков, работы с электронными таблицами, календарями, а также для размещения сайтов. Амбициозный проект в области социальных сетей, получивший название Google Wave²¹ и запущенный в конце 2009 года, позволяет осуществлять мониторинг и получать свежие данные в различных форматах из нескольких источников на одной-единственной странице с автоматическим и практически моментальным обновлением содержимого. По словам одного репортёра, Wave «превращает разговоры в быстро меняющиеся группы потоков сознания».

Практически безграничная расширяемость компании активно обсуждается в журналистских и академических кругах. Масштаб её влияния и разнообразие видов деятельности часто считают свидетельством того, что она представляет собой совершенно новый биологический вид бизнеса, переопределяющего все традиционные категории. Но хотя Google и является компанией, необычной по многим показателям, на деле её бизнес-стратегия оказывается куда менее таинственной, чем может показаться. Многогранная внешность Google никак не отражает её основного бизнеса, а именно продажи и распространения онлайновой рекламы. Скорее, её образ формируется за счёт большого количества «дополнительных свойств» этого бизнеса. С экономической точки зрения, дополнения представляют собой товары или услуги, которые могут покупаться или потребляться совместно, например, как хот-доги с горчицей или настольные лампы с электрическими лампочками. С точки зрения Google, всё, что происходит в Интернете, представляет собой дополнение к её основному бизнесу. По мере того, как люди проводят в Сети всё больше времени, они видят всё больше рекламы и делятся всё большим объёмом информации о себе, a Google превращает эти действия в деньги. Так как через компьютерные сети начало распределяться всё больше продуктов и услуг - новости, компьютерные приложения, развлекательный контент, финансовые транзакции, телефонные звонки, - Google начинает внедрять свои дополнения во всё новые отрасли.

Поскольку продажи дополнительных продуктов растут вместе с продажами основных, компания решительно настроена снижать расходы и расширять дополнения к своему основному продукту. Не будет слишком большим преувеличением сказать, что компания могла бы делиться ими с аудиторией без какой-либо прямой компенсации. Ведь если бы хот-доги раздавались бесплатно, то продажи горчицы подскочили бы до небес. Именно естественное стремление снизить издержки, связанные с дополнительными продуктами, более других факторов объясняет бизнес-стратегию Google. Почти всё, что делает компания, направлено на снижение расходов и расширение сферы использования Интернета. Google хочет, чтобы информация была бесплатной, так как чем больше времени мы проводим, глядя в компьютерные экраны, тем сильнее снижаются информационные издержки и тем быстрее растут её прибыли.

Большинство предлагаемых компанией сервисов не прибыльны сами по себе. К примеру, анализ отрасли показывает, что финансовые потери YouTube, купленного Google за 1,65 миллиардов долларов в 2006 году, составили в 2009 году сумму от 200 до 500 миллиона долларов. Однако из-за того, что популярные сервисы типа YouTube позволяют Google собирать всё больше информации, направлять к своей поисковой машине всё больше пользователей и не позволять возможным конкурентам выходить на соответствующие рынки, компания вполне может оправдать расходы, связанные с обслуживанием этих сервисов. Как известно, Google не успокоится, пока не сможет хранить «100% пользовательских данных». Однако её стремление к экспансии связано не только с деньгами. Постоянный захват всё новых типов контента способствует реализации миссии компании, направленной на то, чтобы сделать информацию во всём мире «абсолютно доступной и полезной». Её идеалы и бизнес-интересы сливаются в одну всеобъемлющую цель: оцифровать ещё больше типов информации, переместить её в Сеть, наполнить ею свою базу данных, пропустить через свою классификацию и алгоритмы ранжирования, и распределить в дозах, которые Google называет «сниппетами»²², всем веб-сёрферам²³, преимущественно с рекламой ваттаче. С каждым расширением сферы деятельности Google тейлористская этика компании всё сильнее влияет на нашу интеллектуальную жизнь.

Самая амбициозная инициатива Google (которую Марисса Майер называет «запуском ракеты на Луну»29) - это её попытка оцифровать все когда-либо изданные книги и сделать так, чтобы их текст «можно было искать и находить в онлайне». Эта программа началась в 2002 году в обстановке секретности, когда Ларри Пейдж запустил в своём офисе в Googleplex цифровой сканер и под удары метронома провёл полчаса, методично сканируя 300 страниц книги. Он хотел хотя бы примерно представить себе, сколько времени может потребоваться на «оцифровку всех книг в мире». На следующий год одного из сотрудников Google отправили в город Феникс, чтобы купить пачку старых книг на благотворительной распродаже. После того как книги прибыли в Googleplex, они превратились в объекты тестирования в целой серии экспериментов, которые привели к развитию новой «неразрушительной» и «скоростной» техники сканирования. Эта гениальная

система, включающая в себя стереоскопические инфракрасные камеры, способна автоматически корректировать наклон страниц, возникающий при открытии книги, за счёт чего убираются любые искажения текста в отсканированном изображении. В это же самое время группа инженеров и программистов Google настраивала сложную программу распознавания символов, способную распознавать «необычные символы, шрифты или справляться с другими неожиданными препятствиями, причём на четырёхсот тридцати языках». Другая группа сотрудников Google была направлена в ведущие библиотеки и издательства с тем, чтобы выяснить, как они отнесутся к желанию Google оцифровать их книги.

Осенью 2004 года Пейдж и Брин официально объявили о запуске программы Google Print (позднее переименованной в Google Book Search) на Франкфуртской книжной ярмарке, которая ещё со времён Гутенберга была основным ежегодным событием для всей издательской отрасли. Более десятка коммерческих и научных издательств согласились стать партнёрами Google. Среди них были такие крупные издательства, как Houghton Mifflin и McGraw-Hill, а также университетские издательства Оксфорда, Кембриджа и Принстона. Пять из наиболее престижных мировых библиотек, в том числе гарвардская Widener, оксфордская Bodleian и Нью-Йоркская публичная библиотека, также согласились принять участие в этом проекте. Они предоставили Google право начать сканировать содержимое своих книжных полок. К концу года в базе данных компании находились тексты примерно юо ооо книг.

Проект со сканированием библиотечных фондов понравился не всем. Google сканировала не только старые книги, не подпадавшие под действие закона о защите авторских прав. Она также занималась сканированием более новых книг, которые хотя уже и не переиздавались, всё равно оставались защищённой собственностью своих авторов и издателей. Google дала чётко понять, что не собирается заранее проверять и защищать права владельцев копирайта. Напротив, она сканировала все книги и включала их в свою базу данных до тех пор, пока владелец прав не направлял ей формальное заявление об исключении конкретной книги. 20 сентября 2005 года Гильдия авторов²⁴ вместе с тремя известными писателями, действовавшими от своего имени, подала против Google иск, назвав её программу для сканирования «масштабным нарушением авторских прав». Спустя несколько недель Ассоциация американских издателей подала против компании ещё один иск, требуя прекратить сканирование библиотечных фондов. Google нанесла ответный удар, начав публично разъяснять преимущества Google Book Search для общества. В октябре того же года Эрик Шмидт написал статью в Wall Street Journal с достаточно тщеславным рассказом о позиции компании в отношении оцифровки печатных тестов: «Представьте себе культурное влияние, ставшее возможным благодаря тому, что десятки миллионов ранее недоступных книг объединяются в единый каталог, в котором любой человек - богатый или бедный, в городе или деревне, в развитой стране или стране третьего мира, говорящий на любом языке, - может найти любое интересующее его слово - и всё это совершенно бесплатно!»

Однако судебные разбирательства продолжились. После трёх лет переговоров, в течение которых Google отсканировала ещё около семи миллионов книг (шесть миллионов из них являлись объектом авторского права), стороны пришли к соглашению. По его условиям, объявленным в октябре 2008 года, Google согласилась выплатить 125 миллионов долларов компенсации владельцам авторских прав за уже отсканированные книги. Она также согласилась организовать платёжную систему, позволявшую авторам и издателям в течение ряда лет получать часть доходов от трансляции рекламы и от другой деятельности, связанной с Google Book Search. В обмен на это писатели и издатели разрешили Google продолжать осуществлять свой план по оцифровке всех имеющихся в мире книг. Компания также «получила право продавать на территории Соединённых Штатов подписку на базы данных, отдельные книги, размещать рекламу на веб-страницах, посвящённых книгам, и заниматься другой коммерческой деятельностью, связанной с книгами»35.

Достигнутое соглашение привело к развитию ещё более сильного противостояния. Условия соглашения давали Google монопольные права в отношении цифровых версий так называемых «сиротских книг» (orphanbooks), то есть книг, правообладателей которых никто не знал, либо их было невозможно найти. Многие библиотеки и школы боялись, что при отсутствии нормальной конкуренции Google поднимет цену на подписку на свои книжные базы данных так высоко, как только захочет. В своём иске Американская библиотечная ассоциация предупредила, что компания способна «устанавливать с целью максимизации прибыли цену на подписку слишком высокой, что сделает её недоступной для множества библиотек»36. Министерство юстиции США и Бюро регистрации авторских прав подвергли достигнутое соглашение критике, заявив, что оно даёт Google слишком много власти в отношении будущего рынка цифровых книг.

Другие критики высказывали сходные, но более общие опасения: по их мнению, коммерческий контроль над распространением цифровой информации неминуемо приведёт к ограничению потока знаний. Они подозревали, что, несмотря на всю свою альтруистическую риторику, Google преследует иные цели. «Когда компании, подобные Google, смотрят на библиотеки, то воспринимают их не просто как храмы образования, - писал Роберт Дарн- тон, преподаватель Гарварда, отвечавший за библиотечную систему университета. - Они видят потенциальные активы в виде так называемого контента и думают о том, как на нём заработать». И хотя Дарнтон признал, что Google «громогласно заявила о своей цели», заключавшейся в «обеспечении доступа к информации», но предоставление коммерческой компании подобной монополии, «связанной не с железными дорогами или производством стали, а с доступом к информации», может оказаться слишком рискованным. «Что будет, если нынешние владельцы компании продадут её или уйдут в отставку? - спрашивал он. £ Что произойдёт, если Google предпочтёт ограничить доступ, руководствуясь соображениями прибыли?» К концу 2009 года первоначальное соглашение было аннулировано, и Google вместе с остальными сторонами спора вновь попыталась получить поддержку своим идеям за счёт чуть менее решительных шагов.

Споры вокруг Google Book Search представляют интерес по нескольким причинам. Для начала, они показывают, что даже во времена цифровой эпохи нам, как и прежде, приходится принимать во внимание дух и букву законов об охране авторских прав, особенно положений, связанных с добросовестным пользованием. (Тот факт, что некоторые из издательств, подавших иск против Google, одновременно являются партнёрами компании в проекте Google Book Search, лишь подтверждает неоднозначность возникшей ситуации.) Это также многое говорит о высоких мечтаниях Google и своевольных методах, которые компания иногда использует для их достижения. Ричард Коман, обозреватель, юрист и журналист, изучающий вопросы технологии, полагает, что Google «искренне поверила в свою добродетель, и эта вера формирует у компании собственный набор правил в отношении корпоративной этики, конкуренции, принципов обслуживания клиентов и своего места в обществе».

Важнее всего, что нынешние споры позволяют нам чётко понять, что все книги в мире определённо будут оцифрованы и что, скорее всего, это произойдёт достаточно быстро. Споры относительно Google Book Search не имеют ничего общего с тем, нужно ли сканировать напечатанные книги и формировать из них единую базу данных. Основной спор идёт вокруг контроля над этой базой данных и её коммерческого использования. Вне зависимости от того, станет ли Google единственным владельцем того, что Дарнтон называет «крупнейшей библиотекой в мире», эта библиотека, несомненно, будет создана. А её цифровые книги, поступающие через Интернет в любую библиотеку мира, в какой-то момент заменят многие из физических книг, хранящихся на полках. Практические преимущества того, что книги можно находить в Сети и осуществлять поиск по их содержимому, столь велики, что против этой идеи сложно подобрать хоть какие-то весомые аргументы. Оцифровка старых книг, равно как и древних свитков или других документов, уже открывает широкие пути для исследования прошлого. Некоторые даже говорят о «втором Ренессансе» исторических открытий. Дарнтон полагает, что «оцифровка - это необходимость и долг».

Но даже неизбежность превращения процесса перелистывания книг в процесс изучения онлайн не должна мешать нам оценивать побочные эффекты. Для того чтобы книгу можно было обнаружить или найти в Сети, она должна перестать существовать как единое целое. Мы приносим в жертву связность текста, линейность аргументации или повествования на протяжении многих страниц. Мы отказываемся от того, что делали римские ремесленники, сшивая страницы первых кодексов.

Мы также жертвуем и тишиной как «частью смысла» этого кодекса. Страница или отрывок текста в Google Book Search окружены ссылками, инструментами, указателями и рекламой, и читатели, и без того страдающие от фрагментированного внимания, легко отвлекаются на все эти элементы.

Google, верящая в эффективность как абсолютное благо и старающаяся «максимально быстро впустить и выпустить потребителей», полагает, что подобная «расшивка» книги является благом и отнюдь не злом. Менеджер проекта Google Book Search Адам Мэтс соглашается с тем, что «книги часто живут своей трепещущей жизнью вне онлайн-пространства», но при этом полагает, что они способны «жить ещё более восхитительной жизнью в онлайне» . Что значит для книги жить более восхитительной жизнью? Возможность быстрого поиска - лишь начало. По словам Google, компания хочет обрести возможность «нарезать и перемешивать» содержание цифровых книг, «заниматься расстановкой ссылок, агрегацией и обменом, вполне привычными для веб-контента, но «практически невозможными в отношении физических книг». Компания уже представила инструмент для разрезания и склейки контента, который «позволяет легко вырезать отрывки из книг, не защищённых авторским правом, а затем размещать их в блоге или на веб-сайте». Она также запустила сервис под названием Popular Passages, способный выделять краткие выдержки из книг, которые цитируются наиболее часто, а для некоторых книг позволяет сделать «словесное облако», позволяющее читателю, по словам компании, «изучить книгу за то секунд». Было бы глупо жаловаться на такие инструменты. Они, безусловно, полезны. Однако их наличие также показывает, что для Google истинной ценностью книги является не её целостность как литературного труда, а наличие массива информации для обработки. Великую библиотеку, которую так торопится создать Google, не стоит путать с библиотеками, известными нам до настоящего времени. Это не библиотека книг. Это библиотека фрагментов.

Проблема состоит в том, что усилия, прилагаемые Google к тому, чтобы сделать процесс чтения максимально эффективным, подрывают основные принципы эффективности, ставшие нам доступными благодаря книгам. Освободив нас от борьбы с декодированием текста, письменность (на папирусе или бумаге) позволила нам стать глубокими читателями, концентрировать внимание, а наш мозг научиться интерпретировать смысл читаемого. Что касается текста на экране, то мы, как и прежде, способны быстро декодировать текст (сегодня мы умеем читать быстрее, чем когда-либо), однако не способны давать глубокую и личную оценку тексту или улавливать все его нюансы. Вместо этого мы стремимся к следующему кусочку информации, затем к другому и так далее. Вместо поиска истинного смысла мы начинаем заниматься поисками «релевантного контента».

В городе Конкорде, штат Массачусетс, стояло тёплое летнее утро. На дворе был 1844 год. Начинающий писатель по имени Натаниэль Готорн сидел на небольшой поляне в лесу, в тихом месте, известном в городке под названием Сонная Лощина. Погрузившись в свои мысли, он впитывал в себя происходившее вокруг. Он находился в состоянии, которое Эмерсон, лидер движения трансценденталистов Конкорда, восемью годами раньше называл «состоянием прозрачных глаз». Позднее он записал в своём дневнике, что видел, как «солнце пробивается сквозь тени, а тени скрывали солнечные лучи, а приятные размышления сочетали в себе и задумчивость, и веселье». Он чувствовал дуновение ветра «как нежнейший вздох, наполненный духовной силой. Казалось, он со всей своей мягкой и эфирной прохладой проходит сквозь все препятствия и хранит в себе извечный дух, дрожащий и колеблющийся в состоянии вечного восторга». Готорн почувствовал в ветерке привкус «аромата белой сосны». Он слышал «бой часов в деревне» и «косарей, где-то далеко точащих свои косы», но и эти «звуки труда, слышные издалека, лишь подчёркивали тишину и спокойствие, окружавшие человека, погружённого в спокойствие своих размышлений».

Внезапно его задумчивость прервалась:

Но, слушай! Раздался свисток локомотива - долгий и невыносимо резкий крик, нарушающий гармонию на многие километры вокруг. Он рассказывал историю о занятых жителях больших городов, обычно проводивших время на залитых солнцем улицах, которые вдруг решили провести день в деревне, короче, о беспокойстве как оно есть. Так что в этом поразительном крике не было ничего удивительного - ведь с ним в дремоту вторгался весь шумный мир.

Лео Маркс открывает свою классическую книгу «Машина в саду: техника и идеал сельской жизни в Америке», написанную в 1964 году и посвящённую изучению влияния технологии на американскую культуру, с рассказа об утре Готорна в Сонной Лощине. По словам Маркса, истинным объектом писателя является «ландшафт души» и, в частности, «контраст между двумя состояниями сознания». Тихая поляна в лесу обеспечивает одинокому мыслителю «изоляцию от какого-либо вторжения», защищённое место для размышлений. Шумное прибытие поезда, наполненного занятыми людьми, создаёт «психический диссонанс, связанный с началом индустриализации»45. Созерцательное мышление подавляется шумом и суетой механистического мира.

В том внимании, которое Google и другие интернет-компании уделяют эффективности информационного обмена как ключевого условия интеллектуального прогресса, нет ничего нового. Эта тема активно обсуждалась и обдумывалась ещё со времён Промышленной революции. Точка зрения интернет-компаний отражает твёрдое и последовательное противостояние точке зрения американских трансценденталистов, а ранее, и европейских романтиков, считавших, что истинное просветление приходит только через самосозерцание и самоанализ. Напряжённые отношения между двумя точками зрения представляют собой, по мнению Маркса, выражение более широкого конфликта между «машиной» и «садом» - индустриальным и пасторальным идеалами, - который играл столь важную роль в формировании современного общества.

Готорн понимал, что когда речь заходит об интеллекте, то индустриальный идеал эффективности может представлять смертельную угрозу для пасторальной идеи созерцательной мысли. Это не означает, что стремление к быстрому поиску и получению информации является чем-то плохим. Отнюдь нет. Развитие всестороннего мышления требует как способности найти и быстро обработать большие объёмы информации, так и способности к размышлениям. Человеку нужно время и для эффективного сбора данных, и для неэффективного созерцания, и для управления машиной, и для того, чтобы просто сидеть в саду, сложа руки. Нам необходимо работать в развиваемом Google «мире цифр», но при этом у нас должна быть возможность возвращаться в Сонную Лощину. Основная проблема нашего времени состоит в том, что мы теряем способность сохранять баланс между этими двумя не похожими друг на друга состояниями мышления. Наш ум находится в процессе бесконечного движения.

Превратив наше литературное мышление в основной тип мышления, пресс Гутенберга запустил процесс, который в наши дни может сделать литературное мышление ненужным. Когда книги и периодические издания заполонили рынок, люди впервые почувствовали информационную перегрузку. Роберт Бертон в своём шедевре 1628 года под названием «Анатомия меланхолии» описывал «хаос и неразбериху в книгах», с которой сталкивался читатель XVII века: «Книги подавляют нас, наши глаза устают от чтения, а пальцы - от перелистывания страниц». За несколько лет до него, в 1600 году другой британский писатель, Барнаби Рич жаловался, что «одной из величайших болезней нашего времени является огромное количество книг, которые настолько переполняют мир, что мы не в состоянии переварить обилие праздной информации, окружающей нас и возникающей ежедневно».

С тех пор проблема стала ещё острее - мы неустанно ищем всё новые пути для того, чтобы навести порядок в информационной путанице, в которой оказываемся каждый день. На протяжении столетий основные методы личного управления информацией были простыми, механическими и идиосинкразическими: информация раскладывалась по папкам, расставлялась по полкам в алфавитном порядке. Мы создавали аннотации и комментарии, списки и каталоги, а также эмпирические правила. Существовали более сложные, но всё равно, в основном, ручные механизмы для сортировки информации, которые можно было найти в библиотеках, университетах, а также в коммерческих и государственных организациях. В течение XX века по мере нарастания информационного потока и развития технологий обработки данных методы и инструменты как личного, так и корпоративного управления информацией стали значительно более сложными, систематичными и подверглись автоматизации. Мы начали поиски машины, способной избавить нас от информационной перегрузки и решить связанные с ней проблемы.

Ванневар Буш в своей широко обсуждавшейся статье «Как мы можем мыслить», опубликованной в журнале Atlantic Monthly в 1945 году, указал на основной признак современного подхода к управлению информацией, буш, инженер-электрик, работавший в годы Второй мировой войны научным советником Франклина Рузвельта, был обеспокоен тем, что прогресс идёт рука об руку с неспособностью учёных находиться в курсе информации, связанной с их работой. Объём новых публикаций, по его словам, «значительно превосходил способность человека ими пользоваться. Человечество с огромной скоростью обретает новый опыт, а средства, которые мы используем для того, чтобы пройти через нескончаемый лабиринт в направлении важной информации, остаются примерно теми же, что и во времена парусных кораблей».

Однако технологическое решение проблемы информационной перегрузки было, по мнению Буша, не за горами: «В нашем мире уже появились недорогие и надёжные комплексные устройства, и одно из них наверняка решит эту проблему». Он выступил с идеей персональной машины для каталогизации информации, которую назвал термином тетех и которая могла оказаться полезной не только для учёных, но и для всех, «использующих логические процессы мышления». По словам Буша, тетех, стоящий на рабочем столе, «будет представлять собой устройство, в котором человек хранит [в сжатом виде] все свои книги, записи и результаты общения. Это устройство является механическим, поэтому получение информации из него будет быстрым и гибким». В верхней части устройства должны были находиться «полупрозрачные экраны», на которые могли проецироваться изображения, хранящиеся в памяти устройства. Для навигации по базе данных должны были использоваться «клавиатура и набор кнопок и рычагов». «Основным свойством» этого механизма должно было стать «создание ассоциативных индексов» для связи между собой различных элементов информации: «каждый из них можно будет автоматически и по усмотрению владельца связывать с другими». Буш подчёркивал, что этот процесс «связывания двух вещей воедино» является крайне важным.

Придумав mеmех, Буш фактически предвосхитил появление и персонального компьютера, и гипермедийной системы Всемирной паутины. Его статья послужила источником вдохновения для множества разработчиков первых персональных компьютеров и программного обеспечения, в том числе для таких новаторов в области гипертекста, как знаменитый компьютерный инженер Дуглас Энгельбарт и изобретатель HyperCard's Билл Аткинсон. Но несмотря на то, что фантазии Буша нашли своё реальное воплощение, причём в размерах, недоступных пониманию его современников (в сущности, мы все окружены потомками тетех), проблема, которую было призвано решить его изобретение, то есть информационная перегрузка, никуда не исчезла. Более того, она значительно усугубилась. По наблюдению Дэвида Леви, «развитие персональных цифровых информационных систем и повсеместное использование гипертекста привело не к решению проблемы, выявленной Бушем, а к её усложнению»48.

Если оглянуться назад, то причина этой неудачи кажется вполне очевидной. За счёт значительного снижения затрат на создание, хранение и обмен информацией компьютерные сети предоставили нам доступ к значительно большим объёмам информации, чем когда-либо раньше. А мощные инструменты поиска, фильтрации и распределения информации, созданные компаниями типа Google, навсегда обеспечили нас информацией, представляющей немедленный интерес, причём в объёмах куда больших, чем может выдержать наш мозг. По мере улучшения технологий обработки данных и повышения точности наших инструментов поиска и фильтрации поток важной для нас информации лишь усиливается. Мы получаем доступ к значительно большему объёму интересующих нас данных. Информационная перегрузка превратилась в постоянную составляющую нашей жизни, а наши попытки справиться с ней лишь усугубляют ситуацию. Единственный способ решить эту проблему состоит в том, чтобы начать сканировать информацию и «скользить по верхам» - и ещё больше полагаться на эти прекрасные и быстро откликающиеся машины, которые и являются источником проблемы. Сегодня нам доступно «больше информации, чем когда-либо раньше, - пишет Леви, - но у нас остаётся всё меньше времени на то, чтобы ею воспользоваться, а в особенности,

хорошенько подумать о том, как воспользоваться ею наилучшим для нас образом». Завтра дела окажутся ещё хуже.

Когда-то все понимали, что лучший фильтр человеческой мысли - это время. «Лучшие правила чтения подсказывает нам природа, а не механика», - писал Эмерсон в своём эссе «Книги» в 1858 году. Каждый писатель был обязан представлять «свои труды внимательному уху Времени, сидящего на троне и оценивающего их, а затем через десять лет оставляющего нам всего одну страницу из десятка миллионов. А затем Время вновь начинает оценивать труды, просеивая их с помощью ветров времени и вновь делая свой потрясающий выбор того, что можно будет вновь опубликовать через двадцать или сто лет!»50 У нас больше нет терпения, чтобы ждать, пока время медленно и терпеливо отделит зёрна от плевел. В каждый момент времени мы тонем в информации, представляющей для нас немедленный интерес, и просто вынуждены полагаться на автоматические фильтры, отдающие предпочтение самому новому и популярному. В Сети ветры различных мнений, дующие со всех сторон, превращаются в водоворот.

После того как поезд изрыгнул свой груз деловых людей и покинул станцию Конкорд, окутанный клубами дыма Готорн безуспешно попытался вернуться к своему состоянию глубокой концентрации. Заметив под ногами муравейник, он, «подобно злому гению», насыпал на него несколько песчинок, заблокировав вход. Он заметил, как «один из обитателей», закончив «личное или общее дело», пытался осознать, что произошло с его домом: «Что за удивление, что за спешка, что за смятение были заметны в каждом его движении! Сколь необъяснимым должно было казаться ему зло, совершившее этот поступок!» Однако вскоре Готорн отвлёкся от мучений муравья. Заметив изменения в мерцании солнечного света и тени, он посмотрел на облака, «разбросанные по небу», и подумал, что смещение их форм напоминает «руины Утопии, нарисованной мечтателем».

В 2007 году Американская ассоциация содействия развитию науки пригласила Ларри Пейджа выступить на ежегодной конференции, представлявшей собой одну из наиболее престижных встреч учёных. Речь Пейджа оказалась не совсем связной, однако позволила отлично понять, что творится в мозге молодого предпринимателя. Воспользовавшись своим любимым методом аналогий, он поделился с аудиторией собственным пониманием человеческой жизни и человеческого интеллекта. «Моя теория состоит в следующем: если посмотреть на внутреннюю программу каждого человека - его ДНК, - то её объём в сжатом виде составит около боо мегабайт, - сказал он, - и это меньше, чем любая современная операционная система, меньше, чем Linux или Windows... И в этот объём, само собой, включена система загрузки вашего мозга. Соответственно, наши внутренние программные алгоритмы кажутся не особенно сложными - интеллект, скорее, связан со способностями к вычислению».

Цифровые компьютеры уже давно заменили и часы, и фонтан, и фабричные машины в качестве метафоры, объясняющей и устройство, и работу нашего мозга. Мы так часто используем компьютерные термины для описания деятельности мозга, что уже перестали понимать, что говорим метафорами. (Я уже несколько раз упомянул в этой книге термины «цепи» и «программирование».) Однако даже в этих условиях точка зрения Пейджа представлялась достаточно экстремальной. С его точки зрения мозг не напоминает компьютер - он и есть компьютер. Его предположение позволяет достаточно чётко понять, почему Google приравнивает интеллект к эффективности обработки данных. Если наш мозг представляет собой компьютер, то интеллект можно сократить до понятия производительности - то есть обработки большего количества битов информации в чипе, содержащемся внутри нашего черепа. Таким образом, между человеческим и машинным интеллектом нет никакой разницы.

Пейдж с самого начала рассматривал Google как своего рода эмбрион искусственного интеллекта. «Искусственный интеллект можно считать совершенной версией Google, - заявил он в интервью 2000 года, ещё задолго до того, как название его компании стало известно почти каждому. - Пока мы находимся достаточно далеко от идеального состояния. Однако мы постепенно приближаемся к нему, и можно сказать, что в этом заключается основная цель нашей работы». В своей речи в Стэнфорде в 2003 году он дал чуть более детальное объяснение стремлений своей компании: «Идеальная поисковая машина должна быть так же умна, как человек, - или даже чуть умнее». Сергей Брин, начавший (по его собственным словам) заниматься программированием искусственного интеллекта ещё в средней школе, полностью разделяет энтузиазм своего партнёра в отношении создания думающей машины. «Вне всякого сомнения, если бы вся информация, имеющаяся в мире, была перенесена напрямую в ваш мозг или искусственный мозг, работающий лучше, чем ваш собственный, ваши дела были бы куда лучше», - сказал он репортёру Newsweek в 2004 году. В телевизионном интервью примерно того же времени Брин пошёл дальше и предположил, что «идеальная поисковая машина» будет во многом напоминать компьютер ЭАЛ из фильма Стэнли Кубрика. «Можем надеяться, - сказал он, - что в нашей машине не обнаружится багов, которые были в ЭАЛе и которые заставили его разделаться с обитателями космического корабля. Однако наша цель состоит именно в создании этой машины, и думается, что мы уже преодолели часть пути»56.

Желание создать искусственный интеллект, похожий на интеллект компьютера ЭАЛ, может показаться множеству людей странным. Однако это вполне естественное и даже замечательное стремление для пары молодых компьютерных учёных, имеющих в своём распоряжении достаточное количество денег и небольшую являющийся научным предприятием, мотивируется желанием, выраженным в словах Эрика Шмидта, - «использовать технологии для решения проблем, которые никогда прежде не были решены», и самой сложной из них является проблема искусственного интеллекта. Почему бы Пейджу и Брину и не оказаться теми счастливчиками, которым удастся разрешить эту загадку?

Тем не менее их предположение о том, что всем нам будет лучше, если наши мозги будут дополнены или даже замещены искусственным интеллектом, выглядит не только смелым, но и тревожным. Оно подчёркивает твёрдость и уверенность, с которыми Google придерживается своего тей- лористского убеждения в том, что интеллект представляет собой результат механического процесса, набор отдельных шагов, каждый из которых можно изолировать от других, измерить и оптимизировать. Как заметил философ XX века Гюнтер Андерс, «люди стыдятся того факта, что рождаются, а не изготавливаются». В высказываниях основателей Google мы слышим и отзвуки этого стыда, и порождённые им амбиции. В мире Google, в который мы попадаем, выходя в Сеть, почти нет места для задумчивой тишины, свойственной углублённому чтению, или нечеткости, присущей созерцанию. Неопределён- ность здесь – это не возможность открытия, а ошибка, которую нужно исправить. Человеческий мозг - всего лишь устаревший компьютер, нуждающийся в более быстром процессоре, в более объёмном жёстком диске и в более совершенных алгоритмах, направляющих поток мышления.

«Всё, что человеческие существа делают для упрощения работы в компьютерных сетях, в то же самое время и по совершенно иным причинам позволяет самим компьютерным системам проще управлять человеческими существами», - писал Джордж Дайсон в своей книге 1997 года «Дарвин среди машин. Эволюция земного интеллекта», рассказывающей об истории развития искусственного интеллекта. Спустя восемь лет после издания этой книги Дайсон был приглашён в Googleplex для чтения лекции о деятельности Джона фон Неймана, физика из Принстона, который в 1945 году, основываясь на работах Алана Тьюринга, создал первый детальный план современного компьютера. Для Дайсона, который провёл основную часть своей жизни в размышлениях о внутренней жизни машин, визит в Google мог показаться крайне волнующим. В конце концов, это была компания, готовая посвящать все свои огромные ресурсы (в том числе умы множества прекрасных компьютерных специалистов со всего мира) созданию искусственного мозга.

Однако в ходе визита Дайсон испытал немалое беспокойство. В финальной части своей работы он писал о важном предупреждении, которое Тьюринг сделал в работе «Вычислительные машины и разум». Великий математик писал, что в попытках создать интеллектуальные машины «мы не должны безответственно узурпировать власть Бога, создающего души, кроме как для рождения детей».

Затем Дайсон упомянул один комментарий, сделанный его «необычайно проницательным другом» во время визита в Googleplex: «Мне показалось, что это место было наполнено уютом. Счастливые золотистые ретриверы медленно бегут между разбрызгивателями воды на лужайке. Люди машут руками и улыбаются, повсюду можно увидеть игрушки. Я сразу же заподозрил, что где-то в тёмном углу таится невероятное зло. Если бы дьявол пришёл на Землю, мог бы он найти лучшее убежище?» Разумеется, подобная реакция может показаться слишком экстремальной, однако она вполне объяснима. Google, обладающая нереальными амбициями, огромными деньгами и империалистической точкой зрения на устройство мира, представляет собой естественное отражение и наших страхов, и наших надежд. «Кто-то говорит, что Google - это Бог, - признал Сергей Брин. - Другие полагают, что Google - это сатана».

Так что же таится в тёмных углах Googleplex? Стоим ли мы на пороге появления искусственного интеллекта? Стучатся ли наши кремниевые повелители в нашу дверь? Возможно, нет. Первая научная конференция по вопросам искусственного интеллекта прошла в Дартмуте летом 1956 года. В то время всем казалось очевидным, что в самом скором времени компьютеры будут способны воспроизводить человеческую мысль. По завершении месячного конклава математики и инженеры поделились своими мыслями в итоговом заявлении: «Каждый аспект обучения или другого проявления интеллекта может быть, в принципе, описан настолько точно, что возможно создание машин, его имитирующих». Вопрос заключался лишь в написании правильных программ или в преобразовании сознательных процессов, происходящих в человеческом мозге, в алгоритмы из ряда последовательных шагов.

Однако, несмотря на годы последующих усилий, работа человеческого мозга, как и прежде, ускользала от точного описания. В течение пятидесяти лет, прошедших с Дартмутской конференции, компьютеры начали работать со скоростью молнии, однако с точки зрения интеллекта, они остаются тупыми как пни. Наши мыслительные машины до сих пор не представляют себе, о чём именно они думают. Замечание Льюиса Мамфорда о том, что «ни один компьютер не может придумать никакой новый символ, основываясь на своих внутренних ресурсах», остаётся сегодня справедливым ничуть не меньше, чем в 1967 году, когда оно впервые было произнесено.

Однако защитники искусственного интеллекта не сдаются. Они просто переключают фокус своих усилий. Для этого им пришлось отказаться от написания программного кода, имитирующего процесс человеческого обучения и другие сложные функции интеллекта. Вместо этого они пытаются копировать в компьютерной схемотехнике электрические сигналы, движущиеся внутри миллиардов нейронов человеческого мозга. Они верят, что интеллект может «всплыть» в машине точно так же, как всплывает мышление в мозге человека. По словам Пейджа, если вы можете правильно произвести «общие расчёты», то алгоритмы интеллекта будут писаться сами собой. В эссе, написанном в 1996 году и посвящённом наследию фильма Кубрика, изобретатель и футуролог Рей Курцвейл утверждал, что как только мы сможем сканировать человеческий мозг с должной степенью детализации «и разобраться с архитектурой межнейронных связей в различных его областях», то сможем «смоделировать нейронные сети, действующие сходным образом». И хотя «мы пока не можем создать мозг, подобный устройству ЗАЛ, - заключил Курцвейл, - мы можем прямо сейчас описать, каким образом возможно решить эту задачу».

У нас крайне мало оснований считать, что этот новый подход к развитию интеллектуальной машины окажется более продуктивным, чем прошлый. Кроме того, он основан на редуктивных предположениях. Он принимает как данное, что мозг действует по тем же математическим правилам, что и компьютер, - иными словами, что мозг и компьютер говорят на одном языке. Однако в этом кроется значительная ошибка: мы пытаемся объяснить явление, которое не понимаем, понятными нам терминами. Фон Нейман предупреждал о том, что мы можем пасть жертвой этой ошибки. «Говоря о математике, - писал он в конце жизни, - мы обсуждаем некий вторичный язык, выстроенный на базе первичного языка, используемого нашей центральной нервной системой». И каким бы ни был язык нервной системы, «он наверняка будет значительно отличаться от того, что мы сознательно и явно подразумеваем под математикой».

Ошибочным также будет думать, что физический мозг и мозг мыслящий существуют как два независимых друг от друга слоя в рамках точно спроектированной «архитектуры». Как показали первые исследователи нейропластичности, мозг и мышление изысканным образом переплетаются между собой, формируя друг друга. Как писал Ари Шульман в статье 2009 года под названием «Почему наш мозг не похож на компьютер» в журнале NewAtlantis, «есть все основания считать, что наш мозг представляет собой не аккуратно отделимую иерархию, как у компьютера, а скорее, запутанную иерархию организации и причинно-следственных связей. Изменения в мышлении приводят к изменениям в мозге, и наоборот». Для того чтобы создать компьютерную модель мозга, в точности имитирующую процесс мышления, нам потребовалось бы произвести репликацию «каждого уровня мозга, на который влияет процесс мышления». Но так как мы находимся достаточно далеко от полного распутывания иерархии мозга и крайне мало понимаем, каким образом взаимодействуют между собой его уровни, создание искусственного мозга станет, в лучшем случае, уделом будущих поколений.

Google - не Бог и не сатана, и если в Googleplex и есть какие-нибудь тени того или другого, то это не более чем отражение мании величия. Многих раздражает в этой компании не мальчишеское желание создать крутую машину, способную думать лучше, чем её создатели, а ущербное представление о человеческом мозге, лежащее в основе этого желания.