Глава 16
Вы – художник
– Bonjour, Madame!
Я открываю глаза и понимаю, что нахожусь в больнице. В этот момент я даже не осознаю до конца, где я, что случилось, сплю я или бодрствую. Я закрываю глаза и снова пытаюсь провалиться в сон. Но тут очаровательная молодая медсестра распахивает шторы в палате, другая вкатывает тележку с завтраком – свежий багет и дымящаяся чашка кофе, и мне начинает казаться, что вся палата заполонена очаровательными французскими медсестрами в белоснежных костюмах. Они только и мечтают о том, чтобы мне помочь. Но это уже не сон. Именно так понимают лечение покоем во французских больницах!
Да, я во французской больнице, и действительно, bonjour!
Проходит пара дней. Муж звонит мне в больницу каждый день по стационарному телефону и собирается приехать за мной через неделю. Он спрашивал, не буду ли я возражать, если он сначала навестит свою дочь, которая живет в Сиднее. Я не возражала. У меня не было никаких дел и планов.
Все эти дни я о многом размышляю, наблюдая за великолепными облаками, проплывающими над окраинами Тулузы. Я уже начинаю воспринимать больницу как свой новый дом. Моя прежняя жизнь медленно, но верно блекнет, а я устремляюсь навстречу другой жизни, ограниченной стенами этой больничной палаты.
Я подружилась со всеми медсестрами и, чтобы не было скучно, придумала особый распорядок, который записываю в свой маленький блокнот. Я фотографирую свою ногу, закрепленную над постелью на специальном устройстве и затянутую в белый сетчатый чулок со швом внизу. Честно говоря, выглядит это весьма шикарно. А эта французская больничная еда! Восхитительно! На завтрак мне подают маленький багет, масло, джем и чашку кофе с молоком. Главная трапеза дня – обед. В обед я получаю основное блюдо, сырную тарелку, салат и десерт. А однажды мне даже подали паштет! Просто удивительно! И невероятно вкусно! Ужин обычно бывает более легким. На ужин всегда подают овощной суп или бульон. Я прочно села на французскую диету. В перерывах между трапезами никаких закусок – только ромашковый чай в десять часов, и все. Никакого вина. Хотя, когда ко мне из Овиллара приехали Джон и Шерил, Джон спросил, не хочу ли я перекусить. Я отказалась. Мне совершенно ничего не хотелось. Ведь я принимала массу обезболивающих, а в первые дни мне даже кололи морфин.
В больнице никто не говорит по-английски, и мне приходится оттачивать свой французский, который становится заметно лучше, особенно в освоении медицинских терминов. Теперь я отлично знаю, как по-французски сказать «операция», «кость», «температура», «гипс», «повязка», «кровяное давление» и самое главное слово – «боль». Я запомнила, что, для того чтобы поднять кровать, нужно сказать ascendeur, а чтобы опустить – descendre, укол называется pique (я каждый вечер подвергаюсь этой процедуре), а нормальная температура – 37 градусов.
Мои любимые сестры – Фанни и Анна-Лора. Они очень добры и милы со мной. Анна-Лора рассказывает о своем муже, который работает в Airbus, и о том, что у нее есть годовалая дочка Лили. Анна хочет подучить английский, поэтому мы переходим с языка на язык: то говорим по-французски, то по-английски.
Однажды Анна-Лора вошла в мою палату с маленькой циркулярной пилой. Она уложила мою ногу на хирургическую подушку, достала какие-то инструменты и сказала:
– Держитесь, je vais ouvrir la fenêtre.
Я не понимаю, что она имеет в виду. Какое окно?
– Окно в вашем гипсе! Я должна сделать небольшое отверстие, чтобы мы могли осмотреть швы.
Кивнув, я смотрю, как Анна берет свою крохотную пилу и осторожно вырезает два квадратика – по обе стороны щиколотки. Я даже фотографирую, как она это делает. Фотографирование отвлекает меня, и я не так сильно нервничаю из-за опасной близости пилы к моей несчастной щиколотке.
– Все хорошо! – говорит Анна и начинает чистить разрезы.
Она рада возможности пообщаться с американкой, так как собирается поехать в Америку на целый год!
– C’est vrai? – спрашиваю я.
Она кивает. Компания посылает ее мужа на год в Канзас.
– В Канзас?!
Мне становится страшно весело при мысли о том, что эта очаровательная девушка, настоящая француженка, окажется в самом сердце нашей страны, там, где жила Дороти из «Волшебника страны Оз». Это просто чудесно!
– А куда именно в Канзас? – уточняю я.
– Уиииишииита! – с энтузиазмом отвечает Анна.
– Уиииишиииита? – переспрашиваю я.
– Oui, Уииииишииита!
Только тогда я понимаю. Уичита! Уичита, штат Канзас!
Проходит еще несколько дней, и мне становится лучше. Беатрис уже не навещает меня каждый день, но как-то раз, вернувшись из деловой поездки в Париж, она приносит мне небольшой пакетик печенья макарóн из кондитерской Лодере. Я пытаюсь «растянуть» это удовольствие, но это нелегко. А одно печенье сделано с розовой водой! Оно настолько вкусное, нежное и легкое, что кажется душистой розой, которую окунули в сахар. Похоже, у меня появились собственные пристрастия в этом дивном печенье.
Доктор Деланне навещает меня каждое утро и следит за состоянием моей щиколотки. Доктор очень обаятельный мужчина, и я даже немного в него влюблена – впрочем, это, наверное, потому, что он меня спас. Похоже, у меня развивается комплекс доктор – пациентка. Он совсем не говорит по-английски, и это делает его еще более загадочным и недоступным.
Днем я читаю, а по вечерам смотрю французское телевидение. Я не позволяю себе смотреть телевизор до ужина, потому что изо всех сил стараюсь сохранить ощущение ooh la la и не пропустить ничего интересного из того, что происходит вокруг меня. И все же должна признаться, что французское телевидение меня увлекает, особенно мини-сериал, действие которого происходит в борделе XIX века. Все не столь откровенно, как может показаться, и все же это бордель! Вау! Мне нравится смотреть этот сериал, завернувшись в мое боа из перьев. И вообще, я каждый день стараюсь красиво одеться и даже снова начала пользоваться красной губной помадой. Француженки научили меня очень важному – ooh la la можно найти в любом месте. Лично я открыла для себя это ощущение в больничной палате.
Мой стиль – вот моя подпись.
Сюзанна Бельперрон, отвечая на вопрос, почему она не подписывает эскизы своих украшений.
* * *
Однажды утром меня очень рано будит одна из сестер, так как нужно взять кровь на анализ. Мне вводили антикоагулянт кумадин, чтобы во время перелета у меня не образовались тромбы. Сестра включает свет. Я смотрю на часы, которые не снимала с момента перелома. За время лечения у меня не было выхода в Интернет, не было мобильного телефона, я вообще никому не могла позвонить, хотя звонить мне было можно. Поэтому наручные часы, фотоаппарат и мой маленький блокнот для меня стали очень значимыми. Я научилась лучше говорить по-французски, но порой я просто «отключалась», погружаясь в звучание французской речи, и даже не пыталась понять, о чем говорят люди. Это восхитительное ощущение. Почти детское – слушать, не понимая смысла.
Я воспринимала мир на инстинктивном уровне. Я стала лучше понимать выражения лиц, жесты, голоса. Звуки. Лежа на больничной койке, я многое решила для себя. Вернувшись домой, я хочу начать учиться игре на музыкальном инструменте. Я стану учиться петь. Я буду чаще смотреть из окна и просто мечтать. Я начну меньше беспокоиться о французской грамматике и учить больше французских стихов. Я стану меньше волноваться из-за своего веса. Я буду чаще испытывать чувство благодарности.
Чтобы не скатиться в галлюцинаторное состояние, я делаю небольшие заметки о том, что и в какое время происходит. Это позволяет мне не забывать, кто я и где нахожусь, хотя в подобной ситуации такое может произойти с легкостью.
* * *
– Bonjour, Madame! – шепчет мне сестра.
– Bonjour, Madame! – отвечаю я и смотрю на часы.
Еще нет шести. В маленьком окне в изножье моей постели я вижу приглушенный розовый рассвет. Медсестре где-то около сорока. Она очаровательна в своей белоснежной, накрахмаленной форме – такую форму медсестры носили в Штатах лет тридцать назад. Сестра улыбается и достает маленькую пробирку и шприц. Я еще не до конца проснулась, поэтому и не говорю ей, что задача будет не из легких. Я просто безмолвно покоряюсь.
Анализы крови всегда были для меня испытанием. Врачи усаживали меня в особое кресло, потому что, как всем было известно, я, как правило, теряла сознание. Обычно меня кололи иголками раз восемь или десять, а потом долго ругали за тонкие вены. Как-то раз мне даже сказали, что у меня «бегающие» вены, что привело меня в возмущение. Однажды врачу даже пришлось позвать другого специалиста, который начал колоть другую руку и сумел найти подходящую вену с третьей или четвертой попытки. От врачей я всегда уходила с кровоподтеками и синяками, которые через пару дней принимали еще более устрашающий вид.
Можете представить мое удивление, когда очаровательная французская медсестра внимательно осмотрела мою руку – как лозоходец! – и выбрала подходящую вену. Одним легким движением она ввела иглу и спокойно взяла анализ. Voila!
Я не могу в это поверить. По моим щекам текут слезы.
– Vous êtes un expert! – говорю я. Она действительно настоящий профессионал!
Медсестра вытаскивает иголку и осторожно прижимает к месту укола ватный тампон. Она смотрит на меня и улыбается, знаете, так улыбаются француженки, легко, чуть-чуть приоткрывая завесу над своей эмоциональной жизнью, но не впуская вас слишком далеко.
– Non, – лукаво говорит она. – Je suis un artiste.
* * *
Я снова и снова возвращалась к тому случаю. Этот короткий утренний разговор стал для меня великим откровением, моментом просветления. Я, наконец, поняла, что делает француженок такими потрясающими. В тот момент во французской больнице я нашла важнейший ответ на мучившие меня вопросы. Эта молодая медсестра открыла для меня главный секрет отношения французской женщины к жизни. Я поняла, в чем кроется источник ooh la la.
Мысль о том, чтобы относиться к жизни так, как это делает художник, сейчас мне кажется совершенно естественной. Но мне потребовалось немало времени, чтобы по-настоящему понять, что это означает.
Мне пришлось совершить собственное непростое путешествие, побеседовать с очень многими людьми и осмыслить сделанные открытия. Я измучила себя физически и эмоционально, прежде чем моему сердцу открылась простая истина.
* * *
Я поднимаюсь посреди ночи. На улице идет дождь. Почему-то я ужасно себя чувствую, в висках стучит. Я вызываю медсестру. Она шепчет, что сейчас даст мне лекарство, и, когда она возвращается, я говорю, что эта головная боль может быть связана с переменой погоды и с начавшимся дождем. Она качает головой и отвечает:
– Non, c’est le vent d’automne.
Осенний ветер. Медсестра рассказывает мне, что он дует в Тулузе каждый год, начиная с октября. И приносит с собой всяческие недомогания – ночные кошмары и ужасные головные боли. В это время года у женщин тяжелее проходят роды. В какой-то миг я смотрю на лицо этой медсестры и воображаю, что передо мной ведьма. Или Жанна д’Арк. Или волшебница из страны Оз.
Реальность медленно отступает, и я оказываюсь на айсберге посреди бескрайнего океана. Я знаю лишь то, что уже девять дней провела в больнице Тулузы и ужасно хочу домой.
Я трижды касаюсь моих красных ботинок и шепчу:
– Нет другого такого места. Нет места, подобного дому. Нет места лучше родного дома.
* * *
Помню, как Мишлен, та самая подруга, которая в Париже помогала мне выбирать голубое боа из перьев, сказала мне: «Мы – французы, и мы любим все украшать цветами». И теперь мне стал ясен смысл ее слов.
Если бы французам нужно было придумать «бренд» для своей культуры и сформулировать, используя только лишь пару слов, то, думаю, они выбрали бы такой слоган: «Быть художником». Я бы даже добавила: «Всегда быть художником». Этот девиз относится ко всем сферам французской жизни – идет ли речь о еде, моде, искусстве вести разговор, любви или профессии. Эти слова применимы и к простейшим, и к самым сложным движениям. Художника чувствуешь и в изысканной парижанке, и в простой девушке, живущей в крохотном городке Валанс-д’Ажан.
Даже когда француженка моет ванную комнату, она делает это с достоинством и грацией. Для нее важнее быть художником, чем быть красивой. И в этом есть смысл. Подумайте: если вы – настоящий художник, то у вас есть и способности, и дар делать красивым все вокруг!
Вы – художник.
Задумайтесь об этом. И неважно, работаете ли вы в больнице или печете хлеб, живете в городе или в деревне. И не имеет значения тот факт, что вы никогда не думали об Искусстве. Все равно вы – художник. Вы творите собственную жизнь. И каждый день у вас есть возможность взять этот кусок человеческой глины и слепить из него что-то прекрасное, элегантное, вдохновляющее. Вы сами решаете, что красиво, что вам идет и как можно проявить свой внутренний свет. Вы – звезда собственного бродвейского шоу. Вы – художник, и вы – натурщица. Вы – певица, исполняющая собственные песни и танцующая под собственную мелодию. Вы – костюмер, декоратор, продюсер и режиссер…
И конечно же, вы – настоящая звезда великого праздника, называемого жизнью.
