Иисус был великолепным оратором, который прекрасно знал все закоулки человеческого сердца, и потому очаровывал толпы. Он знал, как приспособить свои проповеди к нуждам конкретной аудитории. В Иерусалиме, перед лицом людей Храма, книжников и знатоков Закона, он с изумительным мастерством использовал ссылки на древнееврейскую Библию. Для своих сельских слушателей в Галилее он приберегал более простое и традиционное красноречие Древнего Востока, богатый образами язык, полный семитской мудрости и примеров из повседневной жизни.

Можно сказать, что он был очень наблюдателен. Он упоминает посев, жатву, сбор винограда, побеги, которые нужно прививать к лозе, пастуха, который оберегает своих драгоценных овец или идет разыскивать ту, что потерялась, отношения отца со своими сыновьями, господина со слугами, хозяина дома и его гостей. Он знает приметы, по которым его собеседники предсказывают погоду: «Вечером вы говорите: „Будет вёдро, потому что небо краснои поутру: „Сегодня ненастье, потому что небо багрово“»». Он знает, что никто не пришивает кусок небеленой ткани к старому покрывалу: от этого оно порвется еще больше. Ему известно, что хорошее дерево может давать прекрасные плоды, но плохое всегда приносит дурные. Ничто не ускользает от него из жизни тех, с кем он общается. Он изобличает нечестного управляющего или безумного богача, упоминает даже воров, которые грабят дома, не забыв предварительно связать сильного владельца. Он чувствует красоту и поэзию природы, созданной Творцом; любуется птицами, воронами, которые не сеют и не жнут, но которых кормит Господь. А цветы — как их забыть? «Посмотрите на полевые лилии, как они растут, — рассказывает он ученикам, — ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них».

Этот искусный рассказчик часто говорит притчами. В Ветхом Завете слово masal на иврите (по-арамейски — mathla, по-гречески parabole) означает рассуждение о мудрости или загробной жизни, представленное в форме аллегории, басни, аналогии, поговорки или загадочного изречения. Приукрашенная реальность такого рассказа начинает свое движение с реальной ситуации, затем продолжается в парадоксальном развитии и, пройдя наивысшую точку, ведет к духовному преображению человека. Иногда эти истории хорошо продуманы. Иисус-рассказчик хорошо владел искусством драпировать мысль в образы. Он отвечал на просьбы своих учеников о разъяснениях и давал им подсказки, но отказывался пояснять свои притчи слушателям, упрямо отрицавшим его миссию и послание. «Читая его притчи, — замечает Иоахим Иеремиас, — мы вступаем в непосредственный контакт с Иисусом». Действительно, притчи — особенно прочный материал, поскольку эти небольшие рассказы отпечатываются в памяти лучше отвлеченных понятий.

Разве можно не найти в его сравнениях воспоминания о его прежней профессии строителя? Иисус приводит в пример мудреца, который построил свой дом на скале, и глупца, который возвел свой дом на песке: первый мог устоять в дождь, в разливы рек и ветра, а другой рухнул, и разрушение его было великое. Он рассказывает о ремесленнике, который всегда думал, прежде чем что-то делать. «Ибо кто из вас, желая построить башню, не сядет прежде и не вычислит издержек, имеет ли он, что нужно для совершения ее, дабы, когда положит основание и не возможет совершить, все видящие не стали смеяться над ним…» Возможно, воспоминание о двух товарищах по работе, одному из которых попал в глаз кусочек опилок или соломинки, заставило его задуматься о взаимной оценке, что он и приводит: «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?» «Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить».

Сучок, бревно: Иисус не отказывается от риторических преувеличений, часто сдабривая эти гиперболы долей юмора. Богатому сложнее войти в Царство Небесное, чем верблюду пройти сквозь игольное ушко. Это намек на название ворот Игольное Ушко в Иерусалиме, столь узких, что никакой верблюд не мог пройти сквозь них. Чтобы изобличить фарисеев, скрупулезно относящихся к мелочам, но пренебрегающих главным, то есть справедливостью, правдивостью, милосердием, он говорит, что они оцеживают мошку, но «поглощают верблюда». Он объявляет своим ученикам: «Если бы вы имели веру с зерно горчичное [самое маленькое изо всех возможных] и сказали смоковнице сей: исторгнись и пересадись в море, то она послушалась бы вас», или еще: «Если и горе сей скажете: поднимись и ввергнись в море, — будет». Цель преувеличений, которыми он намеренно пересыпает свои притчи, — удивить. Отсюда — немилосердный должник. Чтобы показать безмерность прощения Господня, он рассказывает об одном царе, который прощает одному из своих слуг 10 тысяч талантов, которые тот должен (а это — 100 миллионов денариев). Невероятный размер суммы поражает, когда выясняется, что в 4 г. до н. э. Галилея и Перея вместе должны были ежегодно платить римским завоевателям дань размером лишь 200 талантов. Стоит ли считать достоверными слова Иисуса, которые Ириней приводит, цитируя Папия: «Пресвитеры, которые видели Иоанна, ученика Господа, вспоминают, что слышали его рассказ, как учитель наставлял в те времена и говорил: „Придут дни, когда вырастут лозы, у каждой из которых будет по десять тысяч побегов, а у каждого побега — по десять тысяч ответвлений, а у каждого ответвления — по десять тысяч отростков, на каждом отростке будет по десять тысяч гроздей и на каждой грозди — по десять тысяч виноградин, а из каждой виноградины выйдет по двадцать пять мер вина… Так же точно из одного пшеничного зернышка произойдет по десять тысяч колосьев, каждый колос даст по десять тысяч зерен, а из каждого зерна выйдет по десять фунтов хорошей муки, белой и чистой…“»Можно заметить символическое значение числа «десять тысяч». Все это, конечно, должно означать, что Царство Небесное будет садом наслаждений и изобилия, похожим на Рай.

И как искусно он владел диалектикой! Используя приемы равви, стремившихся уличить его в ошибке, он отвечает вопросом на вопрос, смещает границы спора и меняет его цели, заставляя своих собеседников обратиться к их собственным сознанию и совести. В его речах часто появляются парадоксы, которые помогают осознать наиболее глубокие истины. Он покидает границы окружающей реальности, выходит за пределы буквального значения слов, чтобы добраться до сути. Когда возле колодца Иакова ученики предложили ему подкрепиться, он ответил им: «Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его». Ему говорят о биологических, телесных потребностях, а он преобразует их в потребности духовные! Его беседа с Никодимом уже позволила нам увидеть, как умело Иисус пользовался иронией. Это «Христова ирония», о которой говорит комментатор библейских текстов Жан Грожан, одна из черт, больше всего поражающих в его характере: «очаровательная насмешка», «доброжелательная» острота, «насмешливая игривость», «насмешливая торжественность», иногда «высокомерное осмеивание», ставящие на место его собеседников.