Иисус начал постоянно приходить в Святой город еще в те годы, когда был подростком. Ему был знаком великолепный Иерусалим эпохи Ирода — по словам Плиния Старшего, «намного более знаменитый, чем все другие города Востока». Этот город по праву славился впечатляющими монументами в греческом стиле, амфитеатром, мраморными дворцами и роскошными домами патрициев, портиками-колоннадами, крепостными стенами. В один из больших праздников, как всегда в такие праздничные дни, огромные толпы паломников шли в Иерусалим. Нужно представить себе, какая суматоха была в Святом городе в такие дни от рассвета до заката (за исключением Шаббата). Приходили покрытые пылью караваны из одногорбых верблюдов или ослов, тяжело нагруженных товарами, с шумом входили стада быков или баранов и овец, предназначенных для жертвоприношений. Можно представить себе водоворот движения и красок на узких улочках и во внутренних дворах, крики торговцев и водоносов, резкие запахи скота и нечистот, дымки от жаровен, а внутри Храма — ручьи крови, зловоние бойни, запахи горячего жира и обугленного мяса, которые, смешавшись с ароматами благовоний, темными душными клубами опускаются на город. Несколько узких площадей принимают на себя часть нагрузки, которая легла на переплетенные в клубок улочки старого города — квартала мясников, квартала ткачей шерсти, квартала валяльщиков или рыбного рынка. Только красивая площадь Ксист, построенная по приказанию Ирода Великого и образцом для которой стали греческие агоры, кажется просторной, как площади греческих городов.

Жители Иудеи, Галилеи, Переи, Итуреи, Батанеи и Голана приходили в Иерусалим пешком. Их караваны смешивались с караванами паломников из диаспоры. Оттуда, из других стран, приезжали не только евреи, но также последователи иудейской религии и богобоязненные люди других народов. Среди них были парфяне, мидяне, эламиты, жители Месопотамии, Лидии, Каппадокии, Понта, провинции Азия, Фригии, Памфилии, Египта, люди из окрестностей Кирены в Ливии, римляне, критяне, арабы и другие — словом, все, кого перечисляет Лука в Деяниях апостолов. На эти дни население Иерусалима увеличивалось в три или четыре раза, с 35–40 тысяч до более 150 тысяч человек. Переливаются краски, сплетаются в общий нестройный гул слова на разных языках. Бедняки и богачи, усердные участники религиозных процессий, вместе идут по узким улицам к святилищу.

Возле платформы Храма находятся два рынка — Верхний и Нижний. В эти праздничные дни паломники возле прилавков с сувенирами и вещами, нужными в обиходе, — тканями, кувшинами, масляными лампами — находят в продаже и еду. Здесь продаются баранина, сушеные фрукты, инжир, яблоки, плоды рожкового дерева, миндаль и, разумеется, необходимые паломникам горькие травы, которые должны напоминать о горестях египетского плена, — одуванчик, цикорий и эндивий (цикорный салат).

Иисус прекрасно знал Храм и его многочисленные дворы. Но то, что он увидел в тот раз, в начале апреля 30 г., его возмутило. Во Дворе язычников обосновались продавцы животных и менялы и устроили там беспорядок, как на восточном базаре. Из животных они продавали не только голубей в клетках, но и быков, и баранов, которые стояли на соломе в собственном навозе, загрязняя и оскверняя это святое место, куда было запрещено входить с палкой, сумкой или грузом. Там, где должны царить молитва и отрешенность, звучат блеяние ягнят, мычание быков и деловые крики менял. Как будто это ярмарка на лугу! Иисус дает волю своему гневу. Это же единственный в мире Храм, о котором Яхве сказал Соломону: «Я избрал это место и освятил его, чтобы мое имя обитало здесь вечно, чтобы мои глаза и мое сердце отдыхали на нем все дни!» Как Храм мог превратиться в хлев, клетку для птиц и меняльную лавку? Он берет в руки несколько веревок, делает из них плеть и выгоняет из двора овец и быков, рассыпает деньги менял и переворачивает их прилавки. С продавцами голубей он поступает менее грубо. «Унесите это, — говорит им Иисус. — Перестаньте превращать дом Отца моего в дом торговли!»

Сколько комментариев и толкований окружают это знаменитое изгнание торгующих из Храма! Для начала отметим, что эту торговлю нельзя сравнивать с торговлей религиозными товарами, которую сейчас можно увидеть возле некоторых святых мест, например в Лурде. Животные были предназначены для жертв всесожжения, необходимых в тогдашнем иудаизме. Но их не всегда было легко привести с собой: их можно было случайно ранить, а в этом случае животное становилось нечистым для религии. Присутствие животных возле Храма казалось законным. А менялы, сидевшие за своими столиками, обменивали греческие и римские монеты на иудейские монеты, имевшие хождение в Храме. Каждый израильтянин мужского пола в возрасте от 30 лет должен был в срок от 15-го числа месяца адара до 1-го числа месяца нисана (март — апрель) платить налог в размере половины сикля на нужды

Храма. И платить нужно было обязательно старинными тирскими деньгами, которые не использовались в обращении с начала римской оккупации (тирская тетрадрахма по весу была равна сиклю, монете святилища). Из этого можно сделать вывод, что менялы тоже находились на положенном им месте. Это хозяйственное окружение было необходимо для жизни Храма.

Как надо понимать то, что сделал Иисус? Был ли это поступок бунтаря-националиста, направленный против стоявших за еврейской знатью римских властей и предвещавший великое народное восстание, как считали сторонники версии «Иисус — революционер», например Самуэль Джордж Ф. Брендон? Разумеется, нет. Переворачивать столики менял и выгонять торговцев из Храма — это, возможно, было нарушением общественного порядка, но не угрожало властям оккупантов.

Нужно ли видеть в его поступке, как считают некоторые, заявление, что в Храме перестали поклоняться Богу, то есть осуждение жертвоприношений? Но Иисус был набожным иудеем и всю свою жизнь считал Храм законным местом молитвы, хотя и не приносил там жертвы. Он никогда не присоединялся к радикальным критикам Храма — ессеям, которые считали иерусалимское святилище оскверненным с тех пор, как почитаемый ими Учитель праведности был лишен своего места в Храме и отправлен в изгнание «нечестивым священником». Первые христиане, иудеохристиане, помнили об этом. Лука отмечает в Деяниях апостолов: «Они каждый день все вместе отправлялись в Храм, но преломляли хлеб [совершали евхаристию] в своих домах». Правда, с другой стороны, они помнили, что Иисус в своих проповедях много раз предсказывал уничтожение Храма. Дьякон Стефан сошлется на эти слова, когда станет утверждать, что прежняя религия устарела. Но действительно ли поступок Иисуса в начале апреля 30 г. был таким заявлением?

Скорее изгнание торговцев и менял надо связать с переносом в этот двор с Масличной горы рынка жертвенных животных и прилавков менял. Причиной этого нововведения была изящная финансовая операция, прибыльная для первосвященников и невыгодная для Синедриона, то есть для аристократов. Действительно, в 30 г., том самом году, когда римляне, пользуясь своим

правом, распустили Синедрион, первосвященники Анна и Каиафа решили перенести Ханут (мясной рынок) или по меньшей мере часть этого рынка с прежнего места во Двор язычников, чтобы завладеть лавками и доходами от них. В этом не было ничего удивительного: историк Иоахим Иеремиас доказал, что коррумпированное высшее духовенство I в. извлекало деньги из всего. Как все великие в ту эпоху семьи первосвященников — род Боэта, род Quatros, род Хелкии, — семейство Анны и Каиафы, стоявшее тогда во главе духовенства, судя по свидетельству Вавилонского Талмуда, вызывало тайную ненависть у подавляющего большинства народа склонностью продвигать на выгодные места свою родню, торговыми махинациями, алчностью, грубостью своих приспешников. Давняя жалоба, сохраненная в Тосефте (Тосефта — сборник добавлений к Мишне. — Пер.), говорит об этом прямо и открыто: «Они первосвященники, их сыновья казначеи, их зятья смотрители Храма, а их слуги бьют народ палками».

Иисус своей бурной вспышкой гнева против торговой операции и символическим очищением двора не боролся с поклонением Богу в Храме, а лишь желал, чтобы при службах в Храме больше уважали веру Израиля. Он, разумеется, выступал против власти первосвященников, вдохновителей этой операции.

Переворачивая столики и выгоняя плетью животных, он поднял много шума, но сделал это так быстро, что управляющий Храмом, «саган», не успел вызвать стражу. Иисусу воспротивились представители первосвященника и разгневанные фарисеи, которые стали его ругать. Они захотели узнать, по какому праву этот жалкий галилеянин позволил себе такую дерзость. Какие у него на это законные основания? Иисус не стал называть себя пророком, как в прошлом Иеремия, предсказавший уничтожение Храма Соломона. Он не упомянул и о своем происхождении от Давида. Он ответил им загадочным пророчеством: «Разрушьте это святилище, и за три дня я восстановлю его!» Евангелист Иоанн, несомненно, присутствовал при этой словесной перепалке. Он рассказывает, что собеседники Иисуса пожали плечами и насмешливо ответили на его нелепое предложение: «Чтобы построить это святилище, понадобилось сорок шесть лет, а ты восстановишь его за три дня?» Они намекали, что он не в своем уме.

Обратим внимание на точность хронологии. Ирод Великий объявил о своем решении перестроить Храм в начале девятнадцатого года своего правления, то есть в 19–18 гг. до н. э. Но он пообещал, что не прикоснется к старому Храму, пока все не будет готово для нового. С этой целью он приказал выделить тысячу телег, нанял 10 тысяч рабочих и обучил строительным работам тысячу священников, поскольку только священники имели право работать в святилище. В итоге работы начались только в 17–16 гг. до н. э. Добавив 46 лет — время строительства, мы получаем 30 г. н. э. Сочетание еврейского календаря и астрономических подсчетов позволяет точно определить день Пасхи в том году. Это была суббота, 8 апреля.

Никто, даже ученики, не смог понять глубинный смысл загадочного пророчества Иисуса, которое было намеком на его Страсти и Воскресение. Лишь после Воскресения Иисуса этот смысл стал ясен. «Он говорил о святилище своего тела», — писал Иоанн. Воскресший Иисус будет новым Храмом, который придет на смену прежнему. «И вот, — продолжает Иоанн, — когда он воскрес из мертвых, его ученики вспомнили, что он говорил это, и поверили в Писание и в слово, которое он им говорил». Все это звучит как правда. Предполагать, что евангелист придумал сразу и слова Иисуса, и воспоминание учеников о них после Пасхи, значило бы наделить Иоанна слишком изворотливым умом, тем более что евангелист считал, что сам Дух Святой хранит в их памяти действия и слова их учителя». Кстати, заметим, что, если бы Иоанн писал после 70 г., он не упустил бы случая упомянуть о действительном разрушении Храма, чтобы подтвердить подлинность того, о чем писал. Сам текст рассказа побуждал евангелиста к этому: сейчас или никогда.

Случай был быстро замят, и торговцы, ободренные еврейскими властями, вероятно вернулись во Двор язычников. Но буйство Иисуса не было забыто. Через три года его слова исказят, обвинив Иисуса, что он сказал, что разрушит Храм!