Некоторые комментаторы сомневаются в историчности этого эпизода. По их мнению, речь шла об аллегорическом повествовании, небольшой восточной сказке, несущей в себе религиозное наставление. Разве нет чего-то, возмущающего наши рассудочные умы, в этом вроде бы лишнем и ненужном чуде — превращении огромного количества воды в вино, когда гости уже, без сомнения, захмелели?

Но рассуждать так — значит совершенно не понимать Евангелие от Иоанна — единственное, которое повествует об этом эпизоде, не понимать ни его логики, ни его внутреннего «устройства». Иоанн то богослов и историк сразу, то историк и богослов одновременно. Он держит нить повествования за оба этих конца, никогда не выпуская их из рук и не отделяя один от другого. Он знает, как прочесть знаки Небес в неприметных событиях и земных деяниях, отделить от реальности ее глубинный смысл. Он остерегается выдумывать события. Вся система его мышления основана на этой парности истории событий и смысла, который он из них извлекает.

Свадьба в Кане не символ, а «знамение» — знак в том смысле, который придавал этому слову Иоанн. А для него знак — нечто реальное, частица доступной для понимания реальности, требующая выхода за пределы рационального познания и истолкования в качестве истины более высокого порядка, истины духовной. Рассказ Иоанна основан на подлинных подробностях — учитывая его образ мышления евангелиста, по-другому и быть не могло. Но эти детали не вплетены в ткань повествования, а отделены от сюжета и получили второй, возвышенный смысл. Поэтому рассказ строится на намеках. И это вызывает в историке не просто разочарование, а отчаяние… Мы никогда не узнаем ни имя жениха, ни имя невесты, ни того, в какой степени родства они были с Иисусом и его семьей. Мы не узнаем, почему Мария первой, даже раньше распорядителя пира, обнаружила, что вина не хватает, почему она могла давать приказы служителям. Мы не узнаем ни ответа жениха распорядителю, ни реакции гостей на приятную неожиданность… Чтобы лучше подчеркнуть скрытый смысл этого эпизода, евангелист умолчал даже о главных действующих лицах: невеста не появляется вовсе, а о женихе лишь упоминается вскользь.

Если бы он хотел написать аллегорический рассказ по типу искушения в пустыне, помещенного вне пространства и времени, он бы не стал так усложнять себе задачу и привязывать сцену к определенному месту. Конструкция рассказа была бы более отточенной и ясной. Жених и невеста практически не видны лишь потому, что у Иоанна, когда он уходил с этой скромной деревенской свадьбы (повторим: он был на ней вместе с четырьмя другими первыми учениками Иисуса), появилась идея сделать Яхве, дающего всякую благодать, женихом на свадьбе, а Марию, символизирующую Сион и верующий Израиль, невестой. По своему духу Кана на самом деле означает не более не менее как эсхатологическое бракосочетание царства, небесный пир последних времен, о которых говорили пророки, радость спасения и Благой вести. Прекрасное вино, которое течет рекой, символизирует достигнутое совершенство, небесную красоту, безвозмездность и изобилие жизни, дарованной Господом…

Иисус в своих притчах чуть позже воспользуется образом свадебного пира, чтобы изобразить Царство Небесное. Важно понять, что случай в Кане уже обозначает переход к новой точке зрения, полностью противоположной страстному учению Крестителя. Бог Иисуса не Яхве — судья, но Бог любви и снисхождения. Трещина пока едва заметна, но случай в Кане предвещает разрыв между Иисусом и Иоанном.

Умалчивая о важнейших чертах этой свадьбы, евангелист подробно описывает сосуды; это были огромные каменные сосуды, которыми евреи пользовались при омовениях; упоминает количество сосудов (шесть) и их объем: каждый в две или три меры, всего от 360 до 540 л. Эти точные описания имеют важное значение. Шесть сосудов (а не семь) — идеальное число, более того, они каменные, что символизирует несовершенство старого Израиля и писаного Закона для этого иерусалимского проповедника. Он считал, что Иисус специально использовал сосуды для омовения, а не пустые глиняные кувшины или бурдюки, которые тоже были там. Так вода, претворенная в вино, становится символом преемственности между старым и новым Израилем. Очевидно, в Иоанне воедино слились историк и теолог.

В конечном счете историк может сказать, что в Кане действительно произошло что-то необычное. Об этом говорит очевидец, евангелист Иоанн. Все остальное, разумеется, вопрос веры.

Кто же был свидетелем чуда? Распорядитель праздника ничего не понял: он только изумился, когда попробовал вино и оно оказалось лучше. Служители видели и поняли все, но неизвестно, что они сказали. Мария и ученики тоже знали о чуде. Как пишет Иоанн, Иисус таким образом показал «славу Свою» — «и уверовали в Него ученики Его» (Ии., 2: 11). До этого момента они следовали за ним, лишь потому что Креститель указал на Иисуса как на «Того, Который должен прийти» (Лк., 7: 19). Театральным жестом в Кане, с которого до срока началось его служение (да еще и по просьбе матери), Иисус доказывает перед учениками свое призвание, подтверждает его могущественным знаком, который приоткрывает завесу тайны его личности. Симон-Петр, его брат Андрей, евангелист Иоанн, следовавшие вначале за Иоанном Крестителем, теперь больше, чем когда-либо, убеждены, что они нашли Мессию; Филипп может быть уверен, а Нафанаил — признать, если он еще этого не сделал, что из Назарета на самом деле может произойти что-то хорошее…