Чтобы добраться до театра «Палас», удобнее всего было доехать до Ист-Энда на метро. В начале пятого Джордж, Холли и я надели рабочие пояса, прицепили рапиры, заперли дом и побрели по Портленд-Роу к станции метро «Бейкер-стрит», волоча свои мешки с железом. В моем рюкзаке, помимо прочего, примостилась молчащая призрак-банка с опущенным рычажком. Локвуд все еще был в магазине Маллета и должен был приехать в Стретфорд самостоятельно. Встретиться с ним мы договорились прямо у входа в театр.

Вечер выдался чудесный. Уже начиналась осень, но воздух оставался теплым, прогревшимся за шесть предыдущих недель, когда стояла непривычная для Лондона жара. Улицы еще были людными, но уже чувствовалось напряжение, всегда возникающее в городе перед приходом темноты. В это время горожане начинали двигаться быстрее, их лица становились напряженными, все спешили добраться до своего дома раньше, чем настанет время вернувшихся в наш мир мертвецов. Солнце начинало садиться за домами, посылая на землю свои последние косые лучи.

По пути к Мэрилебон-роуд нам нужно было пройти переулком. Едва вступив в него, мы увидели появившуюся из-за стоящих здесь мусорных баков бесформенную фигуру. Широко раскинув руки, она направилась прямо на нас. Лохмотья на фигуре заколыхались, и ветерок донес до нас густую вонь нечистот и гнили.

Холли подскочила на месте. Я инстинктивно схватилась за рукоять своей рапиры.

– Привет, Фло, – сказал Джордж.

Да, это была девушка, юная, всего чуть-чуть старше меня, хотя случайный прохожий, пожалуй, не сразу понял бы это. У Фло были округлое, забрызганное грязью лицо и проницательные ярко-синие глаза. Ее волосы – светлые, жидкие и спутанные – сливались с широкими разлохмаченными полями соломенной шляпы, которую Фло на моей памяти ни разу не снимала. Одета она была в резиновые сапоги и длинную голубую стеганую куртку, которую, как и шляпу, никогда не снимала, даже в жару. О том, что может скрываться под этой курткой, среди лондонских старьевщиков ходили самые разные, передававшиеся шепотом слухи и легенды.

Итак, это была мисс Флоренс Боннар, она же знаменитая старьевщица Фло Боунс. Многие старьевщики обладали более или менее развитыми парапсихологическими способностями. Роясь в сточных канавах, канализационных коллекторах и мусорных свалках, они искали Источники, ускользнувшие от внимания обычных агентов. Найденные Источники старьевщики продавали сектам поклонников культа мертвых, скупщикам с черного рынка и даже в ДЕПИК. Кому будет продан тот или иной Источник, решала предложенная за него цена. Каждый старьевщик зарабатывал на жизнь поисками на закрепленном за ним участке. У Фло это был отрезок мрачного, грязного берега Темзы, именно там она набивала свой холщовый мешок мокрыми сокровищами, на которые, честно говоря, лучше было не смотреть. Фло очень любила лакрицу, Джорджа и Локвуда, а также, совершенно непонятно почему, вполне терпимо относилась ко мне.

Вместе с Киппсом она составляла пару неофициальных, но чрезвычайно важных и полезных внештатных сотрудников агентства «Локвуд и компания».

– Приветики, Каббинс, – ответила Фло и улыбнулась ему, блеснув поразительно ровными белоснежными зубами, а затем, чуточку подумав, коротко кивнула нам с Холли.

– Давненько ты к нам не заглядывала, – сказал Джордж. – Занята была?

Фло пожала плечами, и от этого жеста затрещала покрывавшая ее куртку корка засохшей грязи.

– Не-а, не очень.

Повисло молчание. Фло внимательно смотрела на Джорджа, он с таким же вниманием смотрел на нее. А мы с Холли с интересом наблюдали за ними обоими.

– Короче, я добыла это, – сказала наконец Фло. Она полезла куда-то в глубины своей куртки и вытащила оттуда завернутый в кусок грязной клеенки пакет, перевязанный разлохмаченной бечевкой.

– Отлично. Спасибо, Фло. – Джордж взял пакет и спрятал его во внутренний карман своей куртки.

– Не за что, – ответила Фло, почесывая согнутым указательным пальцем свою переносицу. – Как твое здоровье, Джордж?

– Спасибо, хорошо… А как ты, Фло?

– Не жалуюсь.

– Хорошо.

– Ага.

Трудно сказать, сколько времени продолжался бы этот искрометный диалог, но в этот момент за спиной Фло послышались шаги. Она оглянулась, очень витиевато выругалась, а затем добавила:

– Только не это, чтоб им лопнуть.

С этими словами она нырнула в сторону и моментально исчезла в темноте.

В горловине переулка появились четверо мужчин, и по сигналу одного из них, самого стройного, медленно направились в нашу сторону. Мы остановились и напружинились, потому что уже поняли, кто эти люди.

Их вожаком был молодой мужчина с короткой стрижкой и франтоватыми ухоженными усиками. Одетый в зеленоватый твидовый костюм, он даже издалека приковывал к себе внимание тем, что передвигался легко и плавно, с грацией крадущегося по лесу хищника – грозного, смертельно опасного, готового броситься и разорвать. Нет, не прямо сейчас, но скоро, очень скоро.

По закону носить рапиру могут только имеющие лицензию оперативники, но для личного телохранителя Пенелопы Фиттис сэра Руперта Гейла (а это был именно он) закон был не писан. Официально сэр Руперт Гейл ни в одном из агентств не числился, однако и у него на боку в лучах закатного солнца тускло поблескивал клинок.

Трое пришедших с ним мужчин были одеты в темно-серые куртки агентства «Фиттис». Все трое – как на подбор крупные, мускулистые, с равнодушными незапоминающимися лицами, и эта безликость делала их еще более угрожающими.

Ну, а сэр Руперт, как всегда, улыбался во все свои тридцать два зуба. Даже с приличного расстояния до нас долетал резкий запах его лосьона после бритья.

– Да это же прелестные маленькие помощницы Локвуда. И один помощник, – сказал сэр Руперт. – На вечернюю работу вышли. А что это за вонючее чудо-юдо только что было с вами? – Он бросил взгляд в глубину переулка. – Побирушка, наверное. И вам, конечно, ничего о ней не известно, не так ли?

– Почему же? – ответила я. – Известно. Побирушка, как вы и сказали.

– Ее вонь не выветрилась до сих пор. Если она приставала к вам, вы должны были уложить ее на месте. Впрочем, на улицах ей долго не выжить, Проблема сама о ней побеспокоится, и в одно прекрасное утро мы обнаружим эту вонючку в канаве, откуда она будет смотреть в небо своими остекленевшими глазами. – Сэр Руперт явно проверял, как мы будем реагировать на его слова, и сверлил нас взглядом. Никто из нас ничего не сказал, и тогда он продолжил: – А где же ваш драгоценный Локвуд? Надеюсь, он-то еще не умер? Только прошу вас, не говорите, что он последовал по стопам остальных членов своей подверженной несчастным случаям семейки.

Сегодня я весь день думала о пустой могиле на кладбище, о том, как неподвижно сидел Локвуд рядом с ней на чужом могильном камне, о том, что горе тревожило и преследовало его сильнее любого призрака. Во мне закипал гнев. Моя рука непроизвольно легла на рукоять рапиры. Я боялась открыть рот, чтобы не сказать сэру Руперту все, что я о нем думаю. Джордж тоже ощетинился как еж, и по блеску его глаз за стеклами очков я догадалась, что он готов вступить в перепалку. Мудрее всех повела себя в этой ситуации Холли. Оставаясь спокойной, безупречно вежливой и холодной, она устало и слегка презрительно следила за сэром Рупертом из-под полуопущенных век. И чем дольше длилось молчание, тем хуже начинал смотреться на ее фоне сэр Руперт. Его еще недавно выглядевший безупречным твидовый костюм вдруг стал казаться слишком кричащим, безвкусным и жалким; соломенно-желтые усы на фоне побагровевшего, вспотевшего, перекошенного от злости лица стали нелепыми.

– Он отправился в театр в Стретфорде, чтобы разобраться с появившимся там Спектром, – невозмутимо пояснила Холли. – И мы идем туда же, чтобы встретиться с ним прямо на месте. Благодарю вас за внимание, проявленное к нашей работе.

– Хм… Спектр? И вы идете все вчетвером, чтобы справиться с каким-то Спектром? Не слишком ли много чести для одного призрака? – спросил сэр Руперт и цыкнул зубом. – Соответствующие документы у вас есть?

– Конечно, – кивнула Холли, не сделав при этом ни малейшей попытки вытащить из кармана какие-либо бумаги.

– И вы можете показать их мне?

– Могу.

– В таком случае я прошу предъявить их, – улыбнулся уголками губ сэр Руперт.

– А почему бы вам не поверить нам на слово, Гейл? – спросил Джордж, пока Холли медленно, очень медленно открывала свою сумку. – Впрочем, вряд ли вы имеете какое-нибудь понятие о подобных вещах.

– Тебе известны новые правила, Каббинс, – сказал сэр Руперт, игнорируя выпад Джорджа. Затем он взял у Холли бумаги и затянутыми в перчатки руками развернул их. – Выходя на работу, агенты должны иметь при себе документы, подтверждающие согласие клиента. Раньше в Лондоне действовало слишком много неконтролируемых агентств, что подвергало опасности непридирчивых горожан. То, что было, можно назвать анархией. Недели не проходило без того, чтобы кто-то из клиентов не был задет рапирой или не получил ожоги от соли. А уж о повреждениях от греческого огня я вообще молчу…

– Вот только смотреть на нас так не надо, – сказал Джордж. – Мы сто лет уже ни в одном доме пожара не устраивали.

– Тем не менее жирный очкарик-пироман всегда остается жирным очкариком-пироманом, таков мой взгляд на вещи. Ладно, бумаги у вас в порядке, – сказал сэр Руперт, возвращая Холли наши документы. – Удачного завершения вашей очень опасной миссии… Да, вот еще что, – добавил он, когда мы уже двинулись восвояси. – Вчера тебя видели возле библиотеки Хардимана, Каббинс. Не пытался ли ты проникнуть туда для проведения своих противоправных расследований?

– Я? Нет.

– Ведь у тебя нет допуска в эту библиотеку. Не так ли, Гривз?

Стоящий слева от сэра Руперта агент, к которому он обратился, был самым крупным из трех его спутников. И самым тупым на вид. Мысленно натяните униформу на прислоненный к стене дома отрезок бетонной трубы – и вы получите более интеллектуального собеседника, чем этот Гривз.

– Так точно, сэр.

– Вот видите, даже Гривзу об этом известно, – сказал сэр Руперт. – Хотя ему и собственное имя бывает вспомнить непросто.

– Не отрицаю, я попытался туда сунуться, – признался Джордж. – Хотел поискать информацию, связанную с нашим сегодняшним расследованием. В библиотеку меня не пустили и развернули назад, поскольку, как вы справедливо заметили, у меня не было соответствующего разрешения. А теперь, с вашего позволения, мне нужно тащить в театр вот эти неподъемные цепи, и у меня нет больше времени на пустую болтовню с занюханными проходимцами вроде вас.

Повисла пауза, и мне показалось, что я слышу, как щелкают шестеренки невидимого механизма, поворачивающего ситуацию из положения «Высокое напряжение» в положение «Смертельная опасность».

– Проходимец? – повторил сэр Руперт, приближаясь к нам на шаг. – Занюханный? – Еще шаг вперед. – Возможно, на старости лет я стал хуже слышать, однако…

– Холли, – поспешно сказала я. – У нас встреча в Стретфорде ровно на пять назначена, верно? Тогда нужно поторапливаться.

– Ага! Совершенно верно, – откликнулась Холли и веселым тоном позвала: – Идем же, Джордж!

Таким тоном обычно разговаривают матери со своими едва начинающими ходить годовалыми малышами-глупышами.

Но наш малыш-глупыш Джордж мамочку слушать не хотел и с места не двинулся.

– Не хочешь пояснить свое высказывание, Каббинс? – спросил сэр Руперт.

– Мог бы, – неприязненно ответил Джордж. – Только зачем попусту силы тратить? Нам всем хорошо известно, кто вы такой. И вы сами это прекрасно знаете. – Он снял очки и протер их своим свитером. – За вашей развязностью и фанфаронством кроется духовная убогость, которая пугает вас самого. Понимая свое ничтожество, вы постоянно думаете о нем, и это делает вас еще ничтожнее. Вы чудовищно скучны, Гейл… Да, кстати. О новых правилах ДЕПИК я знаю не хуже вашего, и если вы затеете драку с идущими на работу агентами, инспектор Барнс подметет вашей твидовой задницей весь двор в Скотланд-Ярде. Так что шли бы вы искать приключений где-нибудь в другом месте. – Он опять снял очки, посмотрел сквозь них на садящееся солнце, проверяя, хорошо ли протерты стекла, и вновь водрузил их на переносицу. – Отлично. Иногда я все вижу так отчетливо, что это даже пугает меня. Вперед! Веди нас за собой, Холли. В Стретфорд, в Стретфорд!

И мы пошли своей дорогой. У меня покалывало в позвоночнике – думаю, что от испепеляющего взгляда сэра Руперта нам в спину. Я каждую секунду ожидала, что он окликнет и остановит нас, но он этого так и не сделал.

Целых два квартала мы прошагали в полном молчании, причем мы с Холли шли по обе стороны от Джорджа, держа в руках обнаженные рапиры. Наверное, со стороны казалось, что две девушки-охранники ведут толстого парня в тюрьму. Мы пересекли тихий сквер, где на дорожках шуршали под ногами первые опавшие листья, затем вновь вышли на открытое пространство и только здесь, убедившись в том, что нас никто не преследует, остановились.

– О чем ты только думал, когда связался с Гейлом?! – прошипела Холли. – Хотел, чтобы нас арестовали?

– Или хотел, чтобы нас избили до полусмерти? – подхватила я.

– Но он же нас не арестовал, – пожал плечами Джордж. – И не избил.

– Только уж никак не благодаря тебе! – огрызнулась я. – Он так и искал малейший повод, чтобы с цепи сорваться.

– Искал, – согласился Джордж. – Только мы ему такого повода не дали. Мы просто предупредили его, а это давно уже пора было сделать. Я всего лишь объяснил ему, что если он с нами свяжется, то сильно об этом пожалеет. – Джордж посмотрел на нас так, будто в одиночку решил проблему с сэром Рупертом, и добавил: – Между прочим, вы слышали, как он говорил о Фло? Уму непостижимо! Ну ладно. Если мы поторопимся – успеем на метро до закрытия.

«Удивительная ярмарка Тафнелла» находилась совсем рядом со станцией метро «Стретфорд». Пять минут пешком в восточном направлении – и ветер уже начал доносить до нас звуки шарманки и запах горячих хот-догов.

Вполне вероятно, что мистер Тафнелл не лгал, уверяя нас, что дела у него идут отлично, но сейчас, в сгущающихся сумерках, верилось в это, честно говоря, с трудом. Сам театр «Палас» оказался громоздким сооружением, воздвигнутым на дальнем краю большого пустыря. Вероятно, когда-то этот театр выглядел, что называется, шикарно – с колоннами, делавшими его похожим на римский храм, и лепными фигурами над входом, изображающими сцены из знаменитых трагедий и комедий. Однако сейчас бетонные колонны потрескались, а половина лепных фигур развалилась от старости. Главный вход в театр оказался заколочен досками, а открытые боковые двери выходили на ярмарочную площадь с палатками, крытыми выцветшим, хлопающим на ветру брезентом. Площадь была обнесена самодельной железной изгородью, в которой пойманными в паутину насекомыми трепыхались обертки от орешков, леденцов и прочих ярмарочных лакомств. Над ней звучала какая-то заунывная примитивная мелодия – сигнал, дающий понять, что ярмарка закрывается. Последние несколько посетителей с печальными лицами уже направлялись к заржавевшим воротам ограды, держа перед собой палочки с накрученными на них облачками сахарной ваты.

А сразу за воротами уже стоял Локвуд, и не один, а с Квиллом Киппсом.

– Жесть! – сказал Киппс, когда мы подошли ближе. – Я видал лагеря для военнопленных, где было веселее, чем на этой ярмарке.

– Не знала, что ты тоже будешь принимать участие в сегодняшнем расследовании, Квилл, – сказала я.

– Я сам этого не знал. Столкнулся в магазине Маллета нос к носу с Локвудом, и он сказал, что вам сегодня может потребоваться помощь. Ну а так как у меня никаких особых дел не было, я, разумеется…

– Ясно, – с улыбкой кивнула я.

Судьба была не слишком благосклонна к Киппсу, который стал изгоем среди своих бывших коллег по агентству «Фиттис», и случилось это из-за того, что в последнее время он слишком часто помогал нам. Это обстоятельство в сочетании с врожденным пессимизмом означало, что в глубине души Киппса сохранялась обида, она таилась наподобие тонкой прослойки горького шоколада в кексах с малиной, которые так обожает Джордж. Кроме того, Киппсу уже перевалило за двадцать и он утратил свой Дар. Эту утрату Квилл переживал тоже очень тяжело, несмотря на то что мы подарили ему очки, надев которые можно было видеть призраков (эти очки во время одного из предыдущих расследований прикарманил Джордж). Все эти обиды и переживания в значительной степени смягчили Квилла, сделали его более спокойным и покладистым. Учитывая, что и после этого Киппс остался таким же уютным и приятным, как связанные из колючей проволоки трусы, можно представить, каким несносным он был в юности.

– Правда, очень удачно получилось, что сегодня ночью Квилл оказался свободен? – сказал Локвуд. – С ним нам будет намного веселее. – Как всегда, перед началом работы он находился в прекрасном настроении. Начиналась охота, она уже кипела в его крови, тянула вперед, к заветной цели. Куда исчез тот тихий, рефлексирующий, мучимый сомнениями паренек, с которым я была вчера вечером на кладбище? Он исчез, исчез без следа, растворился в потоке энергии и нетерпеливого ожидания. – Пойдемте же в театр, скорее. Попросим кого-нибудь показать нам его изнутри. Надо же взглянуть, как там что устроено!

Мы прошли мимо полосатых палаток, сквозь суету закрывающейся ярмарки, и приблизились к театру. Его кирпичная стена была густо оклеена афишами и листовками, приглашающими посетить «Комнату чудес Тафнелла», «Магическое шоу Тафнелла для детей и взрослых» и прочие подобного рода развлечения. Двойная входная дверь в театр была открыта, но как раз в это время какая-то девушка в униформе капельдинера и с удивительно кислым выражением лица запирала одну ее створку на железные задвижки и цепи.

– Сегодня театр уже закрыт, – сказала девушка, увидев нас. – Если хотите, могу продать вам билеты на завтра.

– Мы сюда не представление смотреть пришли, – ответил ей Локвуд. – Где нам можно увидеть Луи Тафнелла?

Он одарил капельдинершу одной из своих самых лучезарных улыбок – тех самых, которые действуют на девушек так же, как вылитое на лед ведро горячей воды. Однако эта девушка оказалась невосприимчивой к чарам Локвуда – бывают же чудеса на свете!

– Он наверху, на сцене, – неприязненно сказала она, не отнимая руки от железного засова. – Вы пришли в очень неподходящее время…

– Я понимаю, что мистер Тафнелл очень занят. Однако он ожидает нас.

– Я не об этом. Вы пришли в очень неподходящее время суток, вот что. Возможно, вскоре она уже начнет бродить по коридорам.

– Вы имеете в виду Безжалостную Красавицу? – спросила я. – А вы сами видели ее?

Девушка вздрогнула, испуганно оглянулась назад, но сказать ничего не успела: из темноты послышался знакомый голос, а следом появился и сам мистер Тафнелл – в клетчатой рубашке с подвернутыми рукавами и вздувшемся на животе жилете.

– Заходите, заходите! – Его лицо раскраснелось еще сильнее, чем в прошлый раз, завитки седых волос потемнели от пота. Он слабо, неискренне улыбнулся нам. – А я вот взялся помогать монтировщикам. После того как мы потеряли Сида и Чарли, рабочих рук-то теперь не хватает. Пошевеливайся же, Трейси! Не стой в дверях как истукан. Пропусти их, дай им войти!

Мы прошли в дверь и оказались в неуютном холодном фойе, пропахшем попкорном, сигаретным дымом и плесенью. Здесь были билетная касса и прилавок с шоколадками и банками газировки. Впустившая нас Трейси при ближайшем рассмотрении оказалась худенькой, бледненькой рыженькой девушкой, не больше чем на год старше меня. Держалась она замкнуто. Я попыталась перехватить ее взгляд, но Трейси в нашу сторону не смотрела, а очень скоро и вообще куда-то скрылась, оставив входную дверь приоткрытой.

Мистер Тафнелл тем временем расшаркивался и раскланивался с Локвудом, пожимая ему руку:

– Очень рад, очень рад, что вы пришли. Это большая честь для меня. Пойдемте, я покажу вам сцену, мы ее сейчас как раз готовим к завтрашнему представлению.

Он повел нас по широкому, тускло освещенному проходу с низким потолком и накатанным дешевой золотой краской узором на стенах. В обе стороны от этого прохода разбегались боковые коридоры. Один из них, перед которым на стене было написано «Комната чудес Тафнелла», оказался перегорожен потертым золотистым канатом.

– Как там бедняга Чарли Бадд? – спросила на ходу Холли.

– Жив пока, – ответил мистер Тафнелл, – но, боюсь, долго не протянет. Я запер его в своем вагончике на ярмарке. Сегодня днем Чарли начал орать и сорвал выступление клоуна Коко для малышей, которое шло в большой палатке-шапито. Между прочим, пришлось возвращать зрителям деньги за билеты. – Он тяжело вздохнул. – Вообще-то мне вскоре нужно будет к нему пойти. Надеюсь, мне не придется оставаться в театре после наступления темноты? Нет, я, конечно, не прочь, но боюсь, что просто буду мешаться у вас под ногами…

С этими словами мистер Тафнелл распахнул пару массивных, обитых алым бархатом дверей, и мы вошли в зрительный зал.

Честно говоря, ходить по театрам у сотрудников агентства «Локвуд и компания» нет совершенно времени. Самым близким нашим знакомством с театром можно считать тот случай, когда мы прошлым летом загнали одного упрямого Спектра в переулок рядом с лондонским «Палладиумом» и разнесли его там на атомы парой магниевых вспышек. Насколько мне известно, на стене театра до сих пор сохранилось пятно сажи, а внутри этого пятна – силуэт случайного прохожего, испуганного джентльмена в шляпе-котелке. Более тесно мы с высоким искусством не сталкивались, поэтому я совершенно не была готова к тому, что увидела внутри театра.

Зрительный зал «Паласа» отличался от его унылого внешнего вида как небо от земли. Это была настоящая золотая пещера, переливающаяся в лучах света. Мы стояли в проходе между рядами мягких бархатных кресел, в густой тени высокого балкона, а над нашими головами неярко светили электрические свечи, прикрепленные к его плавно изогнутым стенкам. За стенками балкона тоже виднелись круто уходящие высоко вверх ряды кресел. Слева и справа, ближе к сцене, в свете позолоченных канделябров можно было рассмотреть приподнятые над партером ложи. Впереди над центральным проходом возвышалась сцена, залитая, в отличие от зрительного зала, ослепительным белым светом прожекторов и обрамленная с боков кроваво-красными занавесями кулис. На сцене работали несколько молодых парней, они подметали доски сцены, передвигали с места на место ярко раскрашенные кубы и корзины. Парни все делали молча, слышно было лишь их тяжелое дыхание. Акустика в театре была великолепной – любой произнесенный на сцене звук был слышен даже в дальнем конце зала.

Тафнелл повел нас по проходу, и мы шагали, громко стуча по полу тяжелыми подошвами ботинок. Сверху, из-под погруженного в темноту потолка зрительного зала, над сценой свисали длинные тросы. Некоторые из них заканчивались покачивающимися в воздухе перекладинами трапеций, концы других были привязаны к кольцам, укрепленным высоко над рядами партера в передней стенке балкона. Я представила себе эти тросы в движении, с гимнастами, перелетающими из зала на сцену, с одной трапеции на другую, – и у меня даже руки вспотели от страха. Зал казался таким огромным, а балкон таким высоким… Что уж говорить о потолке, которого вообще не было видно – он тонул в дымке теплого золотистого света.

Мы поднялись на сцену по крутым боковым лесенкам-трапам и вышли под ослепительный свет прожекторов.

– Вот, мистер Локвуд, – сказал Луи Тафнелл. – Именно здесь Безжалостная Красавица встретила свою смерть. – Он махнул рукой парням, которые, бросив работу, сейчас во все глаза смотрели на него. – Можете идти, ребята, на сегодня все свободны. И смотрите не задерживайтесь в театре, а не то… Короче, сами знаете почему.

Парни дружно поспешили уйти, мы же свалили прямо на середине сцены свои сумки. Вдоль боковых краев сцены выстроились в ряд деревянные кубы самых разных цветов и размеров, с крышками на петлях и маленькими дверцами. Вдоль заднего края сцены был раскатан огромный синий страховочный мат высотой мне по колено. Остальная часть сцены, размеченной полосками клейкой ленты и за десятилетия местами протертой ногами артистов, оставалась пустой.

Локвуд с непроницаемым лицом осматривался по сторонам, щуря глаза. Я знала, что сейчас он включил свой Дар Зрения и с его помощью выискивает пятна посмертного свечения и другие парапсихологические отклонения.

– Зачем этот мат? – спросил он наконец. – И эти ящики. Все это часть шоу?

– Точно так, – кивнул Тафнелл. – Мы начинаем представление номером воздушных гимнастов на трапеции. А ящики подготовлены для выступления фокусника, или мага, по-нашему. В ящиках «заряжен», как мы говорим, реквизит – голуби в клетках, металлические обручи и прочая ерунда. Здесь множество потайных отделений, их придумала и создала наша помощник режиссера. Очень способная девушка. Но вам, наверное, хочется взглянуть на место, где умер Сид. Это за левой кулисой.

– Спасибо, – сказал Локвуд. – Оттуда и начнем.

Все остальные потянулись к кулисам, а я осталась на середине сцены, прислушиваясь. Когда-то, давным-давно, здесь стоял поставленный вертикально гроб. По приказу Султана его проткнули мечами, и по доскам сцены возле гроба начала растекаться кровь. Не бутафорская – настоящая. Я посмотрела себе под ноги, на чистые, отбеленные доски. Затем перевела взгляд на золотистую дымку, в которой тонула сцена, и представила переполненный зрителями зал, потрясенно замолкший перед тем, как взорваться криками ужаса…

Мне казалась странной напряженная тишина, буквально звеневшая сейчас в огромном пустом и темном зале. Я присела на корточки, приложила ладонь к доскам сцены, закрыла глаза и стала сосредоточенно вслушиваться…

И вдруг в моей голове словно открылась закрытая ранее дверь. Я услышала странный звук, похожий на шелест бумаги, и приглушенный шум голосов в зале, где удобно рассаживались по местам сотни зрителей. Шум этот нарастал, стал похожим на дыхание гигантского животного. Я ждала, но звук больше не менялся.

Я отняла ладонь от пола. Шум не прекратился. Сквозь него я слышала приглушенный голос Тафнелла, который в кулисах о чем-то разговаривал с Локвудом. Два звуковых потока не смешивались – они проходили друг сквозь друга, разделенные во времени целым столетием.

Я медленно выпрямилась, повернулась в сторону кулис, и в этот момент у меня по спине пробежал холодок. Словно кто-то провел мне вдоль позвоночника заледеневшим пальцем.

Я остановилась, всмотрелась в темный зрительный зал. Из-за включенных на сцене прожекторов было сложно достаточно отчетливо рассмотреть, что происходит в погруженном в полумрак зале, но тем не менее мои глаза остановились на заднем кресле в одной из лож.

Кто это там сидит в этом кресле?

Глаза защипало от напряжения. Я покосилась в сторону – взглянуть, заметил ли что-нибудь кто-то из моих друзей, но они были вне поля моего зрения.

– …затем Трейси откинула занавеску в сторону, – доносился голос Тафнелла, – и увидела на этом самом месте Сида. В объятиях призрака! Она бросилась вперед…

Я вновь перевела взгляд на ту же ложу. В заднем кресле уже никого не было. Ложа пустовала.

– …но, увы, слишком поздно. Он лежал здесь словно тряпичная кукла! Безжалостная Красавица успела лишить его жизни!

Я выхватила рапиру из державшей ее на поясе застежки-липучки.

Бормотание голосов в моей голове становилось все громче, а потом сменилось бешеными аплодисментами. Этот звук обволакивал меня. Он начинался в партере, затем пробегал по балкону, катился над залом и обрушивался на сцену. Я взглянула вперед и вверх, обводя глазами погруженный в полутьму зал.

Звук внезапно оборвался.

Полная тишина. Такое ощущение, что театр затаил дыхание.

Я опустила взгляд. В центральном проходе, прямо напротив меня, в густой тени под балконом что-то стояло. Я напрягла зрение и сумела рассмотреть, что это саркофаг или гроб – очень большой, закругленный, напоминающий женскую фигуру и поставленный вертикально. Из его стенок торчали многочисленные кругляшки и палочки… Нет, не кругляшки и палочки – а эфесы мечей и концы клинков.

Вдруг из гроба потянулась темная тонкая струйка и начала все быстрее растекаться вдоль центрального прохода. За ней вторая, потом еще одна, еще…

Струйки сливались в ручейки и начали подползать к сцене.

Я крепко сжала рукоять рапиры и шагнула вперед.

В золотистом свете ламп ручейки казались черными, но я знала, что это кровь. Казалось, кровавым струйкам не будет конца. Я стояла на краю сцены, у самой рампы, и не могла отвести глаз от кровавой реки, растекающейся между креслами зрительного зала.