Глава 3
Колонна немецких грузовиков остановилась на шоссе, неподалеку от опушки. Из кабины вышли командиры, и под их резкие взмахи рук из кузова посыпались солдаты. Они выпрыгивали, отходили на обочину, поправляя ремни, подсумки, накидывая на плечи ремни винтовок. Это была какая-то часть, фронтовая часть, а не эсэсовцы и фельдполиция. Те вооружены автоматами, а это обычные гренадеры, шуцэ.
– До черта их! – зло проворчал лежавший рядом с генералом Казаковым начальник штаба корпуса полковник Тополев. – Такое ощущение, что они нас ждали. Или мы попали на чужой след. Ищут одних, а нарвались на нас.
– Ладно, нам от этого не легче. – Генерал поднялся с травы, отряхивая колени и поворачиваясь к бойцам. – Наблюдать, но на глаза не показываться. Отходите в последний момент. Нам бой не нужен.
Пригибаясь, чтобы не задеть нижних веток деревьев, генерал побежал назад, к своему штабу. На лесной дороге стояли несколько бронемашин, четыре грузовика с ранеными. Солдаты сидели на обочине на траве, кто перематывая обмотки, кто дожевывая последний сухарь. Курить было строго запрещено. Вдоль машин бежали капитан в зеленой фуражке пограничника с двумя бойцами, вооруженные автоматами «ППШ». Капитан Игошин из погранполка, отходившего вместе с корпусом и прикрывавшего мосты и переправы, остался единственным офицером-пограничником. И ему, как самому опытному, Казаков доверил разведку.
– Товарищ генерал, – Игошин перешел на шаг, шумно дыша, ловко вскинул руку к козырьку, – разрешите доложить?
– Да! Что там? – нетерпеливо спросил Казаков.
– Примерно две роты. На машинах. Видел несколько бронетранспортеров. Они пошли к Турово, к мосту. Думаю, пытаются перекрыть нам пути отхода в Сущевскую пущу.
– Все просчитали, – покачал Казаков головой, разворачивая поданную начальником штаба карту. – Нас они ждали, точно нас. С такими силами за простыми окруженцами не гоняются. Они думают, нас еще много, и не хотят в тылах оставлять боеспособную войсковую часть. Так, зажимают они нас грамотно.
– Фактически они нас берут в клещи в юго-восточной части массива и просто заставляют отступить к Турово. А там пулеметы, бронетранспортеры. За мостом могут быть и танки.
– Не уважает нас враг! А то, что они переоценивают наше количество, нам только на руку. Нам сражаться все равно где. И все равно, где их бить. А вот эта орава, что сейчас вокруг леса карусель устроила, на передовую не попала. Значит, кому-то там подкрепления не досталось, а кому-то из наших командиров легче держаться. Жаль, что нас не так много, как они думают. Дали бы мы им сейчас зуботычину!
– Пока они кольцо не замкнули, Николай Степанович, нужно прорываться на узком участке, вот здесь, где лес выходит к железной дороге клином. Там пересечение с грунтовой дорогой, значит, машины с ранеными пройдут. А за железкой нас им не взять.
– Дело говоришь, начальник штаба, – кивнул генерал. – Действуем так. Игошин, возьми свой взвод и выходи вот в этот квадрат. Оцени обстановку и жди колонну с ударной группой прорыва. Покажешь ориентиры и пойдешь на острие удара. За железной дорогой сразу в лес. Проверить, нет ли мин и не ждут ли нас там сюрпризы. Общее командование прорывом поручаю полковнику Тополеву. Я со второй ротой прикрываю. Мы держим их клещи, чтобы они раньше времени не сжались и не перекусили нас пополам. Как только штабные машины и раненые перейдут железку, будем прорываться следом.
– Мы займем позицию за насыпью полотна, – показал карандашом начальник штаба. – Сразу развернем минометную батарею и прикроем вас, когда будете отходить к нам. Только я хотел предложить вам, товарищ генерал…
– Знаю, знаю, что скажешь, полковник! – оборвал Тополева Казаков. – Не мое это дело – в арьергарде воевать, мне при моих чинах в броневике сидеть и карандашиком над картой помахивать. Только войск у нас с тобой осталось шиш да маленько. И те бойцы, что здесь до последнего держаться будут, должны во что-то верить. И верить они будут, видя рядом командира корпуса, что все хорошо и что мы все выберемся. Все! Времени нет, десять минут на подготовку – и вперед. Лейтенант Дроздов! Ко мне!
Отдавая приказы, Казаков думал о двух полках, которые он потерял в неравных боях за эти несколько дней. Немцам удалось отрезать значительные части потрепанного корпуса друг от друга, но Казаков всегда находил возможность соединиться, используя маневр, изменяя направление ударов. Немцы бросались за остатками корпуса, но им никак не удавалось окружить генерала Казакова, взять его в плотное кольцо. Спасали рация и связь с командованием, которое корректировало движение корпуса к линии фронта. Иногда ставили попутные боевые задачи. Шесть дней назад остатки двух полков оказались на острие удара немецкой механизированной группы и погибли, сдерживая наступление врага на важном стратегическом направлении. Сейчас у командира корпуса осталось в подчинении не больше батальона людей. Да и то батальона не полного состава. Это все, что осталось от корпуса за время боев с 22 июня.
Взвод под командованием капитана Игошина сбил боевое охранение немцев, захватив поврежденный бронетранспортер с укрепленным на турели крупнокалиберным пулеметом. Это мощное оружие вынудило гитлеровцев искать укрытие и отказаться от атаки на прорывавшихся из окружения советских солдат. Из леса показались пехотинцы. Они установили на флангах пулеметы и открыли шквальный огонь по шоссе. Грузовики с ранеными, броневики вышли из леса и понеслись к переходу через железнодорожное полотно.
На опушке леса немцев не оказалось. Разбившись на несколько групп, первый взвод прочесал лес на участке примерно километр. Последней прорывалась группа во главе с генералом Казаковым. Поредевшая рота отстреливалась, уходя перебежками по два-четыре человека. Вот замолчал пулемет в трофейном бронетранспортере, в который один за другим попали два танковых снаряда. У самого полотна железной дороги горели два броневика. На проселке и просто в траве на участке между лесом и железной дорогой лежали тела красноармейцев. Слишком много тел. Генерал посмотрел вперед и увидел впереди, перед самой насыпью, двух красноармейцев и лейтенанта Дроздова, склонившихся над чьим-то телом. Подбежав, генерал увидел полковника Тополева в окровавленной гимнастерке. Боец прижимал к ране на груди начальника штаба плотно свернутое полотенце, изо рта полковника ручьем лилась кровь на петлицы, на грязную нательную рубаху, поменять или постирать которую не было возможности уже две недели.
– Яков Тимофеевич, как же ты, а? – Казаков присел на корточки возле полковника и поднял его голову. – Сейчас, потерпи. Ребята носилки сделают, и мы тебя в лес, к сестренкам нашим. Перевяжут тебя.
– Нет, – хрипел полковник и пытался схватить Казакова за рукав, – не надо. Товарищ генерал… Николай Степанович… Я все думал, как немцы нам все время на пятки наступали…
– Так с каким шумом идем-то, – кивнул генерал. – Немудрено.
– Нет, не так… Рация. Не выходите в эфир больше. Игошин вам доложить не успел… Они у немцев радиопеленгаторы видели…
Рука полковника соскользнула с рукава командира и упала на траву. Лицо Казакова исказила гримаса боли. Всего-то они вместе прослужили с Тополевым несколько месяцев, а как успели понять друг друга, сработаться. Какая потеря! Какой начальник штаба был! Умница! «Эх, Яков Тимофеевич, что ж ты меня одного-то оставил?»
Подбежали бойцы с двумя большими жердинами, начали просовывать их в рукава расстеленных шинелей, готовя самодельные носилки, но тут же замерли, поняв, что раненый полковник умер.
– Давайте, что встали! – прикрикнул на бойцов Казаков. – Понесем, пока не найдем где похоронить. Нельзя оставлять его.
Командир армейской группы генерал фон Рутцен провел совещание, пока его вещи заносили в здание и обустраивали его личную комнату. Два часа назад он прибыл в Слуцк, решив здесь оставить свой штаб. И теперь после совещания у генерала было двадцать минут на осмотр здания, в котором, как его проинформировали, располагалась старейшая гимназия, основанная еще Радзивиллами в начале XVII века. Генералу хотелось пройтись перед обедом по старинным залам здания, построенного в духе классицизма. Генерал любил древнюю архитектуру, любил историю и всегда говорил, что не будь он военным, то обязательно стал бы ученым-историком.
Адъютант, сопровождавший генерала во время этой экскурсии, успел немного почитать литературу по истории зданий в Восточной Европе и вполне мог поддержать разговор со своим шефом.
– Видите ли, Фридрих, – генерал заложил руки за спину и прошелся по пыльному паркету большой бальной залы, – славянам нельзя оставлять такие дворцы и исторические здания. Иначе они могут возгордиться своим прошлым. А великое прошлое для них кануло в Лету. Сегодня их участь – обслуживать великую нацию. А дворцы… Вы посмотрите, Фридрих, что они сделали с чудесным паркетом, который служил здесь князьям и королям сотни лет!
– Прошу прощения, генерал, но здесь проходили бои, – напомнил адъютант. – В здании почти не осталось целых стекол.
– Бои? – вскинул брови фон Рутцен. – Хотя действительно. Я уже и забыл об этом. Я полагал, что вина лежит исключительно на варварах, которым судьба подарила такое великолепие.
Адъютант хотел было добавить, что как раз варвары в XVI веке и построили эти дворцы, но что-то подсказало ему, что такого рода сведения испортят генералу аппетит перед обедом. А тут еще перед зданием на площади вдруг остановились бронетранспортер, «Мерседес» с откидным верхом и несколько мотоциклов. Начальство из штаба армии? Хотя вряд ли, подумал адъютант. Не было еще такого случая, чтобы представители одного штаба прибывали в другой штаб без предупреждения. И он тактично поставил шефа в известность, что возле здания остановилась колонна и в здание поднялись два офицера. Генерал помрачнел, сделал жест рукой, поправив крахмальный манжет рубашки, и заявил, что пора отправляться обедать.
Прибывшие офицеры оказались представителями абвера. Генерал фон Рутцен принял их в своем новом кабинете, куда не успели еще принести старинные картины и вазы. Старинный стол для совещаний и большое кресло Радзивиллов смотрелись в обширном кабинете штаба довольно одиноко.
– Господа, – генерал поднялся из кресла и не спеша вышел навстречу гостям, сделав большое одолжение абверу, учитывая, что прибывшие были в чинах майора и всего лишь лейтенанта, – чем могу служить? Прошу вас сюда, к столу. Не желаете ли выпить с дороги?
– Благодарю вас, генерал, – щелкнул каблуками запыленных сапог старший офицер, держа в руках фуражку с мотоциклетными очками на тулье. – Позвольте представиться. Майор Штанге. А мой спутник – лейтенант Вигман. Мы не стали бы отрывать вас от ваших дел, но ситуация такова, что нам пришлось потревожить вас и обратиться за помощью. Поверьте, она вас не обременит, но услугу абверу вы окажете большую. Думаю, адмирал лично вам телефонирует, чтобы высказать свою признательность.
– Адмирал Канарис? – Генерал задумчиво покивал головой. – Нас представляли друг другу полтора года назад в… э-э, на вилле фюрера Бергхов в Альпах. Помнится, там подавали отличную осетрину, как раз приготовленную по-русски. Так что адмирал? Как его здоровье?
– Адмирал полон сил и энергии. И миссия, с которой мы посланы в эти леса, его очень волнует. Вы позволите мне изложить вам наше дело, генерал?
– Прошу, прошу, господа. – Генерал повел рукой, приглашая садиться. – Я весь внимание.
– Где-то здесь в лесах между Минском и Бобруйском ваши доблестные солдаты разгромили механизированный корпус русских. Командир корпуса со штабом пробивается из окружения, каким-то чудом ускользая из кольца. Личность этого советского генерала весьма интересует адмирала. Это некто генерал-майор Казаков. Очень талантливый полководец, как утверждает адмирал Канарис, и человек, преданный советским идеалам, истинный коммунист.
– Так чем ваше ведомство заинтересовал человек, коль скоро он ортодокс коммунистической веры?
– Адмирал строит на нем расчет, – сдержанно улыбнулся майор. – Во-первых, с советским генералом по лесам путешествует достаточное количество секретных документов корпуса. Во-вторых, абвер намерен завербовать русского генерала. Не улыбайтесь, мы тоже полагаем, что русский генерал на вербовку не пойдет, но ведь в Кремле об этом не будут знать. Они узнают только, что мы им подбросим. И они поверят, генерал, я уверяю вас. Дело в том, что этот русский генерал был в свое время близок к другому высокопоставленному полководцу, которого Сталин так недальновидно расстрелял. Как и сотни других, впрочем. Предательство одного вполне оправдается предательством другого. А мы раструбим с помощью ведомства доктора Геббельса, что красные генералы уже бегут от своего деспотичного верховного главнокомандующего Сталина. Кстати, Геббельс и Канарис уже встречались по поводу этой затеи. Это будет прекрасной и изящной дезинформацией на благо нашей победоносной армии.
– Не могу не согласиться, майор, – покачал генерал седой головой. – У вас в абвере светлые головы, если вы сумеете подорвать такими ходами советский фронт. Тогда мы еще до осени войдем в Москву и Петербург. Так чем я могу помочь адмиралу здесь, господа?
– Мы просим вас, генерал, отдать приказ вашим командирам оказывать абверу необходимую помощь в деле розыска русского генерала. Нам многое не потребуется. Просто в нужное время в нужном месте пара батальонов ваших егерей, чтобы оцепить район. Остальное мы сделаем сами.
– Вы уверены, что у этого вашего генерала совсем не осталось солдат и он путешествует один?
– Мы идем за ним по пятам. После последнего боя у него оставалось не больше роты солдат и мало патронов. Два дня назад он выходил в эфир радиостанцией, у которой кончалось питание. Сигнал был слаб, и его, я думаю, даже не услышали в Москве. Мы нашли место выхода в эфир и по следам определили, что генерал с группой солдат и офицеров двигается в сторону линии фронта. При нем немного гражданских, которые прибились к его группе. И еще у нас к вам просьба, генерал. Отдайте приказ вашим солдатам не стрелять без разбора и ради развлечения во всех, кто выходит из леса.
Жаркое июльское солнце накаляло броню так, что на ней можно было жарить яичницу. Советские войска, измотанные непрерывными бомбежками и длинными переходами, снова и снова занимали оборонительные позиции, встречали врага и снова отходили на восток. Немецкая третья танковая армия рвалась к Минску и Смоленску. Каждая успешная операция Красной Армии вносила надежду в сердца солдат и командиров. Может быть, вот здесь, вот на этих рубежах и окончится отступление, может быть, отсюда и погоним врага назад, с нашей священной земли.
Вот и сегодня, во время короткой передышки на марше, когда батальон остановили на дозаправку танков, а танкисты получили возможность получить горячее питание, политрук зачитывал сводки с мест боев: «Попытки наступающих немецко-фашистских войск с ходу прорвать советскую оборону в междуречье Березины, Западной Двины и Днепра наткнулись на ожесточенное сопротивление. В районе города Борисова 1-я Московская стрелковая дивизия вместе с частями местной обороны сумела остановить танки Гудериана. Полковнику Крейзеру за эти бои одному из первых на Западном фронте было присвоено звание Героя Советского Союза. Вы слышите, товарищи, как страна, как наша партия высоко ценят бойцов, которые не щадят жизни, героически и умело сражаются с врагом».
К вечеру, когда стало темнеть, батальон остановился в небольшом селе, рассредоточив танки на опушке леса и среди строений. Соколов очень удивился, когда его вызвали в штаб корпуса на совещание. Взводные командиры обычно на такие мероприятия не вызывались: им ставил задачу командир роты, а тот получал приказы от батальонного командира. Когда Алексей вошел в большой дом, у входа в который еще виднелась покосившаяся фанерная табличка «Сельсовет», то его сразу дернул за рукав Заболодько и оттянул в сторону, к бревенчатой стене. У стола, покрытого зеленой суконной скатертью, стояли командир корпуса и командиры полков. Генерал Тарханов водил указкой по расстеленной на столе карте, рассказывая о ситуации, сложившейся в районе действия войск корпуса. Молодой командир покосился на графики на стенах сельсовета, на кривые роста сельскохозяйственного производства. Да, сколько всего теперь порушено, разорено. А ведь передовой был колхоз, судя по результатам и графикам. Но тут он прислушался к тому, что говорит генерал. Предположения лейтенанта оправдались, что у их корпуса сил оставалось очень мало. Потери последних боев привели к тому, что в соединении не осталось ни одной полнокровной воинской части. Полки по численному составу приближались уже к численности батальонов. Артиллерия была почти вся уничтожена, огромные потери были в танках. Множество машин и тягачей вышли из строя и были оставлены в ходе отступлений. Значительная часть хозяйства корпуса теперь была на конной тяге. А перед генералом, как оказалось, командование поставило еще и очень серьезную задачу, как перед полноценным корпусом полного состава.
– Чтобы задержать продвижение немецких войск и выиграть время для организации обороны, – говорил Тарханов, – командование фронтом приняло решение силами 20-й армии нанести контрудар между Витебском и Оршей в районе города Сенно. На острие удара 5-м и 7-м механизированными корпусами. Мы входим в прорыв с другими частями и развиваем успех, расширяя прорыв и закрепляясь на новых, утвержденных рубежах обороны. Всего планируется ввести в бой до 1300 танков.
«Вот оно что, – догадался Соколов. – Если учесть, что танков в корпусе осталось очень мало, нам будет поставлена особая задача, а может, и нас придадут другим корпусам, чтобы таранить немецкую оборону. Значит, ударим и погоним! Здорово! Вот почему вызвали и меня… Хотя других командиров танковых взводов здесь нет». Вскоре Алексей понял, как он сильно ошибался. И почему его вызвали в штаб корпуса под самый конец совещания.
Тарханов отпустил командиров и попросил остаться капитана Заболодько и младшего лейтенанта Соколова. Алексей с удивлением увидел, что в комнате остались еще два офицера, которых он до этого в корпусе не видел. Коренастый широкоплечий полковник с глубоким шрамом на виске и невысокий худощавый майор с колючими внимательными глазами. Все офицеры вышли, оставшиеся почему-то как один посмотрели на Соколова, отчего тот почувствовал себя не совсем уютно со своим одиноким кубиком в петлице. Не так часто ему приходилось общаться со старшими офицерами и даже генералами.
– Значит, это и есть ваш Соколов? – спросил полковник, откровенно разглядывая танкиста с ног до головы. – Молод, мальчишка совсем.
– Младший лейтенант Соколов, – вдруг заговорил Заболодько, – обладает незаменимым опытом боев взводом в отрыве от основных сил. Успешных боев. Он молод, но решителен, смел, обладает необходимыми знаниями тактики в части маневра в современном бою. Находчив, хорошо знает матчасть, прошел обучение в танковой школе на всех типах танков. Хорошо знает все преимущества и недостатки немецкой бронетехники.
Алексей слушал с удивлением и даже, забывшись, стал крутить головой, глядя то на одного офицера, то на другого. Когда комбат закончил, следом за ним вставил свое мнение и командир корпуса.
– Я видел результаты его боя в отрыве от основных сил, – вздохнул он. – Умелый командир. Добавьте к этому еще и его знание немецкого языка. Один из наших лучших молодых командиров. Комсомолец. Политически грамотен.
То, что добавил Терехов, Соколову не понравилось. Когда начинают заводить разговоры о политической грамотности, обычно все сводится или к какой-то проверке по линии НКВД в результате чьего-то рапорта на тебя, или… Вообще Алексей чувствовал себя как конь на базарном торге. Все стоят вокруг него, обсуждают его масть и стать, торгуются. А он один молчит и не знает, чего ждать для себя лично.
– Хорошо, – наконец кивнул полковник со шрамом. – У меня возражений нет. Хотя все же я предложил бы поискать командира с бо`льшим опытом и постарше возрастом.
– Вам возраст нужен или результат? – нахмурился Тарханов.
– Командир корпуса прав, – добавил майор. – Нам нужен прежде всего результат, прежде всего успех. Я не возражаю против кандидатуры младшего лейтенанта.
– Хорошо. – Генерал кивнул Соколову, чтобы тот подошел ближе к столу, и достал из папки другую карту, сложенную в несколько раз. – Теперь слушай, Соколов, для чего мы тебя пригласили. Эти товарищи – представители штаба фронта. Полковник Горбунов и майор Сорокин.
– Представитель 3-го Управления наркомата обороны, – добавил майор значительно.
– Ситуация такова, лейтенант, – снова заговорил Тарханов, поставив кулаки на край карты. – В настоящее время в 400-километровой полосе Западного фронта, в тылу у немцев в полном окружении сражаются десятки и сотни групп. Это остатки наших частей и подразделений. Среди них и штаб корпуса генерала Казакова. В соответствии с приказом Ставки Верховного главнокомандования мы должны сформировать мобильную ударную группу, которая сможет пройти по тылам немцев и вывезти генерала из-за линии фронта. Задача непростая, но на войне простых задач не бывает. Руководить операцией будет полковник Горбунов – опытный командир, за плечами которого и Хасан, и Халхин-Гол, и финская война, и Испания. А также в группу включили представителя контрразведки. Ты, Соколов, будешь командиром войсковой группы в составе твоего танкового взвода и взвода автоматчиков на трех грузовиках. Полковник Горбунов изложит план операции. Прошу вас.
Потерев шрам на виске, полковник подошел к карте, взял со стола карандаш и обвел им район северо-западнее Бобруйска.
– Вот из этого района в последний раз три дня назад выходила в эфир рация штаба корпуса. Генерал Казаков был жив и осуществлял командование остатками корпуса. Точнее, группой бойцов и офицеров, с которыми он пробивался к линии фронта. Мы полагаем, что выход в эфир в последующем был невозможен по многим причинам, в том числе и по причине осторожности. Немцы активно используют на захваченных территориях радиопеленгаторы. Мы передали на частоте штаба корпуса о своих планах по эвакуации генерала, но получил ли он сообщение, сказать пока сложно. Наша задача – выйти в указанный район, возможно, движение будет корректироваться по радио по мере поступления сведений о генерале. На месте мы готовим взлетно-посадочную полосу, на которую прибудет легкий самолет и вывезет генерала. Все.
– Позвольте еще мне добавить, – строго сказал майор. – Операция строго секретная. Во-первых, с генералом через тылы идет и секретная часть корпуса. А это документация, которая не должна попасть в руки врага. Во-вторых, к штабу корпуса прибилась группа товарищей с архивом Гродненского горкома партии. А это не только сведения о коммунистах и партийном активе, это еще документы чисто мобилизационного характера и документы, касающиеся подготовки партизанской и подпольной борьбы на временно оккупированной фашистами территории. Все эти документы должны быть или вывезены из-за линии фронта, или уничтожены в присутствии комиссии. В состав комиссии обязан войти представитель контрразведки.
– Понятна задача, Соколов? – спросил генерал.
– Так точно, – попытался ответить твердым голосом Алексей и замолчал, хотя ему хотелось задать несколько вопросов.
– Хорошо. – Генерал выпрямился и посмотрел на Соколова. – Удачи тебе, лейтенант. Отправляетесь в расположение батальона, там решите все вопросы, касающиеся подготовки и выхода вашей группы. Ответственным за подготовку я назначаю капитана Заболодько. Технические службы и службы вооружения предупреждены и окажут всю посильную помощь.
В блиндаже комбата было накурено, вестовой принес уже второй чайник с кипятком. Офицеры склонились над картой, по которой полковник Горбунов водил курвиметром.
– По прямой всего 220 километров, – сказал полковник, – но, учитывая рельеф местности и то, что нам нельзя будет двигаться по дорогам, то расстояние, которое должна пройти группа, будет равняться примерно пятистам километрам. Если не ввязываться в бои, то пройти его можно за три дня. Как состояние машин, лейтенант?
– Состояние танков удовлетворительное, товарищ полковник, – ответил с готовностью Соколов, у которого уже сложилось свое мнение. – Если рассчитывать на пересеченную и сильно пересеченную местность, то это максимальные нагрузки на трансмиссию и подвеску. Состояние траков гусениц близко к критическому. Но равнинной местности они бы прошли еще около тысячи километров, хотя замена помпотехом предполагается после пятисот в боевых условиях. У двух танков требуется профилактика с заменой некоторых тяг и фрикционов. Я примерно набрасывал для себя список для комбата, но теперь думаю, что этот список пригодится для нашей операции.
Соколов встал, снял с крючка у входа в землянку свою полевую сумку и вытащил из нее листок ученической тетради, исписанный убористым аккуратным почерком. Он положил его на стол перед комбатом и полковником и снова сел.
– А еще у меня есть другое предложение или замечание, если хотите. Наши полуторки не пройдут и половины пути. Да и грузоподъемность у них смешная. Трехтонных «ЗИС‐5» у нас четыре штуки, и без них корпусу будет трудно, но дело не в этом. Они тоже не приспособлены к таким переходам по оврагам и лесным просекам с пеньками и завалами сушняка.
– Что вы предлагаете конкретно? – нахмурился майор. – Отказаться от операции? Если прикажут, то пойдем пешком! И выполним приказ!
– Подождите вы, – махнул рукой полковник и повернулся к комбату. – У вас в штате корпуса есть броневики «БА‐3».
– Они тоже оврагов не выдержат, – покачал головой Заболодько. – А на броню мы много десанта не посадим. Да и попа`дают у нас люди на первой сотне километров. А одними танками без пехотного прикрытия тоже опасно.
– Так вот я и хотел предложить, – вставил побледневший Соколов, испугавшись, что его не станут слушать, обвинят в трусости, некомпетентности и отстранят от участия в операции. – На краю леса я видел пять или шесть подбитых немецких колесно-гусеничных бронетранспортеров. 251-е «Зондеркрафты» – наши бойцы их «ханомагами» называют. Надо посмотреть, в каком они состоянии, может, три штуки из них удастся восстановить. Они берут кроме экипажа на борт десять пехотинцев. На двух два отделения, третий с бочками топлива для танков. Так мы хоть в одну сторону доедем на своем горючем. А третье отделение – на мотоциклы. Они будут у нас выполнять роль мобильной разведки впереди.
– Слушайте, а ведь в случае чего мы и за немцев можем в их тылу сойти, а? – оживился полковник. – Молодец, лейтенант!
– Слишком много всего! – проворчал майор. – Три танка, три бронетранспортера, пять мотоциклов. Шум, гам и треск моторов, а мы должны как кошки пройти. Незаметно. А тут целая рота армейская уже получается.
– Горючее, – стал многозначительно загибать пальцы полковник, глядя на майора и попыхивая папиросой в углу рта, – взвод автоматчиков для огневого боя и поддержки танков. Можно и на конях верхом, как в Гражданскую. Эскадроном! Да только это до первого пулемета немецкого. Нам ударно-штурмовая группа нужна, иначе не прорваться. А прорываться придется с боем. И туда. И назад.
– Приказ Москвы, – тихо напомнил о чем-то майор, и полковник хмуро замолчал.
Соколов не понял этой недомолвки, и только на следующее утро перед самым выходом в рейд он узнал от комбата, что у руководства группы есть еще один приказ. Генерал не должен попасть в руки врага. Есть сомнения в Москве насчет генерала Казакова. Близок он был в свое время к маршалу Тухачевскому. Именно Тухачевский Казакова продвигал по карьерной лестнице. Этот приказ был и на тот случай, если комкор откажется бросить своих людей, оставить на попечение своего заместителя и вылететь в Москву на самолете, который за ним прибудет.
Алексей неторопливо шел между деревьями во взвод. Надо отдохнуть, надо обязательно хоть немного поспать. День будет напряженный, может быть, даже бой. Завтра будет нужна свежая голова. Но спать не хотелось, одолевали сомнения. Собственно, как всегда и бывает перед боем. Это потом все отойдет на второй план, а сейчас думалось о многом, многое вспоминалось. И военного, и довоенного. Внутри мир уже разделился на «до войны» и «после войны». Два совершенно разных мира, таких непохожих, как будто все это из разной жизни разных людей. Алексей понимал, что и он теперь другой человек, не такой – каким был прежде. И мир теперь изменится до неузнаваемости. Он уже тоже не будет прежним.
– Такой мир изуродовали, сволочи! – прошептал Алексей с чувством и зло сплюнул под ноги.
К его удивлению, во взводе не спал только экипаж его командирского танка. Сидя возле «тридцатьчетверки» на сложенном брезенте, танкисты тихо о чем-то говорили. Был слышен мягкий южнорусский говор Семена Михайловича, который что-то рассказывал об отдыхе в Крыму с женой. Логунов солидно поддакивал и добавлял веские аргументы о пользе отдыха всей семьей. Коля Бочкин беспечно посмеивался, кидая камешками в гусеницу танка. Молчал только один Омаев, лежавший на спине и, подложив руки под голову, смотревший в небо, видневшееся между кронами деревьев.
Увидев появившегося из темноты командира взвода, первым вскочил на ноги Логунов, попытавшись в соответствии с уставом подать команду «смирно» и доложить о порядке в подразделении. Но Соколов остановил его.
– Сидите, сидите, товарищи. Отдыхайте. – Алексей присел рядом с танкистами на брезент и откинулся спиной на ствол березы. – Почему не спите? Завтра у нас марш на неизвестное расстояние. День будет тяжелым.
– Не спится, – за всех ответил Бабенко. – Вот сидим, вспоминаем. Сейчас бы картошечки испечь, да костер вы запретили разводить.
– А можно и НЗ добить! – с готовностью встрепенулся рядом Бочкин.
– Спать ложись, – с укором прогудел голос Логунова. – Когда спишь, есть не хочется. НЗ не дураки придумали. Он знаешь как порой выручает? А то и жизнь спасает в критической ситуации. Голодный солдат – плохой солдат.
– Вы бы лучше пример брали с Омаева, – сказал Алексей. – Спит человек, сил набирается.
– Я не сплю, – тут же ответил горец. – Я на звезды смотрю.
– Зазнобу свою вспоминает! – хихикнул Бочкин. – Не, товарищи, вы как хотите, а я на войне зарекаюсь влюбляться. Это ведь ты в бой идешь, тебя черт знает куда посылают и неведомо когда вернешься, а она там, может, с доктором обнимается. Доктора они знаете какие!
Омаев вскочил так, как будто его пружиной подбросило. Он мгновенно оказался возле Бочкина и схватил его руками за ворот гимнастерки. Тряхнув парня так, что у того зубы клацнули, он зло прорычал ему в лицо:
– Если ты еще раз с такими намеками при мне или без меня про Людмилу будешь говорить, я из тебя душу вытрясу!
– Отставить! – От неожиданности и негодования у Алексея сорвался голос.
Но тут вмешался Логунов, положивший руку на плечо Омаева, и отодвинул Бочкина в сторону.
– Как дети, ей-богу, – снисходительно сказал сибиряк, а потом аккуратно, но ощутимо отвесил Бочкину подзатыльник. – Оболтус ты, Колька. И трепач.
– Че вы, че вы? – Бочкин втянул голову в плечи и моментально сменил тон. – Ну пошутил я, чего же непонятного. Бешеные все какие-то. Я просто обстановку хотел разрядить. А то про курорты завели шарманку, про звезды. Ну, светят, и что? Невидаль какая.
– Ты в горах не был, – уже совсем мирно сказал в темноте Омаев, укладываясь опять на брезенте. – Выйдешь ночью из дома, ляжешь вот так на спину и, кажется, тонешь в море звезд. А они яркие, переливаются, как будто манят, за собой тянут, подняться к ним и по волне Млечного Пути уплыть. А там так красиво…
– Руслан и Людмила, – тихо шепнул Бабенко Соколову и по-доброму улыбнулся. – Сказка! Любовь, что тут скажешь. Ей и война не помеха.
Полковник Горбунов построил личный состав на поляне при свете двух аккумуляторных фонарей. Потирая по привычке шрам на виске, он смотрел некоторое время себе под ноги, потом резко опустил руку и прошел взглядом по рядам бойцов. Три отделения автоматчиков с «ППШ» на груди замерли возле своих бронетранспортеров. В каждом отделении опытный сержант-командир. С каждым сержантом Горбунов побеседовал лично, с каждым водителем для бронетранспортера тоже, выясняя его водительский опыт и степень знакомства с немецкой техникой. Отделение мотоциклистов. Мотоциклы собрали трофейные немецкие, какие нашлись в корпусе. На каждом ручной пулемет и по две канистры бензина. Третий «ханомаг» стоял отдельно. В нем восемь 200-литровых бочек с топливом. Дизельное для «тридцатьчетверок» и бензин для бронетранспортеров. Три танка темнели среди деревьев, три экипажа и их молодой младший лейтенант, так хорошо себя зарекомендовавший за эти недели. Полковник в который уже раз после 22 июня с горечью думал о том, как много было упущено в тактике, в обучении войск и командиров. Как тяжко понимать, что идеология, какой бы она героической и победной ни была, все же не должна довлеть над армией. Армия должна быть над идеологией, над политикой. Она должна воевать, она должна выполнять приказы.
Участник многих пограничных конфликтов, участник войны в Испании, полковник Горбунов успел перед войной окончить и академию. И только в условиях полномасштабной войны на обширных территориях со всем многообразием ежеминутно меняющейся тактической и стратегической обстановки он ощутил недоработку военного руководства. Не учили красных командиров отступать, не умели они вести бои в условиях отступления частей и соединений. Их учили только наступать, встречному бою в крайнем случае. А у войны свои особые законы, там случается всякое. Сталкивался Горбунов и с непониманием и склонностью надежды на авось многих командиров. Немцы, даже занимая временную позицию, в промежутках между наступлениями всегда окапывались в полный рост, рыли окопы полного профиля со всеми фортификационными атрибутами. А наши, вспоминал полковник, все норовили за корягу да за дерево спрятаться, лопаткой вокруг себя землю поскрести, и хватит. Потому и потери большие, потому и рубежи зачастую не могли удержать. Да и не только в этом была причина. Не умели наши командиры воевать в условиях отсутствия связи, нарушения условий управления войсками.
А разведка? Это очень коварный и далеко идущий в своей ошибочности тезис, что вести разведку может каждый красноармеец! Да не может каждый. Учить этому искусству нужно отдельно и очень кропотливо. Знаний нужно много: нужно научить людей не только смотреть, но и видеть, понимать, на что обращать внимание. Учить просто скрытно передвигаться, быть незаметным, основам индивидуального боя учить, а не в составе отделения, взвода и роты. Нужно специально обученные разведывательные подразделения иметь во всех родах войск. И в пехоте, и в танковых частях, и в артиллерии. Нужны специалисты по разведке в штабах соединений. Разведку нужно вести не только путем наблюдения со специальных постов в полосе своей обороны. Нужна регулярная разведка в тактических и стратегических тылах противника, нужны специализированные и хорошо подготовленные специализированные группы.
Да это вообще особенное и глубокое, упущенное в Красной Армии направление в военном искусстве. И вот сейчас бы не пришлось набирать с миру по нитке группу более или менее подходящих бойцов с минимальным опытом и талантами для выполнения такой важной задачи. Да и себя полковник Горбунов не чувствовал особо подготовленным. Чего уж говорить о стоящем за его спиной майоре Сорокине, который военного дела совсем не знал. А его оперативный опыт там, за линией фронта, сводил его пользу в группе вообще к нулю.
– Товарищи! – твердо, как и положено командиру, произнес Горбунов. – Перед нами стоит важная и сложная боевая задача. Пересечь линию фронта, выйти по немецким тылам в район, где геройски сражались генерал Казаков и его товарищи. Мы должны спасти секретные документы, завладев которыми гитлеровцы смогли бы нанести непоправимый чудовищный урон Красной Армии. Мы идем с вами в опасный рейд, но мы с вами спасаем тысячи и тысячи жизней. Выполним приказ и вернемся с честью. А кому суждено погибнуть, тем слава и великая память нашего народа. Идет священная великая война. Родина в опасности, и мы идем с вами туда, куда нас Родина посылает. Мы воины великой страны, и мы победим! Заводи!
Не говорить всей правды было сложно, умолчать и заставить людей поверить, что этот рейд необходим, еще сложнее. Но и сказать, что вся группа идет только для того, чтобы спасти одного человека, когда ежедневно гибнут десятки тысяч, было бы глупо. Пусть речь и идет о жизни генерала. Полковник Горбунов смотрел на своих солдат злой и недовольный собой. Не так, не те слова он подобрал. Как все глупо и неправильно. Отогнав от себя пустые и вредные для дела мысли, он сосредоточился на ходе операции, которой руководил.
– По машинам! – пронеслось над поляной, стук десятков сапог, звук стартеров наполнил тишину ночного леса. И этим звукам вторила далекая канонада, стук пулеметов где-то в ночи на передовой.
Через минуту колонна потянулась лесной дорогой на запад. Соколов сидел в люке, ощущая прохладу брони танка и пригибаясь, когда над дорогой появлялась низко свисающая ветка дерева. Колонна шла к речной пойме в сторону от дорог. Немцы атаковали днем и ночью, танковые клинья врезались в нашу оборону, разрезая и разрывая ее, и в эти прорывы вливались новые войска. Удары наносились по фронту, во фланги, Красная Армия контратаковала, даже отбивала захваченные фашистами населенные пункты и снова откатывалась на восток.
Сплошной линии фронта еще не было. Оборонительные позиции создавались на линии ударов, на танкоопасных направлениях. Группа шла к рубежу, на котором немецких войск, скорее всего, не было. По крайней мере, там не было окопов, батарей противника, минных полей. А еще контратака наших корпусов на линии Орша – Витебск должна была отвлечь немцев, подтянуть в район прорыва Красной Армии все резервы, все имеющиеся в оперативном подчинении этой группы войск силы. В районе прорыва ударной группы немцы не видели больших сил Красной Армии и не ждали удара. А значит, там не было войск. Почти не было.
Машины шли без света фар, мерно урча двигателями в ночной темноте. Соколову, чей танк шел во главе колонны, приходилось спускаться в люк и закрывать его. В башне он включал свет и рассматривал карту. Потом снова поднимался наверх и смотрел на местность, искал ориентиры, убеждаясь, что они двигаются правильно. Промеренный шестами брод должен быть справа. Вот у края проселочной дороги появились две раздвоенные березы. Искривленные стволы, поникшие ветви. Одна береза чуть обгорела. Здесь проселок должен раздвоиться. Одна дорога пойдет вдоль реки на юг, вторая свернет, небольшой спуск, а потом брод. Танки могут форсировать водную преграду до глубины 1,3 метра. Отклоняться в сторону опасно – потом придется вытаскивать заглохшие машины буксиром. Потеря времени и лишний шум.
Колонна остановилась, и полковник, выбравшись из бронетранспортера, отправил вперед мотоциклистов. По вешкам, которые выставили еще вчера, мотоциклы прошли самой мелкой частью брода на другой берег и заняли оборону. Потом прошли танки, следом на берег выбрались бронетранспортеры.
– Все, можно сказать, мы на нейтральной полосе, – показал на ночную равнину полковник подошедшему к нему Соколову. – Дальше, в полукилометре от берега, есть топкая пойменная часть. Ее заливает весной, там бьют родники, и почва переувлажненная бо`льшую часть теплого времени года.
– Вы уверены, что мы там пройдем? – спросил Алексей.
– Несколько дней назад там наши колесные броневики прошли. Я расспросил водителей, у них там один опытный оказался, знает, как такие топкие места проезжать. Он их и вывел. Говорит, и танки пройдут, только нельзя останавливаться. Зароется гусеницами, и не вытянуть потом. Как твои, справятся, опытные водители?
– Справятся, только надо по всей линии прохода бойцов поставить, чтобы отмашку давали, как бакены на реке, знаете? Механики будут знать, что их объезжать надо слева. И так до следующего.
Полковник ушел вперед с мотоциклистами, потом по радио велел двигаться бронетранспортерам. Те, двигаясь извилистым путем, по проложенной трассе пересекли заболоченный участок свободно. Оставалось дело за танками. Бабенко подошел к Соколову и чуть тронул за рукав. Алексей уже привык к не совсем военным манерам испытателя и относился к нему снисходительно. Хотя кто кого больше опекал, понять было сложно. Семен Михайлович к своему командиру относился с отеческой любовью. И с кухни котелок принесет погуще, и подушку раздобудет на ночлеге в деревне.
– Товарищ командир, давайте я проведу каждый танк. Я смогу, я гонял их по таким топям сотни раз. А ребята могут растеряться и встать. А этого нельзя. Гусеницы тяжелой машины, они как ножовка в дерево врезаться будут и только хуже сделают, если давать слишком много газа. Тут внатяжку надо идти, на ровных оборотах.
– Семен Михайлович! – Соколов оглянулся, не слышит ли кто их разговора. – Понимаете, нам нельзя этого делать. Это армия, тем более война. Даже если есть риск утопить танк, если есть риск сорвать операцию, я как командир не имею права не доверять механикам. Если я взял их с собой, значит, уже доверяю. И каждый должен сам, поймите. Если я не доверяю, человек сам начнет в себе сомневаться. Нельзя этого на войне.
– Да, вы, наверное, правы, – кивнул смущенный Бабенко. – Просто я невоенный человек, а у вас тут своя психология. Вас этому учили, наверное, в танковой школе?
– И в школе, и на войне. Война тоже учит. Вы лучше поговорите с водителями, подскажите, посоветуйте – так будет лучше. Так вы им сможете помочь. Но не подменять собой каждого.
И тут небо осветилось такими зарницами, что все повернули головы на северо-запад. Донеслись звуки канонады. Где-то там сейчас началась артподготовка. Били сотни орудий, летели огненные стрелы реактивных снарядов «катюш». Начиналась совместная войсковая операция. Надо было торопиться. Один за другим танки уходили в темноту. Шлепали по грязи танковые гусеницы, урчали натужно двигатели, но машины преодолевали преграду, двигаясь от одного выставленного на маршруте бойца до другого. Последним через топь пошел танк Соколова. Бабенко провел его мастерски, на одном дыхании – так показалось лейтенанту.
