Глава 5
Сны в эту ночь у меня были неоднозначными. Схватка с упырицами и знакомство с ведьмами за короткий период – это гремучий коктейль впечатлений. Если честно, вспоминать ночные видения не очень-то хочется. И все же проснулся я ближе к полудню в прекрасном настроении. В этом году двадцать седьмое число попадало на воскресенье, так что на службу мне только завтра. Да и то межпраздничная рабочая неделя вряд ли будет такой уж строгой. О предстоящем разговоре с жандармом думать не хотелось, вот я и не думал – зачем портить себе настроение перед встречей с красивой женщиной?
Пройдя все этапы утренней обязательной программы, включая тренировку с Чижом и подзаводку часов, я позавтракал и начал готовиться к выходу. В голову почему-то постоянно лезли мысли о букете цветов – волновал вопрос, понравится ли подобное подношение такой стремительной даме, как Эмма. Да и вообще, где здесь искать цветы посреди зимы?
Как всегда, помог Чиж, знающий город как свои пять пальцев. По его наводке я быстро нашел цветочный магазин, который сметливая хозяйка превратила в мини-теплицу. Цветы распускались чуть ли не на прилавках, под лучами солнца, которые без особых проблем проходили сквозь стеклянную крышу.
Настроение у меня было игривым, так что я комплиментами немного вогнал ее в краску. Цветы были помещены в специальный короб, чтобы не пострадали от мороза. И влетело мне это все далеко не в копейку. Давно я не ощущал подобной, можно даже сказать щенячьей, радости. Видно, соскучился, поэтому легко поддался легкомысленному настроению.
Преисполненный надежд на прекрасный вечер, я ворвался в гостиницу, где заботливый метрдотель перехватил у меня короб и сноровисто вернул свободу букету. Правда, вел он себя немного странно. Весь был напряжен и почему-то кривлялся, словно пытался подать мне какой-то знак. Увы, поступающее возбуждение не способствовало аналитическому мышлению, поэтому намеки стали понятны слишком поздно.
Я постучал в знакомую дверь. Затем, не дожидаясь ответа, вошел в номер Эммы и застыл на пороге.
Ну все – приплыли.
В подобной обстановке можно было ожидать появления кого угодно – от наемных убийц до городовых, – но только не сидящего на изящном стульчике священника. Выглядел он, можно сказать, классически – сухонький старичок с окладистой бородой в простой рясе и с до предела добрыми глазами.
– Проходи, сын мой, не стой на пороге.
Если на такое приглашение еще можно было ответить отказом, то выразительный взгляд второго незнакомца вариантов не оставлял. Он, как и старик, был одет в простую, даже нарочито грубую рясу и на груди носил деревянный крест. Только размерами сей тип не уступал Евсею, как и мускулатурой. Да и, готов биться об заклад, в схватке «монашек» не уступит оборотню даже в звериной ипостаси.
Букет у меня в руках из изящного подарка мгновенно превратился в нелепую помеху. Так что был тут же отправлен на столик у двери. Повинуясь жесту священника, я присел на стул с другой стороны стола.
– Не нас ты ожидал увидеть в сем непотребном доме, – с предельным сочувствием сокрушенно мотнул головой батюшка.
– Осуждаете? – без малейшего смущения и даже с вызовом спросил я.
Стоящий у окна гигант недовольно заворчал, как разбуженный посреди зимы медведь, а батюшка удивленно поднял брови.
Ну да, пиетета перед служителями культа и перманентного ощущения вины за все на свете, которые испытывали местные богобоязненные жители, у меня и в помине не было. Вообще-то я искренне верующий, но с церковью у меня слегка напряженные отношения – постарались церковники двадцать первого века подпортить вековую репутацию.
Понятно, что в этом мире и в этом времени все не так, но, как говорится, осадочек остался. Так что виной моей вспыльчивости стало не юное тело со всеми химическими процессами постпубертатного периода, а именно пропитанная цинизмом душа. Переселение этой души укрепило веру в высшую силу, но на отношение к церкви особо не повлияло.
– Ты полон гордыни и чужд раскаянью, сын мой. – Глаза священника стали колючими, и это разозлило меня еще больше.
И ведь понимаю, что поступаю глупо, но поди ж ты…
– А в чем мне раскаиваться? В блуде без венца? Так не пришло еще ко мне понимание сего греха, а каяться без искренности – то грех еще больший. Разве не так?
– То так, но ведь дело не только в блуде, а в греховной связи с ведьмой. – Дяденька был очень умным, за что ему респект и уважуха. Мне даже показалось, что слышу, как его мозги со щелчком перешли на другой режим работы.
– А где написано, что получившая лицензию государства практикующая боевую энергетику ведунья чем-то отличается от любой другой женщины?
– Ты как смеешь дерзить его… – утробно прогудел двинувшийся на меня боевой монах.
– Брат Савелий, уйми свой гнев, – тихо, но словно хлестнув здоровяка плетью, сказал священник.
Монах мгновенно скукожился и отошел обратно к окну. Впрочем, в его взгляде смирения не прибавилось, зато там хватало зловещих обещаний, адресованных лично мне.
Так, нужно срочно исправлять ситуацию, а то из-за любовной горячки я нахватаюсь врагов, как пес репьев.
– Прошу простить меня за вспыльчивость, отче. Просто наша встреча произошла так неожиданно… – Я склонил голову, показывая свое смирение. – Вы хотели о чем-то со мной поговорить?
– Да, но не с тобой, сын мой. Увы, та, с кем должна была пройти беседа, ускользнула, аки змея. Но, может, ты расскажешь, что делала в нашем городе сия ведьма?
– Ее планов мы не обсуждали, да и вообще говорили мало.
И ведь почти не соврал!
– Но как могли сойтись служилый видок и вольная ведьма? – недоверчиво нахмурился священник.
– А как сходятся мужчина и женщина? – с невинным выражением лица заявил я. – Увидел, решил познакомиться, воспользовался минутной слабостью дамы. Даже начинаю ощущать раскаяние.
– Самое время исповедаться, – наставительно предложил добрый батюшка.
– Вот как только раскаяние окрепнет, так сразу побегу в храм.
Я старался полностью убрать из моих слов издевку, но, судя по глухому рычанию брата Савелия, получилось плохо.
– И ежели что проведаешь о делах сей ведьмы, тоже побежишь?
– Вряд ли.
– Прискорбно. Знаешь ли ты, с кем связался?
– Не особо, зовут Эмма, по профессии ведьма, – осторожно сказал я, предчувствуя, что сейчас мне выдадут что-то интересное.
– Это не просто Эмма, а Эмма Булавка, – со значением произнес священник и всмотрелся мне в глаза.
Не знаю, что он там хотел увидеть, но прозвище мимолетной любовницы мне ни о чем не говорило. Разве что в таком свете пришпиливание кукловода к стенке уже не выглядело случайным.
– Она любит прикалывать свои жертвы к стене, как это делают нечестивые энтомологи с бабочками.
Хоть местный инквизитор и старался выглядеть мракобесом, но острого ума все равно не спрячешь – вон какие заковыристые слова ему известны.
– Ну так не безвинных же людей она прикалывает. Иначе здесь сидели бы не вы, а мои сослуживцы или жандармы. Да и вряд ли она первая ведьма, которая посетила Топинск.
– То так, но все эти отродья, коли появляются здесь по делу, идут в жандармерию или к нам. Она не пришла, значит, просто путешествует. Но столь одиозная особа не может не привлечь нашего внимания, к тому же когда рядом оказался видок.
– Поверьте, отче, – приложив руку к груди, с максимальной искренностью в голосе заверил я, – никаких общих дел у нас нет и не будет. Только, как вы сказали, блуд, да и он оказался совершенно случайным.
И опять почти не соврал, потому что в моем понимании общие дела – это когда люди вместе совершают поступки для совместной выгоды.
Священник еще раз постарался посмотреть через мои глаза куда-то в душу, но там у меня давно стоял фильтр цинизма и здорового скепсиса.
– И все же блуд непозволительная вещь для искренне верующего человека.
Было видно, что мой собеседник резко перешел на проповедь. С инквизиторскими делами он явно закончил.
– А что мне еще делать, отче? – со вздохом сказал я, добавляя в нашу беседу некую нотку исповеди. – Подвиг целибата для меня непосилен, а идти с кем-то под венец – значит обречь ее на вдовий удел.
– Отчего столь мрачные мысли?
– Я – видок, отче, за несколько месяцев меня трижды пытались убить. И если стану нести свою ношу прямо и твердо, дальше будет только хуже.
Неужели я до него достучался? Батюшка задумчиво огладил свою бороду.
– Тому, кто истов в своем служении людям и Господу, простится многое, но не забывай, от кого исходят соблазны, и старайся бороться с ними.
– По мере своих сил, – осторожно добавил я, чем вызвал уже добрую усмешку священника.
Впрочем, не нужно забывать, что передо мной православный инквизитор, или как еще они здесь называются.
Священник встал и, привычно осенив меня крестным знамением, протянул руку для поцелуя. Я не стал кочевряжиться и приложился к руке явно не самого худшего из представителей церкви.
Брат Савелий вместо благословения прижег меня злобным взглядом. Вот в ком смирения ни на грамм. Делегация в рясах величаво покинула номер, да и мне здесь делать уже нечего. Покосившись на дорогущий букет, я вздохнул и вышел в коридор.
Бедолага-метрдотель, подавая мне шинель, старательно прятал глаза, но претензий к нему у меня не было. Не знаю, сознательно он умолчал о начале нашего с Эммой разговора, или кабинет не прослушивался, но причастность ведьмы к убийству кукловода прошла мимо внимания инквизиторов.
Небо затянуло тучами, что в сочетании с морозом не способствовало прогулкам, так что я решил отправиться домой.
Может, в домашнем уюте немного оттаю душой.
Увы, и этой надежде не суждено было сбыться. Прямо у дверей каланчи, перетаптываясь на снегу, меня ждали два жандармских унтера и наш околоточный.
Готов биться об заклад, что нежданные гости не понравились Кузьмичу и он выдворил их на снежок. Да и Ивана Митрофановича за компанию, коль уж он привел таких недобрых посетителей. В том, что домовой способен это сделать, у меня не было ни малейших сомнений. Нас он, может, и принял, но добрее от этого не стал.
– Чем обязан, господа? – хмуро спросил я, подойдя к жандармам.
Иван Митрофанович демонстративно держался поодаль, всем своим видом показывая, что он присматривает за чужаками и вообще находится на моей стороне.
– Вас срочно вызывают в управу, – не менее хмуро ответил жандарм.
– В неприсутственный день?
– У меня приказ. – Жандармы дружно сделали небольшой шажок в разные стороны.
Да уж, было видно, что они имеют подготовку куда лучше, чем городовые, и явно намеревались применить силу, если я заартачусь. Неуютное ощущение, особенно для человека, в одночасье лишившегося силовой поддержки. Григорий находится рядом с Демьяном, да и настроен ко мне враждебно, а Евсей вообще куда-то запропастился.
Впрочем, никто сопротивляться не собирался, и уже через минуту мы вчетвером плотно грузились в служебные сани.
До управы добрались быстро. Город еще гулял, но до сильной загруженности дорог было далеко – все-таки в провинциальной жизни есть свои преимущества.
Беседа с жандармским ротмистром должна была пройти в нашем кабинете, что хоть немного, но все же успокаивало. Так же как и присутствие Дмитрия Ивановича. Оба унтера остались снаружи у двери, а ротмистр снисходительным жестом пригласил меня сесть на стул посреди комнаты.
Ну не направляет лампу в глаза – и на том спасибо. Мой начальник сидел за своим столом и пока демонстрировал нейтралитет.
– Итак, господин коллежский секретарь, начнем.
В ответ я лишь равнодушно пожал плечами.
– Расскажите подробно, что случилось в доме Гордея Сомова, – продолжил ротмистр.
– Все это есть в составленном мной отчете.
– Отвечать на поставленный вопрос! – мгновенно завелся жандарм, едва не брызжа на меня слюной.
Вот понимаю, что ссориться с жандармом неразумно, но все равно не смог оставить без ответа такое хамство. Неужели действительно заразился дворянским духом?
– Вы бы, господин ротмистр, не напрягались так, не то апоплексический удар может случиться.
– Ты! – окончательно взбеленился жандарм и, схватив меня за грудки, приподнял над стулом.
– Господин Пельховский, что вы себе позволяете?! – мгновенно подключился Дмитрий Иванович.
Жандарм отпустил меня и переключился на следователя. Они тут же принялись выяснять, кто и на что имеет право в этом городе, а я попытался понять, что вообще здесь происходит.
Если честно, понятия не имею, что он хочет на меня повесить. Даже если вскроется моя помощь Эмме, ему это вряд ли поможет. К тому же мой новый знакомый в рясе не выглядел зашуганным осведомителем, и местная инквизиция вряд ли будет бегать на цыпочках перед охранкой.
– Нет никаких доказательств того, что упырицы связаны с Сомовым, кроме слов этого мальчишки! – прервал мои размышления вопль жандарма.
Так вот в чем дело! Да уж, что-то праздники и общение с Эммой меня расслабили. Действительно, кроме моих слов, ничто не доказывает, что покойный Гордей является кукловодом. Если поставить мои свидетельства под сомнение, то можно все подать так, будто упыри явились из лесу на кровь, а глава местного жандармского управления не прошляпил мощного стригу у себя под носом.
Дмитрий Иванович пытался упирать на факты, такие, как сундучок с золотыми зубами, но жандарм не унимался. Похоже, он интуитивно почувствовал, что я что-то скрываю, и вцепился в это подозрение, как в спасительный круг. Если подвести меня под монастырь, отчет с визой видока можно выбросить в мусорку. Не самая приятная для меня ситуация.
– Господина Силаева уже проверял судебный ведун, – использовал Дмитрий Иванович очередной довод, чтобы урезонить жандарма.
– Это не значит, что сейчас он не врет. Почему не хочет отвечать на мои вопросы?
То ли мой начальник выдохся, то ли разделял сомнения ротмистра и этот довод показался ему весомым. Они оба посмотрели на меня.
– А это вообще допрос? – спросил я, стараясь побыстрее закончить с неприятной беседой.
– Нет, пока это лишь простой разговор, – с не понравившейся мне издевкой ответил ротмистр.
– Тогда я не вижу смысла в нашей беседе. Все равно вы мне не поверите. Придется вам вызвать судебного ведуна.
Похоже, попытка повторить маневр профессора была не очень разумной, что сразу стало понятно по перекошенной улыбке жандарма.
– Так я и сделаю.
– На это вам нужно дозволение судьи, – вмешался в нашу грызню Дмитрий Иванович.
– И оно у меня есть. – В голосе жандарма появилось торжество. – Извольте ознакомиться.
Он передал следователю бумагу из папки и, что самое интересное, совершенно успокоился. Похоже, весь этот спектакль был нужен для того, чтобы я ушел, так сказать, в отказ.
Судя по вытянувшемуся лицу читающего документ следователя, в документе было что-то сказано о моем препятствовании следственным мероприятиям.
Да уж, похоже, меня развели как пацана. Неприятно.
– И пока мы дожидаемся появления судебного ведуна, господин коллежский секретарь побудет в нашей управе, – явно наслаждаясь процессом, резюмировал жандарм.
– Нет. – Растерянность мгновенно слетела с Дмитрия Ивановича, и его голос зазвенел сталью. – В сем предписании о содержании под стражей ничего не сказано.
– Я как глава жандармского управления Топинска имею право заключить под стражу любого…
– …работника завода или горожанина, причастного к событиям, связанным с деятельностью завода, – жестко оборвал ротмистра следователь. – На служащих полицейской управы ваши полномочия не распространяются.
– Тогда пусть он сидит в вашей камере под стражей моих людей.
По лицу Дмитрия Ивановича было видно, что он испытывает огромное желание послать жандарма в далекое пешее путешествие, но, увы, не может этого сделать. Не факт, что полицмейстер поддержит его агрессивные действия, особенно если в деле фигурировала санкция судьи.
– Игнат Дормидонтович отправится к себе домой и даст слово офицера не покидать здания до дальнейших предписаний, – отчеканил мой начальник.
Ротмистр скривился, как от зубной боли, но, видно, решил, что конечный результат дороже сиюминутного и мелочного триумфа.
– Хорошо, но мои люди за ним присмотрят.
– Я не вправе приказывать жандармам и тем более препятствовать им, коли они действуют в рамках закона и хотят немного померзнуть, – развел руками следователь, явно уставший от этого разговора.
Когда жандарм, громко хлопнув дверью, удалился, Дмитрий Иванович подошел ко мне:
– Игнат, постарайтесь не делать глупостей. Положение очень сложное. Тут либо пострадаете вы, либо ротмистр. И боюсь, что случиться может всякое. Меня сильно беспокоит предписание судьи. Что-то раньше я не замечал за Виктором Игоревичем особой любви к жандармам. Это как-то связано с Елизаветой Викторовной?
– Возможно.
– Игнат Дормидонтович, я же вас предупреждал, – укоризненно покачал головой следователь.
– Дмитрий Иванович, поверьте, моей вины в этом нет. Я ничем не способствовал вспыхнувшим ко мне чувствам Елизаветы Викторовны. Мало того, именно моя осторожность и неприятие этих чувств вызвали ее негативную реакцию. Но ума не приложу, как это может быть связано с предписанием судьи.
– Очень даже может быть, – вздохнув, сказал Дмитрий Иванович, – я ведь говорил вам, что судья души не чает в своей доченьке? Боюсь, теперь вам придется пожинать плоды ее страстей. Хорошо, ступайте-ка вы домой и не покидайте его до дальнейших указаний. Знаю, у вас живет мальчонка, вот на него и переложите все перемещения по городу. Полагаюсь на ваше благоразумие.
– Конечно, – со всей серьезностью ответил я следователю.
Домой меня доставили служебные сани, и путь этот оказался довольно быстрым, так как был смазан размышлениями.
Влип я, конечно, по самое не балуй, но в принципе все не так страшно, как выглядит. Для видока лжесвидетельство в буквальном смысле смерти подобно, но в том-то и дело, что присяги я не нарушал. В уставе видоков сказано, что нельзя лгать во время дачи показаний в суде. За недомолвки в отчете по головке не погладят, но все равно там изложена одна лишь правда. Также на меня работало негласное правило в отношении стриг. Когда есть доказательства душегубства в исполнении стриги, его убийцу если и ищут, то не очень усердно. Дмитрий Иванович изначально не стал выпытывать у меня подробности о ведьме. Ему хватило того, что ее лицо в моем видении было закрыто. Конечно, если ротмистр прознает о моем знакомстве с Эммой, то вцепится в него как бульдог, но только для того, чтобы подвергнуть сомнению мое свидетельство о принадлежности бирюка к племени стриг.
В принципе, если грамотно повести себя при освидетельствовании судебным ведуном, можно вообще выйти сухим из воды. В крайнем случае сдам Эмму, тут уж не до романтического геройства. Можно заявить, что на момент написания отчета ее личность мне была неизвестна. При этом я буду абсолютно честен, что и подтвердит артефакт ведуна.
Немного успокоившись, я попрощался с городовым и вошел внутрь нашей каланчи. А внутри меня ждал форменный бедлам. С первого взгляда казалось, что здесь провели самый настоящий обыск.
– Осип, что здесь случилось? – спросил я у Чижа, который старался навести порядок.
– Кузьмич малость поозоровал, – небрежно отмахнулся малец, да еще довольно улыбнулся. – Ох, как они выскочили из дома, когда к двери полетела лавка.
Да уж, силен домовой – вернувшаяся к печи лавка весила килограммов пятнадцать. Сейчас свободного энергента не было ни видно ни слышно – умаялся, бедолага. Похоже, он ушел в глухое подполье, вон даже его игрушки исчезли с елки, и, кажется, прихватил еще парочку лишних.
Ну и пусть его, не жалко.
Как вишенка на торте не самого приятного дня стал явившийся под вечер хмурый как туча Евсей. Немного потоптавшись у порога, неожиданно оробевший казак прошел к печи и уселся на ту самую летающую лавку. Уселся и минут десять молчал. Пришлось начинать разговор мне:
– Был у Демьяна?
– Да.
– Как он?
– Живой, – с раздражающей монотонностью ответил Евсей.
– А где Григорий?
– Там.
– Евсей! – не выдержал я. – Что ты заладил, как филин. Говори как есть.
– Не стал со мной разговаривать Гриня. Обиделся и на меня, и на вас. Уезжает он завтра, чтобы рассказать о моем проступке кругу старшин.
– Вы же вроде друзья? – удивился я такому повороту сюжета.
– Куда там! – поник здоровяк. – Присматривали они за мной.
Еще минут пять казак помолчал, а затем, видно, решил, что сегодня у нас день откровений:
– Оплошал я в своей сотне. Напился до чертиков и порешил в драке казака. Он тоже был еще тот колобродник, потому я и жив-то до сих пор. Да еще благодаря доброй памяти о батьке моем. Но сказали, что это последнее упреждение. Коли оступлюсь еще, лягу в сыру землю. Вот и оступился.
– Это как, без суда и закона?
– У нас свои законы, ваше благородие. Как и у вас. Я свою вину ведаю, оставил товарищей ради добычи, теперь рассчитаюсь за это кровью.
– И ничего сделать нельзя?
– Ничего. – Грусть сползла с лица казака. Ее сменило мрачное спокойствие и обреченность. – Пока я на службе, тронуть меня нельзя. Но доедет Григорий до старшин – и они пришлют сюда замену. Тогда за мной и явится кто-то из характерников.
– А разве характерники не у запорожцев?
– Вот запорожец за мной и приедет, чтобы свои рук не марали.
– А пока ты на службе, тебя трогать нельзя? – уточнил я, уже приняв решение попытаться помочь казаку.
Иметь под рукой обязанного тебе оборотня очень неплохое вложение усилий и, возможно, средств.
– Нельзя, но не возьмет меня никто на государеву службу без ведома круга.
– Ну это еще не факт, – проворчал я, а затем добавил громче: – Что бог даст, то и будет, а пока давай ужинать и спать. Все равно нам больше нечем заняться.
