XXIII
Мартин Каррер сидел за столом и молился – так истово, как не молился уже многие годы, – чтобы для деревни и для жителей еще осталось время.
Он молился за Элизабет.
И молил Господа о прощении за то, что одного человека он все-таки не включал в свои молитвы. Пусть человек этот и был плотью от его плоти. После той зимы, когда Якоб обрек на смерть собственную мать, Мартин уже и не верил, что его сын заслуживал искупление.
В дверь постучали. Старик поднял голову, перекрестился.
– Входите!
В комнату вошли Иоганн и Элизабет.
– Якоб еще в харчевне, Иоганн?
Элизабет ответила вместо него:
– Он вернется не раньше чем через час. Так уж у него повелось.
Мартин кивнул.
– Этого должно хватить. – Он смерил их цепким взглядом.
– Что такое, дедушка? – спросила Элизабет. Ей стало не по себе от его взгляда.
– Присаживайтесь.
Они сели за стол.
– Для начала скажу без утайки: вам следует как можно скорее уйти из деревни.
– Что? Но, дедушка…
Старик предостерегающе вскинул руку.
– Я рад, что вы полюбились друг другу. Но я не единственный, кто это заметил. Якоб тоже не слепой. И ты знаешь, что будет, если он вас поймает… – Он чуть помедлил. – К тому же настроение в деревне может перемениться в любую минуту. Солдаты и…
– Изгнанные? – спросил Иоганн.
– Да, – коротко ответил Мартин.
– Но ведь давно уже ничего такого не было. Ну, до случая с коровой, – добавила Элизабет. – В смысле, такого явного.
– У меня дурное предчувствие, и с каждым днем оно все сильнее. Прошу вас, берите самое необходимое и уходите из этой долины. – Старик нахмурил лоб. – Лизель, я уже далеко не молод, а Иоганн будет для тебя надежной опорой.
Элизабет упрямо мотнула головой.
– Без тебя я никуда не уйду.
– При всем уважении, мне тоже непонятно, зачем нам срываться с места, все бросать? По снегу мы все равно далеко не уйдем. Лишь когда немного подтает… И даже если так… – Иоганн поскреб подбородок. – Все равно я не понимаю.
– Все понимать необязательно, Иоганн, – заметила Элизабет.
– Разумно, – поддержал ее Мартин.
– Нет в этом ничего разумного. Вот поэтому люди и совершают ошибки. Просто принимают слова на веру, просто потому что им так сказали. Они не хотят думать. Справедливо и обратное: чем больше человек знает, тем больше у него шансов принять верное решение.
Элизабет склонила в недоумении голову. И только Мартин догадывался, на что намекает Иоганн. И чувствовал, что не сможет больше молчать о том, что знает.
А может, молчать и не следовало…
Он вздохнул и откинулся на спинку.
– Полагаю, переубеждать тебя бессмысленно?
Иоганн помотал головой.
Старик принялся задумчиво набивать трубку. Потом собрался с духом.
– Что ж, ладно. Так тому и быть.
И он рассказал им все.
Это случилось более ста лет назад. Казалось, все шло своим чередом: годы были урожайные, стада росли, и людям жилось хорошо.
Возможно, слишком хорошо. Жители впали в гордыню.
Все произошло внезапно. Несколько лет подряд то и дело появлялись на свет дети… не совсем обычные. С восковой кожей, которая буквально таяла на солнце, и по всему телу проступали черные вены. Десны постоянно кровоточили, зубы были как у зверей.
Конечно, люди пришли в ужас. Поначалу они прятали детей, поскольку стыдились. Считали, что так они хотя бы избегнут позора.
Они ошиблись.
Через некоторое время заразились и другие. Матери, отцы, братья и сестры. От укуса или царапины. У кого-то первые признаки появлялись лишь через несколько дней, у других не проходило и дня.
Их становилось все больше. Они носились по деревне и по лесам, вселяя страх и ужас в жителей.
Тогда старейшины собрали совет, чтобы найти управу.
Решение далось непросто, но было принято единогласно. Если не считать тогдашнего священника – тот, конечно, был против. К детям проявили милосердие – их отдали старым францисканцам, которые жили в лесу, на уединенной горе.
Но тем самым жители тяжело согрешили – отказаться от собственных детей!
Остальных, кто заразился, изловили как зверей и сожгли в лесу на огромном костре. Как утверждалось, чтобы очистить их души. Их душераздирающие крики было слышно до самой деревни. Но жители зажали уши своим детям и ждали, пока все не закончилось…
Спустя много лет – я был тогда совсем еще мал, но хорошо помню, что зима выдалась жутко холодная, – в деревне стали то и дело находить убитых. Все были из тех семей, в которых отвергли детей.
Конечно, мы знали, кто за этим стоит.
Убийства не прекращались. Тогда мужчины отправились к францисканцам. Но те отказались выдавать своих подопечных. Нельзя грешить против тварей Божьих, так они сказали. Мол, все мы – создания Его.
И тогда жители спалили монастырь дотла. Пламя было видно даже отсюда, и столб дыма поднимался такой, что на целый день заволокло солнце.
Но кто посеет ветер, пожнет бурю.
Изгои, из тех, кто выжил, напали на деревню. Это было ужасно, как будто наступил Судный день. Закутанные в тряпье, нечеловечески сильные, эти создания с когтями и черными глазами уничтожали все живое.
Жители, конечно, оборонялись, но это оказалось бессмысленно.
В конце концов все собрались на площади перед церковью, чтобы вместе положить конец резне. Изгои надвигались на них, безжалостные и неумолимые, но внезапно остановились как вкопанные.
Потому что церковь вдруг вспыхнула.
Жители тоже стояли в оцепенении.
Священник потребовал тогда, чтобы мы прекратили бойню. Он стоял там, перед горящей церковью, и говорил громовым голосом – казалось, сам Господь вещал его устами.
И мы примирились.
Они вернулись к себе, мы все заново отстроили и остались. Так нам сказал священник – если уйдем, то нарушим волю Господню, и поэтому должны остаться, чтобы помогать им в холодные зимы, когда они не смогут сами себя прокормить. Ведь они были частью нас, а мы – частью их.
Так оно и повелось. Мы не трогали их, они – нас. Только в особенно суровые зимы они, бывает, уводят скот или берут пшеницу, чтобы выжить.
Там, наверху, в этих проклятых лесах…
Старик замолчал. В комнате воцарилась тишина. Элизабет сидела как пришибленная.
– И потому об этом никто не говорит, – прервал молчание Иоганн.
Мартин кивнул.
– Хотят забыть…
– А все эти знаки должны отвадить нечисть.
– Отвадить? – возмутился Мартин. – Они призваны оберегать, а не отпугивать!
Иоганн понимал, что старик просто-напросто приукрашивает. Неважно, хотелось ли жителям отгородиться от кого-то или уберечься, смысл был один: им следует держаться подальше.
– А что вообще означает этот символ? – спросил Иоганн.
Старик устало покачал головой.
– Я точно не знаю, да сейчас это и не имеет значения. Это как-то связано с астрологическим символом Овна. Прежний священник говорил, что в то время они и появились впервые… – Он поднялся. – Повторяю вам: уходите из деревни. Боюсь, что ждать осталось недолго и скоро это случится.
Иоганн с Элизабет переглянулись.
– О чем это ты говоришь? – спросила девушка; голос у нее слегка дрожал.
– О ярости, которая обрушится на деревню. И окончательно похоронит их прошлое.
– Божий… суд? – При этих словах Элизабет перекрестилась.
– Почему это должно произойти именно сейчас? До сих пор молчание вполне себя оправдывало, – заметил Иоганн.
История еще не вполне укладывалась у него в голове.
Старик поднялся и посмотрел в окно, почти целиком занесенное снегом.
– Я и сам не знаю. Это как с собакой, если ее бить. Она терпеливо снесет все побои, но в конце концов укусит. А побоев было достаточно.
Как по приказу, Вит подошел к хозяину и уставился на него в ожидании.
Старик почесал его за ухом, и пес заскулил от удовольствия.
– Это я не про тебя, Вит, не про тебя, – приговаривал при этом Мартин.
– Но мы не можем оставить тебя одного. Особенно теперь, когда в деревне солдаты. – Теперь голос у Элизабет звучал твердо; похоже, она справилась с первым потрясением от услышанного.
Старик отвернулся от окна.
– Обо мне не беспокойтесь, старику они ничего не сделают. Только уходите, пока еще есть время.
Иоганну стало не по себе. Что, если старик говорил правду и вся эта история происходила в действительности?
– Что станет с остальными жителями? – спросил он с тревогой.
– Возможно, пришло время ответить нам за свое постыдное прошлое, – ответил старик. – Господь всегда с теми, кто искренне, с чистым сердцем готов покаяться. А это никогда не поздно.
Готов покаяться… Звучит неплохо, подумал Иоганн. Возможно, это коснется не всех, а лишь немногих… Он взял Элизабет за руку.
– Мы уйдем, обещаю. – Он сделал паузу. – Но только после того, как уйдут солдаты.
Старик смотрел на него в недоумении.
Элизабет кивнула.
– И возьмем каждого, кто захочет присоединиться. Мы не можем оставить людей на произвол судьбы.
– Не выйдет. Дороги замело, старики и дети не справятся, – предостерегающе заговорил Мартин.
– Мы найдем выход. Правда, Иоганн?
Лист прочел решимость в ее глазах. В это мгновение Элизабет была не только красива – она олицетворяла собой все то, к чему когда-то стремился он сам.
Он любил ее.
– Обещаю, – Иоганн сжал ее руку.
Элизабет улыбнулась.
– Глупцы, – проворчал старик.
Но за его недовольством крылась улыбка. Он был горд за свою внучку, ибо в глубине души догадывался, как она отреагирует. И он гордился человеком, которого она избрала.
Возможно, не все еще потеряно…
