Итак, теперь она звалась Малеска. Ее импресарио уверил, думаю, небезосновательно, что она — самая очаровательная девушка Америки. Но если б я знал, что сегодня вечером она будет исполнять здесь «Крыши Виндзора», то пошел бы в какое-нибудь другое место.

Однако было уже слишком поздно — я сидел за столиком, довольствуясь сэндвичем и виски с содовой. Свет погас, включили прожектора: на сцене в буре аплодисментов стояла, кланяясь, Малеска. Я надеялся еще, что она не помешает мне спокойно поужинать. Можно ведь и не смотреть в ее сторону. Я принялся за белое мясо цыпленка и виски с содовой, ненадолго мне удалось даже направить мысли в иное русло, впрочем, пока не зазвучал этот знаменитый бархатный голос…

Я слушал, как она поет. Скрипнул стул. В полутьме кто-то сел возле меня. Вглядевшись, я узнал одного из заправил шоу-бизнеса.

— Привет, Бартон, — сказал он.

— Привет.

— Не возражаешь, если я составлю тебе компанию?

Я сделал пригласительный жест, и он что-то заказал бесшумно подбежавшему официанту. Малеска все еще пела.

Человек, севший за мой столик, уставился на нее с восторженным вниманием, как, впрочем, и все остальные в этом зале, исключая, пожалуй, меня.

Ее дважды вызывали на «бис», и, когда зажгли свет, я увидел, что мой сосед пристально смотрит мне в лицо. Мое равнодушие было, вероятно, слишком очевидно.

— Не впечатляет? — озадаченно спросил он.

Даже и до Коржибского этот вопрос не имел бы смысла: я знал, что не могу ему ответить, и не трудился, — просто промолчал. Краем глаза я видел, как Малеска, шелестя жесткими юбками, пробирается к нашему столику. Я вздохнул.

Она принесла легкий аромат цветочных духов, которые, я в этом уверен, не сама себе выбирала.

— Эдди, — сказала она, опершись о край стола и наклонившись ко мне.

— Да?

— Эдди, я тебя не видела лет сто.

— Да, пожалуй.

— Послушай, почему бы тебе не подождать здесь? Своди меня куда-нибудь после выступления. Мы могли бы пропустить по стаканчику или… А? Как, Эдди?

Ее голос завораживал, в нем было что-то магическое. Таким же он был, когда звучал по радио и на пластинках, а скоро появится и в кино. Я молчал.

— Эдди, пожалуйста!…

Я взял свой стакан, допил то, что там оставалось, стряхнул крошки с пиджака и положил салфетку на стол.

— Благодарю, — сказал я. — Но не смогу.

Она пристально посмотрела на меня — таким знакомым, испытующим взглядом, полным непонимания и растерянности. В зале по-прежнему гремели аплодисменты.

— Эдди…

— Ну ты же слышала. Давай-ка иди… Тебя зовут на «бис»!

Она молча повернулась и направилась к сцене, пробираясь между столами; ее юбки шипели и пенились.

— Эдди, ты с ума сошел? — спросил мой сосед.

— Весьма возможно, — ответил я, не собираясь ему ничего объяснять.

— Ну ладно, Эдди. Я полагаю, тебе виднее. Но все равно это странно: самая красивая женщина в мире бросается к твоим ногам — а тебе наплевать. Это просто неблагоразумно.

— А я вообще не слишком благоразумен, — ответил я. Разумеется, это ложь, потому что я — самый благоразумный человек в мире, и не только в этом мире.

— Ты выдаешь одни избитые истины, — заметил мой собеседник. — Но ведь это не ответ.

— Избитые истины… — я поперхнулся. — Ничего, ничего, все в порядке. А что ты имеешь против избитых истин? От частого повторения они стали банальными, но оттого не стали менее правдивыми, не так ли? — Я посмотрел на Малеску, сделавшую стойку у микрофона: она опять собиралась петь.

— Знал я одного человека, который пытался посрамить эти избитые истины, — продолжал я в раздумье, осознавая, что, возможно, говорю лишнее. — Он вляпался по самые уши. Круто ему пришлось, тому парню.

— А что с ним произошло?

— О-о! Он попал в сказочную страну, спас прекрасную богиню, сверг жестокого Верховного жреца, и… А-а, выброси из головы! Наверно, прочитал в какой-то книге.

— И что же это была за сказочная страна? — довольно безучастно спросил мой сосед.

— Малеско.

Он поднял брови и взглянул сперва на меня, а потом через зал на Самую Красивую Девушку в Мире.

— Малеско? Где это?

— Прямо у тебя за спиной, — ответил я.

Затем я снова наполнил стакан и уткнулся в него носом. Мне больше нечего было сказать, по крайней мере этому типу. Но переливы ее голоса вдруг пробудили глубины моей памяти, вызвав трепетное эхо, и на мгновение грань между нашим миром и тем, далеким, почти перестала существовать.

«Малеско», — думал я, закрыв глаза, и под звуки музыки попытался в темноте представить купола и башни того радужно-красного города. Но не смог. Он ушел, вернулся в сказку, и ворота захлопнулись навсегда.

И все же, когда я думаю обо всем этом теперь, у меня нет ощущения чуда, нет скептической мысли, что я гулял по тем улицам лишь во сне. Это все было на самом деле. И у меня есть очень убедительное тому доказательство.

А случилось все это уже довольно давно…