Я пошел вперед. Знакомые лица мелькали передо мной: Матолч, обнаживший зубы в волчьей усмешке; Эдейрн, пронизывающая меня ледяным взглядом из-под капюшона: Медея, желанную красоту которой не мог забыть даже тот, кто ее ненавидел. Они глядели на меня недоверчиво, и губы их беззвучно шевелились.

Околдованный Фрейдис, я попал в Царство мыслей и душ. Магистры Шабаша узнали меня. Они настойчиво задавали мне вопрос, который я никак не мог услышать. В мозгу Матолча была только одна мысль: смерть Ганелону! Его желтые глаза горели ненавистью. Затем оборотень исчез и передо мной появилась Медея. На этот раз я разобрал движения коралловых губ:

— Ганелон, где ты? Ганелон, любимый мой, где ты? Ты должен вернуться к нам, Ганелон!

Безликая Эдейрн заслонила Медею, и мне показалось, я отчетливо слышу ее нежный детский голос:

— Ты должен вернуться к нам, Ганелон! Вернуться и умереть!

Ярость красной пеленой застлала мне глаза. Лица исчезли.

Предатели, убийцы, клятвопреступники! Как осмелились они угрожать Ганелону, самому могущественному повелителю Мира Тьмы? Как осмелились они… и почему?

Почему?

Мой мозг напряженно искал ответа. И внезапно я понял, что не вижу еще одного лица… Куда подевался Гаст Райми?

Я попытался установить с ним контакт.

Тщетно. Но я вспомнил. Я вспомнил Гаста Райми, которого никогда не видел Эдвард Бонд. Древний старец, стоящий выше добра и зла, выше любви и ненависти, — самый мудрый магистр Шабаша. Если б он пожелал, то ответил бы на мою мысль. Если он не желал, заставить его было невозможно. Ничто не могло причинить вреда Гасту Райми, способному мгновенно покончить с собой силой мысли. Он был похож на пламя свечи, отклоняющееся в сторону, когда подносишь к нему руку. Жизнь ничего для него не значила: ему было все равно, жить или умереть. Если б я попытался схватить его, он проскользнул бы сквозь мои пальцы, как вода. И он не желал нарушать своего спокойствия ради мысли, которая должна была пробудить его бесчувственное тело.

Остальные магистры продолжали отчаянно взывать: «Вернись и умри, лорд Ганелон»! Но Гаст Райми молчал.

Тогда я понял, что это по его приказанию был подписан мой смертный приговор. И я знал, что должен, — обязательно должен! — заставить древнего старца (которого невозможно заставить, потому что любая сила против него бессильна) ответить, почему он так поступил.

Мысли мелькали в моем мозгу, а тем временем я без всяких усилий скользил по огромному залу в Кэр Ллуре, подхваченный волной прилива, зародившейся глубоко в сознании Ганелона, Избранника Ллура… Ганелона, который когда-нибудь вернется к Тому, Кто Ждет, как он возвращался к Нему сейчас.

Золотое Окно сверкало передо мной — то самое окно, через которое Ллур наблюдал за подвластным ему миром и принимал жертвоприношения. Ллур был голоден. Я чувствовал его голод. Сознание Ллура металось по Царству мыслей и душ, и в тот момент, когда я понял, куда двигаюсь, оно уловило — мое присутствие.

Ллур узнал своего Избранника. Он раскрыл мне свои богоподобные объятия, из которых, как я знал, не было возврата.

Я услышал беззвучный, полный ужаса крик Медеи, внезапно оборвавшийся, страшный звериный вой Матолча, затихший на отчаянной ноте. Одна лишь Эдейрн исчезла незаметно, как будто ее и не было вовсе. Я знал, что каждый из них сидит сейчас в замке, стараясь отключить свой мозг и ни о чем не думать, в то время как Ллур ищет в Царстве мыслей и душ ту пищу, в которой ему так долго было отказано.

Одна моя часть разделяла ужас и отвращение магистров Шабаша. Но другая часть тянулась к Ллуру. Я вспомнил экстаз, охвативший меня, когда на какое-то мгновение мы с Ллуром стали едины, ощутил ужас и наслаждение, которые никогда не испытает ни одно человеческое существо, почувствовал силу, которой подчинялась Вселенная.

Все это было моим, стоило только захотеть. Раз в поколение появляется человек, делящий с Ллуром его божественную душу, и этим человеком был я. Мне необходимо было совершить еще один церемониальный ритуалах! если б я решился, если б только осмелился!…

Жажда мести вспыхнула во мне с новой силой.

Я не должен расслабляться, не должен мечтать об обещанном мне блаженстве. Я поклялся уничтожить Ллура. Я поклялся старинной клятвой на Символе покончить с Шабашами и уничтожить Ллура. Медленно, неохотно, мой мозг прервал контакт с его сознанием.

В тот момент, когда контакт прервался, волна отвращения захлестнула меня. Я чуть было не дотронулся до… Него! Я чуть было не погряз в трясине, которую невозможно ни понять, ни описать словами, потому что он… он… Объяснить, кто такой Ллур было невозможно. И я понял, почему, будучи Эдвардом Бондом, считал, что пока существует Ллур, жизнь любого живого существа осквернена чудовищным утонченным развратом, при мысли о котором хочется покончить с собой… тому, кто знал Ллура.

Я должен уничтожить Его. В эту минуту я понял, что буду сражаться с существом по имени Ллур насмерть. Никто и никогда не видел Ллура — ни его жертвы, ни даже его Избранники. Но тому, кто убьет Ллура, придется с ним встретиться, а убить его поклялся я, Ганелон.

Дрожа всем телом, я начал выбираться из мрачных глубин Кэр Ллура на поверхность голубых озер — глаз Фрейдис. Постепенно темнота рассеялась, и моему взору открылись закопченные стены пещеры, огонь, горевший в хрустальном блюде сам по себе, высокая колдунья, погрузившая меня в транс силой своих заклинаний.

По мере моего возвращения к действительности картины из жизни Ганелона вспыхивали в моем мозгу и оставались там навеки запечатленными.

Я знал, в чем сила Ганелона и в чем его слабость. Я восхищался гордостью Ганелона и прощал ему его грехи.

Я вспомнил!… Вернее, почти вспомнил.

Слишком много воспоминаний пробудилось во мне, чтобы все их могла вместить одна приливная волна. Некоторые промежутки в моей памяти остались незаполненными.

Темнота рассеялась. Я глядел в спокойные голубые глаза Фрейдис сквозь разделявший нас огонь. Затем я улыбнулся, наконец-то чувствуя уверенность в своих силах.

— Ты постаралась на славу, колдунья, — сказал я.

— Ты вспомнил?

— Отчасти. — Я рассмеялся. — Но более чем достаточно, чтобы решить две проблемы, первая из которых значительно легче второй, хоть и является неразрешимой.

— Ты имеешь в виду Гаста Райми? — спокойно спросила Фрейдис.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю Шабаш. И не сомневаюсь, что в руках Гаста Райми находятся тайны как магистров, так и Ллура. Но Гаста Райми невозможно к чему-нибудь принудить.

— Я найду способ. А теперь послушай, что я собираюсь предпринять. Ты требовала от меня правды. Я расскажу тебе, что мне удалось вспомнить. Слышала ли ты когда-нибудь о Жезле и Маске?

Она пристально посмотрела на меня, покачала головой.

— Говори. Возможно, я смогу тебе помочь.

Я вновь рассмеялся. Фантастически неправдоподобная ситуация! Фрейдис и я, заклятые враги, вожди двух враждующих племен, сидели у огня и планировали совместные действия, чтобы достичь одной цели! И все же я почти ничего не стал скрывать от Фрейдис в тот день, и она тоже была со мной достаточно откровенна.

— В замке магистров Шабаша хранятся Хрустальная Маска и Жезл Власти, — сказал я. — Я забыл, как пользоваться Жезлом, и пойму это не раньше, чем он окажется у меня в руках. Но с его помощью мне не составит труда расправиться с Медеей и Матолчем. Что же касается Эдейрн… Знаю только одно: Маска спасет меня от нее.

Теперь я вспомнил, кем была Медея. Я вспомнил, каким образом утоляла она свою жажду сладострастия. И я содрогнулся, поняв, что молнии из ее трубки не убивали ее жертв, а лишали их чувств.

В моем мире, в Мире Тьмы, человеческая плоть менялась под влиянием мутаций самым странным образом. Мутация Медеи была уникальной. Таких, как она, не существовало на Земле, но созданий, на нее похожих, называли в сказках (а может, и в реальной жизни) вампирами.

Но Эдейрн… Я не знал, кто она такая. Вполне возможно, Ганелон никогда этого не знал. Я лишь не сомневался, что в тяжелый для нее час она откроет свое лицо.

— Фрейдис, — спросил я, — кто такая Эдейрн?

Она покачала головой, и седые косы качнулись в такт за ее спиной.

— Этого я не могу тебе сказать. Когда мы встречались (как встретился с ней сегодня и ты) в Царстве Сверхсознания, мне изредка удавалось проникать в ее мозг. Я обладаю большой силой, Ганелон, но мне каждый раз приходилось отступать, чтобы не обжечься тем холодом, которым веет из-под ее капюшона. Нет, я не могу тебе сказать, кто такая Эдейрн.

Я вновь рассмеялся. Бесшабашная смелость играла в моей крови.

— Забудь об Эдейрн, — сказал я. — Когда я заставлю Гаста Райми сделать то, что мне надо, когда я возьму в руки оружие, которое уничтожит Ллура, плевать мне будет на Эдейрн! Хрустальная Маска — талисман, который защитит меня от нее. Это я твердо знаю. Пусть она становится, кем хочет, — Ганелон не боится Эдейрн!

— Значит, против Ллура тоже существует оружие?

— Меч, — ответил я. — Меч, который… не совсем меч. Только Гаст Райми может сказать мне, где он находится. Меч, имя которому Ллур.

На какое-то мгновение мне показалось, что языки пламени, поднимающиеся с хрустального блюда, потемнели, словно по ним пробежала чья-то тень. Мне не следовало произносить этого имени вслух. Эхо его прокатилось по Царству мыслей и душ, и, возможно, в Кэр Ллуре. Он зашевелился за Золотым Окном и выглянул в мир.

Несмотря на расстояние, я почувствовал голод, который мучал Его там, в далеком куполе. И внезапно я понял, что я натворил. Ллур проснулся.

Я уставился на Фрейдис широко открытыми глазами и увидел, что колдунья вздрогнула. Она тоже должна была почувствовать это шевеление, прокатившееся непонятной волной по вешу Миру Тьмы. Я знал, что и магистры Шабаша, сидящие в замке, поняли в чем дело и замерли от ужаса.

Это я разбудил Его. Он не мог не проснуться, когда Избранник его прошел по сверкающему коридору и остановился перед Золотым Окном.

Возбуждение переполняло меня.

— Теперь они вынуждены будут действовать, — сказал я Фрейдис. — Ты добилась большего, чем хотела, когда помогла мне вернуть память. Ллур слабеет, он голоден, голоднее, чем когда бы то ни было. Шабаш, не справлялся долгое время, и Ллур алчет. Скажи мне, ведьма, твои шпионы наблюдают за замком? — Она кивнула. — Хорошо. Тогда мы узнаем, когда рабов поведут на заклание. Ждать придется недолго! И Эдвард Бонд со своими товарищами нападет на замок, пока магистры будут в Кэр Секире. А в замке хранятся Маска и Жезл, старуха! — Болос мой звучал торжественно, словно я произносил заклинание. — Маска и Жезл для Ганелона, и ни одной живой души в замке, кроме Гаста Райми, которого я заставлю держать ответ перед собой! Норны с нами, Фрейдис!

Она поглядела на меня испытующим взглядом, не произнося ни слова.

Потом хмурая улыбка осветила ее лицо, и, наклонившись, она протянула руку ладонью вниз к пламени. Я увидел, как огонь лижет ее пальцы. Она сжала его, даже не поморщившись.

Огонь в хрустальном блюде мигнул и погас. Потемнело. В сумраке женщина, возвышающаяся надо мной, показалась мне мраморной статуей. Я услышал ее глубокий голос:

— Норны с нами, Ганелон, — как эхо повторила она. — И ты будешь с нами, ибо ты связан клятвой. Иначе тебе придется держать ответ перед богами и передо мной. И клянусь богами… — она хрипло рассмеялась, — …клянусь богами, если ты предашь нас, у меня хватит сил, чтобы расправиться с тобой без помощи заклинаний! — И с этими словами она воздела вверх свои большие сильные руки.

Мы смотрели друг другу в глаза, и мне показалось, что могучая волшебница действительно сумеет одолеть меня, если дело дойдет до рукопашной. И в колдовстве, и в грубой физической силе я узнал равную себе.

— Да будет так, колдунья, — сказал я, и мы пожали друг другу руки. Я знал, что предам ее, но в тот момент почти хотел, чтобы этого не произошло.

Плечом к плечу мы шли по тропинке к выходу из пещеры. Лесные жители все еще стояли полукругом. Арле и угрюмый Ллорин подняли головы при нашем приближении. Многие схватились за оружие. Повстанцев охватила паника.

Я вытянулся во весь рост, наслаждаясь их страхом, зная, что я, Ганелон, сыграю роль Немезиды, которая сполна заплатит им по счетам, когда придет время. Мое время.

Но сначала они окажут мне помощь.

За своим плечом я услышал глубокий голос Фрейдис.

— Я знаю этого человека. Его имя — Эдвард Бонд.

Этих слов оказалось достаточно.