Глава 24
В следующую субботу они на машине Тодда выехали рано утром из города и проделали двухчасовой путь до Бардтаунского федерального центра временного содержания, располагавшегося неподалеку от Алтуны, штат Пенсильвания. Снаружи он нисколько не изменился со времени их последнего посещения семь недель назад. Колючая проволока блестела на солнце. Высокий забор из рабицы выглядел все так же зловеще. Парковка была забита легковыми машинами и пикапами десятков служащих, охраняющих родину.
Зола надела длинное свободное черное платье. Как только Тодд выключил мотор, она накинула на себя хиджаб и задрапировала голову и плечи.
– Какая симпатичная мусульманочка, – пошутил Тодд.
– Заткнись, – огрызнулась Зола и вышла из машины.
Соответственно обстоятельствам Марк Апшо, ее адвокат, был в пиджаке и при галстуке. Он заранее позвонил, чтобы организовать встречу без тех драматических событий, которые сопровождали их первый визит. Очевидно, все бумаги оказались в порядке, и их проводили в ту же самую комнату для свиданий, где им пришлось ждать полчаса, пока не привели родителей и брата Золы. Зола снова представила своих друзей и обнялась с матерью.
Все старались сдерживать свои чувства, пока Бо, брат Золы, рассказывал, что они понятия не имеют, когда их отправят на родину. Какой-то служащий сказал им, что СИТК ждет, когда наберется достаточное количество сенегальцев, чтобы заполнить весь чартерный самолет. Рейс стоит дорого, и свободных мест оставаться не должно. Им запомнилась цифра – сто человек, облавы на нелегалов продолжались.
Бо спросил сестру про учебу, и партнеры дружно подтвердили, что с учебой все в порядке. Абду, отец Золы, похлопал ее по руке и сказал: вся семья, мол, гордится тем, что она станет юристом. Зола улыбнулась и подыграла ему. Она дала отцу бумажку, на которой были записаны имя и фамилия дакарского адвоката Диалло Ньянга, и попросила, если только будет возможно, позвонить ей, когда их повезут на самолет. А она тут же перезвонит мистеру Ньянгу, который постарается облегчить им процесс адаптации. Но многое оставалась слишком неопределенным.
Мать Золы Фанта говорила мало. Держа Золу за руку, она сидела опустив голову, печальная и испуганная, говорили в основном мужчины. Спустя минут двадцать Марк и Тодд извинились и вышли в коридор.
Когда свидание закончилось, они вернулись в машину, и Зола сняла хиджаб. Довольно долго, пока они ехали, она молчала, лишь вытирала слезы. Когда они пересекли границу Мэриленда, Тодд остановил машину возле круглосуточного магазина и купил шестерную упаковку пива. Они решили заехать в Мартинсбург и почтить память Горди. На городском кладбище, неподалеку от церкви, они нашли надгробие, недавно установленное на его могиле – земля вокруг была еще свежей.
В воскресенье Марк взял у Тодда машину и поехал домой, в Доувер. Ему требовалось серьезно поговорить с матерью, но настроения общаться с Луи не было. У того ситуация не изменилась, система медленно перемалывала его дело, суд маячил где-то в сентябре.
Когда около одиннадцати Марк приехал домой, Луи еще спал.
– Он обычно встает около полудня, к ленчу, – сказала миссис Фрейзер, разливая по чашкам свежесваренный кофе на кухонном столе. На ней было симпатичное платье, туфли на каблуках, она много улыбалась и явно радовалась приезду любимого сына. На плите томилось жаркое, распространяя вкусный запах.
– Ну, как учеба? – спросила она.
– Мам, как раз об этом я и хотел с тобой поговорить, – отозвался Марк, которому не терпелось поскорей покончить с этим неприятным делом. Он поведал матери печальную историю о смерти Горди и объяснил, как все было ужасно. Из-за этой душевной травмы он решил взять академический отпуск на один семестр и подумать о своем будущем.
– Значит, в мае ты не закончишь Школу? – удивленно спросила она.
– Нет. Мне нужно время, вот и все.
– А что с работой?
– Нет больше никакой работы. Фирма сливается с другой, более крупной, и в процессе слияния меня сократили. В любом случае это была плохая фирма.
– Но мне казалось, ты радовался тому, что нашел там работу.
– Я скорее притворялся, что радуюсь, мама. Сейчас рынок труда очень хилый, и я ухватился за первое же подвернувшееся предложение. Теперь, оглядываясь назад, понимаю, что дело бы все равно не пошло.
– О господи! Я так надеялась, что ты сможешь помочь Луи после сдачи адвокатского экзамена.
– Боюсь, мама, что Луи ничто уже не поможет. Его прищучили, и впереди – трудные для него времена. Он разговаривал со своим адвокатом?
– Нет, не то чтобы. Ему выделили государственного защитника, но тот все время очень занят. Я так тревожусь за Луи…
Не без оснований, подумал Марк, а вслух сказал:
– Послушай, мама, ты должна собраться с духом и признать тот факт, что Луи посадят. Его засняли на видео в тот момент, когда он пытался продать крэк полицейскому, работавшему под прикрытием. Тут почти невозможно выкрутиться.
– Я знаю, знаю. – Она отпила глоток кофе, едва сдерживая слезы, и постаралась сменить тему: – А что же будет с твоим студенческим долгом?
Она даже представления не имела о том, насколько велик этот долг, и Марк не хотел ей рассказывать.
– Выплату на время отложат. Никаких проблем.
– Понятно. Ну, если не ходишь на занятия, чем ты сейчас занимаешься?
– Подрабатываю там-сям, чаще всего барменом. А ты как? Ты ведь наверняка не сидишь здесь с Луи все дни напролет.
– Нет, конечно. Работаю часть дня в «Крёгере», часть – в «Таргете». А в свободное время – волонтером в доме престарелых. А когда совсем устаю, хожу в тюрьму, навещаю женщин-заключенных. Тюрьмы ими забиты. Знаешь, почти все эти женщины связаны с наркотиками. Клянусь, наркотики погубят эту страну. Так что, как видишь, дел у меня много, и я стараюсь проводить здесь как можно меньше времени.
– А Луи чем весь день занимается?
– Спит, ест, смотрит телевизор, играет в видеоигры. Жалуется на свои проблемы. Я пристыдила его и предложила хотя бы покататься на моем старом велосипеде, который стоял в подвале, так он умудрился сломать его. Говорит, починить уже нельзя. Иногда я покупаю ему пиво – только чтобы он замолчал. Судебный приказ запрещает ему употреблять алкоголь, так он донимает меня до тех пор, пока я не куплю ему сама. Надеюсь, никто об этом не узнает.
– Вы не думали о том, чтобы передвинуть дату суда?
– А это можно сделать?
– Почему бы нет? Это будет сделка с правосудием, мама. Луи не может идти в суд, потому что ему нечем защищаться. Он поступит гораздо разумнее, если просто признает себя виновным и покончит со всем этим.
– Но он говорит, что хочет, чтобы был суд.
– Это потому, что он идиот, понимаешь? Если помнишь, я встречался с его адвокатом, когда приезжал на Рождество. Он показал мне его дело и видео. Луи убедил себя, что может поулыбаться присяжным и обвести их вокруг пальца – заставить поверить, будто копы сами устроили фиктивную продажу наркотика и заманили его. Он думает, что сможет выйти из зала суда свободным человеком. Этого не будет.
– А как происходит сделка с правосудием?
– Очень просто. Огромное количество уголовных дел разрешаются именно сделкой. Он признаёт свою вину, избегает суда, и обвинение дает ему послабление, снижая требования в наказании. Его дело, если по максимуму, тянет на десять лет. Я не знаю, какой именно может быть сделка, но он, вероятно, получит всего пять с учетом уже отбытого срока. При хорошем поведении, принимая во внимание перенаселенность тюрем и прочее, он сможет выйти года через три.
– И ему не нужно будет ждать до сентября?
– Скорее всего, нет. Согласно моим ограниченным знаниям, не вижу причины, по которой он не мог бы заключить сделку гораздо раньше. И дом от него освободится.
В уголках ее губ на секунду мелькнула слабая улыбка.
– Просто не верится, – сказала мама, отводя взгляд. – Он же такой хороший мальчик.
Да уж. Из-за наркотиков Луи ходил по острию лезвия еще со старшей школы. Красный сигнал зажигался не раз, но родители предпочитали его не замечать. При малейшем признаке беды они бросались на защиту Луи и верили в его вранье. Фактически они его этим поощряли, и теперь пришло время платить по счетам.
Марк точно знал, что будет дальше. Мать посмотрела на него полными слез глазами и спросила:
– Марк, а ты можешь поговорить с его адвокатом? Луи нужно помочь.
– Нет, мама. Луи сядет, а я пальцем о палец не ударю. Причина проста: я знаю Луи, он все равно будет винить кого угодно, только не себя. А в первую очередь – меня. Ты это тоже знаешь.
– Ты всегда был таким жестким по отношению к нему.
– Зато вы были с ним слишком мягки.
В глубине дома послышался звук спускаемой в уборной воды. Миссис Фрейзер взглянула на часы и сказала:
– Сегодня он рано проснулся. Я сообщила ему, что ты приедешь на ленч.
Луи ввалился в кухню с широкой улыбкой, предназначенной брату. Марк встал, позволил по-медвежьи крепко обнять себя и сделал вид, что рад его видеть. Луи и впрямь напоминал седеющего медведя, потревоженного и пробудившегося от зимней спячки: небритый, со спутанными волосами и опухшими от долгого сна глазами. На нем были старая фуфайка с надписью «Иглз», туго обтягивавшая пухлый живот, и мешковатые спортивные шорты, которые подошли бы центральному тэклу. Ни туфель, ни носок, на щиколотке – электронный браслет. Совершенно очевидно, что в этой одежде он и спал.
Марк чуть было не сделал замечание по поводу набранного им веса, но передумал.
Луи налил себе кофе и сел за стол.
– О чем вы тут говорили? – спросил он.
– О юридической школе, – быстро ответил Марк, не давая миссис Фрейзер сказать что-либо о деле Луи. – Я только что сказал маме, что собираюсь взять академический на один семестр. Мне нужно время, чтобы перестроиться. Работа моя отпала, а рынок труда сейчас очень скудный, так что я в некотором роде должен перевести дыхание.
– Звучит странно и подозрительно, – заметил Луи. – С какой стати тебе бросать учебу за семестр до ее окончания?
– Я не бросаю учебу, Луи. Я ее откладываю.
– Его лучший друг совершил самоубийство, – вмешалась миссис Фрейзер, – и он очень переживает.
– Ого! Прости. Но все же странно так транжирить последний семестр.
«Да, Луи, но не тебе делать замечания по поводу чужих карьерных шагов», – подумал Марк. Однако он был преисполнен решимости не создавать напряжения, поэтому произнес:
– Поверь мне, Луи, я все держу под контролем.
– Не сомневаюсь. Мам, а что там в горшочке на плите? Пахнет потрясающе.
– Жаркое из говядины. Как насчет раннего ленча? – Она уже встала со стула и, открывая кухонный шкафчик, предательски выпалила: – Марк считает, что тебе нужно признать свою вину и заключить сделку с правосудием, Луи. Ты обсуждал это со своим адвокатом?
«Ну, мама, молодец, спасибо тебе. Теперь начнется выяснение отношений».
Луи улыбнулся Марку и прорычал:
– Значит, ты занимаешься теперь адвокатской практикой?
«Если бы ты только знал, как интенсивно!»
– Вовсе нет, Луи, и я не даю никаких советов. Мы с мамой просто обсуждали это в общих чертах.
– Ну конечно! Да, мама, я говорил об этом со своим адвокатом во время одной из наших встреч. Если я признаю себя виновным, я сяду, с учетом отбытого срока, который включает домашний арест с вот этим маленьким браслетиком на ноге. Таким образом, я проведу следующие полгода в тюрьме, где мне предстоит беречься от банд, принимать холодный душ, прижимаясь к стене, питаться яичным порошком и черствыми тостами, – или я проведу следующие полгода здесь, дома. Невелик выбор, правда?
Марк пожал плечами, давая понять, что не имеет мнения на этот счет. Неосторожное слово, сказанное в этот момент, могло взорвать ситуацию, а он не желал в этом участвовать. Миссис Фрейзер раскладывала на столе бумажные салфетки и старые серебряные приборы.
Луи между тем продолжал:
– Я не собираюсь признавать себя виновным, что бы вы оба ни думали. Я хочу предстать перед судом. Копы устроили мне ловушку, и я смогу доказать это присяжным.
– Отлично, – заметил Марк. – Надеюсь, твой адвокат знает, что делает.
– Он знает об уголовном праве больше, чем ты.
– Ну, разумеется, – согласился Марк.
Луи шумно потянул кофе и сказал:
– Но я надеялся, что, сдав летом адвокатский экзамен, ты немного поможешь в моем деле, хотя бы посидишь во время суда рядом со мной, чтобы присяжные подумали, что у меня два адвоката, понимаешь? Теперь знаю, что этого не будет.
– Да, этого не будет. Я беру академический.
– Это все же очень странно.
Миссис Фрейзер поставила на стол три дымящиеся тарелки жаркого. Луи набросился на свою так, будто голодал целую неделю. Марк посмотрел на мать, потом на часы. Он был здесь всего сорок минут, но ему страшно было даже подумать о том, чтобы задержаться дольше.
