Глава 4
1
…Мы орудовали коротенькими лопатками и не роптали.
– А я в одиночку колодец выкопал, – похвалился я, чтобы не молчать, потому что от молчания становилось ещё тошнее.
– Да я этих колодцев страх сколько нарыл, – отмахнулся капитан. – От Бомбея до Лондона. Ничего, ничего, вот они увидят, что мы друзья, и отвяжутся от нас… Но они же, гады, обкуренные по самую маковку… Ханка не табак, запретной нынче не считается…
Один из друзей присел у кромки ямы и глумливо показал, каким именно образом они, сикхи, осквернят грядущее захоронение.
Мизансцена эта немедленно повергла есаула в тоску.
– Пришёл я в сей жестокий мир без роду, без племени, – почти пропел он, – и уйду вот так же… Как Сент-Экзюпери…
– Знаешь что? – сказал я. – Когда будем труп как бы скидывать, швырнём его прямо на них! Пока у них шок от отвращения пройдёт, мы успеем дёрнуть в лес…
– Нет, – сказал Денница, – тут вся надежда на мою фортуну. Всю жизнь меня кто-то берёг – неужели сейчас бросит? Ну, убежим мы, так в городе нас всё равно прижучат – за разжигание межнациональное… У них на все случаи одна статья – разжигание, только пункты разные… Пробьют на полиграфе – вот и самопризнание… На блокпосту видеопары понатыканы… Рожи наши уже в компьютере… Во всемирном розыске…
– Погоди! Так они же, сикхи, сами военные преступники! – возмутился я.
– Это по-твоему. А по-ихнему ещё неизвестно как обернётся… Нынче что ни сделай – разжигание припишут! А разжигание, брат ты мой… Оптимизация законодательства!
…Глубина могилы устроила, наконец, посланцев дружественного индийского народа. Денница ловко вылез из ямы и помог выбраться мне.
– Ну вот, а ты боялась, – отечески попенял капитан. – Хотели бы они нас положить, так прямо внизу бы и пристрелили…
– Нет, – сказал я и вздохнул. – Сперва мы должны мертвеца туда бросить. Говорю же – им нельзя прикасаться!
– Правда твоя… – побелел Денница. Он бухнулся на колени, протянул руки к суровым воинам и заскулил без слов…
«Ой, стыдно, – подумал я. – А вдруг я сейчас тоже… Нет, нет! Ты обманывал нас, неприкаянный принц, нет на свете Святого Грааля…»
Но сикхи уже не обращали на нас внимания. Они смотрели куда-то вверх.
Посмотрел и я.
В полной синеве над тайгой, бесшумно, как во сне, плыл огромный, камуфляжной раскраски, самолёт. На коротеньких пухлых крыльях горели ярко-красные кружки с чёрной буквой «F», стилизованной под лосиную голову. Это был логотип «Фортеции», придуманный лично мной. Двигался самолёт так медленно, что я сообразил: это же дирижабль! Летела громадина не просто так: на двух еле видимых тросах держалась солидная связка брёвен.
Сейчас бы самое время попытаться удрать…
Вдруг солдаты загалдели, указывая друг дружке на дирижабль – чем-то он им не понравился. Все четверо как по команде (а может, и вправду команда была, кто их разберёт) вскинули стволы и принялись яростно палить в неспешно движущуюся цель. Воздушный корабль к обстрелу остался равнодушен, а вот связка брёвен…
Я схватил Денницу за плечи и полетел вместе с ним обратно в могилу.
Древняя мудрость Индостана тоже сработала: туда же попрыгали и смуглявые наши пленители.
Мы, все шестеро, сидели на корточках, обхватив головы руками. Вот какую большую могилу можно вырыть с перепугу!
– Защити, батя, защити, – приговаривал Денница. Я же не мог двинуть ни одной мышцей, как околдованный. Я даже думать не мог! Девятерых муз не сумел бы сейчас перечислить!
Тут земля и затряслась – словно проскакал над могилой табун беговых слонов. Иные ломились прямо через деревья с пулемётным треском. Вот сейчас нога у одного гиганта провалится в яму – а мы уже все туточки… И всё…
И всё.
Наступила тишина. Только одна несчастная подвернувшаяся некстати живая сосна всё ещё переламывалась-переламывалась – и наконец переломилась.
Капитан Денница выскочил первым, вытянул меня. За нами, помогая друг другу, вылезли Силы чёртова Милосердия.
В спасение верилось с трудом.
Поляна походила сейчас на окрестности лесопилки, даже горелым пахло – падающие баланы чиркали по растущим стволам, снося ветки. Иные брёвна были расколоты вдоль – летели-то вниз комлем. Иные образовали нечто вроде шалашика или кучи китайского домино. Иные прямо и глубоко воткнулись в землю.
Дирижабль равнодушно продолжал полёт, и я представил, какой кинжальный мат стоит сейчас в рубке гондолы. Вряд ли пули могли продырявить углепластик, да и большой потери газа не должно быть… Материал, поди, непростой… Увы, не остановится анимешный самолётик, не прискачет кавалерия…
– Ну, копчёные, сберегла вас моя фортуна! – воскликнул капитан и по-братски приобнял сержанта. – Вы зачем стреляли-то, идиоты нерусские?
Но вместо ответного братского объятия получил прикладом в диафрагму: не трожь, нечисть, святое сикхское тельце!
– За что? – взвыл речной казак.
– Мама ибут! Мама ибит! – рявкнул сержант – поди, всё, что смог чужеземный воин освоить из богатейшего арсенала русской митирогнозии.
Индийский гость указал стволом на тело милицейского. Деревянные бомбы каким-то чудом обошли покойника…
– Живому бы так не повезло, – вслух подумал я.
И вдруг стало мне как-то всё равно. То ли уверовал в личное бессмертие, то ли смирился с неизбежностью, то ли от страха снова поехала крыша… Самое время начертать на рисовой бумаге с узором «взъерошенные воробьи» предсмертный дзисэй самурая: «Дослушаю песню кукушки в мире теней…»
– Опять двадцать пять, – проворчал Денница. – Да скинем мы, скинем вашего мента…
И двинулся к телу.
– Сестрицы мои Марфа и Юдифь! – послышался вдруг звонкий голос. – Не дайте басурманам православных людей погубить! Расточитесь, языци, яко с нами бог!
Палачи и мы невольно обернулись и ужаснулись.
Через завалы брёвен с ворчанием лезли к нам бурые и косматые чудовища.
2
Царствие неба, куда не открыто пространной дороги,
Что столь немногих удел? Очень дорога крута.
Джон Оуэн
…Пока догорала тихая в том году осень, Мерлин бродил по панинским владениям, то и дело сверяясь с планами пожарной эвакуации на стенах.
Внутри Дом Лося был гораздо больше, чем снаружи. Обнаружилось много нового, не виданного ранее: например, кальянная с египетскими коврами, кривыми кинжалами и восковыми чучелами одалисок, видеотир и обычный тир в подвале, ночной клуб с лазерным шоу и почти что настоящим диджеем, зал игровых автоматов, даже небольшой бассейн… Широко собирался здесь жить Сохатый. Если дела отпустят. Но это же как на велосипеде ездить – пока крутишь колёса, не падаешь…
На поясе у Мерлина висела связка ключей, словно был он царь Кощей или Плюшкин. К иным дверям никакой ключ не подходил – что ж, значит, не положено. Сожалений Мерлин не испытывал и думал только, какие дуры были жёны у Синей Бороды. Чего им не хватало? Убыло бы с них от мужнего запрета?
Должно быть, в этом и заключается разница между мужчиной и женщиной.
Не исключено, что вели эти неотмыкаемые двери в глубокие подземелья, где хранилось нечто запретное для одинокого сторожа – штабеля золотых слитков, нарколаборатории, арсеналы вплоть до ядерного… Темнила был в детстве Лось, темнилой и остался. В городе-то он не шиковал, не дразнил обывателей и мытарей… Благотворил направо и налево…
Или создал он, Панин, убежище на случай Третьей мировой и глобального потепления, сопровождаемого всеобщим оледенением? Или собирался царить потом над одичавшей планетой, осознав своё всемирно-историческое значение? Хрен бы его знал, всё возможно, если всё доступно.
Хотя вроде бы не было у советского народа эсхатологических настроений даже в то время, когда перепуганные американцы строили индивидуальные бомбоубежища и потели на платных курсах по выживанию. Как-то не до того было в России: великие стройки, судьбоносные решения, выдающиеся свершения… И нету других забот, как правильно заметил певец. И не было…
Вечерами Мерлин выходил на веранду и подолгу сидел в кресле-качалке, слушая дождь. Других звуков не существовало в мире, а если какой и пробивался – будь то птичий крик или треск обломившейся ветки, – даже и они казались посторонними шумовыми эффектами.
А потом дождь онемел – сделался снегом. Снеговая крупа ещё пыталась навести фон, ещё стучала по сосновым иглам, но её вскоре сменили мягкие безмолвные снежинки. Снег в тайге выпадал сразу и надолго, это в городе он капризничал, потому что было перед кем. По снегу кто-то осторожно бегал, оставляя мелкие следы…
Полное отсутствие новостей Мерлин воспринял довольно легко – думалось, будет много хуже. Но вскоре и телеэкран, и позывные многочисленных радиостанций стали восприниматься как что-то ненужное и даже отвратительное. Так, наверное, первохристианские отшельники в Фиваиде вспоминали, передёргиваясь, о годах, когда были они, безгневные ныне богомольцы-добровольцы, развратными юношами, льстивыми царедворцами, немилостивыми мытарями, безжалостными военачальниками, волкохищными разбойниками…
Человеку всё возможно, и деньги тут ни при чём.
Хотя попади Мерлин в такой переплёт молодыми годами, то наверняка бы спятил от одиночества. В лучшем случае надыбал бы в библиотеке одно из бессчётных Единственно Верных Учений и пожизненно в него уверовал, в худшем – превратился в сытого сонного паразита и даже баню не топил бы…
А сейчас я паразит мыслящий, с гордостью думал Роман Ильич, поскольку больше гордиться было нечем.
Потом он нашёл в кладовых пару мешков с кочанами, пустой кедровый бочонок, шинковку, яблоки, морковь – и, сверяясь с фазами Луны, занялся творческим трудом, не всякому доступным.
Квашеную капусту сожрали быстро, потому что под Новый год с неба свалился Сохатый со всей бражкой – тут были и соратники, и жёны, и дети… Кажется, тогда отшельник и услышал загадочную песню про францисканского монаха и прочих обманщиков…
