Доклад у меня был подробный и обстоятельный. Я чертил графики, составлял списки, рисовал схемы и карты. Время от времени Одноглазый Лис включал во мне Гага и расспрашивал о том, что Бойцовый Кот видел в доме Корнея Яшмаа, с кем встречался и каким разговорам был слушателем. Снова став полковником Гигоном, я слушал записи рассказов Гага и в который раз удивлялся, что у нас с ним совершенно разные голоса. Все-таки хороша эта система – двое в одном. Котяру, как видно, принимали за полного болвана (полным-то болваном он как раз не был), и обсуждали при нем совершенно серьезные вещи, смысл которых мог понять только полковник Гигон.

Вот господин Корней открывает Гагу глаза на скотскую сущность правящей алайской династии, вот он показывает ему донесения земных агентов… Многих из них мы уже засекли, но еще парочка имен не помешает. Брать нужно всех, всех до одного. Только их же и в Империи полным-полно, генерал, вот у меня и на Империю список, но как мы их там-то будем искать?

– Не беспокойтесь, ваше высочество, – сказал Одноглазый Лис и закурил вонючую самокрутку. – По проблеме вторжения мы давно и успешно сотрудничаем с имперской службой безопасности. Вам я этого, простите, не сообщал.

У меня перехватило горло. В то время как два государства несколько лет яростно терзали друг друга, их разведки, оказывается…

Да еще без моего ведома… Я хотел тут же вызвать расстрельную команду, но передумал. И неизвестно еще, кому подчиняется нынче расстрельная команда. Поэтому я сказал только:

– Хорошо, господин генерал. И давайте так: до коронации я для вас никакое не высочество, а полковник Гигон, подчиненный вам по службе.

Так нам обоим будет легче.

Действительно, стало легче. Мы перебрасывали друг другу через стол листочки с именами и приводили их в систему.

– Баругга, сержант военно-архивной службы, он же Семенков Густав Адольфович…

– Регистратор мэрии Гинга, он же Михельсон Карл Иванович…

– Госпожа Гион, супруга коменданта дворца – ого! – она же Ольга Сергеевна Кулько… Ну, эти у меня всегда под рукой.

– Полковник шифровальной службы Крэгг, он же Игорь Степанович Шелдон…

– Старший наставник школы Стервятников Генуг, он же Виктор Жанович Пшездецкий…

Много, много их было – тех, что именовали себя прогрессорами.

Нам с генералом подали чай с бисквитами, мы поглощали пищу, не видя ее, и все раскладывали и раскладывали на огромном генеральском столе проклятые карточки. Все это были, судя по рассказам Гага и редким моим встречам в доме Корнея, прекрасные, превосходные люди, искренне желавшие добра несчастной Гиганде, проделавшие для достижения этого добра огромную работу, часто грязную, часто кровавую, часто неблагодарную и безмерно опасную – знай они, конечно, все до конца. Жаль было их, но…

Мне пришла вдруг в голову шальная, невозможная мысль.

– Ваше превосходительство, не располагает ли наше… вернее, наши ведомства сведениями о людях с кожей совершенно черного цвета?

Одноглазый Лис посмотрел на меня с изумлением, и даже, кажется, нашлепка на пустой глазнице вытаращилась.

– Черного? А почему не оранжевого? Впрочем…

Он щелкнул пальцами, и откуда-то ниоткуда возник его не имеющий ни лица, ни возраста референт. Генерал прошептал ему что-то на ухо, и, не успели мы разложить очередной десяток карточек, возник снова и доложил, что да, на главном острове Архипелага Тюрю в племени Бодрствующих В Ночи занимается отправлениями языческого культа некий Ауэо по прозвищу Черный Ведун, и ведун этот, по сведениям этнографов, черен, как совесть тирана.

– Этнографы, надо же, – хмыкнул генерал. – Я думал, они все в армии…

– Послать туда кого-нибудь можно? – спросил я.

– Не забывайте, полковник, что мы в подполье. Впрочем… Да те же этнографы. Они ведь у нас и о здоровье туземцев пекутся, да и не они даже, а Его Алайское Высочество…

– Нельзя его там оставлять, – сказал я. – Хоть один останется, такого натворит! Особенно этот, Вольдемар Мбонга. Он, генерал, знаете ли…

– Пока не знаю, – сказал Одноглазый Лис, заполняя карточку. – Возьмем в общем порядке.

Я вдруг представил себе, как Вольдемар Мбонга высаживается с «призрака» где-нибудь у нас в Смердящих Ключах, бредет по проселочной дороге и спрашивает у встреченной старухи, как пройти в столицу. И слышит в ответ: столица-то недалече, да только я, сынок, сколько лет в Алайском герцогстве живу, а негра ни разу не видела…

Потом нам подавали обед или ужин – окон-то в подземельях не бывает. И только тогда я решился задать свой вопрос.

– Ваше превосходительство, – сказал я. – Как погиб мой отец?

Одноглазый Лис вытер губы салфеткой, вздохнул и рассказал как.

Он не опускал никаких подробностей, как и полагается разведчику. Он рассказывал не сыну, он информировал сотрудника. Монотонным голосом, как по бумажке. Называя все вещи своими именами либо медицинскими терминами. Рассказ получился долгим, как и агония герцога Алайского.

Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Мы никогда не были особенно близки с отцом – он занимался охотой, политикой и войной, не одобрял моего беспорядочного чтения и занятий живописью, запретил встречаться с молодой баронессой Трэгг, а когда запрет был нарушен, запихал меня в разведшколу и громовым своим голосом наказал Одноглазому в случае чего попросту меня расстрелять, за что господин генерал не только не понесет ответственности, но даже получит поощрение… А ежели юный герцог будет находиться в привилегированных по отношению к остальным курсантам условиях, то расстрелян будет как раз сам господин генерал…

– Так, – сказал я. – А мама?

– Герцогиня выжила, – ответил генерал, и, клянусь, глаз его увлажнился. – Но вам лучше ее не видеть. Во всяком случае – пока. Врач, которого вы притащили с собой – сущая находка…

Вот, значит, как. Господа прогрессоры, буде окажутся у меня на собеседовании, станут, конечно, отрицать всякую свою причастность к перевороту, либо заявят, они этого не хотели, это народ, доведенный до отчаяния столетиями голода, эксплуатации и войны, сам поднялся в порыве гнева и замучил своих мучителей. А они только собирали здесь информацию… Змеиное молоко, да кому на Земле нужна информация о Гиганде? Кому там так уж хочется знать об эпидемиях, штыковых атаках, спаленных селах и разрушенных городах? Десятку психов вроде Корнея? И лгут они, даже сами себе лгут, что не вмешиваются, не могут они не вмешиваться, натура у них такая… Ладно, когда это… как его… правительство национального доверия (или народного единства?) будет вздернуто на площади Оскорбленной Невинности, мы объявим народу, что спустились на Гиганду с неба, как писалось в пестрых книжках, которые серьезные люди и за книжки-то не считали, спустились с неба хитрые и злые завоеватели с целью поработить вольный народ Гиганды, либо поедать наших младенцев, либо проводить над нами бесчеловечные опыты, либо вывозить наши природные богатства, либо… ну да есть специалисты, придумают что-нибудь. Здесь нужна большая ложь, ибо правда слишком ужасна.

А мама всегда хотела видеть меня просвещенным государем вроде прадеда моего, герцога Иннга, покровителем искусств, она подсовывала мне старинные яркие альбомы, часто водила в дворцовую галерею и объясняла аллегорический смысл полотен Урагга и гравюр Гринга, летом мы обычно объезжали старинные замки, и у каждого замка была своя история, своя легенда…

– Полковник, ужин окончен, – напомнил Одноглазый Лис.

Значит, это был ужин. На мой вопрос, откуда здесь, под землей, появились такие обширные и удобные залы, кто и когда оборудовал здесь гаражи, мастерские, госпитали, кто накопил такое количество оружия и военной техники, генерал ответил, что начал всю эту затею его предшественник, Черный Гром, и держал все втайне даже от правящего дома, а потом тайну эту передал преемнику. «Приходилось и мне молчать, мальчик, – говорил Одноглазый Лис. – Боевая техника числится списанной или погибшей в бою, оружие и припасы… Ну, признайся я, что тут творится, сейчас же угодил бы под трибунал. Все до последнего патрона – фронту, говорил герцог, до последней банки тушенки…» И прав оказался старый хитрец, потому что убежище Его Алайского Величества нынче было занято – правительство народного доверия (или национального единства?) скрывалось там сейчас то ли от народа, то ли от нации в целом. Я с большим удивлением узнал, что в правительство это вошел заместитель министра обороны, старший мажордом дворца, младший конюший, библиотекарь, какой-то солдат и двое заклепщиков с Бронемашинного. На кой дьявол там заклепщики, они ведь глухие, подумал я. Впрочем, если учесть, что старшего мажордома зовут Андрей Яшмаа. Андрей Корнеевич Яшмаа… До него добраться будет трудно. Но необходимо. До него – в первую очередь.

Видимо, придется его просто убить, сразу и внезапно, без нашей медицинской комедии. Не поверит, да и не допустят к нему чужого врача наши же холуи… Так, ездил наш мажордом в отпуск? Наверняка да. А куда ездил? Разумеется, на Землю. А где жил на Земле? Ну, конечно же, у Корнея Яшмаа. Мог его Гаг там видеть? То есть наоборот, мог ли он видеть Гага? Корней меня, то есть Гага, всем показывал.

Видел, ответил Гаг Одноглазому Лису. Видел, ваше превосходительство, вот как вас сейчас. Он еще с папашей, господином Корнеем, то есть, пререкался. Чего, говорит, мать мучишь? В семье у них нелады, а чего, спрашивается, делить, когда на Земле всего навалом? С жиру бесятся, ваше…

Лис брезгливо заткнул Гага и стали мы думать, как подобраться к Андрею Корнеевичу.

– И все-таки он нам нужен живой, – сказал Лис. – Ведь Яшмаа, как я понял, курирует именно Гиганду?

– Будет он у нас, – сказал я. – Будет живой. Только поеду я сам.

– Ваше высочество, – сказал Лис. – Вы не имеете права рисковать…

– Полковник Гигон, – сказал я. – На задание поедет полковник Гигон.

А если дело сорвется, то и герцог Алайский никому не понадобится.