Глава 16
1
…Евро здесь принимали.
Чтобы не рисковать расстройством желудка, я взял две порции блинов с мёдом и большую кружку кофе – оказался он неожиданно вкусным.
– Можно к вам? – раздалось над головой.
Я поднял глаза.
Человек этот был мне знаком давным-давно, ещё со времён книжного дефицита, – завсегдатай толкучки за стадионом. Собирал, помнится, «Библиотеку поэта». А вот имя – не помню. Может, и не знал я его по имени. Так бывает. Люди здороваются, кланяются, ведут долгие разговоры, а представиться друг другу забывают или даже стесняются – Россия не Англия. Как-то раз я бездумно поменял у него Мандельштама (мамин подарок) на «Дочь тысячи джеддаков», изданную в довоенной буржуазной Латвии… Мама даже не ругалась, не стала объяснять, кто такой Мандельштам и чего стоит Берроуз, а прочла «Стихи о неизвестном солдате»…
Вот он-то вряд ли узнал меня, а присоседиться решил единственно потому, что за другими столиками сосало пивасик наше светлое будущее: «Бей олдей, Россия – молодей!» Понятно.
– Присаживайтесь, – сказал я, постаравшись придать голосу как можно больше тепла. Одет он был почти как я – в засаленную джинсовую куртку явно с чужого плеча, на голове шляпа с маленькими полями, очки с толстыми стёклами – едва ли не те же самые… И чвель у него на груди не болтался.
На подносе перед ним стоял салатик да пластмассовая кружка с кипятком и пакетик чая, так что мне стыдно стало за свои роскошные блины.
– Курить хочется, – виновато сказал он и сел.
Столик наш стоял на открытой веранде, но прямо перед глазами у меня висела табличка: «Территория, свободная от курения».
– Да, – сказал я. – Позавчера были евреи, вчера лица кавказской национальности, сегодня курильщики и старики. Прогресс.
Он беззвучно рассмеялся:
– Как мне не повезло! Я старый горский еврей-курильщик!
В доказательство он даже достал дешёвенькую прямую трубку. Она явно набивалась не «кэпстеном», а миксом из окурков…
– Постараюсь вас защитить, – сказал я. – Хоть и не уверен, что получится. И вообще я себя переоценил: вторую порцию блинов мне не осилить, так что не побрезгуйте…
И придвинул к нему бумажную тарелку.
– Защитить? Смешно, – сказал он, но блины не отверг. – Мы, таты – горские евреи, – слыли племенем лихим и разбойным. И евреи мы по вере, а не по крови… Вот чеченцы во все времена похищали богатых людей за выкуп. А таты снимали сливки – похищали самих чеченцев… Чтобы далеко не ходить, с гор не спускаться…
– Хорошо устроились, – сказал я. – Простите, как…
– Якир Наумович, – сказал он. – Якир Наумович Эльяшев.
– Мерлин Роман Ильич, – поклонился я.
– Ну конечно! – воскликнул он. – Рома! Я же отлично помню! Борода ничего не значит. Дарственная надпись на вашем Мандельштаме! Вы не в обиде?
– Да нет, – сказал я. – Дураков учить надо… Книга-то хоть жива?
Он помрачнел.
– Давно на помойке моя библиотека… Как и я сам. Меня из квартиры вместе с книгами вынесли.
– Почему? – глупо спросил я.
– Оказалось, что я брал в банке какой-то кредит… Как будто я могу доверять их банкам! Доказали в два счёта, что подпись моя…
– Сволочи, – сказал я. – А дети, внуки?
– Они уже разлетелись, – вздохнул он. – Зовут к себе. Но с нынешними ценами… Зачем вводить детей в расходы? Как-нибудь доживу по месту последней ссылки… Не в Химэй же сдаваться!
– Зря не соглашаетесь, – сказал я. – Здесь тоже не жизнь.
– А в Израиле сейчас вообще негде повернуться, – сказал Якир Наумович. – Все, кто мог, собрались. Потому что Израиль отказался от Эвакуации. Ваша Великая Алия такая великая, а Эрец такой маленький!
– Я что-то слышал, – осторожно сказал я. – Квота, палестинцы…
– Вот пусть они и едут на историческую родину человечества, – сказал Эльяшев. – Вместо нас. Во искупление всех аннексий и агрессий. Нет, спасибо, евреев один раз уже переселяли на Мадагаскар, а кончилось сами знаете чем.
– Ну, я тоже не очень-то склонен никому верить… – осторожно сказал я.
– Рома-нигилист, – хмыкнул он. – Между прочим, в этом их дурацком законе тоже, как всегда, виноваты евреи. Ну и сердобольные немцы, конечно – запретили в своё время сомневаться в Холокосте. А теперь точно так же запрещено сомневаться в существовании Химэя, коль скоро прецедент создан… Как будто человеку можно запретить сомневаться!
– Очень даже можно, – сказал я. – В России это всегда прекрасно получалось… Да, а что они сделали с краевой фундаментальной?
– Вы словно из холодильника, – сказал он. – Оптимизация закона об авторских и издательских правах! Кто же станет покупать книгу, если её можно взять на абонементе? Налицо упущенная выгода. Теперь они хотят взяться и за частный книгообмен: книга с чужим экслибрисом – срок…
– А пресса?
– Газета живёт один день, после чего прогрессивная нанобумага разлагается на полезные вещества… Да что я вам объясняю?
– Объясняйте, объясняйте подробнее… – настаивал я. Наконец-то у меня появился собеседник! Лучшего и желать нельзя!
– Что, отцы, блинчики кушаем, молодым аппетит портим?
Юнец в войлочной будённовке для парилки стоял возле нашего столика, распространяя кислый пивной дух.
– А ты воздух портишь, – сказал я. – Пошёл вон.
– Рома, не надо, – сказал Якир Наумович.
Я поднялся, вытащил янтарный чвель и ткнул парню в морду.
– Старо… ой, счастлив день! Счастлив день!
Продолжая повторять «счастлив день», красный дьяволёнок поспешно вернулся к своей компании.
Я повернулся и сел в жажде продолжить беседу. Наконец-то попался нормальный человек!
– Ну, не вся молодежь такая, – утешил меня старик. – Вы слышали про движение «Да, нет!»? Там стоящие ребятки…
– Не слышал, – сказал я, но тут лицо его изменилось.
– Мерзавец, – прошептал Эльяшев. – Кто бы мог подумать – светлый русский мальчик, мечтатель, Грина читал… Небось и стишки ещё сочинял! Продал нас за поганую висюльку!
Опять начинается, подумал я в отчаянии. То я вам посланец небесный, то змея подколодная…
– Это трофей, – сказал я. – Отобрал у сикхов… Ну, не я отобрал, а медведица Марфа…
И заткнулся – настолько нелепо это звучало.
– Так и поросёнок скажет, что он не поросёнок, а только поросячьими духами мажется, – подытожил Якир Наумович и встал. – Жаль, не могу на стол выблевать твои блинчики вонючие…
Попрощавшись таким образом, он сошёл с террасы и двинулся по проспекту – сгорбленный и одинокий.
Я некоторое время сидел в ошеломлении, но подхватился и бросился за ним, чтобы всё-всё объяснить…
Ещё немного, и я догнал бы его, оставалось только перейти на другую сторону, но тут по проспекту понеслась колонна великанов и отрезала меня от желанного собеседника…
Они двигались, соблюдая строй, ритмичными долгими прыжками – люди на джолли-джамперах. Молодые и не очень. Мужчины и женщины. Все в одинаковых красно-жёлтых свитерах. Время от времени все разом совершали сальто в воздухе. И даже обратные сальто. Отработан парад был безупречно. На скаку они ещё умудрялись скандировать:
– На Химэй стартуют все! На Химэй стартуют все! А-ла-ла! А-ла-ла! Здравствуй, новая страна!
– Целый год готовились! – восхищённо сказал кто-то рядом со мной. – Падали, руки-ноги ломали… Зато по прибытии не осрамятся – навык-то при них! Уже умеют там жить!
– Это спортсмены, что ли? – спросил я восхищённого. То был очкастый крепыш средних лет в серебристом плаще и в парике времён Анны Иоанновны.
– Зачем спортсмены? Чиновники муниципальные, а мэр – впереди… Они и ветеранов войны на День Победы изображают, и в бразильских карнавалах участвуют, и в гей-парадах – настоящие-то стесняются, а мероприятие будь любезен обеспечить… А как же! Мы от Москвы не отстаём! О! Счастлив день, когда встречаем Достигшего! Ну, как вы думаете – не опозорят они Крайск на Родине Человечества?
– Нет, – нетерпеливо сказал я. – Эти не опозорят.
– Вот и я говорю! – обрадовался парик. И добавил: – А культурный шок – это действительно тяжело?
– Усраться можно, – злобно сказал я и спрятал проклятый чвель.
Проскакал наконец последний ряд, но догнать Якира Наумовича я уже не надеялся, оправдаться – тем более… И толпа стала гуще, и загудела эта толпа радостно, словно Гагарина запустили.
И одно слово звучало повсюду:
– Возобновили!
– Вы слышали – возобновили!
– Что – правда возобновили?
– Быть не может, чтобы возобновили…
– Я тебе отвечаю – возобновили!
– Да куда они денутся – возобновили!
– Мама, мама! Возобновили!
– Возобновили всё-таки…
– Я же говорил, что возобновят, – и возобновили!
– Ура-а-а! Оле-оле-оле-оле! Возобновили!
То же самое слово звучало и на чужих языках…
Я ухватил за рукав какого-то фитиля с признаками разума на лице:
– Что случилось-то, друг?
– Как что случилось? – воскликнул фитиль. – Да ведь возобновили! Радость-то какая!
И побежал дальше – видимо, делиться радостью.
Отчаявшись понять что-нибудь, я пошёл дальше, держась самых стен домов, чтобы поскорее миновать скопление народа.
На углу проспекта и улицы Мичуринцев стоял роскошный открытый алый экипаж. Может, это и есть «Феррари»? В кабриолете сидел начальственного вида мужчина в нормальном костюме и даже при галстуке. Он с неудовольствием глядел на ликующую толпу.
Потом мужчина вопросительно посмотрел на меня.
– Чего это народ бесится? – строго сказал он, словно я отвечал в этом городе за порядок.
– Да вот… – я робко пожал плечами. – Кажется, возобновили…
– Вот идиоты! – воскликнул мужчина. – Три дня уже как возобновили, а до них только сейчас дошло! И-ди-оты!
Вступиться за честь своего народа я не решился, а задать вопрос означало увеличить в его сознании число идиотов.
А своего старинного знакомца я всё-таки догнал возле поворота на улицу Спартака. Но самую малость не успел…
Отважный старый горец, видимо, тоже не успел достать из-за спины свой двуручный меч и сразиться в последний раз… От Якира Наумовича остались только кровяные потёки на белом пластике газетного киоска, да «розочка» из пивной бутылки, да трубка, закатившаяся на газон… Ты обманывал нас, корсиканский капрал, Старой Гвардии нам не дождаться…
Трубка ещё дымилась.
2
Сад Эдемский в шестьдесят раз больше Египта; он расположен в седьмой сфере небосвода, открывается двумя алмазными вратами и заключает в себе шестьсот тысяч ангелов с лучезарными ликами.
Талмуд
…В следующий раз веселья не получилось.
– Это что за хрень? – хмуро спросил Панин, указывая на плоды очередного мерлинского творчества во дворе.
– Колодец! – с вызовом сказал Роман Ильич.
– Ко-ло-дец?! Это воронка от полутонной авиабомбы, а не колодец! Что за самодеятельность? Тебе воды не хватает?
– Я на всякий случай, – смущённо сказал Мерлин. – Вдруг вся твоя механика остановится?
– Страшней ломехузы только ломехуза с инициативой, – Панин воздел руки к небесам. – Идиот! Как ты туда сруб думал опускать?
– Какой сруб? – опешил Мерлин.
Ничего не ответил Панин, только сделал вид, что горько плачет. И пошёл в дом, распевая старую песню про пэтэушников, несколько модифицированную:
Пройдут года, настанут дни такие,
Когда советский трудовой народ
Вот эти руки, руки золотые,
Возьмёт и с головою оторвёт!!!
Но не приступил к чёрному запою – то ли от потрясения, то ли оттого, что картина над креслом нынче была весёлая – Шаляпин в шубе на фоне Масленицы.
– А что теперь делать? – растерянно сказал Мерлин.
– Да хоть сортир устанавливай на двадцать очков! – рявкнул Лось. – Весь ландшафтный дизайн псу под хвост!
– А что, – сказал Роман Ильич, – разве был дизайн?
– Был, – тоскливо сказал Панин. – Бабки же содрали – значит, был… Когда улечу, всё закопай. А я-то ещё высоких гостей думал сюда привезти!
– Каких гостей? А конспирация?
– А, всё равно сорвалось, – сказал Панин. – Может, и к лучшему… Неприятная история получилась, Колдун…
– Таня?! – вскинулся Роман Ильич.
– Нет, с ней всё в порядке. Костя уехал. Лейзарович.
– Куда?
– На историческую родину.
– Он же не собирался…
– Да вот собрался со всем выводком! У меня словно руки отрубили!
– Ну, теперь навсегда не уезжают, – примирительно сказал Мерлин. – Это в советское время…
– А у нас всякое время – советское, – Лось даже скрипнул зубами. – Опять мы с ними рассобачились из-за арабов… Вот объясни, Колдун, откуда у наших вождей такая нежная и безответная любовь к арабам?
– Россия – дама капризная, – сказал Роман Ильич. – Постоянно меняет партнёров…
– Худая корова и телится не вовремя, – проворчал Лось. – А у меня, между прочим, долгосрочные обязательства, заказы… Опомнятся, когда они в наших церквях конюшни будут устраивать для своих тонконогих скакунов…
– А мне по барабану, – сказал Мерлин. – Вот дойду до водоносного слоя – и плевать мне тогда на вас на всех кучу большую.
– Ладно, – сказал Панин. – Принеси-ка лучше пивка из вертолёта, а то мне двигаться лень…
– Сей секунд, барин, – сказал Роман Ильич.
