День чекиста
Галине Дурстхофф
За столом с русской закуской (соленые огурцы и грибы, селедка, ветчина, сало, вареная картошка, квашеная капуста) сидят Иван и Марк. На плечи Ивана наброшена старая советская шинель с погонами капитана МГБ. Марк в легком бежевом свитере. Он открывает бутылку водки, разливает по стопкам.
Марк. Ты был чекистом?
Иван. Был.
Марк. И не стыдно тебе?
Иван. Нет.
Чокаются, выпивают, закусывают.
Марк. Арестовывал невиновных?
Иван. Арестовывал.
Марк. Выбивал из них ложные показания?
Иван. Выбивал.
Марк. Пытал?
Иван. Пытал.
Марк. Фабриковал коллективные дела?
Иван. Фабриковал.
Марк. И не стыдно тебе?
Иван. Нет.
Чокаются, выпивают, закусывают.
Марк. Провокаторов к людям подсылал?
Иван. Подсылал.
Марк. Брал заложников?
Иван. Брал, брал.
Марк. Потом расстреливал?
Иван. Само собой.
Марк. А сам участвовал в массовых расстрелах?
Иван. А как без этого?
Марк. Тебе не стыдно?
Иван. Нет.
Выпивают, закусывают.
Марк. Ты изымал последнее зерно у крестьян, обрекая их на голод?
Иван. Изымал, изымал.
Марк. А потом арестовывал побирающихся в городах крестьян?
Иван. Арестовывал. Пачками.
Марк. А во время войны ты служил в заградотряде?
Иван. Было дело.
Марк. Стрелял из пулемета по отступавшим?
Иван. Стрелял, помню: тра-та-та-та-та!
Марк. Тебе не стыдно?
Иван. Нет.
Выпивают, закусывают.
Марк. А после войны ты арестовывал советских граждан, оказавшихся на оккупированной немцами территории?
Иван. Арестовывал. Тысячами!
Марк. Высылал крымских татар, чеченцев и ингушей?
Иван. Высылал. Эшелонами. Ту-ту-у-у-у-у…
Марк. Фальсифицировал дела “врачей-вредителей”?
Иван. Фальсифицировал.
Марк. И тебе не стыдно?
Иван. Нет.
Выпивают, закусывают.
Марк. Ты выпихивал из страны Солженицына, Войновича, Владимова, Бродского, Буковского?
Иван. Выпихивал.
Марк. Ты убивал Михоэлса?
Иван. Да, пришлось его грузовиком переехать… фу, жарко. Давай ты теперь.
(Встает, снимает с плеч шинель, набрасывает ее на плечи Марка, садится на свое место.) Ты был чекистом?
Марк. Был.
Иван. И не стыдно?
Марк. Нет.
Чокаются, выпивают, закусывают.
Иван. Ты пытал режиссера Мейерхольда, академика Вавилова, профессора Виноградова, писателя Бабеля?
Марк. Пытал.
Иван. Ты пил через соломинку кровь монархистов?
Марк. Пил.
Иван. А мозги великих князей жарил?
Марк. А как же. На постном масле. А по праздникам – на сливочном. Отваришь сперва в подсоленной воде с ложкой уксуса, перчиком, лаврушкой, гвоздичкой, остудишь, обваляешь в толченых сухарях, обжаришь, поперчишь, сбрызнешь лимончиком… м-м-м… прелесть! Гениальная закуска под “зубровку”.
Иван. И не стыдно?
Марк. Ну что ты заладил?! Стыдно, не стыдно… Давай!
Чокаются, выпивают, закусывают.
Иван. Ты жонглировал боевыми штандартами рейха?
Марк. Жонглировал.
Иван. Ты пугал женщин в подземных переходах?
Марк. О, с удовольствием! Уау! Йау! Убивау-у-у-у-у!!
Иван. Ты просил свою дочку нарисовать круг на белой стене?
Марк. Конечно, просил. И красиво получилось.
Иван. Ты подглядывал за совокуплением пионервожатых в сенном сарае?
Марк. Не подглядывал, а подслушивал. Это было… ух! Я шел с лодочной станции, где мне буквально дал пендаля парень из 5-го отряда. И сказал: вали отсюда! Старшие отряды катали там на лодках своих девчонок, а нам с Рудиком лодки опять не досталось. Рудик пошел к Вениамину Иванычу в лес на занятие по энтомологии, а я поплелся на игровую площадку, думал сыграть в пинг-понг. И когда шел между корпусом и складом инвентаря, увидел, что дверь в склад приоткрыта. И там разговаривали. Два голоса: мужской и девчачий. И девчонка, похоже, всхлипывала. Я остановился. Это говорил старший пионервожатый Марат и одна вожатая 3-го отряда, Саша. Она была такой высокой, с сильными ногами, большой попой, широким лицом и резким голосом. И классно играла в волейбол. И когда забивала, говорила: мышей не ловите, пшенники! И вот теперь она всхлипывала и повторяла:
– Нет, нет, этого больше не будет.
– Ну почему, объясни мне? – спрашивал Марат.
– Потому что… потому что никогда не будет больше, никогда! – повторяла она.
Я встал возле двери и слушал.
– Ну что, что случилось?
– Ничего не случилось.
– Я тебе не нравлюсь?
– Нравитесь.
– Мы уже двое суток как на “ты”. Забыла?
– Нет.
– Я тебе не нравлюсь больше?
– Нравишься.
– Я тебе противен?
– Нет.
– Ты меня не хочешь больше?
– Я не… нет… я не хочу сейчас.
– Так это будет не сейчас. И не здесь. Ну?
– Не знаю…
– Это будет там, где мы сможем насладиться друг другом. Спокойно.
– И где?
– Там у запруды есть сенной сарай. Это недалеко, но там нет никого. Никогда.
– Я не пойду.
– Значит, я тебе противен?
– Нет.
– Тогда почему?
– Я не пойду.
– Саша, ну что… ну…
– Нет… Марат…
– Саша….
– Я….
– ……
– …….
– Ну? Ведь так? Ты же уже женщина, а не девчонка.
– Не надо…
– …….
– …………
– ….
– ……..
– У тебя все такое… нежное… женское…
– Не надо… прошу…
– Влюбился в тебя сразу, как школьник… с ума схожу… спать перестал по ночам…
– Ну… не…
– Такая… ой… какая нежность… а здесь…
– Не надо…
– Ты женщина… ты должна наслаждаться жизнью…
– ……
– ……….
– ……ой…
– Ну? Лучше же, да? Милая….
– Ну….
– Без “ну”, Саша, без “ну”…
– ….
– Милая… красивая…
– Я… не очень красивая…
– И глупая… такая глупая… и нежная…
– ….
– …вот… у тебя сосочек как у взрослой…
– ….
– ….сосочек моей звезды…
– ….
– …и здесь…
– ….
– Сашенька… моя звезда…
В это время горнист Миша заиграл сигнал к обеденному построению.
– Я пойду к своим… – пробормотала Саша.
– Ступай. Как тихий час начнется, подходи к столбам.
Я попятился от двери, пошел на цыпочках, потом побежал.
На площадке у флага мы стали строиться поотрядно. Саша подошла тоже. Ее лицо было красным. Марат пришел позже, когда уже все построились, и встал возле флагштока. Ему стали рапортовать командиры отрядов. Вожатые стояли отдельно. Я смотрел на Сашу. Она была в шортах, военной рубашке с красным галстуком. На ногах у нее были белые “лодочки”. Рапорт окончился, все двинулись в столовую. Вожатые обедали за отдельным столом. Марат сидел с ними. Я видел, что он рассказывал что-то смешное и все вожатые смеялись. И Саша тоже смеялась. Потом объявили тихий час. Я пошел в наш корпус, снял пионерский галстук, рубашку, залез в кровать. Двое вожатые прошли меж коек по проходу и вышли. Ребята стали болтать, а я как бы “пошел поссать”. На самом деле я вышел из корпуса и побежал к месту, где были врыты в землю два столба, на которые надо было забираться. И увидел, как Саша прошла мимо этих столбов, а в кустах подальше я увидел Марата. Он повернулся и пошел. И она пошла в том же направлении. Я побежал за ними. Они прошли мимо баскетбольной площадки, вошли в лес. Я шел за ними. В лесу они пошли вместе. Марат взял Сашу за руку. Потом они свернули, прошли через просеку и подошли к сенному сараю. Он стоял на краю леса, где луг начинался. Я стоял в лесу и смотрел. Сенной сарай был заперт на замок. Марат открыл замок, они вошли внутрь и притворили дверь. Я осторожно подошел к сараю. Он был сбит из грубых досок, меж которыми были щели. В щелях торчало сено. Видно в щели ничего не было. Но было слышно. Я разглядывал это торчащее сено и слушал.
– Ну вот… здесь видишь как… никто не помешает…
– Я…
– Иди сюда…. вот так…. вот….
– Но….
– Без “но”, милая….
– ….
– Я сам, сам…
– Нет… зацепилось…
– Вот… вот…
– …
– Милая…
– …
– Да…
– ….
– Да, милая…
– ….
– Да, милая…
– ….
– Да, милая…
– Ой, больно…
– Я медленно… медленно вот… пипочка твоя еще не привыкла… привыкай… привыкай…
– Ой…
– Привыкай…
– Оа…
– Привыкай…
– А…
– Привыкай…
– Ао…
– Привыкай…
– Аи…
– Медленно… хорошо…
– …
– Хорошо… хорошо? Ведь хорошо? Сашеньке хорошо?
– Да… ао…
– Хорошо…
– Ао…
– Хорошо…
– Оу…
– Хорошо… милая… обожаю тебя…
– …
– Вот… как хорошо Сашеньке… Сашенька красивая… вот как…
– …
– Вот… теперь повернись на животик.
– Ао…
– Вот так… ложись так… здесь мягче…
– Но… а…
– Ложись попочкой кверху… сладкой попочкой… поцелую попочку… чтобы девочке Саше было нежно… было хорошо…
– …
– Вот… так…
– Нет… зачем…
– Сейчас будет еще лучше…
– Там нет… больно!
– Я не спешу… медленно…
– Не надо!
– Не бойся ничего. Я с тобой.
– Больно!
– Не бойся… все хорошо… все сладко…
– Больн-о-о-о-о!
– Нет, не больно… уже не больно…
– Больно-о-о-о!
– Все, остановился. Тихо, тихо…
– Ну больно… больно…
– Я уже там… все хорошо… я ничего не делаю Сашеньке… сладкой Сашеньке… просто лежу…
– Не надо… ну не надо!
– Да я уже там. Все.
– Не надо-о-о-о!!
– А ну заткнись! Будешь орать, я тебя придушу, дура! Вот, клянусь! Придушу, а сарай подожгу. Вот, смотри… вот зажигалка. Вот! Подпалю на хер вместе с тобой. Если ты такая дура, будь головешкой! Только пикни еще!
– …
– Я же тебе хорошее делаю, учу быть свободной, сексуальной женщиной. А ты вопишь, как пятиклассница. Я никогда тебе плохо не сделаю. Никогда.
– Боль… но… мне…
– Не больно. Сейчас будет хорошо. Вот. Сладенькая попочка Сашенькина.
– ……
– Вот какая попочка. Сладкая попочка. Нежна-я…
– Боль-но-о…
– А ну заткнись! Заткнись! Повторяй: мне хорошо! Ну!!
– Мне хо-ро-шо…
– Сашеньке хорошо.
– Сашеньке хорошо.
– Сашенька сладкая.
– Сашенька сладкая.
– Нежная попочка.
– Нежная попочка.
– Марат имеет Сашеньку в попочку.
– Марат имеет…
– Ну!
– …Сашеньку в попочку…
– В попочку.
– В попочку.
– В по-поч-ку…
– В попочку.
– В по-поч-ку…
– В попочку.
– В по-поч-ку!
– В попочку.
– В по-поч-ку!
– В попочку…
– В по! поч! ку!! А-а-а-а-а-а!!
– …….
– А-а-а-а-а…. ааа…. ааа…
– ….
– Ну вот… ааа… сладенькая…
– …
– Вот… залил я…залил залил Сашеньке в сладкую попочку… Сашеньке… ааа… залил…
– ….мне…
– Подожди, пожалуйста, не двигайся… не шевелись… молчи… молчи!
– …
– Сашенька… ой… как… это… вот…
– ……
– Вот…
– …
– ……
– …
– …
– ……
– Осторожно… сейчас… Сашеньке нечего бояться… сейчас… вот… вот. И все.
– …
– Вот и все. Ведь не больно?
– …
– Не больно сладкой попочке… поцелую…
– …
– ……
– ….
– Вот какая…
– ….
– Сладкая… сладкая попочка… никому не отдам… моя попочка…
– …
– Повернись. Все уже. Ну? Вот так. Еще ближе… вот… вот так… никому не отдам мою сладкую девочку.
– Это… было…
– Что?
– Больно… зачем…
– У тебя там все окей. Нет ни крови, ничего. Я же сказал: я плохого тебе никогда не сделаю. Только хорошее. Ты вырастешь, будешь благодарить меня. Ты сегодня стала самой свободной женщиной своей школы. Все девки – соплячки просто, зассыхи по сравнению с тобой.
– Я больше это никогда делать не буду.
– Подожди…
– Никогда. Клянусь!
– Ну… подожди… потненькая моя… вот губка верхняя вспотела… Сашенька…
– …
– Ты сейчас еще многого не понимаешь.
– Я это никогда делать не буду. И с вами мы…
– С тобой, с тобой.
– С тобой мы больше встречаться не будем.
– Вот… слушай. Давай помолчим просто пять минут. Пять минут.
– …
– ………
– …
– Вот. Ты успокоилась.
– Угу.
– А если “угу”, то слушай. Слушай внимательно. Я в тебя влюблен. Очень. Это тебе понятно?
– Да.
– Если мужчина влюблен в женщину, он хочет ей наслаждаться. Это ясно?
– Я это делать не буду.
– Тебе в следующий раз вообще не будет больно.
– Я не буду.
– Тебе будет только хорошо.
– Не буду.
– Ты будешь, Сашенька.
– Не буду. Дайте… дай мне мои…
– Подожди.
– Мне надо идти.
– Ну… погоди…
– Мне надо идти!
– Заткнись!!
– …
– И послушай меня. Внимательно. Просто полежи и послушай. Вот я руку так положу, можно? Ты взрослая, девятый класс закончила, знаешь, кто сейчас возглавляет нашу страну. Юрий Владимирович Андропов. Раньше он возглавлял Комитет государственной безопасности СССР. КГБ. Так вот, милая Саша. Сейчас самые могущественные люди в стране – офицеры КГБ. Они самые умные, самые хитрые. Самые проницательные. И могут все. Они могут сделать человеку карьеру, а могут просто растоптать человека, как муравья. Мой дядя Паша – генерал КГБ. Старый друг Юрия Владимировича Андропова. Я у него единственный племянник, своих детей у него нет. Он меня очень любит. И помогает. В МАИ я поступил сам, без блата. А пойти по комсомольской линии – это он мне помог. Я уже член бюро. Люблю комсомол, живую работу с людьми. Хотел бы стать вторым секретарем ВЛКСМ института. Думаю, что стану. Через пару лет. Если человек что-то хочет – станет. Дядя мне помогает. Чувствую всегда его поддержку. Так вот. Ты знаешь, что такое КГБ приблизительно. А я знаю точно. Это могучая организация. И в нашей стране она может все. Ты говорила, что активно участвуешь в драмкружке. Играешь в школьных постановках. Я сразу заметил, что ты артистична. Даже когда в волейбол играешь. Ты можешь стать актрисой. Это сложно. Очень! Потому что в ГИТИСе, в Щукинском – огромный конкурс. Попасть трудно. Блатные опять же. Но если я скажу дяде: дядя Паша, моя возлюбленная очень талантлива и очень хочет быть актрисой кино. Помогите ей, пожалуйста. И дядя Паша поможет своему племяннику. И моя возлюбленная поступит в Щукинское училище через год. За год тебя подготовят так, что ты себя не узнаешь. Дядя Паша дружит с актерами. Табаков, Ефремов, Ульянов – его друзья. Вместе на охоту ездят, в баню ходят. Я у него на дне рождения однажды видел Ефремова. Такой мужик мировой! Пьет, как зверь, цистерну может выпить, а все шутит, смеется. Анекдот такой загнул – дамы под стол сползли! Про свой новый фильм интересно говорил… В общем, репетиторов тебе найдут из той же Щуки, натаскают, поставят дикцию. Выйдешь на экзамене, как Доронина: “Вы любите театр, как люблю его я?” И они все попадают, пять баллов, ты в списке. И вот мы с тобой идем в ресторан, отмечаем, пьем шампанское. Сашенька – актриса! И новая, яркая жизнь. Вот что я могу для тебя сделать. И это только за то, что мы будем по понедельникам встречаться в одном тайном месте. И наслаждаться друг другом. И я буду наслаждаться моей возлюбленной Сашенькой.
– А ваша… твоя жена?
– Что моя жена? При чем здесь? Да, я женат. Рано женился, на первом курсе. Бывает. Не могу сказать, что я очень рад теперь. Можно было и подождать. Но что поделать. Страсть! Я страстный человек, Сашенька. Шаг сделан. Нина – замечательный друг. У нас семья. Но страсть иногда идет поперек семьи. Скажу тебе: не выходи замуж рано. Лучше подожди. Погуляй, понаслаждайся. Надо уметь наслаждаться жизнью. Надо жить клево. Вот, Саша. И последнее: мой дядя может помочь, а может и нагадить. По-крупному. Так, что человек за всю жизнь не отмоется. Например, человека выгонят с работы. И он никогда уже на такую работу не устроится. Твой папа в КБ работает?
– Да.
– Вот, Саша. Такой пасьянс. А решать тебе. Подумай. Сегодня. А завтра скажи мне только одно слово: “да” или “нет”. Все. Одевайся, иди первой. А мне надо запереть сарай.
Послышался шорох сена, я на цыпочках попятился от сарая, вошел в лес и побежал в лагерь. В кулаке я сжимал маленького жука-навозника. Когда я стоял и слушал, он выполз из сена в щели. И я его схватил. Он был маленький, видно детеныш, весь синий, красиво переливался. Обычно жуки-навозники черные, а этот был синий, такой необычный. Я взял его в кулак, и он все ворочался и щекотал ладонь. Я побежал с жуком в кулаке. И когда пробегал мимо столовой, одна из посудомоек мне погрозила пальцем. А одна из двух вожатых из окна директорского корпуса крикнула:
– Так, живо в постель!
Я вбежал в наш мальчишеский корпус, быстро юркнул в свою койку, накрылся простынью. Разжал кулак и увидел, что синего жука в кулаке нет. Это было так странно! Я все время чувствовал его шевеление. И вдруг – его нет. Где я мог его обронить? Когда он смог вылезти из кулака? Он просто исчез. Я лежал и смотрел на свою ладонь. И ругал себя. Слезы навернулись, и я беззвучно расплакался. Слава богу, ребята, что рядом, уже спали. Я вдруг почувствовал огромную усталость. Наверно, я перегрелся, когда стоял на солнце возле сенного сарая. Июль тогда стоял жаркий. Я заснул. И мне приснился сон:
Я в лагере, иду на речку, чтобы покататься на лодке. Выхожу на берег. Это не речка, а огромное озеро, противоположного берега не видно. На лодочной станции стоит тот самый парень, который дал мне пендаля. Но он глубокий старик с морщинистым неподвижным лицом. На груди у него красный пионерский галстук.
– Мне нужна лодка, – лепечу я, ни на что не надеясь.
– Если нужна, бери, – говорит старик и указывает рукой на лодку.
Не веря своему счастью, я подхожу, сажусь в лодку, хватаюсь за весла, налегаю на них. И легко не плыву, а скольжу, несусь по озеру. Оказывается, озеро замерзшее, покрытое льдом. Лодка быстро несется по нему от малейшего движения весел. Прохладный, пахнущий льдом ветер дует мне в лицо. Я несусь, взвизгивая от удовольствия. Различаю впереди фигуру. Кто-то быстро едет на коньках по льду. Я догоняю конькобежца: это наша учительница математики, Вера Харитоновна. Она совершенно голая! Она едет на длинных беговых коньках, заложив одну руку за спину, а другой плавно отмахивая. Я догоняю ее, мчусь рядом. Из лодки мне прекрасно видна она вся – голое тело с большой грудью, упругим задом, стройными ногами. Ее темный лобок мелькает меж равномерно движущихся ляжек. Я мчусь рядом, правя веслами. Она с усмешкой косится на меня и бормочет своими пухлыми, всегда иронично изогнутыми губами:
– Ну, что, Шамкович, в третьей четверти опять позориться будем, когда кефирное уравнение с двумя чемоданными неизвестными ты забыл обнаружить через дежурство по физкабинету Виктора Викторовича по направлению слепой биссектрисы, а дневник изрезали и прокомпостировали красные врачи сразу после заседания совета дружины родителей теоремы Пифагора?
Но я не слушаю ее бормотания. Я вдруг понимаю, что совершенно безнаказанно могу делать с Верой Харитоновной что угодно. Я протягиваю руку и трогаю ее темный волосатый пах. Не обращая внимания, она скользит по льду, бормоча и усмехаясь. Пах мелькает между ногами. Я достаю его, хватаю. Он прячется от меня за движущимися ляжками. Вера Харитоновна скользит, бормочет и усмехается. Я хватаю ее за теплый пах. Сердце мое бешено колотится. Я стараюсь выровнять лодку, чтобы быть поближе, поближе, поближе, поближе к темному, теплому, мягкому, волосатому паху. Лодка виляет, скользит по льду, не слушается. Учительница равномерно катит. Я догоняю ее, равняюсь, сдерживая свою дрожь, хватаю пах левой рукой, потом бросаю весло и хватаюсь за пах и правой рукой, пролезая ею снизу, между прохладных, равномерно движущихся ляжек.
– Ты алюминиевый троечник, Шамкович! – смеется сверху Вера Харитоновна.
Я проснулся.
Рядом никого не было, только пустые койки. В окно светило солнце. Я сел на койке. И почувствовал, что мои трусы мокрые. Я посмотрел на них: темное пятно было в паху. Я потрогал его. Оно было липким. Я встал, надел шорты, рубашку, галстук. И вышел из корпуса. Из столовой шли ребята и девчонки, полдник заканчивался. Я вошел в столовую. За нашим столом № 4 сидели только Три Толстяка – Жиробас Шуля, Жиртрест Бражник и Жирдяй Левша. Они доедали вторую порцию творожной запеканки, запивая ее киселем. Запеканка – это лучше, чем манная котлета. Моя порция и стакан киселя стояли на другом конце стола. Я сел, подвинул к себе тарелку с запеканкой. Она была с изюмом. Отпил киселя, взял ложку, зачерпнул ей кусок рыхлой запеканки, поднес ко рту. И вдруг увидел, что вместо изюма в куске тот самый маленький синий жук-навозник. Я посмотрел на жука. Он был мертв. Я взглянул на Трех Толстяков. Они жевали, равнодушно поглядывая на меня. Не думаю, что это они подложили мне жука. Как он попал в запеканку? Кто-то подсунул его мне. Но кто? Витька? Женька Гопник? А может, сам попал? Улетел от меня, влетел в окно кухни и влип в запеканку? И его запекли вместе с ней? Я смотрел на жука. Три Толстяка доели свою запеканку, поднялись и поплелись к выходу. Они держались вместе, не только потому, что их дразнили, но и из-за того, что Шуля и Бражник учились в одном классе, а мать Шули преподавала Левше игру на скрипке. Я оглянулся, рядом никого не было. Затолкал жука поглубже в запеканку, отодвинул тарелку и стал пить кисель. К столу подвезла свою тележку худая посудомойка с загорелым вытянутым лицом.
– Что, аппетита нет? – спросила она, собирая пустые тарелки и стаканы и ставя их на тележку.
– Просто не хочу, – сказал я.
– Кто опоздал, у того и аппетит пропал, – срифмовала она, взяла мою тарелку и поставила ее отдельно от грязных.
Я быстро допил кисель и выбежал из столовой.
