– Я уже люблю его. Только посмотрите, какая красота! – воскликнула Мадо, увидев костюм с разноцветными лентами, выставленный на манекене в гардеробной. Ева, стоявшая рядом с ней, облегченно вздохнула. Последние два дня она без устали трудилась над костюмом.

– Знаешь, я и понятия не имела, что ты справишься с этим так хорошо. – Ева улыбнулась. Как и она сама, Мадо Минти была миниатюрной женщиной, так что оказалось не так уж трудно сшить костюм, выгодно подчеркивавший ее формы.

– Ты справилась просто отлично.

Мадо, которую на самом деле звали Мадлен, порылась в своей сумочке, извлекла пригоршню франков и вручила Еве. Той показалось, что она еще никогда не держала в руках столько денег.

Позже, в тот вечер, она с гордостью наблюдала за первым актом представления из-за кулис. Теперь она и в самом деле зарабатывала на жизнь так, как хотела. Все ее желания сбылись… по крайней мере, большинство из них.

Она обвела взглядом зрительный зал и ближайшие столики, гадая о том, сможет ли снова увидеть Пикассо. Он отсутствовал в Париже уже больше месяца, но Ева по-прежнему не могла отделаться от фантазии, что между ними произошло нечто значительное, как бы глупо это ни выглядело. Fille stupide! – укорял ее внутренний голос. Именно так: глупая девчонка.

Мистангет подошла сзади и тепло пожала ее руку.

– Вижу, ты снова сделала отличный костюм. Теперь мадемуазель Минти тебя замучает, – с улыбкой добавила она. – Надеюсь, она щедро заплатила тебе за этот шедевр, ведь она хочет приписать все заслуги себе.

– Да, она хорошо заплатила.

– Вот и замечательно. Тогда почему бы тебе не поужинать со мной сегодня после представления? А завтра я поведу тебя за покупками, чтобы ты смогла обновить свой гардероб. В городе стало скучновато после отъезда Фернанды.

Ева ощутила произнесенное имя как легкую пощечину.

– Куда она уехала? – принужденно спросила она, зная ответ еще до того, как слова сорвались с ее губ.

– Разумеется, на юг, чтобы присоединиться к Пикассо. Она презирает провинциальную обстановку, но он так просил, что ей пришлось согласиться.

– Значит, они воссоединились?

– Ну, разумеется. Для них обоих это всегда было лишь вопросом времени.

– Должно быть, они хорошо подходят друг другу, – солгала Ева, борясь с внезапно подступившей слабостью.

– Как лед и пламя. Думаю, именно поэтому их в конце концов всегда притягивает друг к другу. Теперь он еще больше нуждается в ее поддержке после всех этих неприятностей с Аполлинером… Все члены их маленькой общины тесно связаны друг с другом. Судя по всему, они скоро вернутся в Париж на поезде.

Ева не понимала, что случилось, и, судя по выражению ее лица, Мистангет об этом догадалась.

– Похоже, ты не читаешь газеты. Поэта арестовали сегодня днем.

– За что?

– Его обвинили в краже «Моны Лизы». Бывший секретарь Аполлинера признался в краже каких-то резных иберийских голов во время очередного допроса. Судя по всему, они заподозрили связь между двумя кражами в Лувре.

Резные иберийские головы. Ева ясно помнила, что видела их в студии Пикассо. Но она не могла поверить, что он причастен к таким преступлениям.

Это безумие! Должно быть, произошла какая-то ошибка.

– Мне нужно подышать свежим воздухом, – резко сказала Ева и направилась к задней двери, выходившей в переулок между двумя зданиями.

Она не знала, что больше ужасает ее: мысль о примирении Пикассо и Фернанды Оливье или мысль о том, что Пикассо может оказаться вором. Стоя рядом с Мистангет, Ева не могла позволить себе лишних эмоций. Пошатываясь, она вышла на улицу, прежде чем кто-либо успел заметить ее слезы.

Все пропало. Все, над чем он работал, скоро обратится в прах.

Пикассо ощущал грядущую бурю, словно мощную иберийскую грозу, собиравшуюся на горизонте. Сегодня Аполлинера арестовали в связи с кражей «Моны Лизы». Теперь, когда они с Фернандой вернулись в Париж, ему оставалось лишь беспомощно ожидать неизбежного. Плоды его многолетних усилий, долгие годы, проведенные в бедности и борьбе, в мгновение ока исчезнут из-за глупой ошибки. Но Аполлинер совершил еще более непростительную ошибку. Возможно, он уже никогда не узнает, почему Гийом доверился своему подлому секретарю и взял статуи, явно украденные из музея.

Впрочем, он обманывал самого себя. Разумеется, он знал правду. Пабло Руис-и-Пикассо мог быть разным человеком – суетным, эгоистичным, требовательным и тщеславным, – но он не был идиотом. Он сыграл свою роль. Честолюбие заставило обоих – его и Аполлинера – нарушить правила, установленные законом.

Это был еще один повод для того, чтобы уехать подальше от столицы с ее дурными веяниями. Он нуждался в переменах и заранее ощущал их неизбежность. Должно было произойти что-то непоправимое.

Приезд Фернанды не ослабил предчувствие грядущей катастрофы, а лишь умножил его проблемы. Она поверила в примирение, и теперь, после совместного возвращения в Париж, со стороны это выглядело именно так. Но их отношения портились день ото дня.

Они вернулись вместе с Фрикой в квартиру на бульваре Клиши, и еще вчера Пикассо был даже рад оказаться там, среди знакомых вещей. Господствующее положение в столовой занимал красивый испанский шкаф с инкрустацией из слоновой кости и перламутра, некогда принадлежавший его отцу. В гостиной размещалась его коллекция африканских масок, старая испанская гитара из Мадрида и мандолина, а также его любимые находки с блошиного рынка.

Но, несмотря на умиротворяющую домашнюю обстановку, Пикассо не мог отделаться от растущего беспокойства. Глядя на квартиру, заполненную вещами, которые определяли его совместную жизнь с Фернандой, он испытывал сдержанное, но неотвязное возмущение. Слава богу, Фернанда хотя бы вывела собаку на прогулку. Кошка и обезьяна свернулись рядом на софе. Такие простодушные, безобидные существа… В тот момент он завидовал им. Ему нужно было время, чтобы собраться с мыслями.

Пикассо провел рукой по волосам, закурил сигарету и тщетно попытался успокоиться. Грохот в ушах был почти оглушительным. Он зажмурился, но водоворот событий последних двух дней лишь резче проступил перед его внутренним взором. Каким патетичным все это казалось теперь! Как будто они с Аполлинером и впрямь могли легко отделаться от такой невероятно глупой затеи! Он подумал о том, как все началось два дня назад.

Аполлинер ждал его возле студии в Бато-Лавуар. Он находился там с того момента, как они вернулись в Париж. Выглядел он как затравленный зверь.

– Что будем делать? – спросил он, пока Пикассо отпирал дверь. Будучи наполовину поляком, он особенно страшился ареста во Франции.

– Никто не знает ничего определенного, не так ли? – ответил Пикассо вопросом на вопрос.

– Ты имеешь в виду что-то такое, что указывало бы на нас обоих? Еще нет. Но, боюсь, это лишь вопрос времени.

Аполлинер вошел в студию, и Фернанда закрыла дверь за ним.

– Кто-то анонимно донес на меня. У полиции есть ордер. Прямо сейчас, пока мы здесь, они ищут улики в моей квартире.

– Что они могут найти? – фыркнул Пикассо с деланой бравадой. – Ты ни в чем не виноват.

– Жери взял другую иберийскую голову, которая хранилась у меня. Помните, она стояла на каминной полке? – Аполлинер указал на два иберийских бюста, по-прежнему стоявших на постаментах в алькове Пикассо. – Он стащил ее у меня, пока вы находились в отъезде, и, судя по всему, лишь дожидался удобного момента, чтобы устроить против меня шантаж. Он отнес бюст в редакцию «Парижского журнала», надеясь доказать, что вору было очень просто стащить и «Мону Лизу». Очевидно, он собирается возложить вину на службу безопасности Лувра. Такому двурушнику, как Жери, будет нетрудно найти способ присвоить награду в сорок тысяч франков, когда картина вернется в музей целой и невредимой.

– Merde! – пробормотала Фернанда, прикрыв губы пальцами.

– Merde, c’est ҫa, – повторил Аполлинер. – Нам нужно избавиться от этих двух голов, и побыстрее.

– Что ты предлагаешь с ними сделать, Апо? Вынести их отсюда как ни в чем не бывало и утопить в Сене?

– Точно.

Фернанда застонала и закатила глаза.

– У тебя есть идея получше? – бросил Аполлинер с нотками паники в голосе.

Пикассо обменялся встревоженным взглядом с Фернандой. Ровный летний дождь застучал по застекленной стене студии.

– Какого черта у тебя здесь нет спиртного? – пробубнил Аполлинер и опустился на край кровати в углу комнаты.

– Петля затягивается, Пабло. Я уже давно советовала тебе не брать их, – жестко отрезала Фернанда и покачала головой.

– Ты можешь помолчать? Дай мне подумать!

Да, он хорошо понимал, что не стоило брать эти головы. Но в тот раз самоуверенность одержала верх над здравым смыслом. Пикассо помнил, как убедил себя в том, что имеет право владеть старинными испанскими артефактами. В конце концов, он был испанским художником и создавал новые великие произведения, прославлявшие его родину. Здесь, во Франции, они хранились бы за какой-нибудь пыльной витриной или в чулане.

Следующие несколько часов промелькнули как одно ужасное мгновение. Пикассо и Аполлинер убрали реликвии в чемодан и поспешили на Монмартр. Они пересаживались с одного экипажа на другой, не осмеливаясь говорить друг с другом из страха, что кто-нибудь может подслушать или даже почувствовать их вину. На закате, когда они прибыли на Пон-Нёф, мост был запружен народом. Но они не смогли осуществить задуманное. Пикассо обильно потел, а у Аполлинера на глазах показались слезы, когда они миновали итальянского уличного музыканта, выводившего новую песню со словами «L’as tu vu la Joconde?». Весь Париж говорил о краже.

По крайней мере, они совершили один правильный поступок после того, как ушли прочь от Сены. Они организовали анонимную доставку иберийских голов в редакцию «Парижского журнала» и молились лишь о том, чтобы это успокоило всеобщую суматоху. На прощание Аполлинер обнял друга.

– Как думаешь, все будет хорошо? – спросил он, надвинув на глаза фетровую шляпу с широкими полями.

– Разумеется, амиго. Все будет замечательно.

– Может быть, теперь мы наконец пойдем? – осведомилась Фернанда, нетерпеливо оглядываясь по сторонам. – У нас заказан столик для ланча, а туда еще нужно добраться через полгорода. Вы оба задолжали мне куда больше, чем один хороший обед. Кстати, Пабло, мне приглянулось одно кольцо…

Когда они попрощались, Аполлинер ухватил художника за руку.

– Ты действительно веришь, что все будет хорошо?

Пикассо выдернул руку.

– Я всегда верю тому, что говорю.

Теперь, через два дня, он по-прежнему ощущал холодок пережитого ужаса. Час назад Аполлинера арестовали; оба догадывались, что так и случится. В полиции с ним не станут церемониться, учитывая ценность шедевра, а Гийом был слабым человеком. Он постарается не впутывать Пикассо, но в конце концов все-таки сделает это. Нечаянная оговорка, отчаянная мольба об освобождении, и он выдаст своего друга.

Пикассо сделал последнюю затяжку, раздавил окурок в пепельнице и тут же закурил следующую сигарету. Он подумал, что стоит завязать с курением, но знал, что прямо сейчас этого он ни за что не сделает. Едкий дым, наполнявший легкие, напоминал о том, каким он был глупцом.

В Сере Пикассо предпринял искреннюю попытку помириться с Фернандой, несмотря на предлог, который он использовал для встречи с ней. Но сейчас, когда его мир распадался на части, а карьеру ожидал неминуемый крах, он еще глубже понимал, что ему нужен настоящий партнер. Он нуждался в человеке, который поможет ему пережить эти трудные времена и удержит его от новых искушений. Он больше не мог выносить насмешки над своей растущей славой и попытки воспользоваться ею в чужих интересах. После многих бурных лет он отчаянно нуждался в ком-то, кто позволит ему свободно творить и радоваться своему творчеству. Без этого он просто не переживет предстоящих испытаний.