ГЛАВА XXII
ТРИ ПИСЬМА ЗЕФИРИНЫ
– Это несчастный случай!
– Это неосторожность!
– Какая-нибудь плохо погашенная свеча, наверняка!
Когда Зефирина пришла в себя, она подумала, что, выйдя живой из огня, умрет от удушья. Действительно, вокруг нее царила такая суматоха, что ей не хватало воздуха.
По меньшей мере добрая сотня людей – вельможи, лакеи – топтались на лужайке. Они волновались, давали советы, дергали ее, поднимали, усаживали, затем вновь укладывали, чтобы тотчас же поднять ее вновь… Движимые самыми лучшими намерениями, они чуть не погубили ее.
У каждого было свое лекарство. Одни хотели всю ее намазать растительным маслом, другие были сторонниками того, чтобы всю ее целиком погрузить в большой сосуд с вином, уверяя, что ванна из бордосского вина – первейшее средство от ожогов. Некоторые отдавали предпочтение воде из родника. Дамы бежали к своим палаткам. И возвращались с мускусом, серой, амброй, семенами настурции, луком-резанцем, лошадиным навозом и даже засохшей грязью, перемешанной с коровьей мочой!
В то время как услужливые руки растирали ей под покрывалом опаленные огнем ноги и руки, Зефирина пыталась найти среди склонившихся над ней лиц блестящие глаза незнакомца, спасшего ее. Прекрасный англичанин? Был ли это он?
– Где он? – пролепетала Зефирина.
– Она заговорила!
– Она открыла глаза!
– Чего вы желаете?
– Этого… дворянина! – с трудом произнесла Зефирина.
– Кого же?.. Какого дворянина? – Того, который… проходит сквозь огонь!
– Она бредит, бедняжка! – говорили дамы, качая головами.
Чей-то грубый, зычный голос покрыл весь этот шум и гам.
– Клянусь носом самого папы, отодвиньте в стороны ваши головешки!
– Да будут благословенны все святые рая! Барышня Зефи, вы живы!
Ла Дусер с шедшей за ним по пятам неописуемой мадемуазелью Плюш рассекал толпу. Зефирина испустила вздох облегчения. Появление гиганта-оруженосца и ее дуэньи должно было спасти от ужасной мази с коровьей мочой.
– Зефи, моя маленькая девочка… черт побери! Клянусь моей шпагой, не надо волноваться! Мадемуазель Плюш натрет вас мазью, которую я сам составил. Через неделю у вас везде слезет кожа, не останется и следов!
Со всей нежностью, на которую был способен этот великан, когда речь шла о Зефирине, он взял ее на руки. Зефирине стало дышаться легче там, наверху, над теснящейся толпой.
– Какое несчастье… ваши волосы! – жалобно причитала девица Плюш, глядя на обгоревшие пряди. Зефирина провела рукой по голове. Она сама себя не узнавала. Голова была покрыта ежиком волос, как у мальчика.
«Отрастут!» – философски подумала Зефирина. Ее даже радовала мысль, что она будет похожа на юного щеголя. Ее собственное положение слабого создания, представительницы прекрасного пола, уже начинало ее беспокоить, нервировать и приводить в отчаяние.
Теперь Зефирина знала, что ее разум превосходил разум большого числа мужчин. Хорошо бы и ее телу быть таким же сильным, как у мужской половины человечества. Страх и слабость, которые она испытала в объятиях незнакомца, оставили ее смущенной, сконфуженной и растерянной, Зефирина была еще слишком молода и неопытна для того, чтобы понять, что именно эта слабость может стать ее силой.
– Сюда, оруженосец! – позвала графиня де Монпеза. – Идите в нашу палатку. Дуэнье будет здесь удобно ухаживать за мадемуазелью де Багатель!
Все направились к соседнему павильону.
Возле пепелища обуглившейся палатки раздавались разрывающие душу крики.
– Наши платья! Наши драгоценности! Наши кружева!
Иоланда де Флоранж, Лора де Бонниве, Маргарита де Монморанси и их приятельницы предавались отчаянию при виде своих обгоревших нарядов.
Они едва повернули головы, когда мимо проносили Зефирину.
«Гнусные эгоистки! Могли хотя бы спросить, как я себя чувствую!» – подумала Зефирина, задохнувшись от такого равнодушия.
– Привет, Рыжуха! Ты действительно чуть не порыжела!
Зефирина посмотрела вниз. Это был Каролюс, который подпрыгивал на своих коротких ножках, пытаясь увидеть юную девушку.
Резким движением Зефирина оттолкнула голову карлика.
Странная искра промелькнула в глазах маленького человечка.
– Ты быстро восстанавливаешь силы, Рыжуха!
Смех карлика растворился в шуме толпы.
На какое-то короткое мгновение Зефирина пожалела о своих словах и о своем движении, но все, что касалось ее мачехи, было враждебным, отвратительным, ужасным…
Она догадывалась о том, что это не был несчастный случай, что чья-то преступная рука, бросила пылающую головню. Но у нее снова не было доказательств.
Среди всех этих волнений Зефирине трудно было до конца привести в порядок свои мысли. У нее страшно горели руки, колени и плечи. Несмотря на это, она чувствовала неотложную потребность довериться верному другу, сделать так, чтобы ее защитили. Зефирине нужен был хороший сторожевой пес, который будет показывать зубы, когда кто-нибудь вновь захочет напасть на нее. Когда Ла Дусер входил под украшенный вычурной отделкой навес павильона графини де Монпеза, Зефирина вдруг спросила:
– Не можешь ли ты предупредить Бастьена о том, что со мной случилось, Ла Дусер?
– Я бы охотно это сделал, но этот плут не появлялся в лагере.
– Ты хочешь сказать, что он не вернулся с прогулки?
Услышав эту новость, Зефирина побледнела.
– Ну, разумеется, я еще не предупредил господина маркиза, но…
– Ничего не говори, прошу тебя, умоляю, Ла Дусер… не предупреждай моего отца…
– Но дело в том…
– Оставь… оставь его в покое… Он не замедлит вернуться! – прошептала Зефирина.
Она выглядела такой расстроенной, что Ла Дусер не стал настаивать. Он довольствовался тем, что проворчал, укладывая ее на кушетке в палатке, предоставленной графом и графиней де Монпеза:
– Где же это видано, чтобы какой-то серв шлялся где ему вздумается… Но не забивайте себе этим голову, мамзель Зефи! Слово Ла Дусера, я буду молчать, и черта с два, я что-нибудь скажу господину маркизу!
Успокоенная этим обещанием, Зефирина закрыла глаза. В то время как девица Плюш снимала с нее обгоревшие лохмотья и обмазывала ее тело с головы до пят мазью, девушка осыпала себя упреками.
«Если с Бастьеном что-нибудь случилось, то я в этом виновата!» Она хотела бы повернуть время вспять, вернуть все назад, взять обратно свои злые эгоистические слова. «Завтра он вернется и вновь будет моим другом», – подумала Зефирина, стараясь себя успокоить.
Ожоги были поверхностными, и мазь Ла Дусера сотворила чудо. Натертая мазью, посвежевшая, одетая в сорочку, подаренную графиней де Монпеза, девушка теперь отдыхала, не прислушиваясь к болтовне Плюш.
Она все еще не спала. Она размышляла, и плоды ее размышлений были скорее горьки. Она осталась совсем одна: без Пелажи, которая могла бы дать совет, без Бастьена, который мог бы помочь ей. Она чувствовала, что перед лицом этого чудовища, всюду подстерегавшего ее, она одинока и беззащитна. У нее появилось желание довериться Ла Дусеру, но поймет ли ее великан-оруженосец? Если король не захотел услышать ее предостережений, то кто ей поверит? К тому же храбрый оруженосец был полностью предан Роже де Багателю. Он ему все рассказывал, а Зефирина не хотела сейчас посвящать своего отца в это дело, пока у нее не будет неоспоримых доказательств.
Откровения папаши Коке все время мучили Зефирину. Был ли старик безумным? В глубине души Зефирина не верила в это. Каково же было истинное лицо доньи Гермины: ангел или демон? После того, что случилось сегодня вечером, Зефирина склонялась скорее к мысли об аде. В ожидании того, что сможет обнаружить все нити, ведущие к истине, Зефирина твердо решила стойко защищать свою жизнь.
Через несколько месяцев, когда она будет замужем за Гаэтаном, он защитит ее. А сейчас надо трезво смотреть на вещи и быть очень осторожной. Надо уметь ждать!
– Дитя мое!
– Дорогая Зефирина!
Час настал! Услышав эти два восклицания, Зефирина поднялась. Маркиз де Багатель, сопровождаемый шелковистым шорохом платья доньи Гермины, входил, совершенно задохнувшийся, в палатку.
– Моя Зефи, моя дорогая… Нам только что сказали на балу. Боже мой, какой ужасный несчастный случай! – говорил, запинаясь, Роже де Багатель, который был бледнее мертвеца.
Ясно показывая только что пережитый им страх, он прижал Зефирину к груди.
– Успокойтесь, дорогой мой отец, теперь все хорошо, – прошептала Зефирина, тронутая этой нежностью.
Она медленно высвободилась из объятий отца и посмотрела донье Термине прямо в глаза. Искреннее беспокойство, которое она читала в глазах мачехи, заставило бы ее еще раз усомниться, если бы она не присутствовала при ужасной сцене в часовне. Опьяняющий запах духов доньи Гермины распространился по палатке. И вдруг какая-то необъяснимая головная боль обрушилась на Зефирину. Устало она опустила свою рыжую головку, со ставшими теперь короткими кудрями, на подушку.
– Вы устали, моя Зефи. Мы оставим вас, вы будете спать. Я надеюсь, вы не очень страдаете… – забеспокоился Роже де Багатель.
– Нет… Я молилась святой Генриетте… И видите, папа, она спасла меня из огня!
Говоря эти слова совершенно невинным тоном, Зефирина украдкой наблюдала за реакцией доньи Гермины. Она была разочарована. На неподвижном и величественном лице «этой Сан-Сальвадор» не дрогнул ни один мускул. Скорее Роже де Багатель казался ошеломленным. Он произнес, запинаясь:
– Почему… святой… Генриетте, дочь моя?
– Потому что она исполняет все, что я ни попрошу. Я очень долго молилась ей в часовне в Валь-Дорэ и просила, чтобы мы с маркизой де Багатель стали друзьями. В моем сне святая Генриетта послала мне гонца… передо мной явился коннетабль де Бурбон, так же как его сын и Византиец.
Зефирина выпалила все это, ни разу не взглянув на свою мачеху. Она чувствовала себя лучше. Головная боль почти исчезла.
– У нее жар! – прошептал Роже де Багатель. Он с озабоченным видом коснулся лба своей дочери.
Вдруг донья Гермина встала и сказала спокойным и мелодичным голосом:
– Поищите свежей воды, Плюш. А вы, друг мой, подождите меня снаружи. Я хочу охладить виски и ноги нашей дорогой дочери, чтобы у нее спал жар!
«Эта Сан-Сальвадор» клюнула на приманку. Теперь пришло время Зефирине действовать, и действовать правильно!
– Спасибо… спасибо… друг мой, вы так добры! – пришел в восторг Роже де Багатель, целуя руки своей жены.
Драпировка опустилась вслед за вышедшими маркизом и Плюш. Зефирина была одна лицом к лицу с доньей Герминой. Если девушка еще сомневалась в виновности своей мачехи, то теперь, увидев, как изменилось ее лицо, сомнения отпали.
– Негодная шпионка! Я должна была бы давно вырвать тебе язык. Тем хуже для тебя, скорпион! Я хотела другого, но у меня нет больше сил постоянно устранять тебя с пути, нет больше времени ждать! – скорчила гримасу донья Гермина.
Сбросив маску, «эта Сан-Сальвадор» приближалась к ложу Зефирины. С искаженным от ярости лицом, с перекошенным от ненависти ртом, она устремила на свою падчерицу взгляд, исполненный ненависти.
Зефирина оставалась на месте, застывшая, парализованная, словно птица, загипнотизированная змеей. Не имея возможности пошевелиться, она видела прекрасные надушенные руки с пальцами, унизанными перстнями. Щелкнув ногтем, донья Гермина открыла оправу большого голубого бриллианта.
«Я сейчас умру!» – подумала Зефирина почти равнодушно.
Как раз в этот момент где-то совсем рядом раздался взрыв. Должно быть, огонь добрался до запаса растительного масла, находившегося в палатке, соседствовавшей с той, в которой был пожар.
Внезапно прийдя в себя, Зефирина вскочила со своей кушетки.
– Не приближайтесь, Генриетта! Если вы меня убьете или обезобразите, вы пропали! – пригрозила девушка.
При этих словах «эта Сан-Сальвадор» выказала некоторое колебание. Она явно старалась угадать по лицу Зефирины, какую часть в сказанном ею составляет правда, а какую – ложь.
– Вы, что же, меня за идиотку принимаете, слепую и недальновидную? Я оставила в надежном месте три письма: одно – для короля Франциска I, другое – для его святейшества папы римского, третье – для Мартина Лютера… – выпалила Зефирина, довольная своей выдумкой. – В них пишу обо всем, что я знаю, а знаю я многое о вас, Генриетта… Если бы я погибла при пожаре, то это было бы ваших рук дело. Моя жизнь – ваша единственная гарантия, если же я умру, вы погибнете на костре как колдунья!
– Гнусная негодяйка! – прошипела застывшая в свой черед донья Гермина.
– Это вы – гнусная узурпаторша! Поддельная Генриетта де Сен-Савен, принявшая имя Гермины де Сан-Сальвадор… Поддельная графиня, у которой, вероятно, никогда не было мужа, графа де Сан-Сальвадора… Итак, вы обманули доверие моего несчастного отца… Как только вам это удалось, интриганка вы эдакая… Я слишком хорошо это понимаю… вы этого добились с помощью зарезанных голубок и прочей чертовщины.
– А-а-а! Когда пробьет час моей мести, ты будешь плакать кровавыми слезами! – прошептала «эта Сан-Сальвадор».
– Возможно… но помните, если случится хотя бы маленькое несчастье со мной, три письма будут отправлены из трех разных мест. Их повезут три гонца, незнакомые друг с другом. Вы видите, моя дорогая Генриетта, счет идет на три! – усмехнулась Зефирина.
Когда донья Гермина услышала эту злую шутку, лицо у нее стало воскового цвета.
– Так ты действительно все знаешь, змея! Ты тоже ищешь третий номер!
– Именно так! – подтвердила Зефирина, понимая, что ни единым жестом или словом не должна показать, что совершенно ничего не разобрала в таинственном восклицании доньи Гермины.
– А-а-а! Я должна была этого опасаться! Ты не такая глупая, какой была она. Клянусь тебе Элигором и Валефаром, что земля будет мала для нас двоих. Однажды я сверну тебе шею, пусть на это потрачу всю мою жизнь.
Произнеся это очаровательное обещание, донья Термина закрыла оправу своего бриллианта.
Внутренне Зефирина поздравляла себя. Ее военная хитрость превзошла все ее ожидания.
Настал момент нанести последний удар.
– То, что вы строите заговоры с Карлом V, с Генрихом VIII и с отцом вашего незаконнорожденного сына, меня совершенно не волнует! – самоуверенно продолжала Зефирина.
Казалось, донья Гермина превратилась в соляной столб. Не слыша ответа, Зефирина быстро нанизывала одно на другое:
– Чтобы избежать скандала, связанного с именем Багателей, который неизбежно бросит тень и на меня, я воздержусь от того, чтобы сказать обо всем этом королю. Политика – это его дело! То, что он сохранит или потеряет свое драгоценное герцогство Миланское, это мне совершенно безразлично! Помните только, что все описано в деталях в моих трех письмах… Я говорю это на тот случай, если вы быстро забудете об этом.
Зато мне надоело видеть вас рядом с нами, надоело смотреть, как вы водите моего отца на цепочке, точь-в-точь как бродячие артисты водят медведей на ярмарках.
– Что вы о нем знаете, претенциозная вы девица… быть может, он очень счастлив! – усмехнулась донья Термина.
Не давая этому заявлению произвести на нее хоть какое-нибудь впечатление, Зефирина вновь заговорила надменным и ледяным тоном:
– У вас нет выбора! Раз уж вы так любите Испанию, то поезжайте туда и посмотрите, существуют ли на самом деле замки рода Сан-Сальвадор!
Зефирина откровенно издевалась над особой, которую ненавидела с детства.
При свете свечей лицо доньи Гермины вновь стало бледным и величественным. Только красные губы слегка подрагивали.
– Вы прогоняете жену своего отца! – медленно констатировала донья Гермина.
– Я удаляю ее как удаляют бешеное животное, сударыня… вот и все! – сухо ответила Зефирина.
Если бы глаза доньи Гермины обладали способностью убивать, то ее падчерица была бы сражена на месте наповал.
– Ты выиграла в первом состязании! Посмотрим, так ли ты ловка, чтобы выиграть и во втором турнире!
Проговорив эти слова угрожающим тоном, донья Термина направилась к драпировке, закрывавшей вход. Здесь она столкнулась нос к носу с неописуемой Плюш, которая возвращалась, неся большой глиняный кувшин.
– Ку-ку, а вот и славная водичка из источника, обладающая чудесными успокоительными свойствами, дорогие дамы! – просюсюкала Плюш.
Появление девица Плюш пришлось как раз кстати.
– Ваша госпожа совершенно не нуждается ни в каком уходе, Плюш! Но вы должны время от времени охлаждать ее мысли.
Донья Гермина брезгливо отодвинула дуэнью рукой и исчезла за драпировкой. После нее остался только запах опьяняющих духов.
– Мадемуазель Зефи, что… что… происходит? – пролепетала Плюш, смущенная таким несвоевременным уходом.
Не отдавая себе отчета в том, что она делает, старая дева вылила столько же воды на свои туфли, сколько и в серебряную миску.
– Моя мачеха немножко нервничает сегодня. Завтра утром, при свете солнца, ей будет лучше! – ответила Зефирина.
Лукавая улыбка озаряла ее выразительное личико. Она была удивлена легкостью своей победы. Итак, с помощью небольшой доли высокомерия, властности и большого количества выдумки и воображения она заставила опаснейшую «Сан-Сальвадор» покориться своей воле. Зефирина все более и более отдавала себе отчет в том, до какой степени был прав брат Франсуа, когда приобщил ее к образованию и дал понять его силу. Ее превосходство над другими людьми было прямым следствием ее ума! Теперь задачей Зефирины было извлечь из этого обстоятельства все возможное.
Несмотря на ожоги, она очень хорошо спала, без всякой головной боли.
На следующее утро ее отец с огорченным видом поведал ей о внезапном отъезде своей жены, «срочно вызванной к изголовью дорогого Рикардо, упавшего с лошади!»
Услышав это известие, которое также избавляло ее и от Каролюса, Зефирина вздохнула с облегчением. До самого последнего момента она опасалась нового нападения со стороны «этой Сан-Сальвадор». Та же, казалось, была разбита наголову хитростью своей падчерицы.
Праздники «Золотого лагеря» окончились для Зефирины. Кроме того, что она потеряла при пожаре все свои наряды, ее кожа облезала большими лохмотьями и не позволяла носить платья, которые могла бы предоставить любезная госпожа де Монпеза. Для того чтобы вернуть палатку ее владельцам, а также для большего удобства Зефирину переместили за стены лагеря, в дом к аптекарю маленького городка Ардре. Она теперь могла носить только рубашку, а тело было покрыто чудесной мазью.
Отныне ее единственным развлечением было слушать чтение девицы Плюш, которая в течение дня монотонным голосом читала бесконечные рыцарские романы. Время от времени ее навещал отец, который рассказывал ей сплетни, носившиеся по лагерю.
Прошло три дня, но Бастьен так и не вернулся на конюшни. Маркиз де Багатель в конце концов это заметил. Он был в ярости от исчезновения Бастьена и хотел объявить розыск молодого конюха. Если бы его схватили, то в лучшем случае его ожидала порка, а в худшем – колесование или дыба. Для того чтобы показать пример другим, Роже де Багатель, разумеется, шутить не станет.
– Это я послала Бастьена в Поссонньер отвезти записку моей подруге Луизе! – заверила Зефирина отца, чтобы защитить юношу.
Роже де Багатель перенес свое недовольство на дочь. Он смотрел на нее суровым взглядом, который ей был не знаком.
– Вы слишком своевольны. Самая простая вежливость обязывала вас спросить на это разрешения у меня!
– Я не хотела вас беспокоить всеми этими домашними проблемами, вы были так заняты! Ну же, отец, дорогой, расскажите мне о том, что происходит между королями.
Справившись со своим волнением, Зефирина стала нежной, ласковой, очаровательной. Она окружала своего отца лаской, счастливая от того, что стала с этого момента единственной женщиной в его жизни.
Не заставляя себя долго упрашивать, Роже, который прекрасно выглядел после отъезда маркизы, описал Зефирине официальную встречу Франциска I и Генриха VIII в Валь-Дорэ, приемы королевы Англии Екатерины и доброй королевы Франции Клод, пиры, танцы и маскарады, за которыми последовали турниры (по рыцарскому обычаю), соревнования по владению оружием в пешем строю, стрельба из лука и даже рукопашная схватка двух монархов, лицом к лицу.
– Наш король умеет драться, как моряк де Кимпер. Ловким ударом его величество свалил короля Англии и заставил его «поцеловать пыль». Видели бы вы это, Зефирина… Генрих VIII поднялся смущенный, он что-то невнятно бормотал, а французский лагерь оглушительно приветствовал Франциска I.
Рассказывая об этой сцене, Роже де Багатель был преисполнен гордости.
«Это плохо! – подумала Зефирина. – Король Франциск I приведет в раздражение толстого Генриха, и тот еще быстрее побежит поплакать на плече у Карла V!» Не замечая озабоченности дочери, Роже де Багатель продолжал с удовлетворением:
– И это еще не все, мое дорогое дитя… Сегодня утром их величества, выйдя с мессы, которую служил Томас Уолси, кардинал Йоркский, оказали мне высокую честь, справившись о вашем здоровье!
– Даже король Англии? – не смогла не спросить с иронией Зефирина.
– Ну, разумеется. Какой характер, дитя мое! Я должен признать, что не понимаю вас, Зефи. Почему вы всегда принимаете такой воинственный вид? Король Генрих не единственный… один из вельмож его двора тоже очень интересовался вами!
– О, скажите скорее, папа…
Сердце Зефирины внезапно очень сильно забилось.
– Это был милорд Мортимер Монроз… самый богатый вельможа Англии. Говорят, что у него…
– Пять тысяч овец! – закончила Зефирина с мечтательным видом.
– Ах, так вы в курсе! А не обменялись ли вы несколькими словами с милордом Монрозом во время первого бала?
– Да… нет… – Смутилась Зефирина. – А… что он вам сказал, папа?
– Только это: «Я узнал о несчастном случае с мадемуазель де Багатель. Как она себя чувствует?»
– Ах, это все! – сказала разочарованная Зефирина.
– Нет… Милорд Монроз добавил: – «Я прошу вас, господин маркиз, передать ей мои наилучшие пожелания скорейшего выздоровления!»
– Ах! Он ни о чем больше не спросил? – настаивала Зефирина.
– Да нет… А что бы вы хотели, чтобы он добавил?
Роже де Багатель начал с любопытством поглядывать на свою дочь. Зефирина предпочла переменить тему разговора. После того, как они поговорили о нарядах королев и о сплетнях в «Золотом лагере», Зефирина задала последний вопрос, который жег ей губы:
– А вы случайно не нашли того дворянина, который спас меня из огня?
– Нет… Несмотря на все поиски, никто не объявился! По моему мнению, страх, который вы испытали, заставил вас выдумать спасителя, Зефи!
– Да, может быть, папа! – прошептала Зефирина, безотчетно проведя пальцем по губам.
Она была в бешенстве, что лежит здесь с красной кожей, обмазанная довольно вонючей мазью и не имеет возможности самой вести следствие.
– Хорошо, до завтра, моя дорогая. Мне пора возвращаться на празднество. Черт побери, я чуть не забыл! Вот подарок, который посылает вам король Франциск. Я надеюсь, что вы, Зефи, отдаете себе отчет в том, что его величество проявил чуткость и внимание, потратил время на то, чтобы написать для вас шараду, которую вы, возможно, поймете… Что касается меня, то я ничего не понимаю в этих играх ума!
Как только Роже де Багатель ушел, Зефирина открыла маленькую шкатулочку с небольшой насечкой, которую он только что ей передал. Внутри лежала свернутая в трубочку записка. Зефирина проворно ее развернула и прочла следующие слова, написанные собственноручно Франциском I:
«Мое первое – место где причаливают корабли.
Мое второе слышится в крике раненого зверя.
Мое третье – драгоценный металл, из которого отлиты все экю.
Таково горячее пожелание ее короля своей хитрой и умной саламандре.
Франциск.»
Зефирине не потребовалось много времени, чтобы угадать скрытый смысл шарады:
«Мое первое – мол… мое второе – рычание… молчание… мое третье – золото…»
Молчание – золото!»
Зефирина испустила долгий вздох. Она прекрасно поняла смысл королевского послания. Таким образом, Франциск I, все еще упорствующий, напоминал про ее клятву.
Большие зеленые глаза Зефирины устало закрылись. Она чувствовала себя слишком молодой, ее слишком удручала раскрытая ею тайна предательства. Король шел с закрытыми глазами прямо в ловушку, расставленную его врагами.
Ей оставалось только ждать, когда произойдет катастрофа.
Она произошла гораздо быстрее, чем ожидала Зефирина… вестником ее стал очаровательный Гаэтан.
