16

– Пять рабочих дней? – переспрашиваю я женщину-офицера за стойкой отдела по работе с запросами граждан, я уже почти кричу, и причиной тому не только разочарование. Вестибюль Управления полиции Сиэтла представляет собой громадное пространство из бетона и плитки, а шум, производимый входящими и выходящими из здания людьми, заставил меня пожалеть, что я не прихватила с собой беруши. – Почему на то, чтобы снять копию с дела о происшествии, которое случилось пятнадцать лет назад, должно уйти пять дней?

– Нет, через пять дней мы свяжемся с вами по поводу вашего запроса, и независимо от результата вам будет необходимо оплатить возникшие расходы. Мы также сообщим вам, если какие-то записи или фрагменты таковых не подлежат раскрытию. В этом случае они будут изъяты или соответствующим образом отредактированы.

Дэйв облокачивается на стойку.

– Так, правильно ли я понял? Мы должны пять дней ждать, чтобы узнать, можем мы получить копию полицейского рапорта или нет?

– Верно.

– А можно как-то ускорить процесс? Скажем, за дополнительную плату или как-то еще?

Женщина приподнимает густую бровь, и рука Дэйва, который уже было тянется за бумажником, замирает на месте.

Разочарование тычком бьет меня под ребра. Через пять дней мы вернемся на Восточное побережье, и если до этого не найдем другое направление поисков, то ни на шаг не приблизимся к разгадке, почему Уилл сел в тот самолет. Пять дней кажутся вечностью.

Офицер наклоняется влево, глядя через плечо Дэйва на мужчину позади нас:

– Следующий.

Дэйв делает шаг в сторону и снова оказывается в зоне ее видимости.

– Что мы должны сделать, чтобы дело пошло?

Она вручает нам стопку форм и ручку, прицепленную к планшету.

– Заполните это. – Она снова наклоняется влево: – Следующий.

На этот раз мы отходим и направляемся к пустым креслам у окна, унося с собой бумаги, которые она нам дала. Я падаю в свое. Беспомощность давит на меня с такой силой, что я почти не могу дышать.

– Что теперь? Мне больше ничего не приходит в голову, Дэйв. Куда мы поедем искать дальше?

– Что ж, мы могли бы вернуться и попробовать снова навести справки в районе, или, может быть, стоит разыскать кого-то из его одноклассников. Возможно, мы услышим иную версию событий.

– Ты так думаешь?

Дэйв морщит нос.

– Честно? Оба варианта кажутся мне напрасной затеей.

– Вот и мне тоже. И сейчас, когда у нас есть копия журнала, я могу в любое время заняться розыском его одноклассников. Должно быть что-то еще, что мы упускаем.

Мы замолкаем, раздумывая.

Я откидываюсь в кресле и прокручиваю в голове нашу беседу с тренером Миллером, а потом со стариком из общественного центра, и что-то в них не дает мне покоя. Что-то из сказанного кем-то из них, какая-то деталь беспокоит меня, но мои мысли похожи на котенка, играющего с клубком. Как только мне кажется, что я вот-вот ухвачу нужную мне мысль, она ускользает от меня.

Я представляю юного Уилла, ждущего снаружи горящего здания, наблюдающего, как пожарные выносят на улицу его родителей, один из них в черном пластиковом мешке. Действительно ли он был удивлен, увидев, что его отец жив, как сказал старик? Даже после всего, что я узнала о его жизни здесь, не могу представить себе, чтобы Уилл сознательно устроил пожар в надежде, что его родители погибнут. Какими бы ужасными оба ни были, они все же его родители, и, зажигая спичку, он не мог не понимать, что подвергает опасности не только их жизни. Тот Уилл, которого я знаю, никогда бы так не поступил.

И еще старик утверждал, что он был не единственным, кто подозревал Уилла. Хотя доказать ничего не удалось, полиция все же нашла основания приставить к нему кого-то, кто бы следил, чтобы он не наделал глупостей.

Я сажусь прямо, многозначительно подняв зажатую в руке ручку к потолку.

– Вот оно.

– Ты о чем? – хмуро осведомляется Дэйв.

– Старик сказал, что после пожара к Уиллу приставили куратора. Вот с кем мы должны поговорить.

– Отлично, но как это сделать? Он же не сказал, как его звали.

– Нет, но, возможно, это будет в полицейском отчете.

– В отредактированной версии, которую я читал онлайн, ничего не было, но в полной такие важные сведения наверняка присутствуют. Так, ты продолжай трудиться над этим. – Он указывает на бумаги, лежащие у меня на коленях, а сам выбирается из кресла. – А я пойду посмотрю, что мне удастся выведать у нашей приветливой дамы-офицера.

Я наблюдаю, как он идет через вестибюль к столу запросов с таким беззаботным видом, словно он на воскресной прогулке, и чувствую, как в груди у меня начинает щемить от любви к брату. Дэйв бросил все, чтобы полететь со мной в Сиэтл. Он оставил работу, мужа, привычную жизнь, чтобы колесить со мной по этому странному городу, поддерживать меня каждый раз, когда новости об Уилле сбивают меня с ног. Не знаю, смогу ли когда-нибудь отплатить ему за все, что он для меня сделал.

Словно почувствовав, что я за ним наблюдаю, он оборачивается и делает движение рукой, как будто пишет в воздухе. Я улыбаюсь, посылаю ему воздушный поцелуй и берусь за бумаги.

Я приступаю к заполнению второй страницы, когда в сумке звонит телефон. Хватаю ее и начинаю рыться в поисках аппарата. После незаконченной переписки с обладателем скрытого номера мы с Дэйвом договорились, что телефон всегда должен находиться у меня под рукой в режиме максимальной громкости. Кто бы ни был этот отправитель, он, вероятно, жил в Рейнир-Виста, когда случился пожар, и, похоже, имеет совершенно иной взгляд на события, нежели старик и тренер Миллер. Маньяк это или нет, я намерена поговорить с ним. Я хочу выяснить, что ему известно. И потому я чувствую чуть ли не разочарование, увидев на дисплее имя отца.

– Привет, моя хорошая, – говорит он в своей спокойной манере, и я зажимаю другое ухо пальцем, чтобы лучше слышать его. – Как там у вас дела? Где вы?

– В полиции. Не волнуйся, нас не арестовали. Мы тут, чтобы запросить старый полицейский отчет. По телефону это долго рассказывать, но, если в двух словах, мой муж был совсем другим человеком, когда жил здесь. О, и, кажется, у меня теперь есть свекор.

– Хмм, будь я проклят. Ты с ним виделась?

Сдержанность всегда была отличительной чертой моего отца, и я не могу сдержать улыбку.

– Ну, в общем, да. И чувствует он себя не очень. У него Альцгеймер, а дом престарелых, в котором он находится, просто кошмар. Остальное расскажу потом. – Разговаривая, я смотрю в окно, за которым пешеходы неторопливо идут по своим делам, словно на улице не моросящий дождь, а солнце. – Ладно, ты позвонил поболтать или по делу?

– Я звоню, потому что твоя мама пристает ко мне, чтобы я выяснил, когда вы возвращаетесь, а еще для тебя есть несколько сообщений.

– А почему мама сама мне не позвонит и не спросит?

– Ну, ты же ее знаешь. Она не хочет быть назойливой.

– Поэтому она пристает к тебе.

– Я же говорю, ты знаешь свою маму. – Я смеюсь, а он продолжает: – У тебя есть под рукой ручка и бумага?

Я нахожу на дне сумки старый рецепт.

– Давай!

– Так, посмотрим… – В трубке раздается шуршание, и я представляю, как отец цепляет на нос очки и листает блокнот. – Клэр Мастерс из Лейк-Форест звонила узнать, как дела, а также Элизабет, Лиза и Кристи, они беспокоятся, что ничего не слышали о тебе со дня поминальной службы. Я полагаю, у тебя есть их телефоны?

– Да. Я напишу им попозже.

– Уверен, они будут рады получить от тебя весточку. Лесли Томас просила передать, что она сожалеет и что, если ты позвонишь ей, она назовет тебе имя, которое тебя заинтересует. Что-то про официантку на холостяцкой вечеринке. Ты понимаешь, о чем она?

– К сожалению, да. Она оставила свой номер?

Отец диктует мне номер, а потом переходит к следующему сообщению:

– Звонил Эван Шеффилд, выразил сожаление, что не видел тебя на встрече друзей и родственников, и хотел убедиться, что ты получаешь уведомления. Мне он показался заслуживающим доверия. Надеюсь, ты не возражаешь, но я дал ему адрес твоей электронной почты.

– Все в порядке. Я обещала дать ему его на церемонии, а потом совсем об этом забыла.

– А еще сегодня заходил человек, назвавшийся Корбаном Хейзом. Мне показалось, он хорошо знает тебя и Уилла.

– Так и есть. Я разговаривала с ним на церемонии. Помнишь? Он друг Уилла по спортзалу.

– Он так и сказал. Еще он принес коробку с вещами. Пара книг, которые он брал у Уилла, несколько фотографий, футболка с забега, в котором они вместе участвовали, и все такое. Он сказал, что хочет, чтобы эти вещи хранились у тебя.

– Очень мило с его стороны, – отвечаю я, и тут мне в голову приходит кое-что еще. – А ты кому-нибудь говорил, что я в Сиэтле?

Не то чтобы я думаю, будто кто-то из звонивших, за исключением Лесли Томас, шлет мне эсэмэски со скрытого номера, но спросить все же стоит. Если отец рассказывает всем, кто звонит или заходит, о том, где я нахожусь, круг подозреваемых становится шире.

– Нет, не думаю. А что?

– Вспомни, пап. Это важно.

Он замолкает, но всего лишь на пару секунд.

– Нет, я совершенно уверен, что не говорил ничего, кроме того, что ты на несколько дней уехала из города и что мы с мамой присматриваем за домом. А теперь объясни, пожалуйста, почему ты спрашиваешь?

Дэйв опускается в соседнее кресло и показывает мне поднятый кверху большой палец в знак победы. Я рассеянно киваю в ответ, потом рассказываю отцу о сообщениях со скрытого номера. Кто бы это ни был, он знает, что я здесь, знает, что мы с Дэйвом приехали, чтобы выяснить подробности о прошлом Уилла, и даже утверждает, что ему известно, что именно я ищу, и что я ищу это не в том месте.

Голос у отца становится жестким и значительным, напоминая о его военном прошлом.

– Мне это не нравится, Айрис. Тот, кто посылает эти сообщения, может отслеживать твой мобильный. А это значит, что он знает не только то, что ты находишься в Сиэтле, но и то, что в данный момент ты сидишь в холле полицейского управления.

– Ну, по крайней мере, тут мы в безопасности, – говорю я, но шутка явно не удается.

Отец ворчит, а сидящий напротив меня Дэйв мрачно хмурит брови.

– Серьезно, пап, у нас все хорошо. В сообщениях не было угроз, просто… требование, чтобы я возвращалась домой, но мы и так завтра, скорее всего, уедем отсюда. Кажется, мы зашли в тупик.

– Хорошо. Мама будет рада это услышать.

Я слышу мамин голос, который звучит так четко, будто она сидит у папы на коленях:

– Услышать что?

– Что дети завтра возвращаются. – Она говорит что-то еще, но я не могу разобрать, что именно, отец вздыхает. – Она хочет знать, ела ли ты?

– Да, – отвечаю я и почти не кривлю душой. Я ела, просто мне мало что удается удержать в желудке. Я возвращаюсь к теме разговора: – Что-то еще?

– Ага, Ник Брэкман звонил четыре раза.

Это сообщение заставляет меня задуматься. Ник – начальник Уилла, я видела его всего несколько раз на мероприятиях, организуемых в «Эппсек», и это было так давно, что, когда он подошел ко мне на поминальной церемонии, я не сразу вспомнила, кто бы это мог быть. Когда мне это наконец удалось, он уже отошел.

– Что хотел Ник?

– Он не сказал, но мне показалось, что дело срочное. Он оставил номер своего мобильного и просил, чтобы ты позвонила, как только у тебя будет возможность, не важно, днем или ночью. Он ответит в любое время. – Отец диктует номер, и я записываю на ту же квитанцию. – И еще кое-что, милая.

Что-то в его голосе заставляет мое сердце тревожно забиться, меня бросает в холод и в жар одновременно.

– Да…

Он тянет время, откашливаясь, и этот его маневр вынуждает меня сползти почти на самый край кресла.

– Ну же, папа, просто скажи мне!

– Сегодня утром звонила Энн Маргарет Майерс. – При упоминании этого имени я сжимаю подлокотник кресла так крепко, что кажется, он вот-вот сломается пополам. – Милая, на месте катастрофы было найдено обручальное кольцо Уилла.

Каким-то чудом Дэйву удалось достать два билета в первый класс на ночной рейс в Атланту, где, по словам отца, на столике в ванной меня ждет пухлый конверт с логотипом «Либерти эйрлайнс». По уверениям Энн Маргарет, на нем нет ни царапины, даже самой крошечной. Я думаю о той силе, которая сорвала кольцо с его пальца, представляю, как этот кусочек платины стремительно падает с небес, а потом упруго подскакивает на кукурузном поле, словно мячик в автомате для пинбола, и после всего этого кольцо продолжает выглядеть как новое. Она назвала это счастливой случайностью, такой же случайностью, какой была неисправность, ставшая причиной падения самолета.

Я вздыхаю и смотрю в окно. За окном ночь и взлетная полоса аэропорта Сиэтла. Вращающиеся желтые огни отражаются в лужах, размытые пятна света причиняют боль моим опухшим глазам даже сквозь черные стекла очков. Я понимаю, насколько чудно, должно быть, выгляжу в солнечных очках в десять часов вечера, словно я какой-нибудь рэппер, но это единственный способ скрыть слезы. Я плачу с тех пор, как отец сообщил мне, что нашлось кольцо Уилла, то самое, на внутренней стороне которого выгравировано мое имя.

Все эти семь дней я лелеяла надежду. Я говорила себе, что на самом деле Уилл не умер, по крайней мере до тех пор, пока у меня не будет доказательств его смерти. Пока на месте крушения не будет найдена хотя бы крохотная его частичка. Я изо всех сил цеплялась за эту надежду обеими руками, хотя шли дни и надежда утекала сквозь пальцы. А потом один звонок из «Либерти эйрлайнс» украл мою надежду и забрал моего мужа – любовь всей моей жизни, будущего отца моих детей – во второй раз. Но на этот раз я потеряла его по-настоящему, и боль от этой потери обжигает мое сердце, словно раскаленное железо.

Дэйв сжимает мои пальцы вокруг стакана с холодной водой и вкладывает мне в другую руку крошечную голубую таблетку.

– Эта малютка поможет тебе отключиться, и ты проспишь глубоким сном без сновидений весь путь до дома.

Если есть что-то, в чем точно разбирается современный городской гомосексуальный мужчина, так это фармацевтика. Я, не задумываясь, запиваю таблетку водой.

А потом я отворачиваюсь к окну, прижимаюсь лбом к стеклу и жду, когда наступит забытье и сон без сновидений освободит меня.