Если бы раньше мне кто-то сказал, что я буду украшением чьего-то подлокотника, я бы, наверное, возмутилась до глубины души. Еще бы! Та-а-ак! Это что он делает? Кто позволял ему гладить мою коленку? Я, между прочим, как бы замужняя женщина! Мне мой гражданский супруг категорически запрещает массаж коленок! Только физиотерапевт в крайне запущенных случай ревматизма! Тонкие пальцы осторожно, едва касаясь, рисовали нежные, задумчивые узоры, похожие на цифры.

– Не не-е-ервничай и не ерзай, – мурлыкнул задумчивый математик. – Я на тебе рассчитываю. И на тебя, кста-а-ати, тоже… Мага я тебе наше-е-ел… Во-о-от он сидит… Скро-о-омничает…

Я посмотрела на тощего юнца, который слишком рано перешел на темную сторону силы, поскольку не успел отъестся на светлой стороне. Теперь я знаю, чем его сманили. Печеньками! Прямо представляю, как он облизывался, урча голодным желудком, а потом пальчиками собирает крошечки с тарелочки.

– Ты же понима-а-аешь, что между на-а-ами есть непреодоли-и-имая сила притяже-е-ения, – мне на коленку легла стопка бумаги, – денег. Догово-о-ор…

Я взяла стопку и начала вдумчиво читать каждое слово. Волосы на висках сначала седели, а потом стали шевелиться. «Лиза, она же Цветочек, обязуется …», – икнула я, поглядывая в бессовестные глаза составителю договора. Ломовая лошадь, глядя на такой договор, попросила сигаретку, чтобы тихо сдохнуть от капли никотина.

– А что значит «и др…» в списке оказываемых мною услуг, – прищурилась я, глядя на ровный почерк.

– И дру-у-уг, – сладенько ответили мне, заглядывая в глаза. Ломовая лошадь поперхнулась табачным дымом, затравленно глядя на меня. – Я предусмотре-е-ел множество вариа-а-антов дру-у-ужбы …

– Постой, – я еще раз просмотрела сомнительные листы. – А «и пр…»? Приятельница? Или прости….

– И прочие прия-я-ятности, – снова кротко и сладко улыбнулись мне.

– Никаких прочих приятностей! Я – как бы замужем! – обиделась я, тяжело вздыхая и представляя свою дебильную улыбку на свадебных фотографиях.

- А где как бы му-у-уж? Дава-а-ай его позове-е-ем? – снова улыбнулся Эврард. – Как бы му-у-уж?! Ты где-е-е?! Не отзывается. Стра-а-анно… Или мне призва-а-ать его сюда-а-а?

– Нет! – рефлекторно дернулась я, а потом испугалась внезапного порыва. Я представила, какой содержательный диалог с пеной у рта состоится между местным темным властелином и моим политически-подкованным как бы супругом.

– Та-а-ак вот откуда но-о-оги растут, – мурлыкнули мне, снова глядя на меня своим ядом глаз.

– Гладить место произрастания ног не обязательно, – сурово ответила я, понимая, что кто-то уже с интересом поглаживает то самое место встречи двух конечностей. У кого-то нижних, а у кого-то еще и верхних! Но делают это так осторожно, как бы невзначай…

– А ка-а-ак же и др…? – вкрадчиво поинтересовались у меня, глядя на договор. Но тут же рука исчезла, а голос изменился. – Подписывай. У тебя нет выбора.

Уважаемый Дьявол, закрывайте свои курсы по договорным отношениям, потому что события моей жизни принимают прескверный документооборот! А с другой стороны, шансов заработать себе на жизнь у меня не так уж и много. Я представила себя изысканной женщиной со своим винным погребом в подвале роскошного особняка, вся в «Шанель» и своей личной арт галереей. Я еще и засвечусь автором книги: «Как стать миллионершей? Советы бывшей Золушки», написанной в соавторстве с Капитаном Очевидностью, и выпущенной под редакцией Генерала Ясенпень. Я убедительно буду рассказывать про мотивацию, подсознание, про жизненные цели и психологию неудачника, чтобы наивные дурачки, которые ничего не хотят делать, сидели на протертом диване и видели себя новыми Рокфеллерами, притягивая к себе денежную энергию, убеждая свое подсознание найти работу за десять миллионов в час.

Сбережения в трехлитровой банке превращаются в активы международных банков… Никто никогда не узнает, как мне удалось сколотить состояние… Мысли о том, сколько сейчас стоит золото на рынке, меня ласкали куда больше, чем жалкое блеяние оправданий заблудшей овцы, который непроизвольно вырывается после вопроса: «Ты где шлялась?». Я вспомнила истерические приступы ревности, которые иногда настигали меня врасплох, стоило мне не уложиться в «норматив» выноса мусора, похода в магазин, поездки к родителям.

Я скривилась, вспоминая этот цирк под вывеской: «Бей своих, чтобы чужие боялись!» в исполнении лучшего актера второго плана. Мне до сих пор вспоминают ту прямую трансляцию, в которой я рассказывала, что пора переходить на формат успешной женщины, забыть о философии домохозяйки, не бегать за мужем с котлетой и кротко не заглядывать в глаза! Когда меня занесло в дебри феминизма, позади раздалось шорканье тапок, на экране позади меня появились чьи-то дырявые, застиранные штаны, волосатая мужская рука оттянула резинку штанов, деловито нырнула в трепетные недра, провела ревизию самого ценного. Следом смачно отлипла дверца холодильника, звякнула крышка от кастрюли, и задний план стал полноценным задним планом в дырявых спортивных штанах, сквозь которые просвечивался фрагмент пушистой ноги и вылинявшие трусы.

– А пожрать че есть? – раздалось недовольное бурчание. – Нет, ты че, мать? Ничего не приготовила? Это че у нас? Гречка? Фе! Не буду гречку! Слышь, сетевошка, ты, это сваргань че-нибудь! Муж от голода умирает!

Я предельно четко и очень доступно объясняла, что когда записываю видео-урок, веду трансляцию и так далее, в доме все дружненько превращаются в динозавров и торжественно вымирают на полчаса. Но по закону подлости, у меня возникает такое чувство, что внезапно раздается сигнал к действию: «Пора! Врубай! У нее вэбинар!». Сосед достает свой перфоратор и начинает буравить стену, его кошка начитает мучительно и громко рожать минимум десять котят, ко мне приходят свидетели всех религий, газовщики, старушка за солью. Этажом выше начинается дискотека восьмидесятых, за окном начинает буксовать дядя Витя на своей газели, кого насилуют, кто-то бьет посуду, у кого-то резко просыпается маленький горлопан, пытаясь переорать все это безобразие. Чтобы довершить картину меня на телефоне высвечивается незнакомый номер троюродной тетки, которую я в последний раз обделала, будучи полтора месяца отроду с тех пор больше никогда не видела. Мне безумно хочется повторить этот подвиг двадцатидевятилетней давности, слушая, как у недалекой во всех смыслах родни начинается вечер воспоминаний, плавно переходящий в коллективные поминки.

Со временем простую истину усвоили даже тараканы и комар по кличке «Дракула Заковровый», неуловимый и легендарный вампир, которого даже убивать жалко. Дошло до всех, но не до волосатого жирафа. «Обреченный стать звездой» жаждал своей минуты славы. Он мог весь день не подавать признаков жизни, прикидываясь дохлым электоратом, но стоило мне только настроить вэб-камеру, как мой спортсмен уже был тут как тут. «Бонусный балл в нашей компании составляет…», – бодренько вещала я, показывая графики и таблицы. И тут прямо мне на грудь ложилась рука, сжимая мою страдалицу с деликатностью питекантропа и урчанием пещерного медведя. Обучающее видео превращалось видео для взрослых.

– Мне че? Нельзя жену свою помацать? А потом дуешься, что не пристаю к тебе! – удивлялся супруг. Он обижался и уходил в свою комнату, обозвав меня напоследок «сетевошкой». Однажды во время вэбинара после долгой разъяснительной беседы снова появился непризнанный актер второго плана, жалобным голосом заявляя, что у него на заднице вскочил прыщ! Он бежал из ванной со спущенными штанами, роняя тапки и округлив глаза, словно случайно присел на унитаз, а там была голодная акула, откусившая ему половину мозга. Или добрый доктор Вамписец при виде прыща грустно покачал головой.

Так закончилась работа в приличной компании на приличной должности, и началась работа в «Вонэль».

– Хорошо, подписываю, – выдохнула я, ставя свою роспись на каждом листе, вспоминая комментарии к вэбинару и густо краснея. «А я че? А я – ниче! - удивлялся „мужичок – мозжечок“, натягивая штаны и разводя руками. – Откуда ж я знал, что там другие сетевошки? И что с того, что ты предупреждала? Я че? Все должен помнить?»

Я сидела на черном подлокотнике и вспоминала этот позор, уставившись в одну невидимую точку. Вспомнилось все: слезы, пролитые в подушку, сопли, намотанные на кулак, нервы, которые беспощадно накручивались вместе с просмотрами и язвительными комментариями.

– Моя де-е-евочка, – по моей спине осторожно скользнула рука. – А теперь – ма-а-арш рабо-о-отать! Бессовестный цвето-о-очек си-и-идит, цвете-е-ет… А нужно рабо-о-отать… И я порабо-о-отаю…

- Флаконы должны быть брендовыми! Узнаваемыми! – пояснила я, глядя на унылые склянки и какую-то туалетную бумагу, исписанную и изрисованную со всех сторон кругами для вызова дьявола. – И красивыми! Ленты есть? Краска есть? Несите! Сейчас будем делать упаковку для первой партии!

Кружок кривые ручки вошел в преступный сговор с глазомером, пока я резала на ленточки зеленую ткань и пыталась присобачить корявые бантики к флаконам. Как выяснилось один образец мыла клеился получше настойчивых мужиков, в связи с чем был использован как универсальный суперклей. Нарядные зеленые бантики украшали каждый флакончик и сверточек. Итак, что мы имеем? Ой, а чем это так вполне неплохо пахнет? Я принюхалась к невзрачному флакону, поглядывая на смурного некроманта, который возился со своими склянками.

– Я этим протираю стол после экспериментов! Чтобы не воняло! – фыркнул мрачный гений, пока я прикидывала, как назову новые духи с запахом дешевой зубной пасты, вызывающей легкое ощущение свежести. «Вьюга нос» – промелькнуло у меня в голове, а рука уже фирменным-корявым почерком выводила новое название. «Духи для успешных мужчин», – дописала я, уныло глядя на корявую этикетку. Нет, мужик определенно уже везде успел, вспотел, а тут мы предлагаем освежиться! Срочно нужен каталог, этикетки и … художник!

– Эвра-а-ард! – крикнула я в тронный зал, приоткрывая дверь.

– Да-а-а, – протяжно и задумчиво отозвался принц гадский, занимаясь какими-то бумагами.

– Мне нужен художник! Срочно! – устало выдохнула я, понимая, что сама я не справлюсь.

Через минут сорок передо мной стоял местный Да Винчи вида не очень живописного. Настолько неживописного, что на его месте от автопортретов или масляных себяшечек я бы воздержалось. Старикан с клоками седых волосы, длинным носом, напоминающим клюв дятла и круглыми рыбьими глазами не смотря на почтенный возраст, раздевал меня взглядом, как натурщицу.

– Кого рисуем? – спросил он возвышенно и пафосно, доставая кисти и мольберт. – Могу коллективный портрет!

Я посмотрела на мрачную компанию, понимая, что если и вывешивать в тронном зале портрет передовиков производства, то чуть попозже.

– Мне нужно на вот такой бумажечке нарисовать лошадь и всадника! Вот тут! Здесь мне нужна, – я понюхала какой-то флакон со стойким сладким запахом, который судя по уверению некроманта, являлся неудачным результатом одного неудачного эксперимента. Судя по тому, как наш гениальный друг потирал костлявые ручки, лучше просто наслаждаться результатом, не вдаваясь в подробности. Но пахнет флакон вполне приятно – розами. «Ля кости», – написала я черновик этикетки.

– Здесь нужно нарисовать красавицу, с таким видом, будто только что удачно вышла замуж, – я черкала пером на бумаге, составляя техническое задание к каждой этикетке.

– Всем все понятно? – начальственным голосом уточнила я, пододвигая новым сотрудникам бумагу. – И таблички себе сделайте, чтобы я вас по именам знала. Вот образец.

На бумажке было написано: «Лидер: Имярек».

Пока меня накормили в фирменной столовой, а я сидела и выписывала приблизительную численность каждого населенного пункта, найдя какие-то старые записи «дочумной» переписи. Через два часа я решила навестить мою новую структуру.

На меня смотрели недовольные лица, а с груди каждого отсвечивал «бейджик».

– И где же мои лидеры? – бодренько спросила я, чтобы поднять командный дух.

Я присмотрелась к первому попавшемуся бейджику, а потом мельком взглянула на художника, который уже заканчивал свою работу над этикетками. Надо мной сопел тот самый бородатый детина с подтеками макияжа, а на груди у него красовалась небольшая табличка, вызывающая больше вопросов, чем ответов. Мучительно покраснев, я снова посмотрела на свой образец, где черным по белому было написано: «Лидер», а потом тоскливо осознала, что буква «л» и «п» бывают так чертовски похожи. «… идеры» посмотрели на меня, мол, так? Оставалось только грустно кивнуть. До «лидера» надо еще дослужиться!

– Вот! – гордо заявил художник, демонстрируя мне образцы. Ему только египетские пирамиды расписывать! Все, что было в профиль выглядело прилично. А вот в анфас… На меня смотрел загадочным коричневый блин с торчащими в хаотичном порядке конечностями с многострадальной мордой, на которой было написано: «Щито я такое?».

– Это что? – осторожно, чтобы не ранить тонкую душевную организацию непризнанного по вполне понятным причинам гения, поинтересовалась я.

– Это лошадь! – горделиво ответил творец.

Зеленый, не менее унылый блин с аналогичной мордой и лишними запчастями умолял меня прекратить его мучения одним милосердным ударом.

– Это дракон! – вздохнул гений, нанося контрольный штрих.

Принципиальной разницы между страдающей живностью я не обнаружила. Они как бы переглядывались с соседних листков, лежа рядом. «Ты кто?» – грустно вопрошала лошадка. «А ты кто?» – смотрел на растерянный по частям дракон. Я мысленно пыталась найти не только отличия между рисунками, но и оправдания на случай, если оторву этому Ван Гогу ухо.

– А вот – принцесса! – поверх несчастного зверья легла девушка с четко обозначенной рабочей стороной. Легкое косоглазие вполне можно было списать на радость при виде прекрасного принца, а вот по поводу остального, даже матушка природа прикрыла лицо рукой. Камбала как бы слегка завидовала принцессе. Рядом появился ее брат-близнец – Принц. Если бы такой принц убегал, я бы его не догоняла!

Художник явно ждал похвалы, пока я хотела закапать себе в глаза первое попавшееся под руку средство гигиены, чтобы набраться смелости и похвалить авторское видение.

– Вы еще книгу не видели! – высокомерно заметил гений, пока я вспоминала некоторых мультипликаторов, от которых визжат от восторга дети, и седеют раньше времени родители. – Смотрите и преклоняйтесь перед великой силой искусства!

Если когда-нибудь археологи раскопают могилу великого гения и обнаружат следы насильственной смерти, включая проломленный череп. И долго будут думать за что? Надо бы на всякий случай положить парочку его работ ему в гробницу, чтобы ни у кого не оставалось сомнений.

Перед моими глазами лежала книга с черной обложкой. Я прямо представила, как со строгим взглядом, единожды узревшим истину сквозь замочную щель небес, прижимая к груди сей опус, я кочую от порога к порогу, задавая вопрос: «Вы верите в возможность быстрого заработка?».

Обложка раскрылась, я даже сглотнуть не успела от неожиданности. На меня скорбно, с укором, как на матушку природу, смотрело создание ориентировочно женского пола, с сероватой кожей, с малюсенькими глазками поросенка, круглыми щечками и кудрявыми волосинками. Раз… два… три… четыре… Десятью, чтобы быть точнее! Нос – пятачок намекал на то, что Фунтик закабанел со временем, женился на Обезьянке, и они стали счастливыми родителями этого чуда. Это чудо умудрилось дожить до пенсии, выступая в цирке. А каждое выступление начиналось словами: «Родила царица в ночь…».

– Это кто? – спросила я, подозревая, что где-то бродят натурщики. Не хотелось бы лечь спать, а потом проснуться от того, что надо мной склонился тот самый принц – камбала с явным намерением облобызать меня.

– Не узнаете? – горделиво спросил гений, прищурившись.

– Светка? – прищурилась я, вспоминая более-менее знакомых девушек, до которых никак не могут дотянуться модельные параметры.

- Это – вы! – выдал художник, всем своим видом показывая, что обидеть гения может каждый!

Ком тошноты подступал к горлу, холодная изморозь летним душем волной пробежала по всему телу, зеркало, оставшееся в далекой ванной, далекого города, далекого мира всячески протестовало.

– Я вас даже слегка приукрасил, между прочим! – поставил меня в известность непризнанный по понятным причинам гений, а перед глазами промелькнула биография этого, с позволения сказать, таланта. Комиссия Художественной Академии осторожно заметила, что такому дарованию нечего делать в их скучных и убогих стенах, а разобиженный портретист решил отомстить и перешел на темную сторону силы.

– Слушайте! – возмутилась я, понимая от такой живописи живообписялся бы любой натурщик. – Вам никогда не жаловались? Слово «непохоже» никогда не звучало в разговоре с клиентом?

– Нет! – захлебывался гневом художник так, словно его работы украшают местный Лувр. – Как вы смеете критиковать то, в чем не разбираетесь! Сперва научитесь рисовать, а потом уже …

Что ж ты вгоняешь меня в пучины женской депрессии? Дайте мне шпатель, чтобы я могла осторожно отскрести свою раздавленную великой сила искусства самооценочку от пола!

– Дальше, – процедила я голосом, от которого должно замерзнуть все в радиусе километра. – Листай! Ой! Ай! Э! Нет! Хоспади! Это что за!

На меня смотрели грустные лица серо-зеленые и синеватые. Вокруг них были какие-то цветочные узоры. Весь каталог навевал ту самую экзистенциальную тоску о чем-то вечном, непостижимом и недостижимом.

– Это – ужас! Кошмар! – протестовала я, снова листая страницы с набросками и ужасаясь все сильней. Синеватая, костлявая девушка мутным взглядом смотрела на меня с очередной страницы, держа в руках флакон с новыми духами «Ля кости». «Нежный аромат с нотками розы подарит вам умопомрачительную улыбку на весь день!». Если от улыбки хмурый день светлей, то от ее оскала откуда-то вопреки всем прогнозам набегает грозовой фронт. Мужик на коне получился чуть лучше, почти полностью сливаясь к лошадкой. Если я и разбираюсь в пропорциях тел, то это – не «кентавр», это – «понтавр». Эдакие понты на пони. Рядом с ним бы вполне искусно изображен флакон с бантиком и этикеткой: «Горлен». У мужика был такой мятый вид, словно он уже с утра вкусил аромат, занюхивая рукавом и конем, а потом поскакал бороться с зеленым змием, который неожиданно возник на горизонте после пятого флакона. Остальные были не лучше. Я всегда искренне полагала, что выражение: «Великое искусство может выдавить слезу даже из самого черствого человека» – фигуральное. Но сейчас в уголке глаза затаилась та самая скупая слезинка, которая намекает на то, что ничего у меня не выйдет с такой командой.

– А где скидки? – простонала я, снова листая страницы и не видя знакомых стикеров.

– Я все сделал, как вы и просили! – снова обиделась ранимая творческая личность. – Скидка на возраст, скидка на вес, скидка на рост… Все сделано в лучшем виде!

– А распродажа? – глаз снова дернулся от первой картинки.

– Вот! – меня ткнули как котенка в результаты бурной кошачьей жизнедеятельности. – Один раз я написал слово «Даже». Как и договаривались. Раз про «даже» вы просто пролистали…

На меня хмуро смотрели «…идеры», один из которых, протяжно и громко зевнул. Маг-проектор тренировался показывать приличную иллюзию, размахивая руками так, словно отгоняет стаю озверевших таежных комаров. В маленьком облачке мелькали какие-то паралитики, которые двигались так, словно уже познакомились с энцефалитным клещом. Ладно, по сравнению с некоторыми презентациями, которые были сделаны в студии «На коленке я лепила, спать хотела и тупила», это еще куда ни шло. Несколько глубоких вдохов и выдохов вернули мне самообладание.

– Мальчики! – приветливо окликнула я новых «…идеров». – Рассядьтесь, пожалуйста. А ты, Проектор, иди сюда! Показывать будешь то, что я говорю!

Проектор поплелся в мою сторону, несколько раз споткнувшись о чьи-то вытянутые ноги. Судя по запаху, идущему от сапог, падение означало верную смерть.

– Друзья мои! – бодренько и жизнерадостно начала я, обводя взглядом лица тех, кого вычеркнула бы из френдзоны сразу же. – Мы продаем не продукцию, а образ жизни. Вы – первые чеки компании, поэтому на вас лежит огромная ответственность! Как я уже объясняла, мы предлагаем людям работу по продаже нашей продукции. Они могут не продавать ее самостоятельно, а взять на работу друга, который будет продавать вместо них.

Раздался протяжный зевок. Понимаю, слушатели всегда зевают, когда им интересно.

Мальчик – проектор, слегка обделенный фантазией, крутил мультик про каких-то трясущихся мужиков, которые внезапно начали обниматься.

– Ну вы же сказали, что «друг»! – ответил он мне, глядя на мой изумленный взгляд. Ладно.

– Итак, вам придется собирать свою структуру и вербовать новых рекрутов, которым придется не только понять суть нашей работы, но еще и сделать заказ нашей продукции. Без этого никак. Помните, что некоторая часть денег от каждого заказа и каждого человека, которого вы приведете, станет вашим вознаграждением за труд, – я посмотрела в скучающие лица. – Потом вы научите их вербовать, и они будут вербовать людей для себя. А вы при этом будете иметь деньги со всей цепочки! Давайте попробуем!

Я обвела взглядом аудиторию, выискивая подходящую жертву.

– Вы, – я показала рукой на квадратного мужика с непропорционально маленькой головой, – как бы вы уговорили меня купить… эм… например наше новое мыло? Вставайте, не бойтесь…

Судя по взгляду, бояться должна была я, поскольку работаю в сугубо мужском коллективе. Стул отодвинулся, а ко мне молча, вразвалочку двигалось будущее пособие. Я даже пикнуть не успела, как меня схватили, приставили к горлу нож и сипло-сипло произнесли:

– Видишь нож? Покупай, а то умрешь!

Я уже была близка к тому, чтобы стать оптовиком, но презентация требовала реакции, поэтому я сдавленно выдохнула: «Еще варианты есть?».

– Покупай, кому сказал! Или выколю глаза! – прорычал демонстратор, пока я задыхалась от запаха.

– С людьми нужно быть вежливыми, – ответила я, глядя на острие ножа, которое мелькало перед глазами. – Тем более, что у них с собой может не оказаться нужной суммы денег.

- Денег нет – полезем в драку! Пусть подохнут, как собаки! – подсказывал кто-то из зала.

- Выворачивай карманы! – снова прорычали мне на ухо, но тут же добавили волшебное слово. – Пожалуйста!

Все хорошо! Нет повода для паники!

Меня резко отпустили и двинулись на место. Где-то переглянулись заплывшими глазами побитые зайцы, чиркая спичками о коробок, цирковые медведи сделали круг почета по арене, лев прыгнул в горящее кольцо, как бы мотивируя меня тем, что не все так плохо.

– Не правильно, – отдышалась я, приходя в себя. – Ножи и прочее оружие доставать нельзя. Вы пугаете людей. Вам нужно быть вежливыми, улыбчивыми, доброжелательными. А ну-ка все дружно улыбнулись!

Когда говорят про улыбку на тридцать два зуба, имеют в виду не коллективную фотографию, где суммарное количество зубов всех участников ровняется примерно тридцати двум. Нет, не все потеряно… Их нужно немного подучить… Все возможно, если очень захотеть…

Битый час я рассказывала про принципы работы, про вежливость и умение общаться с клиентами, показывала примеры, делилась личным опытом со скидкой на средневековый интеллект. И, о чудо! Сработало! Взгляды были прикованы ко мне, внимательно следя за каждым моим движением. Вот! Учитесь! Главное в работе учителя – умение заинтересовать аудиторию! Они даже шелохнуться бояться!

– Вот теперь вы понимаете, что значит работа, которая доставляет удовольствие? – довольным голосом спросила я, глядя на блаженные улыбки.

– Хороша! – вздохнул бородач, заставив меня самодовольно смутиться от мысли, что мне удалось завоевать авторитет среди столь специфического контингента.

– Не то слово! – согласился одноглазый, цыкая зубом. Спасибо, я стараюсь.

– Продажная женщина! – закивал детина со шрамом. Нет, а вы что думали? Ха! Я – отличный продажник, и еще не то мо…

Я повернулась к Проектору и увидела то, что заставило меня закашляться. В облачке была я в костюме Евы и в недвусмысленной позе игривой кошечки. Тряся грудью и остальными подарками природы, включая рыжие локоны, я зазывно выгибалась, обсасывая, не пойми для чего, свой палец. А потом, встряхнув локонами, я стала играть в игру «сам себе маммолог»…

– Ты что творишь! – закричала я, хватая со стола первый попавшийся флакон. – Ты с ума сошел! Да как ты смеешь!

Проектор встряхнул головой, едва успев увернуться от флакона «Ля кости».

– Простите … эм… замечтался! Непроизвольно! – заблеял он, под дружный свист и ржание. Зрители требовали продолжения, топая ногами и колотя руками по столу!

Отлично выступили! И я и слезы праведного гнева. Но у слез получилось лучше. Они это сделали непроизвольно…

Я превратилась в фурию, пытаясь достать паршивца, но тот спрятался за спинами «… идеров», которые дружно ржали. Кто-то даже похлопал юношу по плечу, мол, потешил. Крики становились все громче и громче, а потом все резко стихло. Позади меня стоял Эврард.

– Сидеть! – произнес он страшным голосом, от которого все присели. Вокруг них появились языки зеленого пламени, а на шеях – зеленые, светящиеся удавки, заставившие всех молодчиков не только приутихнуть, а еще и побледнеть. – Рты закрыли! Еще один смешок, и я не просто огорчусь. Я разозлюсь. Очень разозлюсь. А вы знаете, что бывает, когда я разозлюсь.

Впервые он не тянул слова с присущей ему кошачьей ленью, а говорил жестко и четко. У меня даже ноги похолодели в предвкушении белых тапочек.

- Если сами ничего не можете, то учитесь! – мне было даже страшно оборачиваться назад. – Вас учат, как нужно работать! Это вам не мечами махать!

Позади меня послышался глубокий вдох, следом второй. Я даже боялась шелохнуться в этой внезапно воцарившейся тишине.

Мне на плечо мягко легла рука, а голос, как ни в чем не бывало промурчал:

– Продолжа-а-ай, цвето-о-очек. Они теперь хоро-о-ошие ма-а-альчики. Послу-у-ушные. Кто молоде-е-ец? Я – молоде-е-ец!

Я смотрела на руку, которая лежала на моем плече, чувствуя, что сейчас, больше всего на свете хочу домой. Мне не только чхать на договор! Мне еще и сморкаться в него!

- Верни меня домой! – процедила я, скидывая его руку с моего плеча. – Немедленно!