ГЛАВА 18
Подготовка к красивому спектаклю, как выразился Кериас, началась. Она велась полным ходом, и каждому действующему лицу отводилась в нем своя роль.
Я полагала, что ночное происшествие еще сильнее отдалит нас друг от друга и император велит не показываться ему на глаза, но снова не угадала.
На следующий день из окна я наблюдала в саду целую процессию. По тропинке неспешно шагал Кериас в роскошной, отороченной белоснежным мехом мантии, а под руку держал какую-то светловолосую особу и периодически склонялся к ней, шепча что-то на ушко. Впереди и позади на некотором расстоянии шли атрионы, а ещё дальше следовала вся свита. Придворные словно бы тоже прогуливались, однако не желали при этом сворачивать с дороги, по которой следовал правитель.
В дверь гостиной постучали, отвлекая от созерцания торжественного шествия, и я обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть на пороге Эвелин.
– Идем, – сказала кошка и крутанулась на пятках, отчего черная косища взметнулась едва ли не выше ее головы. Мне тут же подумалось, что на такой «веревке» можно при случае подвесить не одну мышку. Не с этой ли целью отращивала – душить врагов?
Брюнетка, которую даже мысленно не выходило обозвать матушкой Кериаса, привела меня в огромную залу. Я споткнулась в дверях, когда заметила в центре комнаты императора. Того самого, который дор Харон амон Монтсеррат, но не в роскошной мантии, а в черной рубашке с подкатанными рукавами и облегающих черных штанах, сразу напомнивших об удобной дознавательской форме.
Кериас сидел на корточках и внимательно рассматривал пол. Рядом с ним в такой же позе замер приземистый седоволосый мужчина. Я открыла рот и закрыла, напряженно размышляя, как император здесь очутился, еще и без свиты, и в другой одежде, если только что был в саду.
– Привела, – отчиталась Эвелин и, захлопнув инкрустированные бронзовыми узорами двери, демонстративно от меня отвернулась.
Кериас кивнул мимоходом, даже не взглянув в нашу сторону, и не прервал разговора:
– Нет, здесь не годится. Плиты толстые, а пространство слишком большое. Сделаем на террасе.
– Кругом сад, деревья опять же, – задумчиво ответил на это его собеседник.
– Да, – правитель стремительно поднялся и дошел до окна, указав куда-то рукой, – и вот над ними платформа будет отлично смотреться.
– Я не спорю, – пожал плечами мужчина и, чуть покряхтывая, тоже встал, – задумка грандиозная. Если сработает, будет эффектно.
– Будет, – Кериас хлопнул его по плечу и повернулся в нашу сторону, – Эвелин.
Он протянул руку, и магиня стремительно подошла и вложила в его ладонь, скатанную трубочкой, бумагу.
– План составлен, как ты просил. Вся зона, – она очертила залу руками, – будет разбита на квадраты. Ты уверен, что общего стола не должно быть?
– Уверен. Маленькие группы людей лучше просматриваются. Атрионы займут свои посты и станут наблюдать за каждым квадратом. Трон оставим на возвышении, в том месте, где сейчас стоит стул. Никаких длинных скатертей, свисающих до пола. Столы с закусками отдельно друг от друга и места только стоячие. Толкучки не должно быть, мне нужно видеть в этой комнате каждое лицо. Музыкантов усадим вон там.
– Я помню. Мы уже внесли в схему исправления, все измерили и рассчитали.
– Отлично. Миланта!
Я шагнула вперед, ощущая себя как во время экзамена в школе. Может, мне тоже следовало что-то подготовить или измерить? Вдруг я ему прямо сейчас дала повод, и он всех прогонит, а мне скажет: «А ты и я, Мышка, отправимся в спальню».
Кериас поманил к себе, заметив, что медлю, и я поспешила приблизиться. Вложила свою ладонь в его и непроизвольно напряглась, когда мужские пальцы крепко сжались.
Император повел на возвышение и опустился на стул, велев мне встать позади. Я так и сделала, но все еще пребывала в растерянности. Кериас задумчиво покачался туда-сюда и сказал:
– Встань сбоку, я тебя почти не чувствую. Да, здесь.
Я послушно прошла чуть левее.
– Лучше, но недостаточно хорошо. Положи руку на спинку.
Положила, а он принял позу, будто действительно сидел на троне и взирал сверху вниз на своих нижайших подданных. Втянув воздух, Кериас задумчиво качнул головой.
– Ощущаю, но слабо. Перемести ладонь на мое плечо.
Переместила.
– Все. Так и будешь стоять. Эвелин?
– Смотрится гармонично, точно в соответствии с традициями – фаворитка за плечом императора.
При последних словах она поморщилась.
– Хорошо, тогда приступайте к подготовке.
Брюнетка и пожилой мужчина коротко поклонились и поспешили на выход, а я осталась.
Кериас медленно выпрямился, отодвинул стул, и я опустила голову, но тут же снова подняла, потому что он взял меня за подбородок.
– А ты и я, Мышка…
Высшие силы! Он прочел мои мысли?!
Император прервался, заметив мой растерянный взгляд и, усмехнувшись, закончил фразу:
– Отправимся в библиотеку.
И мы действительно туда отправились. Причем всю дорогу мою спину сверлил взгляд Кериаса, шедшего немного позади. Волшебная мадам Амели умудрилась до деталей продумать новый образ «яркой фаворитки». В моих струящихся по фигуре платьях, преимущественно сшитых из шелка насыщенных цветов, всегда присутствовала некая провокационная деталь. В сегодняшнем наряде из лиловой гладкой материи открытой оставалась спина. Посередине перекрещивались широкие атласные ленты, оставляя для любования участки «сливочной кожи» – ещё один эффект изобретательной модистки. «Чтобы при взгляде на нее хотелось лизнуть», – не стесняясь, заявила мадам, вогнав меня в краску. «Выбирай, либо ты скромна и невинна, либо сногсшибательна и дерзка». Пришлось соответствовать второму образу и стойко переносить последствия выбора, так как Кериас всю дорогу «профессионально» оценивал старания волшебницы.
В огромной комнате, куда мы, наконец, добрались, с книжными шкафами и убегавшими под потолок винтовыми лесенками, было пусто. Как и в зале, освобожденной от лишних свидетелей с помощью подставного императора, в книжном царстве не оказалось ни души. Даже библиотечный хранитель исчез.
Я прошла до противоположной стены с круглыми окошками и полюбовалась массивным столом с аккуратными стопками каталогов. Здесь, как и должно, царил образцовый порядок. Набравшись храбрости, я развернулась лицом к императору.
– Если вы привели меня в библиотеку, значит, требуется моя помощь?
Кериас кивнул.
– Отыщи книги с информацией о двадцати девяти княжествах и их нынешних правителях, – сказал он, – их кланах, главах, особенностях и традициях. Мне нужна систематизированная информация на каждую правящую княжескую семью. Справишься?
– Да, конечно.
– Библиотека в твоем распоряжении на весь необходимый для поиска срок. Я поставлю на вход печать, чтобы никто не потревожил. Зайти и выйти сможешь только ты.
– Спасибо.
Сделав еще несколько шагов, я остановилась. Солнечный свет проникал в комнату сквозь витражные стекла, и на один радужный круг я наступила, замерев в его центре. Вытянула ладони, ловя разноцветные зайчики и одновременно испытывая тревогу, словно прямо сейчас грани могли распахнуться и вновь затянуть в белоснежное пространство. Обернувшись к Кериасу, пристально взглянула на него, ища хотя бы отголосок воспоминаний в темных глазах. Владыка Монтерры наблюдал за мной и, заметив необычную реакцию, вопросительно изогнул бровь.
– Ты что-то хотела?
– Поговорить.
– Говори, – кивнул Кериас.
Я снова пригляделась к нему. Казалось, император никуда не спешит, к тому же выглядел абсолютно спокойным. Если сейчас заведу речь о Верноне, он не обозлится? Я не спровоцирую приступ и обращение?
– Ну? – поторопил мужчина, заняв удобное кресло, и нетерпеливо постучал костяшками пальцев по подлокотнику.
– Радужная магия, вы не помните о такой?
– А должен? – вновь поинтересовался Кериас, при этом не демонстрируя настоящей заинтересованности.
– Этой магией обладал Вернон.
– Ты решила, будто я завладел его памятью, потому стал разбираться в этой, ммм, радужной магии?
– Нет, – кажется, он даже не злился и в отличие от ночи идеально себя контролировал, – просто это очень необычная магия, магия переходов.
Кериас кивнул, побуждая продолжать, а я разволновалась сильнее. Вдруг он сейчас вспомнит?
– Я знаю о ней еще с тех пор, как проследил за тобой до дома у озера. Волшебная сила, недоступная никому, кроме Призрака. О ней ничего не известно, и с ее помощью он всегда ускользал.
– Проследили за мной? Когда?
– Когда ты просила отпустить тебя, а затем ушла с ним.
– Но вы же были в таком состоянии…
– Тем не менее, – он пожал плечами, демонстрируя, что эти рассуждения несущественны, – ты об этом желала поговорить?
– Нет, я хотела рассказать о самой магии.
– Давай.
– Вы послушаете?
– Почему нет? Конечно, информация устарела и пригодилась бы в иное время, например, когда я пытался выследить убийцу, однако, если потянуло на откровения, время есть. Начинай.
Не самый обнадеживающий настрой на диалог, но вдруг больше не представится возможности.
С чего приступить?
– Можешь начать с момента, как ушла из особняка, – правильно оценил мои колебания Кериас.
– Ну да, я ушла, потому что…
– Боялась?
– Что?
– Боялась, что наша сумасшедшая семейка сведет тебя в могилу, как мы проделали это с Инессой. Ты же об этом говорила в ту ночь?
– Да, я говорила, но это не единственная причина. Просто Вернон оказался вовсе не таким, как вы описывали. Он не охотился за мной с целью убить.
– Естественно, именно в этом он тебя и убедил.
– Что вы имеете в виду?
– Как думаешь, почему я рассказал о погибших девушках, о том, что ритуалы, в которых они участвовали, проводились ими добровольно? Ведь девушек он не убивал сам, как остальных. Я полагал, ты сумеешь сделать правильные выводы и не попадешься на ту же уловку. Но ты предпочла поверить ему.
– Но вы не понимаете. Он убивал остальных с целью очистить мир от плохих людей, чтобы они не могли больше творить зло.
Кериас скептически прищурился, но кивнул.
– Конечно. Он был рыцарем в сияющих доспехах.
– Стражем.
– Без разницы. Суть такова, что ты наблюдала за гибелью мэра и ужасно перепугалась. Потом появился я, предложил защиту и, скажем так, немного надавил, вынуждая согласиться. Затем Призрак тебя отыскал, но отчего-то не стал накидываться и угрожать немедленной расправой. Еще ты узнала, что мэр был далеко не ангелом, тайком проворачивал грязные делишки, а наш мститель его покарал. Затем сделалось ясно, что злодеями во всей игре являемся мы с Ириаденом. Так?
– В общем-то… подождите. Это все верно, с одной стороны, но Вернон и правда был справедлив. То есть радужная магия наделяла его истинной справедливостью. Он не обманывал, он наказывал лишь тех, кто действительно заслужил. Поэтому я пошла с ним.
– Значит, он не заставлял, не принуждал и не внушал тебе эту мысль?
– Не внушал, я сама приняла решение. А он действительно ничего плохого мне не сделал.
– Ну и чем вы занимались?
– То есть?
– Ты подалась в бега, Ириаден тебя разыскивал, и все это время ты провела с Призраком?
– Не все, мы могли видеться лишь ночью, когда он приходил. Мы путешествовали вместе. Радужная магия позволяет пересекать не только пространство, но и время. Точнее, позволяла.
– Вот как? – Кериас слушал и говорил совершенно спокойно, задавая наводящие вопросы. Не демонстрировал сомнений в правдоподобности моих высказываний, только щурился слегка, не отводя проницательного взгляда. – Он исполнил твою мечту?
– А что вы знаете о моей мечте?
– Разве сложно догадаться, что библиотечная Мышка стремится путешествовать по своим чудесным и любимым книжкам?
– Это правда, – я прошлась до ближайшей полки, провела пальцами по корешкам книг, – он исполнил.
– Сперва спас от буйного кузена правителя и грязных намерений самого императора, которые обманом заманили Мышку в силки, затем исполнил мечту, был сдержан, учтив, внимателен, справедлив и, опа, ты влюбилась.
– Что?
– Я неправ? Ты питала к нему лишь благодарность за спасение?
Жарко покраснев, ответила на его вопрос без слов.
– Значит, прав, – подытожил не император, нет, а главный имперский дознаватель.
– Ты, как и остальные, согласилась на участие в ритуале. Что он ему давал?
– Он давал освобождение от роли стража. Понимаете, грани, то есть радужная магия, справедливы, но требуют служить им, а Вернон устал.
– Понимаю. За дар приходится чем-то платить. Я вот в большого кота обращаюсь.
– Смеетесь?
– Абсолютно серьезен. Ему надоело быть стражем справедливости. А что грани?
– Грани – это радужная магия.
– Я понял. Магия, которая затмевает разум и вынуждает делать то, чего не хочется?
– Нет, это же магия справедливости. Все честно. Ты сам заключаешь с ними соглашение и вынужден его выполнять до конца.
– А Призрак, получив силу, передумал выполнять? Поэтому с твоей помощью решил от соглашения избавиться?
– Я сама хотела помочь!
– Конечно. Остальные тоже хотели, ведь так?
– Да, они хотели. Мне тоже предложили выбор, я согласилась и была уверена, что справлюсь.
– Ага, но я вмешался в ритуал, а ты все пыталась его завершить.
– Я не могла не завершить, ведь существовало соглашение.
– Конечно. Я помню, как ты снова схватилась за нож. Удивляло, что выглядела при этом совершенно вменяемой. Все ясно, грани, как ты их называешь, или радужная магия, не влияют на сознание.
– Они влияют на чувства.
– Внушают те чувства, которых нет?
– Нет же. Просто ощущаешь, что все делаешь правильно.
– А разве ты сомневалась в правильности решения? Сейчас бы не повторила тот ритуал?
– Почему не повторила, я хотела ему помочь, хотела спасти и вернуть его к жизни.
– Как же тогда грани влияют на чувства, если все правильно и ты бы все равно так поступила?
– Нет, подожди… те. Так непонятно. Я лучше приведу пример. В храме, я не хотела тебя убивать. Когда Вернон погиб на моих глазах, вдруг стало очень больно, почти невыносимо, но через секунду в душу пришел холод, чувства притупились. Грани сказали покарать убийцу стража.
– Произнесли: «Убей его?»
– Не сказали в прямом смысле. Это просто мысль в голове, как будто твоя собственная, но я точно не хотела убивать.
– Хм.
– Не веришь?
– Верю, продолжай. В голову пришла мысль покарать меня, и?
– И я вспомнила про защиту дающего.
– Умная девочка.
– Ты все же смеешься?
– Я отмечаю твою сообразительность. Использовать против меня мою же силу, убить через прощальный поцелуй. Это, ммм, изысканно.
– Но я не хотела!
– Конечно, нет.
– Это грани!
– Которые не внушают и не заставляют, но меняют чувства так, что хотя эти чувства твои собственные, они тем не менее не твои?
– Ты, вы… меня путаешь!
– Ты сама запуталась в объяснениях, а я разбираю факты. Мышка, у тебя нет опыта в убийствах и расследованиях, а у меня есть. Ты видела смерть любимого рыцаря от моей руки и впала в состояние аффекта – не контролировала собственных действий, а потом ужасно пожалела о случившемся?
– Я действительно не хотела и очень жалела!
– Тш-ш, не стоит кричать, я все понимаю. Это я убил любимого мужчину на твоих глазах, искренне полагая, будто тем самым спасаю тебя от гибели. Ты ни в чем не виновата.
– Не нужно искажать смысл моих слов! Я виновата!
Он кашлянул и потер виски, стараясь не потерять логическую цепочку в моих рассуждениях.
– Ты виновата и мучилась сознанием этой вины все время после убийства. Потому отыскала древнюю книгу с ритуалом и отдала Эвелин?
– Да. Я сотворила непоправимое, но очень желала повернуть время вспять.
– Хорошо, – он пожал плечами все так же невозмутимо и спокойно, только глаза оставались холодными.
– Это действительно сложно объяснить, можно только почувствовать. Радужная магия слишком необычна для понимания людей, лишь древние могли управляться с этой силой. Допусти ты полное слияние с сознанием Вернона, тогда бы точно понял.
Кериас прищурился, но ответил сдержанно:
– Слияние не вернет тебе Призрака, не стоит на это надеяться.
– Я вовсе не надеюсь.
– А на что ты надеялась, идя во дворец?
– Я хотела объясниться.
– Просто объясниться? Зачем тогда менять внешность и принимать участие в отборе?
– Чтобы меня впустили, чтобы не обвинили в смерти императора.
– Интересно, – впился в меня взглядом Кериас, – я понимал, что Ириаден мог прожить гораздо дольше, ведь ему помогал опытный маг, однако к утру, когда их обнаружили в императорских покоях, оба оказались мертвы. И это снова ты, Мышка?
– Нет, это грани. Они покарали их за прошлые грехи. Ириаден пытался мной овладеть, но безумие его сожгло, а Мяснику вернулся его удар, когда он хотел меня убить.
– Сами грани покарали, без своего, эм, стража?
– Нет. С помощью камня, который являлся частью граней. Вернон сделал амулет и подарил мне. Камень отразил направленный на меня удар.
– А где амулет теперь?
– Рассыпался.
– И больше похожих камней нет?
– Он был последним.
Молчание. Тишина на несколько минут и вывод Кериаса:
– Ты страшная женщина, Миланта.
– Что?!
– Расправилась со всеми, кто тебе угрожал. Хорошо, что Эви не убила, просто книгу отдала.
– Но я ведь все объяснила! – я заломила руки, не зная, как еще до него донести.
– Да, что это все грани, которые не могут влиять на сознание, только на чувства. Они погружают в состояние аффекта.
– Нет, они замораживают все чувства.
– Замораживают? Тогда откуда желание убивать и жажда справедливости?
– Ну, не все чувства, а только часть. Ты спокоен и уверен в том, что все делаешь правильно, вот как это выглядит.
– А человек поступает неправильно, защищая себя от тех, кто хочет причинить ему вред? Ты пыталась спастись, Миланта, разве это не нормальная реакция? Сработал инстинкт самосохранения.
– Подожди.
У меня разболелась голова и заломило в висках. Он словно все понял, но как-то не так. Или мои объяснения оказались неверными?
– Я, конечно, хотела спастись, и радужная магия помогла, но твое убийство произошло не из чувства мести, и я не ищу в тебе Вернона.
– Я говорил, что ищешь?
– Ты так думаешь. Ты полагаешь, что я жду, пока ваши сознания сольются, и это вернет мне Призрака.
– А ты не ждешь?
– Жду, но не для этого.
– А для чего?
– Для воспоминаний! Но я не собираюсь менять тебя на Вернона!
– Как ты можешь менять, если слияние не завершено? Да и как предсказать, что из его прошлого вплетется в мое сознание? Может, о маленькой библиотекарше в той части души не осталось воспоминаний? А, кроме тебя, у нас с Призраком нет ничего общего, поэтому не питай пустых иллюзий.
– Я не питаю, и у вас есть общее, но это заметно лишь со стороны и тому, кто знал вас обоих. Сейчас в тебе проявляются его черты. Например, прежде ты принуждал, навязывал свое мнение, а он, напротив, всегда слушал и понимал. Ты… вы тоже научились слушать.
Кругом разлилось ощутимое напряжение. Под ледяным взглядом императора я внезапно лишилась дара речи. Возникло стойкое убеждение, что своей исповедью сделала только хуже. Кериас будто сложил все факты и вывел общее заключение, а мои ответы сыграли не в мою же пользу. И хотя я не соврала ни в чем, но где-то точно ответила неверно. Не поторопилась ли донести до него свою правду?
– Все? – коротко уточнил император. Скулы его побелели, а пальцы сдавили подлокотники, – закончили разговор?
Я молча кивнула.
Он также молча поднялся. Я отвела взгляд, глядя, как по подолу пляшут равнодушные ко всему разноцветные пятна.
Легкое движение ладони и тяжелое кресло отлетело к стене, впечатавшись в нее с такой силой, что превратилось в груду разломанного дерева. Кериас не прикасался к нему, он лишь качнул рукой.
Вскрикнув, я отшатнулась от книжного шкафа, с которого внезапно посыпались книги. Светильники по периметру комнаты один за другим оглашали библиотеку звоном разрывающихся стеклянных колб. Вокруг закружили в причудливом танце листы бумаги, а со стороны лестниц донесся скрежет. Металлические витые перила корежились и скручивались в непонятную бесформенную массу.
– Кериас! – я со всей силы прижалась к массивному столу, но мебель вдруг заскользила по полу, точно по гладкому льду, и я вместе с ней.
С визгом отцепилась от вращающегося стола и, взмахнув руками, промчалась по инерции прямиком к ближайшему шкафу.
Я его все-таки довела! Додумалась же сравнить с Верноном! Спровоцировала взрыв эмоций, а он, предотвращая обращение, выпустил из-под контроля свою силу.
– Не круши здесь все, лучше меня возьми!
Высшие силы. Как можно было так оговориться?
– Обними, я хотела сказать, обними! – крикнула застывшему возле двери магу, перекрывая вой ветра. Воздушные потоки уже стягивались в стремительно черневшую воронку в центре комнаты.
– А! – ноги вновь заскользили по полу, и меня на полном ходу впечатало в мужскую грудь. Я ожидала, что он снова обнимет, прижмется щекой к волосам, а я непременно обниму в ответ, чтобы успокоить, но Кериас поступил иначе. Он резко развернул спиной к себе, прижал к двери мои ладони и коснулся обнаженной кожи губами.
Я ахнула, но вздох потонул в окружающем шуме. С каждым движением губ по моему телу стихали завывания ветра и скрежет, сменяясь шорохом круживших в воздухе бумаг, которые медленно падали на пол. Перестал гнуться металл, и не было слышно звона стекла. Я и сама замерла не двигаясь. Медленно приходило понимание, что если берешься примерять на себя дерзкий образ, то будь готова ощутить себя сливочной карамелью, тающей под мужскими губами.
Он остановился, а я осознала, что крепко прижимаюсь к двери, цепляясь пальцами за резные узоры. Его дыхание ещё касалось кожи, но руки уже выпустили из захвата мои ладони и губы отстранились. Я набрала в грудь воздуха и очень медленно выдохнула, справляясь с бешеным сердцебиением.
Тишина за спиной указывала на то, что все закончилось, но так боязно было повернуться. Я пересилила себя, чтобы взглянуть в лицо Кериаса, уже спокойного, почти невозмутимого, с потемневшим взглядом, который встретился с моим. Что он выражал? Не в моих растрепанных чувствах было сделать верные выводы. Зато император сразу прочел мои мысли, так явственно они отразились на лице – непросто стать зависимым от женщины, которую уже вычеркнул из своей жизни.
– Ненадолго, – четко произнес Кериас. – Даю слово, что отпущу, когда смогу взять все это под контроль, и ты уедешь отсюда.
Его ладонь легла на мою спину, провела вверх, по кромке атласных лент, мягко обхватила плечо. Император привлек чуть ближе, склонился и вполголоса сказал:
– А пока, Миланта, есть время определиться «вы» или все-таки «ты». Эти переходы бесят! – и отстранившись, он покинул библиотеку.
Я поняла, что значили замечания окружающих о способности Кериаса отодвигать эмоции на второй план. Мне это было не дано. Если чувства вмешивались, то мысли о них всегда роились в голове, даже во время проведения поиска в библиотеке и составления необходимых записей для императора. А он работал совершенно иначе: сконцентрировавшись на задаче, внушив себе, что остальное не имеет значения. Правда, иногда зверь все же брал над человеком верх.
Бывало, я приходила в гостиную императорских покоев, где Кериас работал по вечерам, и приносила ему записи. Временами он коротко кивал и, забрав бумаги, позволял удалиться. А иногда указывал на широкий подлокотник своего кресла, и стоило присесть рядом, как его пальцы переплетались с моими. Он читал, задавал вопросы, а потом замолкал, подносил мою ладонь к губам и целовал. Или же, слушая ответы, вдруг откидывал голову на спинку кресла и закрывал глаза. А порой мог поддразнить внезапным искушающе медленным прикосновением пальцев, провокационно скользящих вдоль разреза на шелковой юбке.
Он нуждался в аретерре, хотел того или нет, и мы виделись часто. В течение дня и по вечерам, на глазах толпы придворных или в полумраке пустой комнаты. Среди массы людей, играя свои роли, или наедине. Иногда он мог отыскать меня совершенно неожиданно, например, в удаленном уголке дворцового парка. Я стояла, разглядывая фигурно-остриженные кусты или пышные заросли роз, задумавшись о своем, как вдруг ощущала его присутствие. Кериас всегда приближался бесшумно, подходил со спины, чтобы обнять, скрестив ладони на моем животе и положив подбородок на макушку, а потом так же без слов вдруг отпускал и уходил.
И только позже я поняла, что это был вовсе не способ успокоить разбушевавшегося зверя. Работая днем в библиотеке, ночью я втайне читала найденные книги про оборотней. Безграничный допуск к собранной в хранилище информации позволил отыскать немало ценных сведений, и я разобралась в разнице между аретеррой и шааной. Слова же «шаатер» не существовало в принципе.
Покой в душе, полный контроль над ситуацией и отсутствие тревоги – в этом проявлялось влияние «природного успокоительного». Зверь погружался в блаженную спячку, понимая, что в его мире царит гармония. Но потребность в прикосновениях и желание ощущать рядом «свою» женщину, оглядывать толпу незнакомцев в поисках ее лица или слушать, закрыв глаза, ее голос – это была тяга к шаане. Две потребности причудливо переплелись в Кериасе и они же служили катализатором его более быстрой трансформации.
Спокойного зверя было проще подчинить, взяв обращения под контроль, а мощность магической силы, напротив, возрастала в присутствии источника сильных эмоций, то есть шааны. Оказывается, невероятно интенсивный дар, проявившийся после воскрешения, как и заявление о себе второй ипостаси, походили на хаотичные всплески. Для обретения полного контроля над влитой в тело ликана магией тоже требовалось время. Эти всплески то слабели, то вдруг проявлялись столь мощно, что воздух кругом потрескивал от напряжения. И я, служа катализатором магической силы и ингибитором звериной агрессии, могла наблюдать, как день ото дня сживается с новым собой император.
Слияние сущностей тоже шло постепенно, хотя правитель настойчиво противился сознанию неуловимого врага. Разум и опыт Кериаса, его знания, подход, привычка реагировать так или иначе на конкретную ситуацию – все это осталось, но склонность к насмешкам и иронии теперь смешивалась с невозмутимостью и уверенностью, с почти безупречным умением держать себя в руках и контролировать ситуацию, если ничто не провоцировало всплески. Возможно, маг боролся с собой, полагая, будто одержимость убийцы перейдет к нему, как перешло когда-то безумие Ириадена.
Весь этот сложный и явно болезненный процесс вызывал в Кериасе массу противоречий, но мужчина держался.
Пока я не давала повода злиться, владыка мог спокойно разговаривать, слушать и даже спрашивать моего мнения. А я старалась лишний раз не напоминать о Призраке и о наших с ним отношениях. К чему дразнить зверя, если шаатер пробуждала его инстинкты, которые были намного глубже и сильнее повелений рассудка. Поэтому Кериас оказался не в состоянии переломить себя настолько, чтобы сразу же отослать меня прочь.
Вот так и текли дни – хождение по краю, ощущение опасности, ожидание взрыва, но вместе с тем беспрестанное медленное движение нитей, сплетающих наши эмоции и чувства.
Так я ловила себя порой на странных реакциях: то вздрагивала от простых прикосновений, то вдруг перехватывало дыхание или от ощущения руки на талии подгибались колени. А иногда начинала ни с того ни с сего улыбаться, глядя на оживленного Кериаса. У Эвелин хорошо получалось смешить его. Я же всегда отличалась молчаливостью, привыкла хранить мысли и чувства при себе, да и не могла ощущать той свободы, что чувствовала магиня рядом с сыном. Не выходило дразнить, вызывая смешинки в глубине темных глаз и хитрый кошачий прищур. У меня получалось лишь заставлять эти глаза темнеть, а губы сжиматься. И наедине со мной он не демонстрировал той живости, что, была ли нет, свойственна ему прежде.
Я вдруг осознала, как прежняя роль фиктивной любовницы и приманки помогала четко держать дистанцию. Мы не много общались в то время. Да и его болезнь не позволяла Зверю расслабиться. Однако из прошлого, отраженного гранями, я помнила, что «живому» Вернону была свойственна черта совершать авантюрные поступки, а Кериас определенно задумал нечто очень рискованное на день торжественного приема послов государств и посланников великих княжеств.
Полагаю, все мы могли спокойно дожить до того знаменательного дня, завершив приготовления. Однако на вполне ровном пути я все-таки оступилась, допустив ошибку.
Тихий вечер, приглушенный свет, и я вновь устроилась на подлокотнике кресла, а Кериас, слегка хмурясь, проглядывал строчки, написанные моей рукой. Речь шла об Иннеи, последнем и самом мятежном княжестве.
Уже завтра наступал день, когда откроются ворота дворца и внутрь хлынет толпа приглашенных.
В этот вечер мы были в покоях не одни. Присутствовали Эвелин, маг Илирий, обладавший даром внушения, и еще один мужчина, очень старый и дряхлый. Советник дяди нового императора. Он уже почти не ходил, но его ум оставался чист и ясен, как в юности. Великий человек, чье имя стало синонимом настоящей дипломатической мудрости в нашей стране. И его нарочно привезли во дворец накануне великого события.
Кериас был напряжен, я чувствовала это хотя бы по тому, как крепко он сжимал мою ладонь, подняв ее на уровень лица, вдыхая аромат аретерры и легонько поглаживая большим пальцем мое запястье.
– Сколько? – вновь глубоко вздохнув, спросил он у старика.
– Десять княжеств присягнули великому князю Иннеи, – продребезжал в ответ старческий голос.
Напряжение в воздухе нарастало.
– Они разжигают волнения среди своего народа, – добавил старик, а Кериас выдохнул.
– Завтра все решится, – ответил он.
Советник кивнул и зашелся в кашле. Эвелин тут же поднесла ему стакан с водой.
– Благодарю, – отозвался он, отпив несколько глотков. Выцветшие старческие глаза остановились на напряженном императоре.
– Наверняка предпримут попытку…
– Наверняка, – не дал закончить Кериас, – это учтено. Ты не устал, Рид?
Он махнул ладонью, а Эвелин склонилась к старику со словами: «Мы проводим вас до покоев». Кошка подхватила советника под руку с одной стороны, а маг Илирий с другой, и они вместе вышли из гостиной, в которой воцарилась тишина.
– Принеси для меня книгу со стола, – нарушил искрящее напряжением безмолвие Кериас.
Исполнив просьбу, я передала ему старый, потрепанный фолиант и в удивлении замерла, наблюдая, как он пробегает пальцами вдоль ровных рукописных строчек.
– Ты изучал древний язык? – дрогнувшим голосом спросила отрешившегося от действительности императора. Он слегка нахмурил брови, отрываясь от чтения, и поднял глаза.
– Нет. Ириаден изучал, мне не было смысла, – ответил коротко и снова склонил голову, вчитываясь, пока я, охваченная радостной надеждой, ожиданием и неверием, совершенно непроизвольно потянулась к белоснежной пряди и пропустила ее между пальцами. Все в том же состоянии томительного предвкушения припомнила, Вернон знал этот язык.
Оказалось, я произнесла последнюю фразу вслух.
Воздух вокруг наэлектризовался, словно перед бурей. Кериас резко вскинул голову и успел поймать мой полный надежды взгляд.
– Прекрати, – прошипел он, – прекрати искать его во мне!
Книга отлетела на другой конец комнаты, император подскочил на ноги, а я спрыгнула с подлокотника, на всякий случай отступив на несколько шагов.
– Разве преступление хотеть, чтобы ты вспомнил?
Нервы дали о себе знать, я даже умудрилась повысить голос.
– Нет, – прорычал император, – не преступление хотеть, чтобы я окунулся в воспоминания убийцы. А вот убийство – это преступление.
Его глаза горели от ярости, черные волосы, не стянутые шнурком, разметались по плечам.
– Мне надоело, что рядом ты ради него, что когда наши взгляды встречаются, я ловлю выражение ожидания в твоих глазах. Меня злит, как ты закусываешь губу, чтобы случайно не оговориться и не произнести вслух его имя. Точно так, как ты оговорилась сейчас. Или когда твои пальцы тянутся к этой пряди, а потом приходишь в себя и резко отдергиваешь руку.
– Я здесь ради тебя, потому что зверю нужна аретерра!
– Которой ты могла не стать, не проберись тайком во дворец!
Я замолчала, он тоже. Отвернулся, сделал несколько шагов в угол комнаты, затем обратно, остановился и скрестил руки на груди.
– Поздно, Миланта, не так ли? – спросил вдруг почти спокойно.
– Да, – ответила приглушенно.
– Завтра непростой день, нужно отдохнуть как следует. Как полагаешь?
– Конечно.
– Ведь Вернон даже не касался тебя?
– Я его цел…, - резко оборвала себя на полуслове. До сознания дошло, что в его почти равнодушные и отвлеченные фразы каким-то образом вплелся вопрос про стража.
– Целовала, ты хотела сказать, – усмехнулся Кериас, – сама. Поскольку он был бесчувственной глыбой, зато настоящим рыцарем.
Я ощутила, что почти до крови закусила нижнюю губу. О чем он сейчас подумал? О том, что его-то я всегда отталкивала?
– Убийца тебя привлекал, но от Зверя ты приходила в ужас?
– Я вовсе не боюсь барса, – ответила почти обреченно.
– Барса? – его голос даже дрогнул от сдерживаемых чувств, – значит ли это, что человек гораздо хуже?
Я не успела переубедить его и даже просто сказать «нет». Кериас схватился за волосы и запрокинул голову. Наверное, пытался совладать с собой, но эмоции в этот раз накрыли столь остро, что в следующий миг раздался треск рвущейся ткани, а через минуту на ковре сидел огромный снежный кот.
Я прижала ладони к губам, а взъерошенный рычащий зверь оглядел комнату. Увидел меня и в несколько прыжков преодолел разделявшее нас расстояние. Принюхался, махнул по полу длиннющим хвостом и, выпростав вперед мощные лапы, потянулся.
Признаюсь, что смалодушничала в тот миг. Следовало заговорить и звучанием своего голоса «разбудить» человека, вернуть Кериасу мужской облик. Но я вдруг так обрадовалась белоснежному в черных пятнышках коту, что не смогла удержаться. Опустилась на колени, протянула вперед руки, и он подошел. Ткнулся мордой в мое плечо, а я прижалась лицом к теплой пахнущей можжевельником шерсти.
Чувствуя себя, словно он был моей аретеррой, успокаивалась от одного присутствия сильного хищника, дарившего мне чувство безопасности. Я так устала быть в напряжении, следить за своими словами и фразами. А сейчас наслаждалась, потому что рядом было единственное существо во дворце, которое радовалось моему присутствию. И когда пальцы погрузились в густой мех, а я принялась почесывать широкую грудь и мягкие уши, слуха коснулось кошачье урчание.
Мой ласковый зверь, который не пугал, как мужчина, не злился, как мужчина, который согрел на ступенях старой часовни, вернув в сознание после той жуткой ночи у помешанного Ириадена. А ещё выбрал именно меня вместо собственной пары.
«Я тебя очень люблю, снежное чудо», – заглянув в кошачьи глаза, мысленно призналась барсу. А он растянулся на полу, опустил голову на лапы, блаженно жмурясь и позволяя себя гладить. Я не выдержала в какой-то момент и поцеловала розовый мокрый нос, а барс даже не фыркнул, не выразил протеста. У зверей есть инстинкты, но нет человеческого разума, и порой хищники милосерднее людей.
«Побуду с ним совсем немного, ну хоть чуть-чуть», – решила я и вытянулась рядом, прильнула к сильному гибкому телу и прижалась щекой к огромной лапе. Длинный хвост с белоснежным кончиком лег поверх моего бедра, обвил ногу.
Я ощущала покой, какого давно не испытывала. Чувство защищенности обволакивало мягким теплом, позволяло расслабиться и тоже закрыть глаза, слушая тихое дыхание моего зверя. Я неожиданно для себя самой уснула, позабыв о тревоге и о том, что успокоившийся барс имел свойство обращаться обратно в опасного и непредсказуемого мужчину.
