– Про́шу пана!

Дверцу кареты открыл возница. Выпрыгнув на землю, я обнаружил еще четыре закрытых экипажа, на дверях ни одного из них не было гербов или прочих опознавательных символов.

Помню, после Первой чеченской, на самом излете лихих девяностых, я и еще пара ветеранов штурма Грозного вздумали, помимо службы, крышевать коммерсантов, и все закончилось очень похоже, только вместо черных конных повозок в лес нас привезли на черных BMW без номерных знаков. Меня и коллегу отпустили, решив, что урок пойдет впрок, да и мочить офицеров из силовой структуры – излишество. Предпринимателей, пытавшихся отбить кусок рынка у полукриминальной группировки, в том же лесу и оставили. Закопали в двухметровую яму. Живьем. Засыпали, воткнули саженец какого-то дерева и с трогательной заботой о растительности полили водой из бутылки…

Один раз пронесло. Не вечно же так будет!

– Я вам уже представлен, де Бюсси, – десятский открыл церемонию моих проводов в мир иной. – Справа пан Вишневский.

Тот коротко кивнул. На вид этот немолодой и поджарый шляхтич был наиболее опасен, наряду с Сокульским. Он – родственник убитого низкорослого бедолаги, обзываемого мной «Санчо Панса». Фамилии трех других мне ни о чем не сказали, панове выступали за усопшую парочку, сопровождавшую Эльжбету, причем мстить за последнего пана, рубившегося со мной на саблях, явились сразу двое его кузенов – братьев Синицких.

– Драться будем по очереди? Или навалитесь смело – пятеро на одного?

– Не помышляй о благородной дуэли, французская собака! – прорычал Сокульский. – Ты сейчас просто сдохнешь. Потом закопаем тебя в лесу без отпевания.

– Солнце садится, – более спокойным тоном добавил Вишневский. – На дуэль с каждым нет времени. У вас же есть шпага – вот и защищайтесь.

Окружили. Нет стены, чтоб прикрыла тыл. Нет лекаря, чтоб зашить рану – любая дырка может стать смертельной.

И нет никакого смысла умирать в этот прекрасный апрельский вечер…

Они бросились со всех сторон, вооруженные длинными саблями и кинжалами, у одного из братиков булава, взбадривали себя дикими криками… Какое-то мгновение длился ступор, иллюзия нереальности происходящего… Затем разум прочистился до кристальной ясности.

Для меня остался лишь один смысл дальнейшего, пусть очень короткого моего существования: паньству чрезвычайно дорого обойдется это убийство. Никто из них не собирался умирать со мной за компанию? Сюрприз!

Бросившись на землю, я перекатом проскочил между братьев прочь из круга. Едва удалось увернуться от булавы, она сбила рогатывку и сорвала клок моих волос… Прямо с земли достал шпагой до сапога этого урода и вскочил на ноги.

Их по-прежнему – пятеро, пусть один и захромал. Защита только одна – бегство.

На ходу сбросил камзол, оставшись в одной сорочке. Паны также избавились от излишков одежды. На всех кирасы или тонкие панцири.

Боитесь, твари? Правильно делаете! А пока догоняйте!

Наша веселая гурьба добежала до последней повозки. Не отрываясь особенно далеко, я выписал петлю вокруг экипажа и со всей мочи понесся назад, четверо преследователей из-за навешенного на них железа чуть отстали. Навстречу ковылял вояка с булавой. Пока не настигла погоня, времени только на один выпад…

Булава снова свистнула в ужасающей близости от черепа, шпага моя вонзилась в польский глаз и с неохотой покинула голову жертвы. Фора в десяток шагов позволила мне вытащить из ножен покойника кинжал.

Снова бегом. Кинжал, в общем-то, мелочь, но все равно помеха.

Повел преследователей по дуге, вновь приближаясь к экипажам. Устали, запыхались? Получите!

Кинжал неотразимо устремился к Вишневскому, возглавляющему в этот момент погоню. Но то ли непривычное оружие виновато, с иной развесовкой, чем обычный мой клинок, то ли отсутствие тренировок по пути из Литвы сказалось, но острие лишь чиркнуло по броне и бессильно упало на траву. Я же целил в голову!

Затем везение покинуло меня окончательно. Нога подвернулась на ямке, я тоже захромал, как покойный обладатель булавы, враги все ближе… Сосредоточив на них внимание, я очутился рядом с головным экипажем, на котором приехал к месту казни. Возница, что открывал мне дверцу, видимо, возгорел желанием выслужиться перед десятским. Удар хлыста ожег мне плечо. Дьявольщина! Что за манеры у польских кучеров?! Один такой же ушлый пытался огреть меня на пути в Люблин, но сейчас я раздет, боль в тысячу раз сильнее… На каких-то инстинктах удалось перехватить хлыст. Резко дернул за него, и кнутовище, охватившее петлей запястье возницы, сорвало того с облучка прямо на острие сабли подоспевшего Вишневского. Крошечного мгновения, чтоб выдернуть клинок из-под незадачливого простолюдина, шляхтичу не хватило для защиты. Шпага впилась ему в шею, между воротом и черной бородкой.

Двух я упокоил, но это конец. Нога отказалась не то что бежать, даже опираться на нее более невозможно. Сокульский с двумя сообщниками прижали меня к передку экипажа. Лица разгоряченные, сабли подняты в едином порыве – изрубить к чертям собачьим!

Приготовился к смерти… У меня в запасе остался один-единственный выпад. Шпага быстрее сабли. Выбрал десятского – значит, ему умирать вместе со мной. Удар – и он покойник, а двое других нашинкуют меня в капусту…

Остались последние секунды жизни. Три… Две… Одна… Всё!

От похоронных мыслей отвлек лошадиный храп – кобылы забеспокоились от криков и запаха крови, тронув экипаж с места. Что же, есть еще одна возможность!

На здоровой ноге прыгнул, но не на Сокульского, а спиной вперед и вверх, подтянувшись на место кучера. У моих убийц случилось секундное замешательство, этой секунды хватило с лихвой для жестоких ударов шпагой плашмя по крупам лошадей, да простят меня не родившиеся еще защитники прав животных. Пара вороных сорвалась с места в карьер, я едва успел схватить вожжи.

Кучер из меня, скажем откровенно, начинающий. Мы неслись не разбирая пути по полю, на котором дрались, потом вдоль речки, где повозка стала на левые колеса и только благодаря Провидению (или удачно попавшейся слева кочке) снова упала на все четыре. Я проклял человеческую анатомию: будь еще пара рук а-ля Шива, держался бы ими за сиденье!

Когда лошади выдохлись и отказались везти меня дальше, игнорируя багровые рубцы на черной шкуре, экипаж замер. Опираясь на здоровую ногу, я спустился вниз. В сгущающейся темноте не было видно погони. Под колесами извивалась дорога, скорее всего на Краков.

Итак, я – объявленный в розыск преступник за убийство четырех… нет, уже шести шляхтичей, не считая нескольких простолюдинов (а кто их считает?)… с распухшей лодыжкой стоял на дороге, раздетый до сорочки, в холодном и темном апрельском лесу. Из активов у меня имелась только крытая повозка с парой жутко уставших лошадей и шпага, окрашенная человеческой и конской кровью.

– …Уж не задумал ли ты ползти обратно в Люблин и сдаваться на милость гостеприимного пана Сташевского?

На этом месте моего рассказа шуточки закончились даже у Шико. Но боже, как я рад был его видеть! Ради этого согласился стерпеть подначки шута, ухмылки и вечный сарказм.

Я разлегся на кровати в своих скромных по размеру покоях Вавельского замка с наивными скульптурными ангелочками на потолке и периодически заходился кашлем: та ночь в лесу не прошла бесследно.

– Нет, мон ами. Всё разрешилось прозаически. Когда лошади отдохнули самую малость, заставил сойти их в сторону, там сочная трава – с голоду не околеют, а днем их кто-нибудь заберет. Сам, прыгая от дерева к дереву, вернулся к дороге, под утро меня подобрали полоцкие купцы, отправлявшиеся на юг через Краков, им наплел байку про разбойников, что мне удалось отбиться и убежать в лес с одной только шпагой…

– Поверили? Очень уж твоя история романтичная. Такой впору занимать дам в час светской беседы, но торгаши – люди рациональные.

– Поверили обещанию рассчитаться с ними в Вавеле. Особенно когда в залог обещания была дана шпага. Как ты знаешь, весьма недурного качества. Кстати, я на мели. Здесь оставил всего несколько злотых, ими расплатился за проезд. Зенон не догнал нас в пути, сутки прошли…

– …И он не явился в Краков? – Шико со смехом хлопнул себя по колену. – Клянусь Создателем, и не появится. Для вороватого простолюдина твой кошель с золотом – огромное состояние. Если Зенона не упекли в заточение люблинские, ушлый литвин уже далеко.

– А сотник Тарас? Чеховский, когда ногу мне бинтовал, рассказал, что забрал Яся из Мехува, тот выздоровел. Про Тараса ничего не знает.

– Третий литвин, что с тобой поехал? Да, я слышал про него, история темная. Говорят, прискакал гонец от люблинского маршалка с письмом про четырех убитых где-то между Кельце и Люблином. Твоего тела не нашли, потому что тело уехало дальше в компании с другим, очень приятным телом. Ты же в курсе, что Ян Фирлей решил нас покинуть?

– За него решили.

– Зачем вспоминать несущественные детали, Луи? Тем более вместо умершего строптивца наш Анжу утвердил Анджея Опалинского. Того поддержала шляхта из партии, голосовавшей за Генриха против Радзивиллов и Габсбургов. Новый маршалок великий коронный запретил всякое дознание в страже. Но, похоже, Сиротинушка решил, что Тарас предал литовское дело. По приказу Сиротки, не знаю, или еще по чьему-то велению, стражника упокоили, он был найден мертвым за стенами города с перерезанным горлом. Такое вот посполитое правосудие в действии.

– Само собой, просить Опалинского призвать к ответу негодяя Сташевского, выдавшего меня в руки убийц, затея пустая.

– Конечно! Сташевский подчиняется властям города и сеймику, за чертой Краковского воеводства у Опалинского власти немного. Да и лояльность его к людям Генриха, я бы сказал, весьма ограниченная. Ссориться с люблинскими он точно не возьмется.

– Значит, единственно возможное правосудие по-польски – снова ехать в Люблин и вызывать мерзавца на дуэль.

– Наши враги тоже учатся на ошибках, – Шико покровительственно шлепнул меня по ноге через одеяло, его жест отдался в лодыжке. – Не посылать же в Люблин целое войско для разрешения личной обиды.

– Посылать! Местные должны твердо зарубить на своих заносчивых носах: трогать кого-то из королевской свиты – смерти подобно.

– Ты прав, мой воинственный друг. Я так скажу: был бы прав, если бы столько же решимости имел король.

Шико рассказал мне про обстановку в Вавеле, и я постепенно понял, как за пару месяцев пребывания на престоле Генрих уронил королевский авторитет. Действительно, полномочий у круля посполитого кот наплакал. Но Анжу решил и теми, что есть, вообще не пользоваться! Из Франции от брата пришел ответ, что французская армия, конечно же, выделит экспедиционный корпус для обуздания Польши… но не в текущем столетии, ибо в Париже полно проблем с испанцами, голландцами и непокорными гугенотами.

Поэтому Хенрик Валеза посвятил все время досугу и развлечениям. Не то чтобы устал, но отдыхал впрок. К захваченным из Парижа альковным девицам прибавил несколько местных красоток, не отягощенных предрассудками. Начало теплого времени воспринял только в одном ключе – как начало летнего охотничьего сезона.

– Как у него здоровья хватает – отдыхать неделями напролет?

– Благодаря сауне а-ля рюсс и твоему Чеховскому. Не удивлюсь, если король пожалует захудалому лекарю дворянство. Знаешь, у Анжу даже язвочки на деликатном месте уменьшились.

Возможно, баня угнетает возбудителей. Или болезнь перешла в следующую фазу, там и до отвалившегося носа считаные недели.

Мне теперь стала понятнее реплика люблинского полицмейстера, что королю и французам «недолго осталось». Король настолько бездеятелен, что его устранение полякам представлялось очевидным. Надо только договориться, кого усадить на опустевший трон после Анжу, и пока магнаты лепили новые альянсы, мы на короткое время пребывали в безопасности.

Мне выпало влиться в компанию парижских бездельников и разделить увеселения Генриха. Успеет ли он сказать «и ты, Опалинский» по примеру «и ты, Брут», когда заговорщики явятся его резать?

– Рад служить его величеству.

– В этом и вопрос! – Шико наклонился, и я ощутил его свистящее дыхание. – Не сегодня-завтра он вернется с охоты во дворец. Узнав о твоем возвращении, спросит: как твое задание, где прекрасная вдова, осчастливленная монаршим вниманием? Нужно очень хорошо обдумать ответ, почему ты был вынужден отправить даму на русскую границу. Иначе на смену польскому правосудию придет французское.

А если Генрих что-то заподозрит, то в Вавеле станет еще опасней, чем в Люблине. И Париж не убежище. Разве что Испания, там придется уговаривать местного короля снарядить с вековым опозданием каравеллы для поиска западного пути в Индию…

Инстинкты разведчика забили тревогу: я на грани провала.