Султан-Салэ
В конце XIX века на пути из Феодосии в Отузы, в местности, называемой Султановкой, недалеко от греческого поселка Джанкой (Душа-деревня) виднелись развалины мечети Султан-Салэ.
Сабаных хайр олсун — доброе утро.
Каурма — разваренная в собственном соку баранина с картофелем, нечто вроде густого супа.
Ага — должностное лицо или вообще важное лицо. Титул султана со времени родоначальника Гиреев-Хаджи Гирея получил второстепенное значение, и султанами назывались ханские княжичи.
И сто лет назад развалины Султан-Салэ стояли такими же, как теперь.
Бури и грозы не разрушили их.
Видно, хорошие мастера строили мечеть Султана-Салэ и зоркий глаз наблюдал за ними.
А был Салэ раньше простым пастухом, и хата его была последней в Джанкое.
Какой почет бедняку! И не смел он переступить порога богатого дома.
Но как-то раз, выгоняя коров на пастьбу, Салэ зашёл на ханский двор и увидел дочь бека.
Есть цветы, красота которых удивляет, иные плоды заставляют забыть любую горечь. Но у цветов и плодов нет черных глаз, которые загораются любя; нет улыбки, что гонит горе, и в движении нет ласки, отражающей рай пророка.
Салэ понял это, когда поднималась по лестнице Ресамхан.
С тех пор перестал есть и пить бедный пастух, а старуха мать потеряла покой.
— Что случилось, — спрашивала она сына, и молчал Салэ.
Но внезапно умерла Ресамхан от рыбьей кости, и когда узнал об этом Салэ, не стало в лице его кровинки. Тогда открылось всё матери, и поняла она, отчего обезумел сын, её бедный Салэ, который ночью принес тело девушки, вырытое из могилы.
Жемчуг бывает разный. Жемчуг слёз, которые родились в любви, самый чистый из всех.
Плакал Салэ, обнимая тело, и от дыхания ли любви, от горячих его слез — стало тёплым тело.
Бросился Салэ к матери. И в простоте сердца сказала мать, что не умирала Ресамхан и, устранив кость, оживила девушку.
Но как только Ресамхан открыла глаза, поспешил Сала укрыться от её взора, ибо самый маленький камешек может смутить чистоту вод хрустального ручья.
Тронула сердце девушки такая любовь, а великий Аллах дал ей не одну красоту. Долго помнил потом народ в Джанкое мудрость Ресамхан.
И поняла она, что есть и чего нет в пастухе.
— Пусть пойдет, — сказала она старухе, — в Кефеде, на пристань; там сидит Ахмет-ахай; он даст Салэ на копейку мудрости, на копейку другой.
Проник в душу пастуха Ахмет-ахай своим взором, когда пришел Салэ к нему на пристань, и дал совет.
Один: — Помни, не то красиво, что красиво, а то красиво, что сердцу мило.
И другой: — Цени время, не спрашивай того, что тебя не касается.
Улыбнулась Ресамхан, когда мать пастуха рассказала о совете Ахмет-ахая.
— Пусть так и делает. И я скажу. В Кефеде стоят корабли. Хорошо будет, если возьмут Салэ на большой корабль. В чужих краях он узнает больше, чем знают наши, и тогда первый бек не постесняется принять его в своем доме.
Вздохнул Салэ, просил мать спрятать Ресамхан, пока не вернется, и, нанявшись на корабль, отправился в дальние страны, и не вернулся назад, пока не узнал моря, как знал раньше степь.
В степи — ширь и в море — ширь, но не знает степь бурной волны, и тишь степная не страшит странника.
Когда корабль Салэ был у трапезундских берегов, повисли на нем паруса, и много дней оставался он на месте.
Тогда послали Салэ и других на берег найти воду.
У черной скалы был колодец, и корабельные поспешили спустить в него свои ведра, но не вынули их, потому что кто-то отрезал веревку.
— Нужно посмотреть — кто, — сказал Салэ. Однако из страха никто не полез.
— Не полезу — все равно пропаду, — подумал Салэ и спустился к воде.
У воды, в пещере, сидел старик, втрое меньше своей бороды; перед ним красавица арабка кормила собаку, а вокруг стояло тридцать три кола и на всех, кроме одного, торчали человеческие головы.
— Собаных-хайр-олсун, — приветствовал Салэ старика. И на вопрос — как сюда попал, присев на корточки, рассказал, как все случилось.
Усмехнулся старик.
— Если у тебя есть глаза, ты должен видеть, куда попал. Как же ты не удивился и не спросил, что все это значит.
— Есть мудрый совет, — отвечал Салэ, — не расспрашивай того, что тебя не касается.
Шесть раз икнул волшебник, и встала торчком его борода.
— Вижу, ты большой мудрец, Скажи тогда — что красивее: арабка или собака.
Не задумался Салэ.
— Не то красиво, что красиво, а то красиво, что сердцу мило.
Плюнул в ладонь старик и, замахнувшись ятаганом, снёс головы арабке и собаке.
— Когда раз ночью пришёл к жене, я нашёл чужого, и, по моему слову, женщина стала собакой, а мужчина женщиной. Ты видел их. Потом приходили люди, не ответили как ты. За то бараньи головы их на колу, а твоя останется на плечах.
И старик наградил Салэ. Кроме воды, вынес Салэ из-под земли ведро разных камней.
Не бросил их назад в колодец, как советовали корабельные, а послал с первым случаем к матери в Джанкой.
Пожалела мать, что камни, а не деньги, подумала — потерял Салэ разум, но Ресамхан сказала старухе, чтобы позвала богатого караима, и караим отдал за камни много золота, столько золота, сколько не думала старуха, чтобы было на свете.
А через год возвращался Салэ домой и на пути в Джанкой встретил табуны лошадей, и отары овец, и стада скота, и когда спрашивал — чьи они, ему отвечали:
— Аги Салэ.
— Верно новый богач в Джанкое, — думал Салэ и не подумал о себе.
Много лет не был Салэ в Джанкое и не узнал деревни; и упало у него сердце, когда не увидел своей хаты, а не по далёку от места, где она была, стоял на пригорке большой дом, должно быть тоже Аги-Салэ.
Когда петух пьёт воду, он за каждый глоток благодарит Аллаха. Таким был Салэ с тех пор, как ожила Ресамхан. Теперь поник он головою и в печали сел у ограды нового дома.
Но когда ждешь кого — зорко видит глаз, и увидела Ресамхан Салэ у ограды и послала старуху-мать позвать Салэ в его новый дом.
Если падаешь духом, вспомни о Салэ и улыбнись его счастьем. Может быть, и к тебе придет оно.
Первым богачом стал Салэ на деревне, первым щёголем ходил по улице, а когда садился на серого коня, выходили люди из домов посмотреть на красавца-джигита.
Увидел его старый бек из башни ханского дворца, послал позвать к себе, три раза звал, прежде чем пришел к нему Салэ, а когда пришёл, позвал бека к себе в гости.
Угощал Салэ старика и не знал старик, что подумать. Никто, кроме Ресамхан, не умел так приготовить камбалу, поджарить каурму.
— Если бы Ресамхан была жива, отдал бы её за тебя.
И тогда открыл Салэ беку свою тайну, и сорок дней и ночей пировал народ на свадьбе Аги Салэ.
Через год родился у бека внук и стали называть его Султаном-Салэ.
А когда Султан-Салэ стал старым и не было уже в живых его отца, построил он в его память, на том месте, где стояла прежде хата, такую мечеть, какой не было в окрестности.
Много воды утекло с тех пор; не только люди — переменились камни; в Джанкое не стало татар и давно уже живут греки, а стены мечети Султан-Салэ стоят, как стояли, гордые своими арками и поясами.
Видно, хорошие мастера строили их, и зоркий глаз наблюдал за ними.
Печатается по изданию: «Легенды Крыма», Н. Маркс. Выпуск второй. М., 1915.
Легенду эту я слышал от бывшего заведующего Феодосийским музеем древностей — Степана Ивановича Веребрюсова.
