Глава 51

«Она его столкнула».

Вот теперь истина приобрела для Фрэнки смысл. Она поняла, что видела тогда на утесе и почему так отчаянно хотела все позабыть.

Там была Пэм. Она убила их отца. Это не было несчастным случаем; это не было самоубийством. Это было убийством.

Фрэнки ждала, сидя за своим любимым столиком в укромном уголке «Зингари», и то и дело смотрела на часы, хотя знала, что они оба рано или поздно придут. Она наблюдала за улицей в окно. От нервного напряжения желудок скручивал болезненный спазм, потому что она не знала, как отреагирует, когда увидит этих двоих.

Мужа. Сестру.

По залу лился нежный джаз. Пианино. Саксофон. Контрабас. Солистка в черном платье пела трогательную песню о любви на улицах Парижа. Посетители разговаривали, звякали столовые приборы. Вирджила, разносившего тарелки, словно облаком, окутывал аромат мидий и чеснока. В своей черной униформе и с копной светлых волос он напоминал Адониса.

Тут дверь открылась, и появились они.

Расправив плечи, выставляя напоказ свои длинные ноги, Пэм плыла по залу. У нее, как всегда, был вид королевы, и ее васильковое платье казалось кусочком ясного синего неба, проглядывавшего сквозь серые тучи. Джейсон шел следом. Тени падали на него так, что его угловатое лицо напоминало голый череп.

Они сели напротив Фрэнки. К их столику мгновенно подлетел Вирджил, и Пэм послала ему воздушный поцелуй. Вид у нее был беспечный, будто ничто в мире не заботило ее. Джейсон же, по контрасту с ней, был сосредоточен и замкнут.

– Шампанского, Ви, – весело сказала Пэм. – Бутылку.

– Дорогого?

– А есть другое? – спросила она.

Вирджил ухмыльнулся и исчез. Пэм нахмурилась, заметив газировку в стакане Фрэнки.

– А вино?

– Нет.

– Ну если будешь хорошо себя вести, я поделюсь с тобой шампанским.

– Мне от тебя ничего не нужно, – резко произнесла Фрэнки.

Пэм наклонилась вперед и с преувеличенным недовольством вздохнула.

– Ой, ради бога. Уверена, что для тебя все это было чудовищно. Я и не утверждаю, что не было. Но ты же здесь, ты жива… Это стоит отметить. Или ты разочарована, что полиция меня не арестовала?

– Мне прислал сообщение Фрост. Он сказал, что они отпустили тебя.

Сестра закатила глаза.

– Естественно, отпустили! Мы с Джейсоном часами рассказывали им о случившемся. Все из того, что тебе рассказал этот изверг, неправда. Но ты же не поверила ему, верно? Он просто хотел помучить тебя. Хотел поиграть с твоим сознанием. Фрэнки, здесь нет никакой тайны. Папа упал. Или прыгнул, не знаю, – мы были слишком далеко, чтобы понять наверняка. Все это мы рассказали местным спасателям, потому что все произошло именно так. Конец истории.

– Пэм, я многое вспоминаю. Память возвращается.

– Не знаю, что ты там вспоминаешь, только все случилось совсем не так. Уж кому, как не тебе, знать, что нельзя доверять своей памяти. Особенно после того, как ты предпочла ее стереть.

– Пэм, как ты думаешь, с какой стати мне вдруг захотелось бы все забыть? – спросила Фрэнки. – С какой стати мне вдруг захотелось бы забыть, что и ты была там?

Пэм помотала головой.

– Ну, потому что ты не могла пережить этого! И я тебя не осуждаю. Это было ужасно. Мы обе видели, как умер отец. Я бы тоже это с радостью забыла, если б могла, но решила, что одна из нас должна жить с воспоминаниями. Я подумала, что наступит день, и ты изменишь свое мнение и захочешь вспомнить, что было на самом деле.

У нее все здорово получалось. Так же гладко, как у Даррена Ньюмана. И безнравственна она была в той же степени, что и Даррен Ньюман.

Вирджил принес бутылку «Вдовы Клико», открыл ее и наполнил пенистым шампанским бокал Пэм. Затем он предложил шампанское Фрэнки, но та покачала головой. Джейсон тоже отказался. Пэм успела выпить свой бокал еще до того, как Вирджил отошел, поэтому он наполнил его снова. В гранях бокала отражался бледно-голубой лак, которым были накрашены ногти Пэм.

– Черт, как же здорово, – проговорила она.

Фрэнки посмотрела на Джейсона. Он молчал, его губы были плотно сжаты. На мрачном лице застыло загнанное выражение; он понял, что она догадалась. Обо всем. Что теперь ей известна правда, а не ложная интерпретация. Фрэнки хотелось увидеть на его лице виноватое выражение, однако его надменный вид сказал ей о том, что на самом деле ему на все плевать. Что дело зашло слишком далеко и что он невосприимчив к ее холодному взгляду. Фрэнки злилась на него, однако при этом не снимала вину и с себя. Она всегда ставила на первый план своих пациентов. И сама оттолкнула его от себя. К тому же между ней и Дарреном Ньюманом что-то было, не важно, в реальности или нет.

– У тебя есть что сказать? – обратилась она к мужу.

Он на одно короткое мгновение устремил на нее взгляд. И на это мгновение между ними установилось взаимопонимание. Ну хоть раз за целую вечность!

– Я не хотел, чтобы так случилось.

Джейсон намеренно произнес эту неопределенную фразу. То ли он извинялся, то ли осуждал. Ну и пусть. Оба они знали, что конец близок. За семь лет, прожитых вместе, они так и остались чужими друг другу. Эта потеря даже не вызывала у Фрэнки грусти. То, что с ней сотворили, будило в ее душе лишь ощущение пустоты.

– Оставь нас вдвоем, – сказала она ему.

Джейсон потянулся к ее руке, но так и не дотронулся. Надобности говорить, что если он сейчас уйдет, то уйдет навсегда, не было. Поэтому он встал и без единого слова пошел прочь. Они остались за столиком вдвоем. Две сестры. Связанные кровью. Пэм потягивала шампанское, всем своим видом показывая, что дальнейшие события вызывают у нее лишь легкое любопытство.

– Можешь считать меня глупой, – сказала ей Фрэнки. – Наверное, я действительно была глупа. Не замечала явные признаки. А может, просто ничего не хотела замечать…

– Признаки?

– Не притворяйся, Пэм. Все уже позади. Я знала, что ты обижаешься на меня, но никогда не предполагала, что твоя обида может быть такой глубокой. Или что ты сама можешь зайти так далеко.

– Это все, что у тебя есть? Паранойя? Обиды? Как же ты меня достала, сестренка…

Фрэнки не обратила на ее слова внимания и продолжила:

– Я все ломала голову, ради чего. Зачем ты это сделала. Ну, я знаю, что ты ненавидела папу, но чтобы убить?.. Столкнуть его с утеса? Сестра, которую я знала, посмеялась бы над ним или чертыхнулась бы, но никогда не утратила бы контроль над собой. Нет, тут было что-то еще… Нечто, что вывело тебя из себя.

– Я не намерена сидеть здесь и выслушивать всю эту чушь, – заявила Пэм, но даже не попыталась встать.

– Не беспокойся. На мне нет микрофона. Здесь только мы. Ты и я.

– Ах, как мило.

– Я действительно не могла понять, – говорила Фрэнки, – но потом в памяти всплыли твои слова. Ты напомнила мне, что все эти дискуссии на новогодние выходные папа использовал как предлог, чтобы сказать тебе, что ты неправильно распоряжаешься своей жизнью. И ты права. Он все время так делал. И почему в этом году было по-другому? Дело в том, что все эти дни я вспоминала его вопросы, которые так раздражали. В этом году все они касались риска. Он спрашивал, как можно делать что-то ужасное, если это несет риск для кого-то другого. Я не понимала, потому что думала, что я была с ним одна. Что я сделала такого, что он осуждает меня? Кого я подвергла риску? Оказывается, речь шла не обо мне. Он задавал все эти вопросы не мне. А тебе.

К столику подошел Вирджил и стал наливать шампанское в бокал. Фрэнки ждала. Во взгляде Пэм появилась горечь, однако она улыбалась, как будто все замечательно.

– Вопрос, – продолжила Фрэнки, когда Вирджил ушел. – Допустимо ли стремиться к удовлетворению своих эгоистических желаний, если оно несет риск для других?

– Да пошла ты, сестренка.

– Вопрос, – сказала Фрэнки. – Правильно ли рисковать жизнью или счастьем другого человека лишь ради того, чтобы заполучить желаемое?

Очаровательное личико Пэм превратилось в маску ненависти. Она подняла свой бокал.

– Это всё? Ты закончила?

– Нет, есть еще один вопрос, – ответила Фрэнки. – Тогда мне показалось, что я что-то неправильно расслышала. Я думала, что ошиблась. Ну не мог он такого сказать – во всяком случае, тебе. Но я не ошиблась, правда? Я расслышала именно то, о чем он у тебя спрашивал.

– О? И о чем же?

– Вопрос. – Фрэнки наклонилась вперед и сильно сжала руку Пэм. – Ты спишь с Джейсоном?

Пэм колебалась всего мгновение, а затем сделала большой глоток шампанского. Когда она заговорила, в ее голосе не было и намека на смущение. Он звучал равнодушно. Как ни в чем не бывало. Словно они говорили о погоде.

– Да.

Фрэнки закрыла глаза. Она заранее знала, каков будет ответ, но все равно ей пришлось дождаться, когда спазм в груди пройдет и она снова сможет дышать.

– И давно?

Пэм пожала плечами.

– С прошлой осени. Вот только не садись на своего нравственного конька. Я знаю про тебя и Даррена Ньюмана.

– Между нами ничего не было. Я к нему не прикасалась.

– Нет? Ты просто фантазировала. Надо же, убийца, насильник… Ну и каково тебе?

– Заткнись, – отрезала Фрэнки.

– Смотри правде в глаза: ты хотела Даррена сильнее, чем своего мужа.

– Думаешь, это дает тебе право спать с ним?

– Я не спрашиваю у тебя разрешения, – отпарировала Пэм.

– Ты просто бессердечная дрянь. Ты любишь его?

– Ой, умоляю…

– А он любит тебя?

– Пора взрослеть, Фрэнки. Что тебе далась эта любовь? Разве у нас с тобой были разные отцы? Никто из нас не знает, что такое любовь.

– Так зачем это сделала? Из злости? Из мести?

– Не льсти себе, – сказала Пэм. – Да, признаю, мне нравилась идея унизить тебя. Каждый раз, когда я слышала рассказы о твоих успехах, мне хотелось сказать: «О, в самом деле? Ну а я сплю с твоим мужем». Но я, Фрэнки, не склонна к глубокому анализу всего, в отличие от тебя. Я этого хотела. Он этого хотел. Это произошло.

– Папа узнал?

Пэм вздохнула.

– Да, наш сующий во все нос папаша. Он приехал к нам и увидел нас с Джейсоном у дома. Мы целовались. Это было перед самым Рождеством. Естественно, его охватил праведный гнев. Он поклялся мне, что расскажет обо всем тебе, если я не остановлюсь. В то утро, когда мы пошли на прогулку вдоль океана, он опять взялся за свое. Все читал мне лекции о том, что я разрушаю жизнь сестры. Если честно, мне на это было наплевать, но отец сказал, что, ко всему прочему, еще и исключит меня из своего завещания, и я поняла, что он настроен серьезно. Вот этого я допустить не могла.

Фрэнки видела их на краю утеса. Они ссорились.

Она видела руки Пэм на его груди.

Она видела, как он упал.

– Ты видела нас, – продолжала Пэм. – Ты ушла вперед, но потом обернулась и увидела нас. Я умоляла тебя забыть все. Я сказала, что это была случайность, что я просто разозлилась на все годы эмоционального давления, что просто не отдавала себе отчет в своих действиях. Ты поверила мне. Пусть ты и психиатр, но ты купилась на весь этот жалостливый бред. И попросила Джейсона стереть свое воспоминание.

Фрэнки встала из-за стола. У нее подкашивались ноги, но она не хотела, чтобы сестра видела ее слабой.

– Я желаю, чтобы ты убралась прочь, – сказала она. – У тебя есть двадцать четыре часа, чтобы забрать свои вещи из моей квартиры. И Джейсона забирай. Я больше не желаю видеть ни его, ни тебя.

Пэм отсалютовала ей бокалом и взяла меню.

– Как скажешь.

Фрэнки очень хотелось что-то сделать. Влепить ей пощечину. Ударить ее. Плеснуть шампанским в рожу. Но она ничего не сделала. Она вышла из ресторана и прошла в противоположную от окна ресторана сторону. И только после этого, оказавшись наедине с собой, – сломалась. Из глаз ручьем полились слезы. Привалившись к стене, Фрэнки молотила кулаками по камню. Прохожие останавливались и предлагали помощь, но она отмахивалась от них. И горько рыдала, хотя не знала, что именно оплакивает. Спустя какое-то время она поняла, что уже ничего не чувствует. Что она умерла внутри.

Телефон звякнул, сообщая об эсэмэске. Интересно, кто это? Джейсон? Или Пэм? Что они могут сказать ей?

Но оказалось, что это Фрост Истон.

Фрэнки вытерла слезы, пригладила одежду и, обхватив себя руками, чтобы не мерзнуть, пошла к Юнион-сквер. Стемнело, но огни города не зажгли огонь в ее душе. Тени таили в себе угрозу, а спящие на ступеньках домов бездомные вгоняли в депрессию. Сейчас ей хотелось быть где угодно, только не здесь. Ей хотелось уехать из города и никогда не возвращаться.

Фрэнки нашла Фроста на скамейке в парке. Об этом месте встречи они условились заранее. Истон умел читать по лицам и понял, что ее мир быстро рассыпается по кирпичикам. Ей было приятно его сочувствие. Ей нравилось видеть беспокойство в его глазах.

– Много времени не заняло, – сказал он.

– Да, не заняло.

Некоторое время они молчали. Инспектор знал, что ей нужно время. Фрэнки почувствовала, как из глаз катится слеза, и поспешно вытерла ее.

– Она что-нибудь сказала? – наконец нарушил молчание Фрост. – Призналась?

Фрэнки сделала глубокий вдох, решая, что именно рассказывать. Надо понять, стоит ли сообщать миру о том, что говорила ее сестра. Что она сделала. И почему.

– Нет, не призналась, – ответила Фрэнки.

– Продолжала настаивать на своем? Даже сейчас?

– Сожалею, Фрост. Она не сказала ни слова.

Он сжал губы и пристально вгляделся в ее лицо, как будто на ней была маска. Фрэнки сомневалась в том, что он поверил ей, однако Истон, видимо, понимал, что есть границы, которые она не может переступить. Она ничем не была обязана Пэм, однако перейти грань не могла. Не могла сдать ее.

– Думаю, она виновна, только без признания я ничего не могу доказать, – сказал Фрост. – Ваш отец умер, и ваши воспоминания…

– Исчезли, – договорила за него Фрэнки. – Я все понимаю. Она останется безнаказанной. Я ничего не могу с этим поделать.

Это был конец. Дорога закончилась.

– Ну а вы как? – спросил Фрост.

Фрэнки обвела взглядом парк. Как же много дней она провела здесь! Много дней, которые сложились в годы.

– Свободна, – ответила она. – И одна. Я оборвала нити, что связывали меня с ними обоими. Навсегда.

– Не могу осуждать вас за это, но, может, со временем вы начнете воспринимать это по-другому…

Она покачала головой.

– Нет, вряд ли. Есть вещи, которые нельзя забыть. Конечно, я слышу иронию в этих словах – ведь они звучат из моих уст.

Фрост встал со скамейки.

– В общем, мне надо проведать Люси.

– Я знаю, что она не захочет видеть меня, но если я могу помочь…

– Я предложу ей.

Фрост пошел прочь, но Фрэнки окликнула его:

– Мне только сейчас выпала возможность поговорить с вами наедине. Поэтому хочу сказать вам спасибо, Фрост.

– За что?

– За то, что там, на утесе, спасли мне жизнь, – ответила она.

Он вернулся и сел рядом.

– Я рад, что оказался там.

– Какая-то крохотная частица моей души очень хотела, чтобы вы опоздали.

– Не могу поверить, – сказал Истон.

– Я же говорю, крохотная. Мне очень жаль себя. А еще мне немного страшно. Я привыкла планировать свое будущее, а сейчас не знаю, что делать дальше.

Фрост улыбнулся.

– Многие склонны переоценивать планирование.

– Только не я. Я – дочь своего отца. Фрост, скажите, вы когда-нибудь были в Копенгагене?

Он озадаченно нахмурился.

– Нет. А что?

– У меня есть открытое предложение два года поработать в Университете Копенгагена. Преподавать.

– И сейчас вы обдумываете его?

– Я не знаю, о чем думаю, – призналась Фрэнки. – Я просто знаю, что не смогу жить так, как жила раньше. Я больше не буду вкладывать людям в голову ложь. Никогда.

– Это не означает, что нужно сбега́ть. Можете помогать людям жить с их прошлым, вместо того чтобы менять его. Разве это плохо?

– Нет. Вы правы, это не так уж плохо.

Фрост снова встал и положил руку ей на плечо.

– Думаю, вы заслужили смену обстановки. Преподавание в Копенгагене пошло бы вам на пользу, но я все равно надеюсь, что вы останетесь.

– Серьезно? А ради чего?

– Потому что Сан-Франциско достоин лучшего, – ответил Фрост. – У нас здесь уже есть лучшие виды, лучшая еда и лучшее все остальное. Нам еще нужны и лучшие люди.

Фрэнки улыбнулась.

– Очень мило с вашей стороны.

– Это правда, Фрэнки.

Инспектор пошел через парк, и она смотрела ему вслед, понимая, что у него есть то, чего нет у нее. Фрост Истон прочно стоит на ногах. Он знает, кто он такой и где его место; она же про себя такое сказать не может.

Фрэнки продолжала сидеть на скамейке. Впервые за долгое время ей некуда было идти и нечем было заняться. Она чувствовала себя как собственная пациентка, закончившая курс лечения и вдруг обнаружившая в своем сознании пустоту там, где было нечто ужасное. Ее пациенты смело встречали свои страхи, но обязательно спрашивали у нее, что им делать дальше.

И она отвечала им: самое трудное – это начать строить что-то новое.