Глава 47
Первая пуля прошла через мягкие ткани правого плеча Люси. Ее рука безвольно повисла; нож выпал из пальцев и покатился по полу. Другой офицер выстрелил одновременно с Джесс. Его пуля поразила Люси в бок, под грудной клеткой, задела почку и кишечник, вышла через спину и застряла в стене.
Третий офицер тоже выстрелил, но промахнулся – его пуля пролетела менее чем в дюйме от головы девушки. Однако это не сыграло роли, урон был нанесен.
Люси стояла на коленях, когда Фрост подскочил к ней. Во взгляде застыло озадаченное выражение. Инспектор уложил ее на спину, снял с себя куртку и подсунул ей под голову. Найдя рану на боку, зажал ее, чтобы остановить кровь.
Люси перевела на него взгляд.
– Фрост?
– Я здесь, Люси.
– Ты снял меня с моста?
– Да, – ответил он, заставляя себя улыбнуться ей. – Да, теперь ты в безопасности. Тебе не о чем беспокоиться. Мостов нет.
– Я не могу пошевелиться, – проговорила она. – Иногда так бывает. Страх накатывает и парализует. Только не переживай, это скоро пройдет. И я буду в порядке.
– Ты будешь в порядке, – сказал Фрост.
Она закрыла глаза. Время тянулось медленно, пока он ждал «Скорую», и ему оставалось только смотреть ей в лицо и следить за ее дыханием. Между его пальцами сочилась теплая кровь. Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем кто-то тронул его за плечо. Это была Фрэнки.
– Фрост, дай я займусь ею, – сказала она. – Ты забыл, что я врач?
– Как ты?
– Я в порядке. Я хочу помочь.
Они поменялись местами. Истон поднялся с пола, но далеко не отошел, а встал рядом и сложил руки на груди. Боль, до этого пульсирующая, теперь стала острой, как будто череп изнутри кололо множеством иголок. Подошла Джесс. Несколько секунд они стояли молча.
– Ты же знаешь, что у меня не было выбора, – сказала она.
Фрост не ответил. Она была права, но он не мог заставить себя признать это. Пока. Он не осуждал ее. Если кого и винил, то лишь самого себя. История полна событий, которые должны были бы пойти так, а пошли иначе и стали плохими.
– Но и твоей вины в этом нет, – сказала Джесс.
Истон опять промолчал. Ему не хотелось, чтобы она думала, будто он намеренно проявляет холодность; просто Фрост не знал, как реагировать. Джесс получила сообщение и отошла в сторону. Он перевел взгляд на Фрэнки, которая подняла голову и ободряюще улыбнулась. На этот раз за ее улыбкой он не ощутил дистанции, всегда разделявшей их.
– Она выкарабкается, – сказал Фрэнки. – Раны не смертельные.
Пулевые, может, и не смертельные, подумал Фрост. А вот насколько тяжелы душевные раны, он не знал. Жестоко подвергать пытке тело человека, но гораздо хуже мучить его сознание. И последствия этих пыток не под силу исправить никакому хирургу. Нет ватных тампонов, чтобы промокнуть кровь, нет ниток, чтобы зашить рану. Истон стал понимать, на чем может основываться искушение повлиять на чьи-то воспоминания и прогнать прошлое прочь.
Интересно, спросил он себя, если б у Люси был выбор, захотела бы она все забыть? Стереть из памяти всю последнюю неделю своей жизни с того момента, когда она вместе с Бринн оказалась на мосту? Забыть Ночную Птицу?
И Фроста тоже забыть.
Затем он оглядел ослепительно-белые стены и подумал:
«Вот так выглядит чистая школьная доска. Вот эта пустота остается, когда исчезают воспоминания».
Такая альтернатива совсем не выглядит лучшей.
Наконец-то, наконец он услышал приближающийся вой сирен.
***
Полицейский, везший Фрэнки домой, любил поговорить. Она была не настроена на разговоры, но его это, видимо, не волновало.
Полицейского звали Хармон Краг. Фрэнки в жизни не встречала более крупную человеческую особь. Лысый, без шеи, он был так огромен, что едва протискивался за руль. Его руки напоминали бейсбольные перчатки. Сидя на водительском месте, он пригибался, чтобы не тереться головой о потолок.
– Значит, вы мозгоправ, да? – спросил Хармон; голос его звучал так, будто он говорил в мегафон. – Чудно́ это, наверное, рыться в чужих мозгах… Я со многими знаком, только вряд ли вам захотелось бы заглянуть к ним в черепушку. Ну вы понимаете, о чем я.
Фрэнки не ответила. Она закрыла глаза и привалилась к холодному стеклу, однако Хармон намек не понял.
– Думаю, все мы так или иначе психи. Черт, это же Сан-Франциско. Говорят, у нас тут чудес побольше, чем у других. У меня есть брат, он живет в Северной Дакоте. Он с семьей как-то приехал сюда, и они пошли на гей-парад и просто не могли поверить своим глазам. Естественно, потом он приехал на Рождество, и еще он рассказывает, что они ели лютефиск. Вы когда-нибудь ели лютефиск? Рыбу вымачивают в щелочи, пока она не превращается в желе… Нет уж, спасибо, это блюдо чуднее всего, что можно найти в нашем Кастро.
Фрэнки не удержалась и засмеялась. Было приятно ощущать, как ее покидает напряжение последних недель.
– Как я понимаю, вы имеете дело с фобиями и всем в таком роде, – сказал он.
– Иногда.
– Пауки, змеи, микробы – вся эта нечисть?
– Вся эта нечисть, – подтвердила Фрэнки.
– Трещины на асфальте, – сказал Хармон. – Неужели есть люди, которые не могут ходить по трещинам в асфальте? Как такое может быть?
Фрэнки вздохнула.
– Фобии нерациональны, Хармон.
– Ага, но трещины в асфальте?
– Обычно это вопрос ассоциации, – начала пояснять Фрэнки. – Вот представьте ребенка, который прятался в кладовке, когда домой приходил пьяный и злой отец. Потом у этого человека развивается сильная клаустрофобия. Он не может находиться в помещении с закрытой дверью. Его мозг воспринимает такое помещение как ту кладовку, где он прятался в детстве.
Хармон выпятил пухлые губы.
– Гм…
Они ехали по Юнион-сквер. Фрэнки увидела темные окна своего кабинета. В ее сознании возникла вереница лиц. Не тех людей, что имели отношение к недавним событиям – Моники, Бринн, Кристи, Люси, – а тех, кто страдал от боли, у кого жизнь была отравлена страхами, лишившими их способности действовать. Она говорила себе, что помогает им. Ей очень хотелось верить в это, однако ее все сильнее и сильнее одолевали сомнения.
– Почти дома, – сказал Хармон. – Вы промокнете.
Дождь все лил, не давая отдыха «дворникам» полицейской машины. По уличным канавам текли самые настоящие реки.
– Ничего страшного.
– Черт, а ведь нам нужен дождь, верно? Столько лет засухи, и вот нам выдается сполна… Мой брат говорит, что у них в Уиллистоне снег. Выпадает два-три фута за раз. Нет уж, благодарствую. Хотя его детям нравится. Брат шлет мне фото, как они во дворе лепят снеговиков и крепости.
Фрэнки улыбнулась, представив играющих в снегу детей. А потом, как это ни странно, ее сердце забилось чаще. Грудь сдавило, стало трудно дышать. Ей показалось, будто она погребена под холодной толщей белого снега.
Хармон остановился у ее дома на О’Фаррелл. Путь к парадному преграждал стремительный поток воды, но Фрэнки это не заботило. Ей нужно было срочно оказаться дома.
– Здесь? – спросил полицейский.
– Здесь. Спасибо, что подвезли, Хармон.
Фрэнки вылезла из машины на пустую улицу. Полицейский дождался, когда она откроет ключ-картой дверь и войдет внутрь, и уехал. Стук ее каблуков эхом разносился по вестибюлю. Она с трудом переставляла ноги. Она чувствовала страшную усталость, но это было нечто большее, чем просто утомление. Сердцебиение отдавалось в ушах, громче и громче. Головокружение накатило, как волна, и она рукой оперлась о стену, чтобы не упасть.
Пришел лифт, и из открывшихся дверей появился незнакомец. Он приветствовал ее радостной улыбкой человека, которому сегодня крупно повезло. Мужчина был одет в деловой костюм с накрахмаленной белой рубашкой, расстегнутой у ворота; через плечо был переброшен плащ. Фрэнки вошла в лифт. Пока двери закрывались, она наблюдала за шедшим к парадному мужчиной в белой рубашке.
Она видела только его белую-белую рубашку.
Она ощущала только тяжесть толщи снега.
Лифт поехал вверх.
На последнем этаже Фрэнки проследила, как открылись двери, а потом – как они закрылись. Лифт привез ее вниз, на первый этаж, а она все не находила в себе сил шевельнуться. Двери опять начали закрываться, но она остановила их, вытянув вперед руку, и вышла. Так и стояла одна в центре вестибюля, и с нее на каменный пол капала вода. Она никак не могла решить, что делать.
У нее возникло то же самое неприятное ощущение, что, подобно туману, обволакивало ее мозг уже много дней. Что-то не так.
Однако сейчас она поняла, что именно.
