Многое из того, что происходит в мировой экономике, безусловно, определяется богатыми странами. На них приходится 80% мирового производства, они ведут 70% международной торговли и совершают 70–90% (в зависимости от конкретного года) всех прямых зарубежных инвестиций. Это означает, что их государственная политика может оказать серьезное влияние на мировую экономику. Но более значимым является их стремление использовать свой вес для формирования правил глобальной экономики и попытки перекраивать их под себя. Например, развитые страны требуют от более бедных внедрять у себя определенные политические меры и делают такие требования одним из непременных условий финансовой поддержки или предлагают им выгодные торговые соглашения в обмен на «хорошее поведение» (то есть сохранение верности неолиберализму). Однако в навязывании своих принципов развивающимся странам еще более важную роль играют международные организации, которые я называю «Несвятой Троицей»: МВФ, Всемирный банк и ВТО. Хотя это не прямые марионетки богатых стран, они в основном контролируются ими и поэтому разрабатывают и внедряют принципы злых самаритян, выгодные влиятельным государствам.

МВФ и Всемирный банк были учреждены в 1944 году на конференции союзников (главными из которых были США и Великобритания), где обсуждались способы послевоенного международного управления. Конференция проходила в штате Нью-Гемпшир, курорте Бреттон-Вудс, поэтому иногда эти организации называют бреттон-вудскими. МВФ был учрежден, чтобы ссужать деньгами страны, столкнувшиеся с цепной реакцией неплатежей, чтобы получившие кредит могли покрыть дефицит бюджета, не прибегая к дефляции. Всемирный банк был призван помогать восстановлению изможденных войной европейских стран и экономическому развитию постколониальных обществ, которым еще только предстояло зародиться. Поэтому официально он называется Международным банком реконструкции и развития. Предполагалось, что помощь будет осуществляться посредством финансовых проектов и развития инфраструктуры (дорог, мостов, плотин).

После долгового кризиса третьего мира, случившегося в 1982 году, произошло серьезное изменение ролей МВФ и Всемирного банка. Они стали оказывать гораздо более сильное политическое влияние на развивающиеся страны благодаря совместному осуществлению так называемых программ структурных реформ, охватывавших гораздо более широкий круг проблем, чем изначально предполагалось. Сейчас бреттон-вудские организации тесно связаны почти со всеми сферами экономической политики развивающегося мира. Они внедрены в такие отрасли, как правительственный бюджет, регулирование промышленности, рынка труда, ценообразование в сельском хозяйстве, приватизация и т. д. В 1990-е годы последовало дальнейшее расширение деятельности международных финансовых организаций, поскольку к кредитам стали прилагаться определенные условия их получения. Это вызвало немыслимое прежде вторжение в такие сферы, как демократия, децентрализация управления, независимость центрального банка и управление обществом.

Такое расширение полномочий ставит серьезные вопросы. Изначально у Всемирного банка и МВФ были довольно ограниченные права. Впоследствии они стали доказывать, что их деятельность предполагает вторжение в новые сферы, поскольку они оказывают влияние на экономическую производительность, неудача в которой как раз и приводит к необходимости одалживания денег. Однако, следуя такой логике, не существует сферы деятельности, которая может остаться закрытой для бреттон-вудских организаций. Все, что происходит в любой стране, оказывает влияние на ее экономику. Поэтому МВФ и Всемирный банк могут ставить условия для всего, в том числе контролировать решения по поводу беременности, этнической интеграции, гендерного равенства, культурных ценностей.

Не поймите меня неправильно. Я не из тех людей, которые в принципе возражают против любых условий кредитования. Вполне разумно, когда ссуда выдается на определенных условиях. Но они должны касаться только тех аспектов, которые непосредственно связаны с возвращением долга. Иначе кредитор может вторгнуться во все сферы жизни заемщика.

Представьте, что я — мелкий предприниматель и хочу взять кредит в банке на расширение производства. Вполне естественно, если сотрудник банковской организации поставит односторонние условия правил выплаты. Разумно будет даже, если он сам решит, какие строительные материалы мне использовать и какие станки покупать для расширения производства. Но если он потребует, например, чтобы я сократил потребление жира на том (вовсе не абсурдном) основании, что жирная пища вредит здоровью и тем самым сокращает мои шансы вернуть долг, то такое условие я посчитаю неразумным вмешательством в личную жизнь. Конечно, если я при этом буду в совершенно отчаянном положении, могу поступиться гордостью и согласиться даже на такой странный договор. Но уж если он потребует, чтобы я проводил дома меньше часа (на том основании, что чем меньше я буду проводить времени с семьей, тем больше буду заниматься бизнесом, а это повысит шансы на возвращение кредита), наверное, дам ему по морде и пулей выскочу из банка. При этом нельзя сказать, чтобы диета и личная жизнь вообще не имели никакого отношения к моей способности вести дела. По мнению моего менеджера, они имеют это отношение, но косвенное и малозначительное.

Изначально МВФ ставил только те условия, которые были тесно связаны с управлением внешним платежным балансом страны-заемщика, например девальвацией валюты. Но затем фонд стал распространять свои требования и на бюджет лишь на том основании, что бюджетный дефицит — основная причина проблем с внешним платежным балансом. Это в свою очередь привело к постановке таких условий, как приватизация государственных предприятий, поскольку было решено, что именно эти убытки во многих развивающихся странах стали причиной бюджетного дефицита. Стоило допустить это расширение логики — и дальше уже нельзя остановиться. Поскольку все взаимосвязано, правила можно установить любые. Так, в 1997 году МВФ в Корее выдвинул условие относительно размера долга, который могут иметь компании частного сектора, руководствуясь тем, что чрезмерные долговые обязательства этих фирм спровоцировали финансовый кризис.

Еще хуже то, что богатые нации, выступающие в роли злых самаритян, в качестве необходимого условия для продолжения спонсирования МВФ требуют, чтобы заемщика заставили принять на вооружение такие методы, которые вовсе не призваны помочь ему оздоровить экономику, но прямо обслуживают интересы стран, ссужающих деньги. Например, один возмущенный комментатор заметил по поводу договора Кореи с МВФ 1997 года: «Отдельные черты плана МВФ очень напоминают те принципы, которые Япония и США долго навязывали Корее. Среди них... устранение торговых барьеров для определенных японских продуктов и открытие рынков капитала, чтобы зарубежные инвесторы могли получать большинство в корейских фирмах, заниматься враждебными поглощениями... И распространить свое прямое участие на банковскую сферу и другие отрасли финансового сектора. Хотя повышение конкуренции со стороны импортных товаров и повышение доли иностранного участия и могло... помочь корейской экономике, корейцы и другие рассматривали такие меры... как навязывание в минуту слабости таких принципов торговли и инвестиций, которые были отвергнуты ранее». И сказал это не какой-то антикапиталист и анархист, а Мартин Фельдстейн, консервативный экономист из Гарварда, главный экономический советник Рональда Рейгана в 1980-е.

Расширение полномочий МВФ и Всемирного банка в сочетании с некорректными требованиями наций — злых самаритян особенно неприемлемо в том случае, когда принципы бреттон-вудских организаций ведут к более медленному росту, повышению неравенства в распределении доходов и нестабильности в большинстве развивающихся стран, что я и показал ранее.

Почему же тогда МВФ и Всемирный банк так долго упорствуют в своих заблуждениях, внедряя неправильные методы, которые приводят к таким неудачным результатам? Дело в том, что структура управления подталкивает их к защите интересов богатых стран. Их решения выносятся по большей части в соответствии с долевым участием страны в капитале организации (иными словами, это практически принцип «один доллар — один голос»). Таким образом, богатые страны, которые все вместе контролируют 60% голосующих акций, полностью контролируют политику бреттон-вудских организаций, а у США фактически есть право вето в отношении решений по 18 важнейшим вопросам.

Один из результатов такой структуры управления и состоит в том, что Всемирный банк и МВФ требуют от развивающихся стран применения стандартных методов, которые богатые государства считают универсально действенными, вместо того чтобы заниматься тщательной разработкой своих методов для каждой страны в отдельности. Итог предсказуемый, и он не блестящий. Еще один результат таков: даже если эти методы вполне подходят для отдельной страны, они часто не работают, потому что местные жители и власти противятся им как навязанным извне.

В ответ на рост критики Всемирный банк и МВФ недавно отреагировали несколькими способами. С одной стороны, последовала показуха. Так, теперь МВФ переименовал Программу структурных реформ в Программу Фонда развития и снижения бедности, чтобы показать, что борется с бедностью, хотя ее суть почти не изменилась. С другой стороны, предпринимаются и какие-то серьезные усилия для ведения диалога с более широкой аудиторией. В особенности это касается связей Всемирного банка с различными неправительственными организациями. Но результаты подобных консультаций в лучшем случае носят маргинальный характер. Более того, поскольку в развивающихся странах все больше неправительственных организаций косвенно финансируются Всемирным банком, ценность подобных действий становится все более сомнительной.

МВФ и Всемирный банк пытаются также повысить участие местных жителей в своих программах, привлекая их к работе в соответствующих странах. Однако и это пока не дает особых результатов. У многих не хватает интеллектуальных ресурсов для спора с мощными международными организациями, с их полчищами прекрасно образованных экономистов и серьезными финансовыми ресурсами. Более того, Всемирный банк и МВФ взяли на вооружение то, что я называю «подходом Генри Форда к разнообразию» (известна его фраза о том, что покупатели могут получить «машину любого цвета при условии, что он черный»). Спектр местных вариаций экономических принципов, которые они находят приемлемым, очень узок. Кроме того, поскольку набирает силу тенденция, при которой в развивающихся странах бывшие сотрудники Всемирного банка или МВФ назначаются либо избираются на ключевые экономические посты, «местные» решения все чаще напоминают те, что рекомендованы бреттон-вудскими организациями.

Появившаяся в 1995 году в результате так называемого Уругвайского раунда переговоров ГАТТ ВТО дополнила «Несвятую Троицу». Более подробно о ее деятельности расскажу позже, а пока хотел бы сосредоточиться на структуре управления.

Всемирная торговая организация подвергается критике по ряду причин. Многие считают, что это не более чем инструмент, с помощью которого развитые страны открывают для себя развивающиеся рынки. Другие отмечают, что организация стала средством продвижения интересов транснациональных корпораций. И в обоих этих мнениях есть доля правды, что я и продемонстрирую.

Однако, несмотря на все критические стрелы, в управлении ВТО развивающиеся страны имеют наибольший вес. В отличие от МВФ или Всемирного банка, она «демократична» в том смысле, что одна страна имеет там один голос (конечно, тут можно поставить вопрос о том, насколько «демократично» предоставлять один голос и Китаю с 1,3 миллиарда населения, и Люксембургу, где живет менее полумиллиона человек). Кроме того, в отличие от ООН, где пять постоянных членов Совета безопасности обладают правом вето, в ВТО такого нет ни у кого. Поскольку развивающиеся страны имеют численное преимущество, в этой организации их вес гораздо больше, чем в МВФ или Всемирном банке.

К сожалению, на практике голосования практически не случаются, и ВТО управляет олигархическая кучка богатых стран. Сообщается, что на различных министерских конференциях (Женева-1998, Сиэтл-1999, Доха-2001, Канкун-2003) все важные переговоры происходили в так называемых «зеленых комнатах», вход в которые осуществлялся по приглашениям. А приглашались только богатые страны и несколько больших развивающихся государств, которые невозможно игнорировать (Индия и Бразилия, например). Особенно возмутительной была ситуация на конференции 1999 года в Сиэтле: сообщалось, что делегатов от некоторых развивающихся стран, пытавшихся проникнуть в «зеленые комнаты» без приглашения, попросту вышвырнули вон.

Но даже без таких экстремальных мер решения чаще всего принимаются в пользу богатых государств. Они могут запугивать и покупать развивающиеся страны либо за счет собственного бюджета на международную помощь, либо используя влияние на решения по кредитам, выносимые МВФ, Всемирным банком и «региональными» многосторонними финансовыми организациями.

Помимо этого, между двумя группами существует огромный разрыв в интеллектуальных и дипломатических ресурсах. Один мой бывший студент, который недавно покинул дипломатическую службу в своей родной африканской стране, как-то сказал мне, что от его государства на все совещания ВТО в Женеве ходили три человека, включая его. Совещаний было по десятку в день, так что они с коллегами какие-то полностью пропускали, а остальные делили между собой. Таким образом, на каждое совещание они могли потратить всего по два-три часа. Иногда им удавалось попасть в нужный момент и внести какой-то важный вклад в обсуждение. В других же случаях им не так везло и все самое важное проходило без них. Напротив, в США (возьмем сразу другую крайность) десятки специалистов работают в ВТО только в сфере обсуждения прав на интеллектуальную собственность. Мой бывший студент отмечал, что его стране еще повезло: более 20 развивающихся стран не могут прислать в Женеву ни одного дипломата, а некоторые другие обходятся одним или двумя. Можно рассказать много других историй, подобных этой, но все они доказывают, что международные торговые переговоры — дело крайне асимметричное: они напоминают войну, в которой одна сторона сражается старинными пистолетами, а другая бомбардирует ее с воздуха.